Нейтральная территория бара, пачка сигарет с моей стороны. Водка с тоником для него, пиво для меня и посредине стеклянная пепельница с логотипом популярного табака. Обстановку тёмного бара в Аояме назвать уютной нельзя, но здесь комфортно – таким как мы здесь всегда комфортно.
Сегодня я с Тошией. Он сидит напротив, облокотившись о стол: одна рука вытянута, другой подпирает подбородок и смотрит в сторону бара, размышляя, взять ещё или пока остановиться. Мы вдвоём и говорить нам конечно не о чем, он позвал меня после репетиции выпить, потому что кто-то там отменил с ним встречу, а одному стрёмно, другие заняты. У меня не было особых дел или планов, поэтому я с лёгкостью согласился, решив прогнать кружку-другую пивка.
Раньше мы не находили точек соприкосновения, поэтому разговоры, которые подталкивают людей общаться или дружить вне работы, коллектива, не завязывались. В далёком прошлом для меня это не имело значения, потому что я чувствовал в нём сообщника. Нас сплотило одно дело и этого оказалось достаточно на столь долгий срок… маленькая жизнь, не правда ли?
Но если на чистоту, то есть ещё кое-что. Оно не между нами, а у каждого своё. Одно обстоятельство, которое после перечисленных причин не дало общению завязаться. Я говорю о наших сексуальных предпочтениях. В этом плане мы оба похожи.
Как-то давно - ещё по молодости, когда у него были волосы с синим оттенком - на афтерпати я видел, как за ним с редким упорством ухаживал один мужчина европеец. Не вспомню сейчас, кто это был, но он производил впечатление солидного и сильного мужчины, средних лет и точёными чертами лица, благородным носом, широкой и закрытой улыбкой, а на фоне тогдашнего телосложения Хары – мифическим героем греческого эпоса. Как он был связан с DeG - для меня по сей день загадка. Но я помню этого человека, будто видел полгода назад. К слову, всё то утро, когда я вернулся в отель и увидел его на этаже, выходящего из номера Хары, я блевал и молился не выплюнуть кишки.
Долгое время думал, что, скорее всего, причина двойственных предпочтений Тошии в том, что ему систематически не везло с женщинами.
А что касается меня, то постоянную жажду, как кран, не перекроешь. Отсутствие серьёзного опыта в делах сердечных, я компенсировал опытом сексуальным. Скромным я не был никогда… В группе об этом знает всего один человек и, как наверное уже ясно – это Тошия.
Мне не всегда удаётся найти подходящего партнёра хотя бы просто освободить организм от напряжения – побочный эффект славы - поэтому приходиться либо сублимировать, либо дрочить. Вот как-то Тотчи и нашёл кассету с одноимённым фильмом в серванте, когда я попросил его достать тарелки, которых не хватало на всех. Только на следующий день до меня дошло, куда я его послал. Кассета, конечно, лежала не совсем на своём месте.
Мы некоторое время не общались – тяжело знать чьи-то очень личные секреты, считал я, пока не пришёл к заключению, что он должно быть испугался. Ведь между людьми, которые не держат границу мужчина/женщина, порой общаться друг с другом без оглядки на это невозможно априори. Однажды, наверняка, кто-нибудь из нас сделал бы глупость и понеслась. Потому условленная негласная договорённость держаться на расстоянии друг от друга с тех пор действовала без сбоев.
Он повернул ко мне голову и надул губы, так и не решив, что же делать. Невольно улыбнулся на его выражение лица и отпил из кружки.
Уши забивала динамичная композиция из колонок внизу, я покачивал головой ей в такт, глядя по сторонам. Но вскоре у Тошии созрел разговор, и я настроил фокус внимания на него.
- Помнишь, когда нам было по 25?
- Кому и больше. – усмехаясь, отозвался я и поднёс к губам пиво.
- Ну да. – пожал плечами. - Хорошие времена, нэ?
- Как же. – кивнул, соглашаясь.
Он улыбнулся и следом пригубил водку с тоником.
- Ты мне раньше нравился.
- Что значит «раньше»? Только не говори, что кожа дряблой стала. Я этого не вынесу.
Он рассмеялся и вытащил сигарету из моей пачки. Я поднёс огонь, следя за тем, как он прикуривает, нагнувшись ко мне.
- Нет-нет. Ты был общительнее. Худее… - окинул меня взглядом с сигаретой в руке. Я поднял слегка удивлённый и насмешливый взгляд. За любовь к гамбургерам надо платить.
- Ты улыбался чаще.
Хара отвёл взгляд на сигарету в руке, натянуто улыбнувшись на моё замечание. Я почувствовал неловкость и потёр шею.
- Видишь, всё изменилось, даже мы изменились. То есть, мы изменились в первую очередь… - он осёкся, я закурил. – Скажи, если бы у тебя была возможность изменить что-нибудь в прошлом, что бы ты сделал?
