10 апреля 2064г.
По почти пустынной улице маленького квартала шла женщина. Она держала в руках букет и везла за собой большую туристическую сумку. Она улыбалась как-то особенно, так, что все прохожие невольно дарили ей свои улыбки в ответ. Они не знали зачем и куда она идет. Она была очень похожа на одну, другую, что уехала отсюда давно… никто даже и не помнил когда именно. Потому еще ей улыбались.
Девушка шла довольно быстро, но аккуратно – берегла сумку. Только вот увидев что-то вдали, ее лицо переменилось: побледнело, сразу стали заметны круги под глазами, мелкие морщинки - она словно постарела в одно мгновение, глаза стали влажными. Дом стал другим. Для нее. Слышались крики детей, шум кухни и перезвоны подвесок на дверях.
Девушка плакала. С таким неудержным отчаянием, с такой горечью, словно поминала мертвого. Она плакала, присев на корточки прямо посреди улочки, бросив на пыльную дорогу букет, и отпустив сумку. Прохожие женщины подошли к ней, стали спрашивать что случилось. Быть может, они были такими от души, а может и потому, что она была так похожа на одну, другую, что уехала отсюда давно, так давно, казалось им…
* * *
Тогда Хана отправилась прогуляться по городу, чтобы вспомнить то, что она видела сама или слышала от Кея…

10 марта 2041 года. Хана
Поздним вечером мы вдвоем отправились в старый парк. В нем почти ничего не изменилось с тех пор, когда в последний раз я там была. От картины, что висела на экране парка, почти ничего не осталось, не было даже надежды на то, что можно ее отреставрировать. Кей мрачно усмехнулся, что она так и называлась, - «надежда». Я удивленно повернулась к нему, чтобы побольше расспросить о ней, - явно он знал куда больше, чем я. «Откуда ты знаешь», - спросила я его, подсаживаясь рядом. Он лукаво пожал плечами и ответил, что в углу была подпись, но сейчас она отвалилась. Я только нахмурилась и сердито шикнула на него: «не ври мне!». Его лицо странно изменилось, и я даже пожалела о своей упрямости. «Эту картину рисовала твоя мать, когда была такой же молодой, как ты…», он замолчал, а потом добавил, как будто бы невзначай: «Хотя нет, она была немного старше». «Ты знал мою мать?» - ляпнула я и прикусила язык. Он повернулся ко мне, и его лицо говорило само за себя: он знал; как знал он и моего отца, и дядю, которого я редко видела в детстве… он знал.

28 февраля 2044 года Кей
Мое тихое существование прорезали эти воспоминания.
Как нелепо. Как нелепо вспоминать то, что было так давно.
Все исчезло, все разбилось, но сны об этом не так страшны, как сны о смерти. 10 лет… почти десять лет прошло… год 2034… 17 мая.
Ночь была восхитительной. Сладкий, душноватый запах улицы поредел и пропускал легкие струи морского бриза. Отсюда до побережья было где-то полтора километра, но ветер это не волновало. Наоборот, врываясь в распахнутое окно спальни, он был более жив, чем его бесчисленные собратья там, где они водились.
Я поставил стакан на подоконник, но пока медленно доносил руку до гладкой, синеватой поверхности, успел вспомнить все подробности этого чертова дня. Сволочь ты, последняя сволочь, Шё. А я последний дурак, положившийся на судьбу. Теперь умрешь ты, а не я, и не заслуженно, а по собственной бесшабашности. Что же я натворил?
Стеклянное дно стакана глухо стукнуло о пластик, так и не донесенное до поверхности. Я с горечью и пустотой в груди оглянулся в темную, глухую спальню, которой почти не касались мои ночные мысли. Ничего не хотелось, ни о чем не думалось. Была усталость – адская и приятно давящая на веки. Зачем? – отголосок прошедших мыслей, бумерангом возвращающихся в голову. Будь я чуть более эмоционален и не такой уставший, я бы схватился за голову, честное слово. Такой подлости я не ожидал от тебя, Шё. «Я не могу больше..» - чьи это слова? – «я не могу больше быть один… помоги мне, Кей». Чьи это слова?! Кто вырвал меня из смертного сна, кто заставил обмануть человека, сочувствующего мне? Ради чего? Что ты хочешь от меня? Только то, что я услышал от тебя тогда? Почему ты не мог сказать это мне сразу, чтобы я не думал… что я не думал? Что я думал? Что?!
Теперь спаси меня ты, Шё.
