Из-за затянувшейся до позднего вечера репетиции к дому я уже подходил затемно. Желтый свет фонарей, отражавшийся в лужах после недавнего дождя, мои гулкие шаги по тротуару, полное отсутствие прохожих и свет фар изредка проезжавших мимо машин – такой себе классический урбанистический пейзаж. Я всегда любил гулять в одиночестве по ночному городу. Что-то в этих прогулках было неуловимо романтичным, как будто шагая по пустынным улицам, я видел Токио без прикрас, таким, какой он есть. Так, сидя вечером дома, видишь любимого человека рядом с собой, расслабленным, спокойным, не обязанным что-либо из себя строить или изображать. Он устало улыбается тебе, и вы ведете тихий разговор на совершенно различные темы, не задумываясь надолго, не подбирая подходящие слова, а просто отдыхая рядом друг с другом от дневной суеты. Так и город. Без лишнего шума, гама и движения он казался мне более родным, более загадочным, но при этом совершенно понятным. Конечно, жизнь в Токио не прекращалась даже ночью, но почему-то, выбирая для прогулок самые безлюдные улицы, мне было как-то отрадно заблуждаться, что мы сейчас наедине – город и я. Что весь мир, вся людская суета погружены в дрему, а мы ведем наш разговор.
Да, я всегда любил такие ночные моционы. Но не в этот раз. В настоящий момент наилучшее определение моим ощущениям можно было бы охарактеризовать как "тяжесть на сердце". Только чувствовалось это не в самом сердце, нет. Странно, почему принято думать, что именно эта мышца нашего тела страдает? Моя боль отдавалась какой-то пульсацией в висках, усталостью всего организма. А еще полным нежеланием думать. Думать о тебе. Возможно, такая "несердечная" реакция на душевные проблемы имела место быть из-за моей болезни, а все нормальные, здоровые люди переносят моральные тягости именно сердцем? Кто знает… Я усмехнулся. От одной радостной мысли к другой – думать о своем здоровье хотелось еще меньше.
С такими невеселыми размышлениями я и сам не заметил, как оказался возле своего дома. Как раз эта часть улицы почему-то оказалась хуже освещена - возможно, перегорел фонарь, и его еще не успели заменить – и я, ругая про себя эту непроглядную темень, начал нащупывать в кармане ключи, не сразу увидев в полумраке на лавочке фигуру, поднявшуюся мне на встречу. А когда заметил… Что-то неприятно скрутилось в животе и на секунду, нет, даже на долю секунды, перехватило дыхание. Вяло мелькнула мысль, что это страх… Перед тобой страх. Страх перед тем, что ты пришел. А что это именно ты даже сомнения не возникло, несмотря на мрак. Просто я вижу тебя и все. Вижу не глазами, а, наверное, этим самым пресловутым сердцем. Значит, пришел. Значит, разговора не избежать. А после вчерашнего я ведь надеялся, что больше не увижу тебя, что ты не станешь искать встречи. Сам ведь сказал, что ненавидишь. После этих твоих слов трусливая часть моей натуры весь день уповала на то, что ты избавишь меня от очередного, теперь уже точно последнего, свидания. Избавишь от этой муки. И себя заодно от муки, возможно, даже большей.
Все эти мысли в одно мгновение пронеслись в голове, хотя мне показалось, что я стоял и смотрел на тебя сквозь пелену темноты достаточно долго. Не видя твоих глаз, но точно зная, что ты чувствуешь, что ты скажешь, с чем пришел ко мне, и для чего. Поднимаю голову, как можно мягче улыбнувшись и сделав вперед шаг, попадаю таким образом в пятно света от какого-то одиноко горящего окна, чтобы ты видел меня, я говорю, вкладывая как можно больше теплоты в свой голос:
- Привет, Хироки.
- Привет, Ю. – тихо и как-то глухо в ответ.
Стараюсь улыбнуться еще ласковей. В конце концов, нас сегодня и так ждет долгий и неприятный разговор. Хочется хоть как-то подсластить пилюлю…