- Хм… - я нахмурился, - Нууу, пожалуй, ничего в особенности. – пожал плечами и расслабился, рассуждая, что такие вопросы не имеют смысла, ведь ничего не изменить, лишний раз забивать себе голову.
- А я бы изменил.
- И что же? – чтобы хоть как-то поддержать завязанный разговор.
- Общался бы со всеми больше. Из группы.
- Неа, по-моему мы все были слишком, как это?.. своеобразными?.. чтобы общаться хотя бы просто нормально. В этом не твоя беда. Оставь эти гл…
- Я не так выразился. – перебил он. – Я бы хотел больше общаться с тобой, на самом деле.
- Со мной?
- Ты мне всегда нравился. Во всех отношениях. – он задумчиво смотрел куда-то, на мой взгляд далеко в себя, – Когда мы познакомились, ты слушал то же, что и я и сверх того, любил даже те группы, сочетания которых найти было сложно. Ты же знаешь, как это бывает важно? – посмотрел в глаза, ища поддержки.
Я согласился.
- Помню, ты слушал какую-то британскую группу, они в клипе голыми снимались, губы красили, пели какую-то политическо-социальную дребедень…
Я расхохотался. Было дело.
- Помнишь или нет, я взял у тебя их записи, потом как раз посмотрел тот клип… Мы все красили губы и глаза, в этом не было никакого намёка на иного рода ориентацию. Вызов, плевок, крик и призыв внимания – всё как положено. Но с ними было иначе, у меня во всяком случае. Я чувствовал себя до жуткого странно, глядя на лица с неровно накрашенной помадой, потому что думал о тебе, вроде того, как ты смотришь тот или этот клип, твои глаза, твой профиль, твои волосы и сутулые плечи… - он говорил так, словно между нами не было барьеров ни социальных, ни личных, ни каких бы то ни было вообще, и выдержав паузу, продолжил, глядя то на свою сигарету, то на бокал в руке. - Ты мне чертовски нравился. Насколько мужчина может нравиться мужчине и в то же время намного больше, гораздо больше. Ты прости, что я так прямо…
- Да ничего. – отозвался я и опять пожал плечами, скрывая своё любопытство под маской ироничной улыбки.
- Можно я продолжу?
- Валяй.
- И ты до сих пор мне нравишься очень сильно. Правда, без энтузиазма, как в прошлом, но харизму в тебе никаким градусом не задушишь. Понимаешь?
- Наверное.
- Вот так. – поднял беглый взгляд и осушил бокал.
- Почему ты мне говоришь об этом? Тем более сейчас. Это выглядит очень странно, ты в курсе?
Он широко улыбнулся, как зеркальное отражение, повторяя мою улыбку ему.
- Я тебя сюда для этого и заманил.
- Вот так новость. – я облокотился о стол и потушил сигарету, поднял на него взгляд. – Заинтригован. Где же подвох?
- Ничего подобного. Я подумал, почему люди никогда не говорят друг другу о своих чувствах? Что их останавливает? Разве страх быть отвергнутыми? Трусость? Ведь тогда я об этом не задумывался. Смотрел, как ты играешь, и было достаточно. А недавно понял.
Мысль мне показалась оборванной, и я помолчал, дожидаясь продолжения, но он весь из себя загадочный продолжал улыбаться.
- Так что же ты понял?
Тотчи склонил голову на вытянутую ладонь, покачиваясь и глядя на стену рядом с нашим столиком с картиной какого-то яростного и впечатляющего авангардиста. Но меня интересовало только лицо Хары. Я впился в него взглядом, выискивая подсказки и пути к разгадке того, что он от меня прятал, прикидываясь обнажённым с незащищённым сердцем оленёнком. Сердце пропустило удар.
- Что только настоящая любовь порождает взаимность, искореняет страхи и даёт веру.
Я видимо перестарался с проявлением эмоций через мимику. Тошия виновато сощурился.
- Фромм.
- Кто?..
- Эрих Фромм.
Он не был из тех людей, которые давят на философскую литературу или низкопробные детективы. Читал то, что попадалось под руку или то, что совали в руки. Полагаю, Евангелие он бы тоже прочёл, порекомендуй ему кто-нибудь с пеной у рта. Такая неизбирательность меня в нём угнетала и пугала. Наверное, я боялся в нём соперника, который видит мир шире, убеждая, что необратимо слеп.
- Для него сказанное может быть и в норме вещей, но слышать подобное от тебя, похоже на отсебятину. Чушь какая-то. Ты это не переживал, так какой смысл говорить о том, о чём понятия не имеешь? – без злости, я искренне хотел знать.
- Поэтому я здесь и говорю тебе о своих былых чувствах.
Я замолчал и откинулся на спинку кресла. Неужели этот человек способен на построение логических связей в хаосе? Постойте, нужно ещё немного пива…
- У меня вопрос. Любопытства ради.
- М?
