…Штрихующим движением пальцев он втирал наркотик в десны, с любопытством исследуя новую территорию – Джуну раньше не приходило в голову, что можно дотронуться до себя изнутри, провести по нёбу, розовому и гладкому, как внутренняя сторона спинки краба.
Твердое и одновременно мягкое, покрытое живой тканью нёбо, жадно впитывающее белую массу порошка, щедрым жестом насыпанного прямо на пол. Джуну было совершенно плевать – даже когда в ванную прокралась черная гладкошерстная кошка, хвостом смахнувшая часть наркотика. Недовольно фыркнув, голодное животное покинуло комнату, оставив хозяина наедине со своим отражением в зеркале. Высокое, в человеческий рост, оно отражало его целиком - в обычной домашней одежде, лишенный макияжа и цветных линз, он выглядел как щуплый подросток, хорошенький, каким только может быть, например, несформировавшийся до конца мальчишка. Прищурившись, Джун приблизился к зеркалу, практически вжимаясь в него кончиком носа, изучая: черты лица мелкие, аккуратные, кожа свежая и гладкая, лишенная болезненной бледности, но взгляд темных глаз всё равно слишком усталый. Слишком блестящий. Как у фанатика. Или наркомана.
Смахнув челку со лба, Джун отстранился.
Да. Его уже тошнило от всего этого. Два пальца в рот – и вытошнить всю свою жизнь на белую плитку.
Когда-то, точь-в-точь повторяя дорожку всех наркоманов, он хотел «только один раз, только попробовать». Расслабиться.
Все так делали. А ему нужен был рывок, драйв, какой не получишь ни одним другим способом. Ведь наркотик - это как взрыв в голове, фейерверк, когда все эмоции, будто скрученные в жгут, ударяют по сознанию. Будь он вокалистом или идейным вдохновителем группы, в таком состоянии, как ему казалось, он мог бы написать песню. Сотни песен.
Бесконечно унылых в своем однообразии.
Уверенный в собственном самоконтроле, словно наркотик – это такой выключатель на стенке - захотел – включил свет, захотел – выключил, Джун попался. Обыграл инстинкт самосохранения.
Поднявшись, наконец, на ноги, парень пошел на кухню. Медленно. Ему казалось, что он стоит на одном месте, а серебристые стены вокруг движутся, увлекая его за собой, касаются ребристой поверхностью и расходятся вновь.
Заигрывают с ним.
Жизнь стала аттракционом, но крайне дешевым и ненадежным.
Джун лениво зевнул, потянувшись рукой к дверце холодильника, намереваясь покормить-таки голодную кошку, но неожиданно острая вспышка боли полоснула по сознанию – Джуна буквально скрутило, и он повалился на пол, содрогаясь в приступе беспричинной эйфории. Его выворачивало наизнанку счастьем, и он плакал от облегчения и невозможности взорваться этим безумием прямо сейчас.
То, что в квартиру кто-то звонит, упорно и почти что нагло, Джун услышал спустя четыре минуты ровно – потому что между 12:01 и 12:05 его всухую рвало на пол.
- Бл*, кого принесло? – басист не мог с уверенностью сказать, что сегодня должен был весь день торчать дома. Может, он кого-то приглашал, или кто-то пригласил его, а он позабыл. Или у них были планы. Какие, к черту, планы?
Широко – и, как ему казалось, вполне естественно - улыбаясь, Джун стоял на пороге, чуть хмуро разглядывая Юки, словно сознание его лихорадочно соображало, что же делать.
- А, проходи, - вспомнив о некоторых навыках родной речи, он посторонился, пропуская друга.
Юки, не произнесший ни слова, весьма сосредоточенный, молча смотрел на своего друга.
- Ну и? – Джун потянул его за собой, спохватившись, провел мимо заблеванной столовой в комнату. – Вроде ж планов на сегодня не было, ты что хотел?
Блеф, конечно, с его стороны – а вдруг сработает?