***

- Зачем тебе он?!! Зачем?! Ты же не любишь!! Я знаю! Тебе просто потрахаться! А мне, как мне быть?!!
Хотя эти слова были адресованы не мне, а Камиджо, каждое из них больно бьет по нервам, заставляя что-то крохотное, но удивительно чувствительное в глубине сознания вздрагивать, метаться и дрожать от непонятного ужаса – вот, оказывается, как выглядит конец света.
Со звоном разлетается о плиточный пол ресторана бутылка, осколки брызгают во все стороны. Как завороженный я смотрю на растекающуюся красную лужу вина, напоминающую кровь, не в силах посмотреть на тебя. Но все же через силу приподнимаю голову и упираюсь взглядом в твои тонкие, так похожие на женские, дрожащие пальцы. С правой ладони стекает струйка крови, уже настоящей твоей крови. Когда ты успел порезаться? Это зрелище меня отрезвляет, я как очнулся и смотрю в твои глаза.
- Уймись, идиот ревнивый. Мы с Ю просто ужинаем. – ледяной тон Камиджо доносится до моего сознания из какой-то дали, как слышишь голос собеседника при плохой телефонной связи, из-за треска и помех безрезультатно пытаясь уловить суть.
А я смотрю в твои глаза. Горящие неописуемой злобой. Смотрю на твои побледневшие щеки и на подрагивающие губы, тоже, кажется, побелевшие. Тебя трясет. От гнева? От ревности? …От горя?
- Ненавижу. Я ненавижу тебя. Шлюха.
Ты даже не говоришь это. Твой в голос сейчас больше похож на шипение. Только почему-то мне кажется, что слова даются тебе из последних сил. А еще сознание отказывается верить, что это говоришь ты. И говоришь это мне. Твои губы двигаются, и я слышу эти слова, но почему-то чувствую, или, что вероятней, мне просто хочется верить, что все не так. Это как в детстве мы с сестрой веселились, выключив звук на телевизоре, и включив радио. Вроде бы картинка одна, а звуковая дорожка совершенно другая, никаким образом не соответствующая тому, что видишь.
Тогда, в детстве, это от чего-то казалось забавным, и мы смеялись иногда часами над таким незамысловатым развлечением. И сейчас, глядя в это такое родное, такое знакомое до последней черточки лицо, до боли, до сжимания зубов хочется верить, что это… Что это радио. Потому что такие слова никак не могут быть произнесены этими губами, которые я так люблю целовать. То есть любил. Пора привыкать к тому, что все, качающееся нас, относится к прошедшему времени.
Резко развернувшись, ты вихрем выносишься за роскошную деревянную дверь, исчезнув также быстро, как и появился. А я невидящими глазами смотрю в тебе в след, слушая, именно слушая, так как эти слова не могут быть моими – их кто-то шепчет мне на ухо: "Вот и всё".
Горечь потери, боль несказанных слов, слезы отчаяния… Все это происходит со мной. Но происходит за стеклянными глазами, внешне я совершенно спокоен. Вот и все, Ю. Так даже проще. Не придется больше врать, не придется объяснять.
Да, пока что ты обманываешь, лжешь сам себе, что ненавидишь, ведь любовь, настоящая любовь, а она у тебя именно настоящая, просто так вдруг не исчезает. Но если не переубеждать, скоро ты поверишь и почувствуешь. Почувствуешь, что веришь, что чувствуешь. И тогда станет лучше всем.

***

Наверное, ободренный моим теплым приемом, ты немного расслабляешься, делаешь шаг назад и откуда-то из темноты достаешь нечто огромное, протягивая мне, а я растеряно поднимаю руки, чтобы принять подарок.
- Держи, это тебе. Представляешь, мы столько лет вместе, а я только сегодня понял, что не знаю, какие ты больше любишь… Жасмина не было, а все остальные я купил… - ты чуть растеряно улыбаешься, а у меня щиплет в глазах. Я любуюсь этим огромным, каким-то нереально сказочным букетом – розы, лилии, орхидеи, снова розы. Ноздри щекочет приятный аромат, а держать в руках даже тяжело. Сколько здесь цветов? Сотня? Может, две?..
Конечно, я знал, что ты пришел мириться, все-таки мы столько лет вместе ("были вместе", услужливо и далеко немилосердно подсказывает подсознание) и хорошо изучили друг друга, сейчас ты будешь просить прощение, хотя виноват исключительно я перед тобой, но ты вновь, с завидным упорством будешь пытаться склеить то, что уже язык не поворачивается назвать отношениями. Я все это знаю наперед. Но все равно растерян из-за такого неожиданного подарка.
Прикрываю на миг глаза, пытаясь успокоиться. Все-таки чужая душа потемки. Ты очень изменился, Хироки, раньше ты не был таким… Таким мягким и трогательным. Раньше гордость не позволила бы тебе снова и снова возвращаться ко мне. Когда произошла эта перемена? Почему я ее не заметил?
Надо тебя поблагодарить за этот букет, но я боюсь вымолвить хоть слово, понимая, как будет дрожать мой голос, а тебе это слышать ох как не стоит.
- Я подумал, что с твоей любовью к нагромождению "всего и побольше" тебе должно понравиться.
Еще одна твоя попытка что-то наладить, поправить в наших отношениях – словно очередной, робкий шаг в мою сторону. Легкий сарказм, ведь знаешь, что я не обижусь, и еще одна обезоруживающая улыбка. И так невыносимо, до болезненной дрожи, хочется сейчас наплевать на все, преодолеть эти полметра между нами, обнять за шею, зарыться лицом в светлые волосы и просить прощения за всё-всё, за все обиды и боль, которые я тебе причинил, заранее зная, что ты простишь… Уже простил.
Но я так не поступлю, как бы ни хотелось. Вместо этого, прервав созерцание букета, я поднимаю на тебя глаза и спрашиваю:
- Почему ты сидишь здесь? У тебя ведь есть ключи.
- Не знал, захочешь ли ты, чтоб я к тебе заходил после вчерашнего…