- Почему ты не признался тогда, если были эти чувства? Ведь на тот момент ты знал моё отношение к мужчинам, так? В чём тогда состояла загвоздка?
- Если спросить об этом того меня, то он бы сказал, что одно дело думать, что было бы хорошо, другое на деле. Ведь знаешь, как оно бывает, любишь до потери сознания, головы и себя, а потом оказывается, что даже не знаешь человека. Ни фига не знаешь.
Я задумался. Случается, как правило.
- И сейчас кажется, что всё-таки хорошо, что я ничего тогда не сказал.
- Откуда такая уверенность? – с неожиданным для самого себя недовольством спросил я.
- Оттуда же, откуда и твоя. - покачал головой, виновато и лояльно улыбаясь мне.
Пришлось сдаться, бросить белый флаг и бежать. Он как будто наступил мне на хвост под столом. И чтобы сохранить свою гордость, я решил помолчать.
Тошия сел напротив с новой порцией алкоголя и даже позаботился о пиве для меня. Я благодарно кивнул, и мы продолжили беседу:
- Каору.
- М?
- А я тебе?.. Не тогда. Вообще.
Мне стало неловко. Я не знал, что ответить и некоторое время колебался, придя к выводу, что ничего кроме правды придумать не могу.
- Не то, что бы нет.
Он улыбнулся, поджав губы. Больше к этой теме мы не возвращались. Я посчитал её закрытой – удовлетворил любопытство басиста, потешил своё самолюбие и хватит.
Мы ещё некоторое время выпивали, изредка перебрасываясь фразами то про одно, то про другое, будто разговоры об этом могли помочь поддержать видимость светско-дружеской беседы.
Мои часы показывали первый час ночи. Тотчи давно уже был пьян, я туда же, поэтому вечер по обоюдному молчаливому согласию считался удавшимся. Нужно было разбредаться по домам.
Тошия жил в том же районе, где и бар, дорогом на аренду и тем более покупку жилья. Я был у него последний раз полгода назад. Теперь же он переехал и сейчас выпал шанс взглянуть, как он там обустроился, заодно спокойно переночевать, опуская эпизоды с такси, квартирой и свежим постельным бельём.
Мы добрались до него, более или менее протрезвев на холоде. Тошия сразу ушёл на кухню за кофе, прилипнув к батарее, а я обосновался в скромной гостиной на диване перед телевизором.

Я курил много и злостно. Переполненная пепельница была похожа на помятого ежа. Телевизор уже не привлекал и не раздражал, стал частью картины комнаты передо мной, а мысли занял Тотчи.
Вот, к примеру, его губы: верхняя более пухлая, сама форма округлая, прорисованная, нет ярко выраженного бантика - чувственные, с каплей инфантильности. Не важно, улыбается он или грустит, как раз благодаря губам его лицо всегда милое, привлекательное.
Тошия ведь не красивый, он сугубо особенный, если рассудить. Красота проявляет себя в приближенности к идеальности, а я его идеальным назвать не мог, скорее всего, потому что хорошо знал все недостатки.
У Тотчи отменная фигура, модельная (если я, конечно, хоть что-то в этом понимаю). После двадцати внешне он ещё долго оставался подростком. Потом, когда стал качаться, у него стала шире грудная клетка, плечи и руки мощнее, сильнее, спина широкой, но не массивной, никакой грузности. Если прикинуть, то его запросто можно обнять за плечи одной рукой: в меру острые, в меру округлые. Иначе говоря, изрядно прибавилось мужества.
И я с легкостью делаю вывод, что он универсален. Последующие его эксперименты в одежде, только доказывают, что я прав. Появился рельеф на торсе, грудь обозначилась, и он стал носить V-образные вырезы, что привлекало всех без исключения. Даже такая сложная вещь, как юбка, смотрелась на нём мужественно и брутально. Одень её на меня – все со смеху помрут, а кого и на скорой увезут.
Я усмехнулся добро и снисходительно к самому себе. Со стороны можно было подумать, что по телевизору показывали что-то забавное.
Ноги тема отдельная. Это как у… нет, сравнений мне удачных не найти, лучше не буду. То, что в них нет женской округлости или мужской массивности колен и щиколоток, делает его божеством бесполой красоты.
А если подумать о ключицах, то выносите меня ребята, даже с моей выдержкой скапливается слюна.
Уши заложило, языка во рту не ощущалось - там вообще была редкая помойка. Промелькнуло, что я смотрю не в телевизор, а куда-то сквозь него.
На этом я остановился, чувствуя себя неуютно. В конце концов, я был у него дома, воспользовался гостеприимством, не хватало ещё воспользоваться и ванной. Хотя вряд ли бы у меня встал в таком пьяно-расслабленном состоянии. Но это же Тошия. Поэтому - «стоп кран».

Кажется, я не заметил, как уснул. В коридоре послышались шаги, следом открылась дверь гостиной. Вырванный из дрёмы, я слышал, как кто-то остановился рядом, а следом затих телевизор. Я не открывал глаз, придавленный сном, соображая и скача с мысли на мысль.
