If you knew how much I love you,
You would run away.
But when I treat you bad,
It always makes you want to stay.
I didn’t want to hurt you, baby…
I didn’t want to hurt you…
I didn’t want to hurt you…
But you pretty
When you cry…
I didn’t want to fuck you, baby…
I didn’t want to fuck you…
I didn’t want to fuck you…
But you pretty
When you’re mine.
Vast, “Pretty when you cry”

В кофейне было неожиданно холодно. Или просто я так замерз. Три часа на мартовском ветру, по переулкам и проспектам. Горячий шоколад обжег губы и слезы сами, против воли закапали в чашку. Ненавижу плакать. Ненавижу собственную слабость.
Он, как всегда, выгнал меня. Наверное, из-за Рейты. Или Кая. Или Руки. Плевать. Я устал быть его тряпичной куклой. Безгласной и покорной. Хорошо, что здесь можно курить. Вспышка боли - “Mallboro Lights”. Ментоловые. Его сигареты. С трудом подавляю желание отшвырнуть пачку от себя, как ядовитую змею. Курить-то больше нечего. Свежий, ледяной вкус неприятно царапнул нёбо.
Почему у нас все так получается, Аой? Иногда кажется, что ты не выносишь меня. Тогда зачем я тебе? Тогда просто отпусти. На запястьях до сих пор виднеются следы синяков. Знаешь, это больно, когда тебе заламывают руки. А ведь нам завтра выступать. Впрочем, когда тебя волновали такие мелочи? Тональный крем, как всегда, скроет все следы на теле. Только чем бы мне замазать душу? Чтобы остались лишь хорошие воспоминания. Алый цветок в окне напротив, бархат ночи на наших ладонях, твои кошачьи движения, мягкий, нежный шепот…Даже сейчас бывают секунды ослепительного, безоблачного счастья, когда ты прежний. Тот Аой, в которого я когда-то безумно влюбился. Увы, слишком мало тех секунд. Можно пересчитать по пальцам.
Прислушиваюсь к себе со стороны. Да, Уруха, стремление к романтике в тебе никакой кислотой не вытравишь. Ночные прогулки, соприкосновение рукавами…В реальной жизни все жестче и грубее. «Поворачивайся, нагибайся» - это если ты сильный и лбом о полированную поверхность стола, если такой идиот как я.
Слезы опять капают в чашку с кофе. Оригинальный вкус получится.

* * *

Он сидел за самым дальним столиком, у окна. Неоновые вспышки реклам бросали цветные всполохи на задумчивое лицо и от того оно казалось еще безжизнение. Как мраморное. Сердце у меня не сжалось, раскаяния я не почувствовал.
- Ты опять спер мои сигареты, - обвиняющим тоном, не вопрос, а утверждение.


Он молча пожал плечами в ответ. Знает же, как меня это бесит. Немедленно захотелось отвесить ему оплеуху, но я сдержался. Общественное место есть общественное место.
- Уруха!
- Да?


И в глазах столько невыносимой боли. В глазах, которые он раньше так доверчиво вскидывал на меня. Теперь этого доверия не осталось. Я сам последовательно разрушил его. Мелкими придирками, изменами, пощечинами, синяками на тонких руках. Мне бы обнять его, прижать светлую голову к своей груди и ненадолго застыть, перебирая жесткие, крашеные волосы. Но я не умею. Вместо этого я почти рычу:
- Пошли домой, идиотка.

Намеренно в женском роде, но он пропускает оскорбление мимо ушей. Покорно встает и идет за мной. Как же меня бесит порой эта его покорность. Может быть, именно поэтому я не могу над ним не издеваться.
На улице я хватаю его за руку, прижимаю к стене и целую. Грубо, кусая мягкие, податливые губы. Завтра у него распухнет рот. Ну, и плевать. Я знаю, он не уйдет. Ни сегодня, ни завтра. Кто ж ему позволит. Такая вот странная у меня любовь.

* * *
А по улице брел ангел со сломанными крыльями. На его усталом лице застыли черные слезы, в руках он нес розу. Каждый её лепесток сочился алой, тягучей кровью.
Вечер в Токио плавно переходил в ночь.