***

Почему-то в памяти не отложилось, как Камиджо улаживал вопрос с администрацией ресторана из-за устроенного тобой погрома, как расплачивался, как мы выходим из ресторана… Очнулся я уже сидя на переднем сидении автомобиля. Камиджо хмуро смотрит на дорогу, сильно сжимая руль. Через некоторое время он прерывает затянувшееся молчание.
- Псих он. Себя доводит и тебя заодно. Ты даже похудел за последнее время, да и вообще выглядишь неважно.
- Он тут ни при чем, - усмехаюсь я. Эх, Юджи, если б ты только знал о причинах моего нездорового вида.
- Да уж вижу, куда там… - как и следовало ожидать, друг мне не поверил.
Вот ведь как удивительно бывает – я так старался, так издевался над тобой, столько сделал, чтоб убить твою любовь, но ты возвращался вновь и вновь. А последней каплей стала действительно совершенно невинная сцена, обычный ужин с моим другом, просто другом. Даже как-то неудобно перед Камиджо, что он оказался втянут во все это. Но с другой стороны, все к лучшему.
…После трехчасового созерцания белого потолка собственной спальни принимаю решение все же принять снотворное – последнее время это стало уже нормой. И в тот момент, когда я поднимаюсь с кровати, раздается телефонный звонок. От неожиданности вздрагиваю, а в груди начинает неприятно ныть от плохого предчувствия, когда вижу на экране незнакомый номер.
Все просто и на тебя вполне похоже. Ты набрался в каком-то сомнительном заведении, вырубился, но бармен по счастливой случайности тебя узнал, и даже оказался твоим поклонником. Вместо того, чтобы отправить в вытрезвитель, набрал последний номер в списке вызовов твоего телефона, и попросил тебя забрать. Последний номер оказался моим - ты звонил еще вечером, хотел встретиться, но для тебя я, как обычно (как обычно в последнее время), был занят.
Если погрузить тебя в машину с помощью охранников то ли клуба, то ли бара оказалось относительно несложно, то возле моего дома пришлось помучаться. Дотащить тебя на руках я бы не смог, ты выше, да и состояние мое нынче не фонтан, потому пришлось долго тормошить тебя, пытаясь достучаться до твоего сознания. С трудом передвигая ногами, волоча повисшее на мне тяжелое тело, как-то удалось добраться до квартиры. Пока я отпирал дверь, ты приоткрыл мутные глаза, пытаясь сфокусировать взгляд.
- Ненавижу… Дрянь…
После чего глаза снова закрылись, и ты далеко неизящно начал сползать по стене. Подхватив из последних сил, я потащил тебя в квартиру.
- Так и есть… Давай, Хироки, еще немного… Сначала левой ногой, теперь правой… Вот умница…
Уложив тебя в постель, стаскиваю одежду. Рука в засохшей крови – ах да, ты ведь поранился, когда крушил мебель в ресторане, я же видел… Надо перебинтовать, сделать хоть что-то. Но я стою, глядя на тебя в растерянности – при свете ночника я рассматриваю твое лицо. На щеках видно застывшие потеки от слез, а слипшиеся ресницы лишний раз доказывают, что ты плакал. Такой сильный, такой всегда мужественный, ты плакал. Из-за меня. Я никогда не видел твоих слез, поэтому у меня сложилось впечатление, что такого просто не бывает. Господи, хорошо, что я этого не видел, иначе точно не выдержал бы. Даже сейчас к горлу подкатывает тошнота и ненависть к самому себе.
Провожу рукой по глазам, стискиваю зубы и направляюсь в ванную. Не время для лирики и сожалений, надо тебе помочь.
Перебинтовать руку дело пяти минут. После этого влажным теплым полотенцем вытереть твое лицо, и, подумав, еще и волосы – конечно, от сигаретной вони и прочих очаровательных запахов подобных заведений, где ты провел вечер, так легко не избавишься, но раз душ принять ты сейчас все равно не в состоянии, - хоть так.
После этого укрываю тебя легким пушистым одеялом и, поразмыслив пару секунд, тихонько ложусь рядом. Ты тяжело дышишь, дергаешься во сне, твои ресницы подрагивают – такой сон точно не принесет тебе облегчения, но что поделаешь. Устало прикрываю глаза, обнимаю одной рукой за плечи и прикасаюсь губами к твоему виску. Все равно ты не почувствуешь моей такой уже теперь непривычной нежности, а значит можно. Мне кажется, ты даже успокаиваешься и начинаешь дышать глубже, и, что самое удивительное, засыпаю сам, в тайне мечтая, чтоб эта ночь не заканчивалась.
Утром встаю пораньше и ухожу. Не за чем нам снова видеться, не о чем говорить. Проснешься и уйдешь. Теперь я уверен, что больше ты не появишься в моей жизни.
Но снова ошибаюсь.