Диван просел в ногах.
Это Тошия… бессонница что ли? Или зря кофе пил…
Я всё же разлепил глаза, желая узнать который час. Сквозь пелену различил силуэт Тотчи. Он обнимал себя, придерживая ладонями локти рук. Смотрел в сторону окна, откуда просачивался слабый свет огней города.
Я поднялся, хмурясь и потирая отёкшее лицо.
- Воды? – послышался его голос.
Кивнул. Он подал бутылку, ни то сам пил, ни то мне приготовил.
- Почему не спишь? – и присосался к горлышку.
Ответа не поступило, я так понял, он не нашёлся, что ответить.
- Спасибо… - отдал минералку обратно.
Не знаю зачем, но я потянул его к себе на диван, укладывая, обнимая. Наверное, я чувствовал, что ему очень одиноко и хотел как-то утешить.
Устроив подбородок на его голове, шмыгнул носом и закрыл глаза. Чертовски трогательно, должен сказать, чувствовать, как он дышит тебе куда-то в грудь, а потом придвигается, устраиваясь удобнее на узком диване, успокаивается. Его дыхание выровнялось, он думает о чём-то своём и по волнам этих мыслей уплывает в царство сна, засыпает рядом со мной, в моих объятиях.
Я некоторое время гладил его по голове, будто успокаивая или убаюкивая, и тоже уснул.
Ночью снова просыпался. Было душно, мы оба дышали совсем рядом, становилось невыносимо жарко. Рука под тяжестью его головы затекла, а его щека намокла, я чувствовал жар и влажность рукавом. Попытка не тревожить его, вытаскивая онемевшую руку, провалилась. Тошия лежал и тёр глаза, никак не желая просыпаться, пока я разминал предплечье, пил воду.
Снял кофту, чувствуя избавление от тяжёлого материала. Затем потянул его за руку, усаживая и стягивая с него влажную на спине футболку. Звякнули подвески. Он упал обратно на диван, закрывая глаза. Я устроился на единственной диванной подушке, на спине, Хара на боку, перекидывая руку через мой живот, головой устраиваясь у меня на груди.
Локоны его тёмных волос, прикрывая лицо, щекотали мне грудь. Я положил ладонь на его плечо и опустил взгляд. Стопы Тошии свисали с противоположной стороны дивана, а мои доставали только до ручки.
Я закрыл глаза и подумал, что, несмотря на время, мы те же - где-то глубоко внутри, мы совсем не изменились. Никогда не изменимся. И об этом я мог бы поспорить с ним.

Утро оказалось тяжёлым, хотя начиналось сносно. Щека Тошии на моей груди прикипела и стала красной, распаренной. Он очнулся, облизнул губы и поднял голову, осматриваясь. Его глаза напоминали искусно сделанные щёлки. Глядя на меня, он стёр запястьем пот с щеки, улыбаясь уголками губ:
- Утро.
Я, как обычно, ничего не ответил. Он потянулся через меня к бутылке, потряс ей в воздухе – пуста, ни капли. Со свойственным только ему ироничным упрёком во взгляде и улыбке, посмотрел на меня. Я невольно улыбнулся в ответ.
С этого момента всё самое лучшее закончилось. Мы постепенно встали, разбрелись по нуждам. Говорить было не о чем. Предлога задерживаться тоже, поэтому после чашки кофе и сигареты, я ушёл.
Пожалуй, из этой ночи я извлёк интересный урок. Мне есть о чём подумать. И это целиком его вина…

***
Каору ушёл, а я лёг отсыпаться дальше уже на своей кровати. Но сон не шёл, я вспоминал проведённое вместе время и наш разговор в баре. Ещё мне вспомнился один случай.
Как-то давно, я видел его в клубе: он сидел в сугубо мужской компании, вытянув руку по дивану в сторону парня немногим моложе него. Я сидел со своими друзьями на втором этаже, и получалось так, что наблюдал за ним сверху.
В компании долго не утихали взрывы смеха, со стола только успевали уносить пустые бутылки и менять пепельницы. Каору не приставал к парню, не трогал его и никоим образом не пытался втянуть в разговор или заставить выпить. Выглядели они как слишком гармоничная пара приятелей. И только рука Каору выдавала его притязания на парня – я это знал, потому что он не слишком охотно проявляет свои эмоции, а значит и чувства тоже.
Когда за столиком остались только они вдвоём, Ниикура повернул к нему голову, они перекинулись парой слов. По движениям я догадался, что они собираются уходить. Каору поймал его подбородок и мельком поцеловал в губы, как это делают те, кто не показывает своей связи на людях, но не стесняется проявлять чувств, если уверен в отсутствии свидетелей или очень хочется.
