Кё кусал губы от унижения. Счет оказался не в его пользу. Он играл опрометчиво и проиграл. Проиграл? Если бы это касалось его одного, он недолго бы сетовал. Ведь факт проигрыша сам по себе не важен, важно значение, которое ты придаешь факту. Кё не придавал ему ни малейшего значения. Если бы он был один, то разделался бы со всей этой историей, еще не дойдя до дому. Но он был не один. Дома его дожидался "он" - тот, чье присутствие, чье существование раздражало как узда, но ему нравилось грызть удила, а привкус железа придавал жизни особою остроту, - дома Кё дожидался тот, с кем у него все было пополам. Как воспримет он это? Кё знал, насколько серьезно Шинья смотрит на такого рода вопросы. По этому поводу Кё не раз подтрунивал над ним. Но, издеваясь, еще больше уважал его за это. Сама по себе "измена" не очень напрягала совесть Кё. Но утаивать "измену" - вот что представлялось ему подлинной изменой. Он не станет обманывать. Не станет хитрить. Он решил рассказать Шинье все. Так е му и надо! Сам доигрался.
Когда Кё увидел Шинью, решимость его поколебалась. Он готовился к продолжению вчерашней ссоры, а Шинья тем временем успел подумать, раскаяться, и теперь смотрел на него робким и нежным взглядом, от которого разрывалось сердце, трогательно молил о прощении. Кё был выбит из седла. Что ему оставалось делать? Кё гладил ему волосы и лицо, а Шинья на лету осыпал поцелуями его руки. Его оскверненные руки:
- прости меня.
- За что?
- Я тебя обманул.
- Что с тобой...
- Я только что был с другим.
Кё видел, как глаза Шиньи расширились, рот открылся.... Он не сразу осознал, какой ему нанесли удар. И только когда страшная боль дошла, наконец, до его сознания, он дико закричал...
Задыхаясь, он прохрипел:
- Ты лжешь!
ОН молил:
- Скажи, что ты лжешь!
- Я сказал правду.
Кё не представлял себе, что у Шиньи может быть такое лицо. Раненое, обезумевшее о боли животное, а глаза убийцы.
Он не успел опомниться, как Шинья схватил его за горло и начал душить. Кё не защищался.. Но глаз он не опустил. Опустил их Шинья. И разжал руки. Какая боль в его взгляде!.. Это было куда страшнее. Несколько секунд он стоял как бы в нерешительности, сгорбившись, в бессилии свесив руки. Потом отступил на три-четыре шага, покачнувшись, рухнул на низенький диван у окна, подался всем туловищем вперед и, уронив голову на подоконник, зарыдал. В его рыданиях не было почти ничего человеческого. Вой раненого насмерть зверя. У Кё внутри все перевернулось. Ему хотелось крикнуть, кинутся к нему, обнять. Но он не мог шевельнуться. Слова не шли у него с языка, лицо окаменело. Эго беспредельное горе ошеломило Кё, но сердце в груди было как жгут выжатого тряпья. С сухими глазами, прямой и застивший, он присутствовал при этом взрыве отчаяния. Такой пытки не придумал бы и самый изощренный палач. Наконец страшным усилием воли Кё удалось стряхнуть с себя оцепенение, и он шагнул к нему, бормоча:
- Мой маленький!!! Не стоит!
Шинья подавил рыдания, поднял голову, открыл залитое слезами, но неумолимое лицо, и сказал:
- Уходи!
***
Отступать было поздно. Но Шинья был недовольный собой. Он вовсе не искал этого приключения, хотя и предвидел развязку с первого дня. Ему хотелось сохранить над Кё преимущества верности, пусть даже ничем не обоснованной, лишь бы иметь побольше оснований презирать его. Шинья твердо решил не поддаваться; и даже в тот вечер, дожидаясь Урухи, невольно лукавил, стараясь себя убедить, что все ограничится надзирательной беседой. Оберегая себя, Шинья считал, что обязан оберегать и Уруху: он старше его, а это налагает на него ответственность.