Стакан стоит на подоконнике. Он пуст. Он пуст уже давно. Он стоит ненужный и пустой. Придет его время, и он станет нужным, в него вновь что-нибудь нальют, возможно, он будет нужен на долгое время, но потом он все равно опостылеет и останется стоять… и вновь о нем вспомнят… так и я, правда, Шё? Решил для красоты поставить старый стакан? Решил позвать?
А я… ничего не могу… сделать для тебя, Шё. Все зря.
Ты ведь такой же ребенок. Я знаю цену жизни, как бы ни звучало это из моих уст. Ты не дорожишь ей. Ты молод. А я стар, как бы это не выглядело.
Осторожно, сам не понимая своих действий, я подхожу к кровати, отгибаю край одеяла, сажусь рядом с тобой. Ты спишь. Совсем как раньше. Когда-то давно я часами сидел так, рядом с тобой; наверное, на протяжение лет человеку требуется ребенок – как существо разумное в какой-то степени и такое, за которым нужна забота. Но все эти годы прошли. Господи, еще 47 лет назад я был жив. Какая то была глупая история. Я улыбнулся, чувствуя странную тоску. Майкл действительно был сумасшедшим, не то что его брат. И что вышло из этого? Что моя первая потеря случилась через два года после того, как я стал вампиром? Да, пожалуй следовало рассказать эту историю тебе… почему я ее раньше не вспомнил? Господи, если бы ты знал как это больно… как больно понимать, что все, все потеряно. Я не хочу продолжать эту историю, не желаю стать еще одним Лукой в этой паутине. Черт!
--Шё. – зову я, проводя холодной рукой по его горячему лбу, отводя в стороны сухие пряди и нагибаясь над ним.
Он открывает глаза. В них – ни капли сна. Я опять усмехаюсь сам себе.
--Шё, ты зря все это затеял.
--Я должен, Кей.
И в этот момент меня пронзает свежая, болезненная, глухая, страшная догадка. Все встает на свои места, все, что было так давно и что длится до сих пор. Господи, за что?
Я закрываю лицо руками, в этот момент я чувствую себя не просто слабым, - раздавленным, разорванным безжалостной и жестокой судьбой. Не моей.
Шё… неужели еще ты… как я буду жить дальше? Так же как в прошлый раз делать вид, что ничего не произошло, но сорваться и пойти под солнце, чтобы меня вновь вытащил из-под лучей смерти какой-нибудь мальчишка? И так снова и снова? Сходить с ума от снов о твоей смерти? И думать, думать, думать?… Во что превратила меня эта адская жизнь…
Я согласился с Лукой, но поступлю ли так же с тобой? Может, мне просто стоит отпить тебя прямо сейчас, чтобы не мучиться…
Тогда придется сделать тоже и с Ие-Чье… бедный ваш ребенок… да ты даже не думаешь о своей дочери! О, Господи… неужели у тебя до сих пор нет головы, Шё?
--Шё, ты не подумал о дочери. Что она будет делать одна в этом мире?
И новая догадка пронзает сознание. Какая же ты сволочь, Шё. Как же ты меня используешь.
--Только не говори, что мне опять придется исполнять роль матери-одиночки!
Слишком громко. Хана может проснуться. Черт, я уже думаю о ней, как о подопечной.
Я оглядываюсь краем глаза на дверь. За ней только тусклый голубоватый свет коридорного освещения. Неожиданно тело накрывает теплота, но не одеяла, как показалось мне в первую секунду. Мне остается только осознавать то, что я…нет, меня абсолютно нагло раздевают и уже повалили на кровать. Шё, ты меня удивляешь. Хоть когда, но не сейчас.
Теперь я не могу сетовать на то, что не нужен тебе, так ты думаешь?
Стягиваешь ты одежду нервно, как будто боишься задуматься над тем, что делаешь. Движения твоих губ и языка были грубыми, словно бы доказывающими, только кому, право на обладание. Это, конечно, было более чем непривычно, но сам факт того, что это все же происходило, был слишком ошеломляющим, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Я мог, наверняка, заставить тебя прекратить, или же повернуть все в свою сторону, но какая-то странная горечь не давала мне права на это… я хотел уловить тонкую нить твоих эмоций, - это было затруднительно сделать в таком положении, - и тогда я бы передал то, что крайне сложно стало сказать словами.
Удивительно, но, вопреки здравому смыслу, я начал возбуждаться. Помнится Майкл тоже со мной не нежничал, но его чувство ко мне было низким и недалеким…нет, мне судьба такая что ли, постоянно быть жертвой насилия со стороны друзей?