Я остался сидеть в глубоком шоке. У него были девушки в тот же период времени, были и потом, тем более раньше. Неужели лидер не брезговал и парнями? Тот мальчик был действительно ничего… И всё же у меня в голове не укладывалось, как такой человек может заниматься сексом с мужчиной. До того случая, я был уверен, что он убеждённый натурал.
Дело в том, что мы тогда плохо знали друг друга, мало общались – это оказывалось тормозом для выводов о нём. Позже, я начал наблюдать в Каору черты, которые можно отнести к тому роду, что присутствуют у людей себялюбивых. Они же были и у Кё, только в другой вариации, потом у Каору это стало проявляться ярче, а у вокалиста притупилось, ушло внутрь себя, и дальнейший анализ оказался невозможным.
Именно самолюбие делало его слабым перед разного рода искушениями, даже такими сомнительными и мелкими, как сигареты. Он не был от природы бисексуалом или распущенной натурой, просто ему всегда было мало любви, признания, внимания. Но это только мои наблюдения и выводы, я совсем не настаиваю на их правильности…
В общении с Каору нельзя ставить себя выше него или прикидываться дураком. Он раскусит любую ложь и просто не даст возможности извертеться – съест и живот погладит. Проще всего показать, кто ты есть на самом деле. Что в нём отлично от многих других людей – это адекватность и толерантность.
Он умеет шутить и понимает шутки. Это очень много.
Сейчас он зрелый и состоятельный мужчина и может позволить себе одновременно больше и меньше, чем раньше. Я давно не вижу его с парнями или девушками. Если и есть, то точно кто-то из нашего ближайшего окружения.
Чем старше и популярнее становишься, тем труднее найти хотя бы просто подходящего человека для ужина, чтобы расслабиться. Каору называет это одиночеством. Я не даю такому феномену или закономерности имени. Но что очевидно, мы переживаем эти состояния по-разному. Мне приходиться туго. Иногда на стену лезу от той пустоты, что разрастается внутри. И возможно именно на её пик пришёлся наш с ним разговор.
Ночью было безумно жарко. Я не хотел просыпаться и готов был обливаться ручьями пота, лишь бы не выпускать его. Я дышал ему в шею, а когда мы разделись - на грудь, и засыпал с его запахом – вдыхая, выдыхая. Смесь парфюма, дезодоранта и шампуня, аромат которого исходил от его волос со сладко-горьким запахом сигарет - всё это образовывало один общий букет, гармоничный и приятный. Мне нравилось быть с ним в такой случайной близости.
Для мужчины его возраста и образа жизни, у него была крепкая кожа, в меру мягкая, упругая. Не было той моложавой натянутости или первых признаков дряблости. В мои руки словно попало что-то идеальное. И я понимал, почему Каору себя любит, вплоть до таких мелочей, как кадык.
Он особенный. Настолько особенный, что не нуждается ни в ком, кто хочет от него любви или заботы взамен на свою. Я пытаюсь сказать, что он принадлежит себе, своему очарованию, своему самолюбию. Его можно только любить, каков он есть, не пытаясь подделать под себя. Редкий вид, настолько редкий, что лучше никогда не подходить ближе, чем он подпускает…

Я очнулся под вечер, потерянный во временном пространстве. На телефоне несколько пропущенных звонков, мигает лампочка автоответчика. Сообщений от Каору нет.
Ем и собираюсь прогуляться. Я очень хочу позвонить лидеру, но знаю, что в этом нет никакого смысла. На полгода или на год затянется этот его каприз в виде меня – я тоже не знаю. Но мне бы хотелось пережить прошлую ночь снова. Без притязаний на большее, просто быть рядом… с особенным человеком.

***
Тур в самом разгаре. Мы измотаны, но не впервой. Так что ещё две недели и по домам. Но самое паршивое, что я ненавижу совместные туры с группами, которые даже с натяжкой нельзя назвать «толковыми».
Всё было как обычно, оставалось около получаса перед нашим выступлением. В зубах дымилась сигарета. Я играл в гримёрке на гитаре, откинувшись на спинку кресла, не обращая внимания на разговор Дая с Шиньей по поводу комнат в отеле и обслуживании. Кё перечитывал текст новой песни, иногда просил меня взять пару аккордов. Тошия сидел с iPad’ом. Я почесал висок и провёл ладонью по подбородку, глядя на него. Опустил голову, осматривая гитару, и решил повторить кое-какие места в песнях.
Кто-то заглянул в дверь и попросил Хару выйти на ломаном японском. Мне не сразу удалось оторваться от перебора аккордов гитарного соло первой в списке песни, поэтому, когда я поднял глаза, хмурясь, то увидел только спину Тошии. Несмотря на привычный шум в помещении, я слышал отголоски фраз. И мне не понравилось то, что уловили мои уши.
Я отложил гитару, прислонив её грифом к ручке кресла, и вынул сигарету изо рта, наклоняясь в бок, чтобы увидеть, что за умник клеит прямо в коридоре моего басиста. Но из-за спины Тошии это оказалось невозможно – оба стояли у стены близ двери и я мог видеть только его кудрявый затылок и плечо, которое было приподнято, так как он держал руку в кармане.