- Знаю, - Юки, наконец, отцепил парня от своей руки и прошел к дивану, усаживаясь. – И долго это будет продолжаться?
Сцепил руки в замок, вытянул ноги – спокойный, как лев после приема пищи. Пол-лица скрывали темные очки, светлые волосы были небрежно уложены. Он был одет в обычные черные брюки и светлую футболку, надпись на которой Джун никак не мог прочесть, но выглядел не в пример лучше помятого, с взлохмаченными темными волосами и глумливой улыбкой, басиста.
- Ты о чем? – сообразив, что стоит в центре комнаты, сложив руки, как монашка на исповеди, Джун уселся в кресло напротив, забравшись в него с ногами, беззаботно глядя прямо перед собой, но так, словно Юки в комнате не было, или он – это такая новая декорация.
Юки что-то начал говорить – Джун не без удивления различал такие знакомые и одновременно странные слова, вроде: «состояние», «пропустил», «наркота», «какого черта», потерявшие всякую значимость ругательства и что-то еще.
Но его разрывало на части от бесконечного счастья, иглами стреляющего по венам – так больно и так унизительно хорошо одновременно, что хотелось поделиться этим с Юки. Пошатываясь, он встал со своего места, шагая прямо – Юки даже не умолкнул, продолжая свою гневную тираду, словно его задача - выговориться.
Хихикнув, парень рухнул вперед, приземляясь на чужие колени, бесконечно ерзая, потому что сползал вниз, и потерся об него – так, чтобы Юки хотя бы через кожу, через его тело ощутил… не дрожь, не лихорадку, а последние граммы кокаинового счастья.
Джун неожиданно цепко обвил шею Юки руками, ощущая, как правой рукой тот уже обнимает его за талию, но как-то жестко, больно, словно всего лишь хотел сбросить с себя.
- Ты только что назвал меня «сукой». Ты имел в виду что-то хорошее? – хохотнув, Джун обмяк, позволяя поднять себя на руки и куда-то нести.
С неожиданной четкостью осознав, что за период голодания, вызванного затяжной наркотической зависимостью, ощутимо сбросил в весе, он подумал о том, что Юки с легкостью донесет его куда угодно.
Хотя, если бы он вдруг сказал это вслух, и Юки был в менее злобном состоянии, он бы намекнул, что тот переоценивает себя: таскать костлявого басиста на руках и в былые времена тяжело было бы только дистрофику.
Его положили – или просто швырнули с маленькой высоты – на кровать, прижимая к ней всей своей массой. Джун обхватил тело Юки, зажав между коленей, и тёрся-тёрся-тёрся, выдавая безумное возбуждение, многократно усиленное наркотиком, бессвязный бред и стоны, причем совсем не в такт грубым ласкам Юки – тот забрался рукой под его футболку, погладил плоскую мальчишечью грудь, больно сжимая и теребя напряженные соски. Сжал свободной рукой ему горло, заставляя приподнять голову, коснулся шеи губами, ощущая бешеное, ненормальное биение жилки.
На миг Юки приподнялся на локтях, стаскивая с расслабленного, покорного парня футболку, нетерпеливым жестом выдернул ремень, с громким стуком упавший на пол, стянул с него брюки. Джун лукаво прищурился, бесстыдно разводя ноги шире – совершенно не отдавая себе отчета в том, что сейчас делает.
Юки разделся не в пример быстрее – ему помогать было не нужно. Джун, хрипло хохотнув, потянулся было за поцелуем, но получил ощутимый удар в скулу. От сильной боли на глазах выступили слезы. Сплюнув на пол слюну вперемешку с кровью, Джун часто заморгал, пытаясь смахнуть слезы. Ощутив прикосновение пальцев к губам, он автоматически приоткрыл рот, впуская один палец внутрь, и с силой сжал челюсти – Юки лишь досадливо поморщился, неожиданно проталкивая палец вперед, почти в самую глотку, касаясь влажного языка. Царапнул его ногтем, тихо хмыкнул.