Вопрос явно был риторический, потому как с меня стащили штаны и стало холодно. Последняя мысль меня добила. Зато я уже очевидно заметил свое возбуждение. Ничего нового я, правда, не обнаружил, но иногда, на протяжении такой длинной жизни, начинаешь забывать о своей половой принадлежности. Вампир и все. Однако, хочешь не хочешь, а воля Инь над вампирами сильна…
И сейчас, если верить собственным глазам, я эту Силу почувствую на себе… ох как почувствую…
От напряженного ожидания несложно сойти с ума или сделать опрометчивый поступок. Но как тяжело ждать! Память не подставляла никаких образов, никаких слов и воспоминаний. От этой пустоты было тяжело. И еще очень хотелось крови… я тихо лежал на животе, подобрав руками подушку под голову и вцепившись в нее мертвой хваткой. Горьковатая слюна, появляющаяся во рту только при наступлении сильного голода, немилосердно раздражала десны и зубы и холодила прокушенную губу. Горька она была из-за того, что в ней был «яд» вампиров, способный заглушать боль как жертвы, так и самого вампира, если он оказывается ранен. Жаль, что он действует не сразу. На него тоже требуется кровь, поэтому нежелательно доводить себя до критического голода. Но сейчас я не хочу есть! Чертовы инстинкты…
Одним быстрым движением мне развели ноги, от неожиданности я не успел ничего предпринять и замер, не дыша, боясь пошевелиться и вызвать боль, чудом не ощущавшуюся сейчас.
Рывок назад – вспышкой в сознании, без боли, только зуд от грубых движений. Что такое? Что происходит? Жар мягкой волной прошел по телу, невольно выгибая спину и шекотя кончик языка. Яд… как все просто, оказывается…
Он двигался до восхищения беспрепятственно, в идеальной гармонии с моим желанием, которое, казалось, становилось все больше и тоньше, мерцая неясными огнями на изнанке век. Мои губы невольно, неясно что-то шептали, отрывисто выдыхая воздух, от которого, казалось, взорвется все мое сознание; странной судорогой по телу расходилось наслаждение, становясь все невыносимей и сильней. Я отчаянно кусал губы, которые страшно ныли; неконтролируемое безумие нахлынуло на меня, и тянущая за душу жажда ударила по разуму.
Воздух сгустился и стал словно бы еще холодней. Едва ли теплая дрожь живого доносилась до раскаленных глубин собственного тела, вышедшего из-под контроля рассудка, и успокаивая его. Я знал, что устал неимоверно, но ничуть это не ощущал. Напротив, странная легкость и сонливость обступили меня, не давая окончательно прийти в себя. Наверное, я бы заснул, если бы Шё не поднялся. До меня смутно доходило происходящее, он повернул меня на спину, я открыл глаза. Воздух странно холодил щеки. Отголоски пережитого удовольствия щекотили нервы.
--Кей, - твой хриплый голос не сразу узнает мой разум, отвыкший от общения. – Что случилось?
До меня неспешно доходит мысль, что это, наверное, слезы. Слезы? Странно…
Ты наклоняешься надо мной, осторожно проводишь по лицу рукой, я хмурюсь и приоткрываю глаза. Следом за осознанным взглядом ко мне пришло обоняние – Шё курил и это сильно напомнило мне о том, что я… голоден? Нет, просто хочу курить. Хотя, нет, просто лежать и чувствовать этот запах ночи, смешанный с легким ароматом сигарет, корицы и духов. Чувствуется, что через пару часов начнет смеркаться. Бесконечно так лежать, лежать… кто сказал, что я не могу себе это позволить? Просто лежать, не умирать, а лежать, ощущая как живая сила восстанавливает во мне мельчайшие крохи жизни.