Упираясь руками по обе стороны кресла, я выглядел столь наряжённым и возмущённым, что на меня среагировали и Дай, и Шинья, занятые некогда своими делами.
И вот Тошия вернулся в комнату, почувствовав что-то неладное в атмосфере, осмотрел всех и остановился взглядом на мне, с недоумением и вопрошанием в глазах. Затем двинулся дальше и сел на диван, где оставил свой iPad.
Никакого румянца на щеках, ни капли стыда в жилах! Я весь изнемог от желания задушить его за нехватку достоинства и уважения к себе и другим. Да как он посмел вообще!..
Он снова поднял глаза, глядя исподтишка, видимо решив узнать, кажется ему или нет, что кто-то снимает с него скальп. Убедившись, поднял голову и вдохнул, собираясь духом.
- Что-то случилось? – вышло аккуратно и на выдохе.
- А что, так заметно?! – с вызовом, чувствуя моментально обращённые взгляды согруппников.
Хара молчал. Я понял, что никто из присутствующих не понимает, какой бес в меня вселился. И я ничего не могу сказать! Никому! А Тошия… он наверняка не так поймёт, мне этого не нужно.
Я встал с кресла и хлопнул дверью. Табличка с именем группы следом за хлопком двери, стукнула по её поверхности.
В самом деле я не знал, что меня взбесило больше: поведение того мудака, поведение Тошии, услышанное или вся эта ситуация в целом. Я курил в коридоре и осматривал каждого мимо проходящего с таким искренним и злостным презрением и подозрением, что все они потом оборачивались на меня, одним только взглядом спрашивая, какого я такой злой.
После десяти минут рассуждений с дымом в мозгу, я решил не вести себя так агрессивно и взять под контроль внезапное недовольство. Ведь Тошия взрослый мальчик, сам решает, с кем и при каких обстоятельствах ему спать. А кто я такой ему? Я просто Каору из группы Dir en Grey. Всего лишь Каору, твою мать.

После выступления, к нам заглянул вокалист одной из групп и поздравил всех с отличным выступлением, пригласил в гримёрку его группы выпить, пока выступает следующие составы. Я сразу понял, как только он переступил порог, что это тот осёл – словно удар молнии – это же его голос!
Ни секунды не медля, я всех скооперировал и выпихнул из комнаты бухать с другими. Моё рвение ступить в логово врага неправильно поняли все, кроме Кё, который послал меня, не разбираясь в причинах.
- Какое рвение, лидер. Воодушевляешь! – похвалил Дайске, потирая ладони.
Я саркастично ухмыльнулся и толкнул его вон из гримёрки.
Все сидели, кто как, пили. Я развалился рядом с Харой, вальяжно и самоуверенно. Тошия бросал на меня странные взгляды, всё ещё не понимая, какая муха меня укусила. Я б сказал, я б так всё ему сказал… Но градус был не тот.
Вокалист уже через полтора часа поменялся с кем-то и сел рядом с Тошимасой. Оба пытались говорить то на английском, то на японском, делая такую пьяную кашу, которую только им обоим и была понятна. Удивительно, но факт, не зная языка друг друга, можно стать закадычными друзьями уже после пары попоек. Но этот проверенный феномен меня не волновал, как и знание вокалиста японского на уровне трёхлетнего ребёнка. Я выжидал.
Не помню, сколько чёртовых банок пива мы выпили, но мне хватило, чтобы набраться смелости и всё-таки обнять одной рукой Тошию, очень по-свойски и интимно. А что ещё мне оставалось делать?! Этот нахал и попытки не предпринял, чтобы тронуть Хару, они даже говорили, чёрт возьми, о еде! И как быть? Конечно показать, что ему ничего не светит. Это мой, то есть, наш басист!
И нужно было сразу догадаться, что что-то не так… потому что, когда Тошия всё-таки врезал мне и едва не разбил нос, я понял, какую ошибку совершил по-крайней мере на его счёт.

***
Милый парень, младше нас всех, меня в частности, симпатичный для американца (оказалось, с итальянскими корнями). Мы познакомились в интернете, долгое время общались абы как, потом сошлись на том, чтобы он учил меня английскому, я его японскому. Найти общий язык нам удалось через похожие интересы и деятельность - он тоже играл в группе, точнее сказать пел.
Тур оказался приятным сюрпризом. Такого поворота ни он, ни я не ожидали. Но было здорово, потому что мы смогли, наконец, встретиться и пообщаться вживую, даже сыграть на одной сцене. Разве не забавно? Мир такой огромный, а мы вот – тут, вместе.
Перед нашим выступлением, он позвал меня из гримёрной. Мы перекинулись парой фраз, и он сказал не совсем то, что собирался. Получилось неприлично, я прикрыл глаза и растянулся в улыбке. Он как балван улыбнулся в ответ, не понимая, что сейчас сморозил. Такие ляпы случаются в процессе изучения почти любого иностранного, поэтому я попытался его исправить на своём английском, но он только понял, что сказал что-то не то и не так и повторил за мной верный вариант.