- Вкусно? Ты этого хотел, м? – в ответ Джун мог лишь промычать, гневно ударив кулаком по воздуху. Его эйфория медленно испарялась.
Руки легли на темный затылок, обманчиво мягко, Юки почти прижал его голову к своему паху – напряженный член касался щеки парня.
- Поделись и со мной, - Юки произнес это таким вкрадчивым шепотом, что по телу Джуна пробежала дрожь. Ему вдруг почудилось, будто тот имеет в виду что-то очень _личное_. Ведь Джун хотел «поделиться счастьем». Неужели тот угадал?
Джун почти с азартом подался вперед, обхватывая головку губами, заглатывая член и лаская его языком – торопливо, неумело, иногда задевая зубами, но жадно, похотливо-опьяненным взглядом глядя на Юки снизу вверх. Тот неожиданно сжал его голову сильнее, не позволяя отворачиваться, и принялся двигаться сам, вколачиваясь в тесный рот. Быстро, жестко, почти до упора, с каким-то садистичным удовольствием ощущая, как горло Джуна сжимается при каждом толчке, и его едва не тошнит. Его рот уже заполнился слюной, и, не в силах проглотить ее, он лишь беспомощно пытался вытереть мокрый подбородок и шею рукой, будто именно это сейчас мешало ему больше всего, а не разрывающий рот на части член. Он тяжело дышал и отплевывался, когда Юки, наконец, прекратил, на миг отстраняясь и шаря рукой под кроватью, но ему не позволили даже отдышаться.
Юки толкнул парня в плечо, заставляя перевернуться на живот. Он вклинил свое колено между его ног, ощущая на бедре тепло напряженного члена, и заставил раздвинуть ноги шире. Посмотрел вниз, удовлетворенно улыбаясь.
- Хорошая дырочка, маленькая, - погладил парня по бедру. – А теперь не дергайся.
Вставил два смоченных слюной Джуна пальца в отверстие, задвигал ими, не особо заботясь о том, больно парню или нет. Больно ему явно не было – он подавался назад, насаживаясь на его пальцы, словно в безумном поиске компромисса между эйфорией и болью.
Это было грязно. И больно. Но не так грязно и больно, как визг наркотической зависимости в период ломки.
Но, когда Юки приставил к его проходу член, нисколько не позаботившись о смазке, и чуть надавил, вдавливая его внутрь, Джун под ним заметался, выгибаясь от острой боли. Он отчаянно скулил и плакал, сжимая свою голову руками, царапая себя, но не делал ни малейшей попытки закричать или вырваться.
Юки вбивал себя в его тело, расширяя тесную дырочку, долбил его со всей злостью, желанием, похотью, чувствуя, как член уже хлюпает от крови – он порвал-таки мальчишку.
Джун обливал его грязью, материл на все лады, периодически перемешивая мат с похотливо-непристойными пожеланиями.
- Ну же, бл*дь…давай, глубже… сука, су-у-ка… тра*ай, как положено, бл*… ты уже внутри или как? ..м*дак хренов, даже засадить не можешь…н…ё-ё-ё, Юки-и… ннаа…
Юки размеренно трахал мальчишку, практически выходил из него, оставляя внутри лишь головку, и вколачивался внутрь опять, шлепаясь яйцами о тощий зад. Бешеная долбежка продолжалась минут пятнадцать – слишком в нем было тесно, жарко, а в словах Джуна и том, как он жадно насаживался на терзающий его член, было слишком много наигранной, киношной похотливости, где люди хотят секса всегда и везде. Юки кончил, громким стоном почти перекрыв скулеж Джуна. Повалился на бок, часто дыша, быстро смахнул с лица мокрые пряди.
