…А слова всё такие же пустые и холодные, как безмолвное ночное небо.
Посмотри на меня…ну же!
Но ты не смотришь. Перед тобой раскрывает свои объятия безбрежный океан людских тел, стонущих в едином порыве, бесчисленными огоньками отражающийся в твоих глазах, расцвеченных блёкло-голубыми контактными линзами.
Ты поёшь, и беснующаяся толпа подхватывает каждое твоё слово. Ладони потеют, и изящные пальцы цепко сжимают микрофон в своей стальной хватке. Я стою прямо возле центрального усилителя за твоей спиной, и я заранее знаю, что ты не обернёшься.
Мой лучший друг. Как можно в одночасье разрушить всё то, что создавалось годами? Как получилось, что я научился тебя любить не только как друга, но и как нечто большее? Как человека, с которым я был готов быть вместе, которого я хотел оберегать. Как ты смог разгадать эту перемену в моих чувствах? И как, как ты сумел так легко отказаться от меня?
Таканори, ты всегда был жестоким. Но именно то коварство, что плескалось на дне твоих глаз, то пренебрежение, что ты выказывал окружающим, та гримаса недовольства, что часто искажала совершенные черты твоего лица, и заставили, вынудили меня увидеть в тебе не просто друга, а того, кого я был обречён полюбить.
В твоей правильной реальности нет места любви. То тепло, что ты был способен дарить, покоится на тихом старом кладбище под сенью безмолвно цветущих вишнёвых деревьев.
Я всегда знал, что никто и никогда не сможет заменить тебе её, твою безвременно ушедшую любимую. Я всегда знал, что теперь в твоей жизни есть лишь хоровод безликих кукол, ни одна из которых не сможет вырваться из этой вереницы одноразовых игрушек. Я всегда знал, что ты сковал своё сердце непроницаемой ледяной бронёй. И я всегда надеялся, что однажды я смогу растопить тот лёд, скрывающий твою живую боль.
Но время идёт, и ты отдаляешься, ты не позволяешь мне приблизиться. Как только ты понял мои чувства, я ощутил, что твой непробиваемый панцирь, эта твоя невидимая стена выросла между нами, уничтожив все мои надежды на взаимность. Ты не просто лишил меня веры, ты лишил меня своей дружбы, оставил без малейшего лучика света в холодной зимней ночи.
Перерыв. Прохлада просторной гримёрки и жадные затяжки пополам с глотками минералки. Ты стоишь возле большого, во всю стену, зеркала и пристально вглядываешься в своё отражение. Неожиданно перехватываешь мой полный болезненной нежности взгляд, хмуришься и приказываешь мне собраться с мыслями и не отвлекаться по пустякам во время концерта. Без слов. Гневными всполохами в тусклой синеве бездонных глаз. Обострившимися чертами худощавого лица. Резко обозначившейся морщинкой у переносицы. Нервно изломанной линией совершенных губ.
Не злись, я всё понимаю. Едва заметный наклон головы, от которого стеклянная нить позвоночника разбивается вдребезги с оглушительным для нас двоих звоном. Глаза, скрытые за хрупкими крыльями ресниц. Чуть слышный вздох, полный разочарования и чего-то ещё. Чего-то со вкусом боли безответности, близости безысходности.
Мы снова выходим на сцену, и вновь твой голос волнами накатывает на такой пустынный и забытый берег моей души.
Каждая твоя песня – мольбы беспомощного лепестка, ставшего жертвой шалостей беспечного ветра. Каждая твоя песня – бесконечный монолог с собственной совестью. Каждая твоя песня – попытка докричаться и быть услышанным. Каждая твоя песня – только для неё.
Я пытался найти хоть что-то обо мне, хоть что-то, что могло бы мне подсказать, понять…Я ещё не понимал, я не хотел верить, что в тебе нет ничего, кроме твоей невысказанной горечи утраты.
После концерта я иду в свой пустой и холодный дом, в малейшем дуновении ветерка слыша твой отчаянный крик. Твои песни…твои песни…Я беззвучно шепчу тексты и нахожу твою боль в себе. И осознание того, что теперь ты для меня мёртв, пронзает всю мою сущность стальным клинком, наполняет тянущую пустоту внутри пульсирующей болью невосполнимой потери.
И слова, сплетающиеся в строки твоих песен, теперь наполнены слезами и отчаянием. Лишь безмолвное ночное небо всё такое же холодное и пустое, как тьма в наших сердцах.

back