Но вот он услышал на лестнице поспешные шаги. Рука сама собой оказалась на дверной ручке, и дверь открылась, прежде чем гость успел постучать. Еще до того, как они друг друга увидели, оба слышали за дверью прерывистое, как у бегуна, дыхание.
Шинья успел лишь разглядеть устремленную к нему фигуру. Гость мгновенно клацнул выключателем. Когда дверь захлопнулась, они очутились в полной темноте, притиснутые друг к другу и в Шинью впился жадный рот. Взятый в плен он взял его. Шинья не осознавал, что было дальше. Они очнулись на кровати, сплетаясь клубком; он задыхался под поцелуями Урухи. Тот никак не мог насытиться. И снова они провалились в черную бездну.
Руки пригвоздили Шинью, прижатые к его рту губы Урухи растянулись от беззвучного смеха, длинная тонкая рука, отпустив его, потянулась к выключателю. И в ослепляющем свете он увидел над собой Уруху, который приподнявшись на локте, но крепко обхватив его ногами, торжествовал победу. Сияя злорадством, радостью победы, он был безумно красив. Опешив, смотрел Шинья на него и тупо повторял:
- Уруха!
Его смех, глаза, пухлые губы, кривившимися от страсти, коварства и наслаждения, а главное, это теплое дыхание, как от согретой земли, это счастливое тело, которое расцвело от поцелуев - все это одурманивало побежденного. Слова возмущения, которые он тщетно силился вымолвить оцепеневшим языком, так и остались невысказанными.
И в эту самую минуту, весь в поту, и лихорадке он услышал шаги "другого" - там, на лестнице, и стук в дверь. Этот стук отозвался в нем громовым ударом! Сверкнувшая молнией мысль пронзила его и заставила опомниться; он оторвал от себя живой плющ, выпрямился и в ужасе замер, не зная, что предпринять... "Другой" дожидается за дверью, он прислушивается. Шинья перешагнул через Уруху, который вперил в него испытующий взгляд. Меж тем Кё на площадке, потеряв терпение, снова попытался открыть дверь. И, тут, Шинья опустив глаза, увидел Уруху, готового разразиться неудержимым смехом. Шинья угрожающе вытаращил глаза, приказывая ему молчать. Поздно!...Из-за двери донесся стон...Потом все смолкло...У порога оцепенев от горя, бессильно прислонясь к стене, замер "другой", потом тот "другой" в смятении бросился бежать вниз по лестнице... толкнув в грудь цеплявшегося за него Уруху, Шинья соскочил с кровати, выбежал на площадку. Он бежал за ним до площадки следующего этажа:
- Кё!!!
Но снизу донеслось лишь невнятное всхлипывание, потом хлопнула дверь. Шинья поднялся к себе. Уруха, стоя голым перед зеркалом, потягивался; он с любопытством водил пальцем по синяку на груди - следу от кулака Шиньи. Присел на край кровати и стал не спеша одеваться. Шинья стоял и тупо глядел на него, но видел "другого". Он молчал. Молчал и Уруха. Покончив со своим туалетом, он бросив последний взгляд в зеркало, увидел в нем хмурое, застывшее лицо Шиньи и усмехнулся. Перед тем как уйти, он, будто подводя итог, окинула взглядом поле битвы - постель, комнату, лицо побежденного. Все было как надо. Уруха вышел.

После беспокойного как буря сна Шинья проснулся утром с приятной легкостью в теле, но чувство стыда не покидало его. Его грызла тоска. Он был виноват. Но было это чувство вини или досада? До сих пор его гордость и ничем не запятнанная любовь давали ему право смотреть на Кё с высока и презирать его. Неудача, вызывая в нем острую ненависть к Урухе, пришлось признать, что он не должен так строго осуждать чужие слабости.