У него хорошо получалось, делал успехи. Я чувствовал себя безмерно дольным, ведь не каждому удаётся научить другого человека чужому языку, совсем не похожего на его родной. Признаюсь, из меня посредственный учитель, но это не мешает балдеть от того, что делаешь.
Мы ещё немного поболтали и пожелали друг другу удачи, затем разошлись.
Атмосфера в гримёрке меня напрягла. Все на меня пялились так, будто я вошёл без штанов, а Каору так вообще – хотелось сказать ему перестать метать в меня молнии! Да что я такого сделал?! Слёт психов…
- Что-то случилось? – спросил я, обращаясь конкретно к Каору, который так и сжирал меня взглядом с другого конца комнаты.
- А что, так заметно?!
Я опешил и уставился на него. Затем он как ошпаренный вскочил, рванул дверь, выбежал и хлопнул ею так, что все подпрыгнули на месте. Повисла тишина, как будто нас этим хлопком разом и привалили.
Вот с того момента что-то и пошло не так. Мне было никак не понять, что у Каору переклинило в голове, его как будто овод в зад ужалил. Таким я видел его всего дважды, и описывать эти случаи не буду. И кстати, я не ошибся…
Как только почувствовал его руку, которая змеёй оказалась на моей талией, придвигая и прижимая, как девку какую-то, то сразу развернулся и с размаху дал ему в нос. Он мог бы свободно увернуться или остановить удар, хотя бы просто щёку подставить, а не свой пятак, из которого тут же хлынула кровища.
Мы ушли под дружное молчание обалдевших мужчин, которые были удивлены явно не дракой, а её причиной. Мне не было стыдно, я был зол и обижен на Каору, потому что я ненавижу две вещи: когда меня пытаются унизить и когда меня унижают. Ниикура добился сразу и того, и другого. Сначала вытянул эту свою руку ко мне, потом положил вторую на бедро. При всём моём свободном взгляде на жизнь и отношения – прилюдно делать подобные, мягко говоря, знаки внимания, было более чем унижением. Я не думал ни о чём, даже о последующих концертах, и сделал так, как было справедливо. Потом скажет спасибо, что не по яйцам.
Кё взглянул на Каору и закатил глаза, отворачиваясь следом. Один такой жест повторно дал пощёчину лидеру, и он совсем поник. Сел на диван, держа свой нос рукой, которая, как и кофта, была в крови. Я добыл аптечку и вернулся через две минуты, никого из стаффа не привлекая, чтобы лично тут же на месте поговорить с этим невменяемым человеком, который ко всему прочему был пьян.

Он оттирал кровь мокрым платком с рук, весь из себя разобидевшийся, насупившийся. Я рассматривал вату, торчащую из обеих его ноздрей, подобно пробкам. Не выдержал и улыбнулся.
Каору повернул ко мне голову и бросил недовольный, но где-то внутри виноватый взгляд. Мне было достаточно, потому что искреннее этого он бы ничего не сделал и не придумал, таков уж наш суровый лидер... Но ему, конечно, подобное было знать не обязательно.
- Сам объяснишься? Или сломать? – пригрозил я его носу с ироничной усмешкой.
- Не надо. Сам. – угрюмо.
Его взгляд остановился на Кё, который поднял его в ответ и снял очки.
- Мне что, уйти?
Теперь на него смотрел и я. Он поднял руки вверх, сдаваясь, и, проходя мимо, кинул в Каору своей книгой. Као поймал её и перевернул, пробегая взглядом по названию. Я наклонился и прочитал вслух:
- Достоевский «Бесы»?..
Мы одновременно переглянулись и подняли головы к двери, за которой скрылся вокалист.
То, что Каору хотел поговорить наедине, уже навело меня на мысль, но я придержал коней и решил сначала выслушать его.
Я не разрешил ему курить, почему-то опасаясь за его нос. Но однозначно не потому признание шло со скрипом.
- М. Ну в общем… так… - он мусолил кровавый платок. - Мне трудно объяснить, чтобы ты правильно понял…
- Я постараюсь. Ты главное начни. – закивал я, глядя на него сбоку.
Но Каору это явно не помогло. Я начал опасаться, что не вытащу правду из него никакими клещами, даже если придётся и вправду разбить этот страдальческий нос.
- Мне не нравится, когда тебя обижают.
- Чё?.. – меня от удивления всего перекосило. - Это кто меня когда вообще обижал?
- Да подожди! – он стал нервничать и раздражаться. - Понимаешь, если бы кто-то со мной говорил неподобающим образом, ты бы ведь тоже оскорбился или, там, возмутился хотя бы?
- С какой стати? – с каждой его попыткой, я словно отбирал надежду на что-то важное.