Сухие, горячие губы захватили мои, передавая вкус сигареты почти незаметными движениями. Я продолжил, не отпуская из своих объятий. Ты оставил сигарету тлеть в пепельнице, а сам разместился у меня на животе, чем тут же взбудоражил во мне реакцию. Такого дикого вожделения я давно не испытывал. Поцелуй, практически прекратившийся мгновение назад, набрал новую остроту, почти заглушая стоны, рвущиеся изнутри. Я ощущал свою уязвимость по бокам, твои руки мягко скользили по ним, подбирались под выгибающуюся спину, в точности повторяя положение моих рук, обнимавших шею. Ты чувствуешь как я хочу тебя? Ты знаешь как мне хорошо? Если бы я мог отдаться тебе сразу, не делая лишних движений, прямо сейчас, то… задыхаясь, тихо вскрикиваю, слышно лишь для меня, я с тайным удовольствием понимаю, что едва не кончил только от мысли… Ты отрываешься от моих губ, беспорядочно целуешь лицо и спускаешься на шею, где мягко покусываешь кожу, отчего я дергаюсь, сжимаю зубы, судорожно дыша и зарываюсь руками в сухие волосы. И в тот момент, когда горячие губы коснулись ноющего соска, я почуял затуманенным сознанием другое движение, чуть менее осторожное, но более желанное изнывающему телу. Когда отголосок движения вновь достиг меня, меня обожгло. Бесстыдный, сладострастный стон сорвался с губ, царапая пересохшее горло. Ты вынимаешь из меня палец, я дергаюсь, желая продолжения. Из последних сил вцепясь в простынь рукой, я запрокидываю голову, ты мягко целуешь меня в изогнутую шею, окончательно доведя до жалобного всхлипа:
--Шё…Шё… не надо, Шё… возьми меня, Шё…
--Так не надо или…
Я хватаю твое лицо в ладони и впиваюсь в такие же сухие губы, пытаясь передать всю свою неудержную страсть. Не знаю как не прокусил тебе язык, но ты все понял правильно, и через пару секунд я зарылся лицом в шелк подушки, легко пропахший корицей. Только решив, что получу то, что хочу, как почувствовал, что ты куда-то исчез. Я приподнялся на локтях и первым делом увидел пустой стакан на окне. Это произвело на меня такое впечатление, что я чуть не загнулся от ужаса и безысходности, но тут на меня опустилось одеяло, а поверх одеяла лег кто-то еще. Разумеется, это был ты.
--Не смотри на меня так. – говоришь, касаясь рукой моих взъерошенных волос.
Я не спрашиваю как, ты подбираешься под одеяло, вдавливая меня в кровать. Я кусаю губы, подаваясь навстречу рукам, осторожно растягивающим меня. Мое тело послушно моим желаниям, - это дается легко, я почти уверен, что произошли какие-то несущественные к тому изменения. Мучительно долгие секунды, и в меня неспешно проникает само удовольствие, выталкивая из меня с глухим стоном остатки здравого разума. Я невольно закрываю глаза, слыша приглушенные вздохи над собой и горячие прикосновения тела. Хочется пить, хочется… крови…хочется… быстрее… односложные мысли мечутся в голове, оттягивая разрядку. Опять одно и то же… Едва удерживаясь за сознание того, где я, я подаюсь назад, вскрикивая от встречного удовольствия, я хочу дотянуться до тебя… я хочу… Схватив ослабевшие руки, ты придавливаешь меня к кровати всем весом, не давая повернуть голову. Одна рука отпускает мою и подбирается под меня, начиная неотрывно ласкать разгоряченную плоть. Войдя в резонанс, я почти кричу от наслаждения, теряя последние нити, связывающие меня с реальностью. Мгновения абсолютного счастья не могут принадлежать этому миру, они принадлежат только нам, нам…
Я очнулся от холода. Холод был действительным. Он был везде – в воздухе, на коже, во мне. Так холодно было только тогда, когда очень сильно хотелось есть. А есть мне не хотелось. Мне ничего не хотелось.
Рядом со мной никого не было.

13 февраля 2045 года Хана
Я не верю в то, что освобождаюсь от этого города, от этих мест. Только сейчас до меня доходит, что все потеряно… Я теперь одна. Кей сидит где-то позади меня, а я так боюсь повернуться и понять, что в последний раз… я вижу его. А разве в последний? Я приеду через несколько лет! Хотя бы просто заеду на денек…
Но как странно и нелепо звучат эти слова, даже не произнесенные вслух…
Все.
И это правда.

13 февраля 2045 года. Кей
«Она вся в мать» - простые слова. Сейчас вся злость прошедших лет, все мысли превратились в бесконечные вереницы строк и пустых слов. Я не верю ни своим глазам, ни своему голосу, чтобы высказать хоть пару фраз. Как узнал ты о презентации, можно не спрашивать, но как узнал о том, что мы здесь?
Я молил о том, чтобы мои тогдашние предчувствия оправдались, и вот…
Мне легко осознавать, что под одной крышей теперь заперты два похожих существа. Когда-то давно для меня облегчением казалось забыть о том, кто я, а сейчас от осознания этого мне даже интересней. Хотя каким может быть этот интерес почти умершего вампира?
Я не подхожу к тебе, не касаюсь, пытаясь понять то, о чем ты не договариваешь. Ты далек от меня, ты далек от того, кем ты был. Я потерял тебя очень давно, и я знаю это.
Я чувствую, что засыпаю.
Не замечаю как сижу в машине, езда не внушает мне обычного насмешливого беспокойства за тебя, - ты едешь плавно. Не быстро. Ты не торопишь события.
Мне кажется, что именно сейчас мы более близки, чем за все годы, что были вместе.
Прощай Шё, в следующей жизни мы будем друзьями.