***
Кё не принадлежал к тем мужчинам, которые способны себя долго обманывать. Он умел видеть то, что не хотел видеть. Итак, его все еще крепко держит этот отвергнутый, ненавистный Шинья. Что в нем такого? Почему он никак не может от него оторваться? Почему единственный? Ведь раньше он единственным не был. Почему же стал им теперь?
"...Мой худышка! противный мой коршун! Мой тощий заяц! Кожа да кости, ноги как жерди, острые коленки, руки грубые. Ласковые, горячие руки, - какие они оставляют синяки!... А твой гнев и твои слабости, а твои ласки и твои оскорбления, то детские, то палаческие; твои муки, твои сомнения...Звереныш! Любимый!
Шинья, мой Шинья...Стоит ли себя дальше обманывать? Всех удается мне обмануть, всех, кроме себя..."
Кё вынужден был признать, что любит в нем все, и даже то, что всего больнее ранило его... когда он сравнивал его непримиримость, жестокость, независимость - все в Шиньи казалось прекрасным, здоровым, хорошим, ко всему он тянулся, даже если ему суждено было пораниться до крови.
" он мне нужен! И я хочу его... А если он меня больше не хочет?.. Ну что ж, тем он мне нужнее! Вот еще! Если он построил свою жизнь заново? Придется перестроить - только и всего!"
***
Каору смотрел на осунувшиеся, преждевременно постаревшие лица своих друзей. И сердце его сжималось. Он знал: что рана нанесенная любовью, исцелится только любовью. Но оба безумца упорствовали. Каору знал, что они любят друг другу и желают сближения, но, ни один не желал делать первый шаг. Если уж говорить об их желаниях, то казалось, у них была, лишь одна мысль: как бы вернее себя погубить.
Сами они дошли до предела, не могли больше жить, не чувствуя друг друга. Долго так продолжаться не могло. Шинья в этот день зашел к Каору. Тот решился, наконец, заговорить с ним о примирении, но Шинья отказался, наотрез, и резко оборвал разговор. Кё дежурил напротив подъезда; он ждал пока Шинья выйдет. Но он не показывался Кё не выдержал. Перешел улицу и вошел в дом. Он хотел быть поближе к Шинье. Когда на четвертом этаже у Каору хлопнет дверь, он успеет удрать. Дверь хлопнула, но Кё двинулся наверх. Воля тут не при чем ноги сами несли его. Он, поднимался как лунатик. Без мыслей. Они столкнулись на полпути. Кё дошел до площадки второго этажа. Тремя или четырьмя ступеньками выше, там, где, лестница круто, заворачивала, показался Шинья. Вся кровь в них остановилась, но оба продолжали шагать, словно автоматы. Вместо того чтобы подождать на площадке, Кё, растерявшись, все поднимался по узким ступенькам, где с трудом могли разойтись двое. Они прошли, опустив глаза, прямые, натянут
ые, почти падая; Шинья прижался к стене, Кё перевесился через перила. У него перехватило дыхания. Шинья, стиснув зубы громко втягивал в себя воздух.
Вот они разошлись....Шинья уже был на площадке. Оба разом обернулись. Бросились друг к другу... Шинья обхватил колени Кё, стоявшего на две или три ступени выше. Кё, потерял равновесие, поскользнулся и очутился на площадке; губы его касались его губ: плотину прорвало...
На шум отворилась дверь на нижнем этаже. Они отскочили друг от друга. Что им делать? Куда бежать? К нему? К ней? У них не было сил идти, они не смогли бы пробиться сквозь толпу прохожих на улице. И не хотели, чтобы людской поток поглотил их любовь... Оставался единственный выход: они кинулись наверх, к двери на четвертом этаже!
Каору отворил. Увидев, что их руки сплетены, что они пожирают друг друга глазами. Он не выразил удивления. Засмеялся от радости и поспешил стушеваться. Они бросились во внутренние комнаты. Каору закрыл за ними дверь своей спальни.

back