Джун, рухнувший на кровать почти сразу, как только руки парня перестали его поддерживать, тихо скулил от боли, пытаясь свести плохо слушающиеся ноги вместе. Разрядка так и не наступила, но снизить тем самым удовольствие – от боли, от грубости, от тесного соприкосновения – не удалось.
Юки прижал его спиной к себе, уткнувшись носом в затылок, где волосы были такими же мокрыми и спутанными, как у него.
Опустил руку ниже, провел пальцем по едва заметной дорожке волос от живота к паху. Джун издал жалобный, почти умоляющий скулеж, уже меньше похожий на наркотические подвывания какой-нибудь дешевой сучки, вынужденной имитировать оргазм за лишние десять долларов.
Юки сжал его член рукой, лаская, иногда на грани грубости, сжимая и отпуская, поглаживая. Джун, выгнувшись и вцепившись рукой в ткань, кончил, почти беззвучно, в полном опустошении закрывая глаза и пытаясь отдышаться.
Он уже не чувствовал той пьянящей эйфории и неожиданного желания поделиться с Юки своим счастьем. Такое чувство, наверное, испытывает только что стерилизованная сука.
А еще он чувствовал острую боль, когда пытался хотя бы чуть раздвинуть ноги, и темнеющий синяк на скуле. Осознал то, что он лежит в постели с мужчиной, которому практически добровольно отдался. Как девчонка. Его не только поимели, но еще и кончили в него. И заставили кончить его самого. А значит – подтвердили, что ему понравилось. Бл*дь.
- Твою мать… - Джун, словно его только что застали врасплох папарацци, резко развернулся к Юки лицом.
- Твою тоже, - равнодушно ответил парень.
Мне нужно еще… еще дозу. Чтобы снова. Чтобы забыть.
Юки открыл глаза, присел, скидывая с себя простыню, почти брезгливо вытер об нее руку.
- И давно ты трахаешь парней? - в ехидно-охрипшем голосе Джуна, однако, слышалась растерянность и невероятная усталость.
- Наркомана - впервые, - спокойно парировал Юки. – Так что, бывало и лучше.
Пока он собирал одежду, чтобы после направиться в ванную комнату и привести себя в порядок, Джун просто размышлял, т.к. его ядовитые взгляды игнорировали напрочь.
Все равно тело его почти не слушалось, а не думать ни о чем он сейчас не мог. И, если за тот период, что он принимал наркоту, его мысли были только о ней, то теперь первенство перенял Юки.
Наркотики – это эйфория. Секс с парнем, и с Юки в частности – тоже. Та же боль, та же зависимость, тот же кайф. Наркотики = секс с парнями, но не с Юки. Юки = нет наркотикам, да - сексу с парнем, да - эйфории. Здравый смысл = верное решение.
Возможно, это уравнение стоит ввести в какую-нибудь «алгебру для педиков». Когда такую придумают.
А еще, вероятно, те, кто свято верил, что на самом деле это не мужчина «имеет» (читать – владеет) женщину, а женщина – мужчину, потому что принимает в себя его член, не брали в расчет гомосексуалистов. Однако, Джун уже ощущал себя полноправным владельцем Юки, знающим, что тот – ему – не откажет.
Об этом Джун размышлял, параллельно ища в памяти адрес наркологической клиники.
Наверное, не самая достойная замена.. Ведь это совсем не то же самое, что с девушкой – возможно, что, даже в однополых связях мужчины остаются мужчинами, желающими доказать свое превосходство над самцами самыми прямыми способами, и у них с Юки никогда не получится прийти к тому, что называют «крепкие отношения», «семья» и, что забавнее всего – «любовь». Все это – не более, чем стеклянные привязанности. Прозрачные и хрупкие, простые и сложные.
Разобьются – и будет больно. И будет стеклянный мусор. Но об этом Джун уже не думал, найдя-таки в памяти адрес наркологической клиники.
Если только когда он проснется – все это не исчезнет. Если только он вспомнит его, когда проснется.
Если только он проснется…

back