- Как нет? Мы ведь… друзья. – судя по интонации, он сам своим словам не верил. - И если кто-то обидит тебя, то я…
- Каору. Ты с луны свалился? Если да, то вали обратно. Какая ещё к чёрту дружба? Что вообще за детский сад? Мы мужики или где?
Он аж покраснел от убийственного удушья тупиком, в котором оказался. Я понял, что Каору не может признаться, по-крайней мере точно не в состоянии разобраться в себе, чтобы сделать шаг вперёд, каждую попытку начиная с оправдания. Если всё так, как оно есть, и он это принимает, то мог бы вполне себе прямо сказать. Так в чём же дело?
- Ты скажи мне одно – зачем приставал на людях? Это ведь не многомиллионный город, где могут не обратить внимания. Там сидели ВСЕ, даже Дай с Шиньей! Там были мои друзья! Каким местом ты вообще думал?! – в порыве очередного приступа злости я замахнулся на него Достоевским.
Каору перехватил мою руку и дёрнул на себя. Произошедшее было бы нормальным поцелуем, если бы не вата в его носу. Это было бы нормальным признанием в симпатии, если бы не последовавший удар выпавшей книги углом по его ноге. Во всяком случае, так оригинально мне никто не признавался, так оригинально с болью, кровью и воем… Достоевским…

***
Мы упорно не спали друг с другом, избегали общественных мест. Торчали у него или у меня дома, смотрели фильмы, сидели с ноутбуками друг напротив друга в наушниках, не мешая слушать каждому своё. Спали в одной кровати, под разными простынями. Долго целовались перед сном.
Такой парадокс вышел совсем неслучайно. Я сразу сказал ему, ещё во время тура, после того идиотского случая, что не хочу, чтобы хоть кто-то из числа людского населения Земли, претендовал на него в каком бы то ни было качестве. Только его мама в качестве исключения. В остальном я конкуренции не потерплю! Он как-то недоверчиво улыбнулся и поцеловал меня, наклонив голову, ушёл и больше мы не заговаривали на тему отношений, потому что он делал так, как я попросил однажды.
Со временем я стал замечать, что мы понимаем друг друга без слов. Например, я не предупреждал, что приеду именно этим вечером, но всегда заставал его дома, стоило нам где-нибудь до этого увидеться или созвониться по делу. Не знаю на счёт Тошии, а меня такой расклад не просто устраивал, я понимал, что чем дальше, тем сильнее я начинаю хотеть быть с ним в любом качестве, и ревность прошла сама собой. Он менял меня усердно, терпеливо, не жалея времени и сил, я был рад этому, потому что чувствовал нутром – это хорошо, это мне подходит, оно для меня, так и нужно.
В итоге я стал одержим. Где Тошия? Почему Тошия не звонит, когда обещал сделать это пять минут назад? Тошия болеет? Почему Тошия не сказал мне об этом?! Почему Тошия пришёл на репетицию больной? Почему Тошия не лечится? Почему это нельзя отложить репетиции?! Тошия болеет! Я сказал можно! Далее шли кадры с огнедышащим лидером и все разбегались, кто куда: искать врача и в аптеку, за пледом и так далее. Пока Хара не начинал меня уговаривать «прекратить этот кошмар», говоря:
- У меня всего лишь насморк, Каору!
У него насморк… У него насморк! Чёрт возьми… И я сам бежал в аптеку.
Моя озабоченность им точно льстила Тотчи, зато других вгоняла в недоумение, множила небезосновательные подозрения и сплетни.
Позже я понял, что настал момент, когда уже более думать не о чем. Я всего лишь люблю его, как любят один раз в жизни свою идеальную половину. Это мой выбор. Заверните.

***
Вечер выдался жаркий. Я ходил по дому босой, в одних штанах. Каору умирал от похмелья в спальне, а я носил ему воду и таблетки от головной боли. Кормил и отпаивал.
Мне нравилось видеть, как он разбит и как он сияет победителем. Было одинаково хорошо говорить о чём-то важном для нас обоих, спорить не по делу, соглашаться без слов, ругаться и посылать друг друга, поносить его одному дома, а через день обниматься несколько часов на балконе, потому что друг без друга нельзя, в самом деле, нельзя.
Я по-настоящему обрёл друга сердца, несмотря на то, что наши интересы продолжают разниться и друзья у нас точно две стороны медали. Мы делимся опытом, учимся друг о друга терпению, преодолеваем себя и создаём то общее, без чего жизнь кажется пустой и лишённой смысла. Находим единение, которого каждый человек лишён с рождения, к которому хочет прийти самыми разными путями. Но не находит.
А я нашёл. И это Каору. Нет, этот человек не моя половинка и всё в таком романтическо-книжном смысле, слюняво-розовое до зелёного. Отнюдь. Мы шли к общности столько лет, что я хочу сказать очень громко – Я ЭТО ЗАСЛУЖИЛ.

back