***

События этого самого "вчерашнего" вмиг пролетают перед глазами. С трудом подавив рвущийся тяжкий вздох, делаю шаг в сторону подъезда.
- Пойдем. Нечего тут стоять.
Поднимаясь в лифте, ты с неподдельным интересом изучаешься свои ботинки, я – с таким же интересом огромный букет. Да, кто-то точно сказал бы, что это безвкусно слепить в одно такое количество разноцветных и разнообразных цветов, а вот мне нравится. Ты как всегда оказался прав – мне так нравится.
Возле двери отдаю букет тебе. На секунду соприкоснувшись с тобой руками, чувствую, какие холодные у тебя пальцы. Замерз, пока меня ждал? Нет, вряд ли, конец июня, на улице тепло.
Зайдя в дом и скинув ботинки, замираю в раздумьях. Надо куда-то определить букет, но у меня просто нет такого размера вазы. Пожав плечами, иду в ванную и открываю воду – пусть пока так, а там решу что-нибудь.
Ты все так же нерешительно мнешься на пороге, и я, все же не удержавшись от легкой улыбки, жестом приглашаю тебя войти, а сам иду ставить чайник. Как-то ты сам на себя не похож сегодня.
- Ю, я все решил.
Отворачиваюсь от плиты, смотрю на тебя, стоящего в дверях кухни. Губы плотно сжаты, но взгляд спокойный и направлен на меня. Вопросительно поднимаю бровь.
- Я думал, что не могу так. Не могу быть с тобой таким, делить тебя со всеми, кого тебе захочется. Но я ошибся – на самом деле я не могу без тебя. Я… Я пришел попросить прощения на вчерашнее.
Отворачиваюсь от тебя.
Раз, два, три… Держи себя в руках, Ю. Ты же этого и ждал.
- Я люблю тебя. И хочу любить. Я не представляю своей жизни без тебя. Ю, милый… Такого больше не повторится, я больше слова не скажу. Просто… Просто будь со мной… Хотя бы иногда, когда тебе этого захочется. Ведь будет хотеться, хоть изредка, правда?..
И столько теплоты в голосе. Никакой мольбы или просьбы. Просто предложение быть с тобой. Быть в твоей жизни – в таком качестве и так часто, как я сам того пожелаю.
Кончики пальцев покалывает, голова кружится, и я цепляюсь руками за столешницу, потому что ноги кажутся предательски неустойчивыми. Соберись, срочно соберись. Нельзя дать слабину сейчас.
В какой момент ты переменился, Хироки, когда стал другим? Как я упустил это событие? Раньше ты ведь был совершенно не таким…

***

…Это было так давно, столько лет назад, что кажется, уже прошли не годы, а десятилетия.
Ты сидел за столиком напротив, с равнодушным видом крутил в руках чашку. Я в свою очередь рассматривал твои руки, длинные накрашенные ногти такой красивой формы, что впору было обзавидоваться - попробовал бы ты с такой красотой часами играть на гитаре. Усмехнувшись своим мыслям, поднимаю глаза, и вижу, что ты рассматриваешь меня, а карие глаза сквозь линзы очков кажутся большими, чем они есть на самом деле.
- Не знал, что у тебя плохое зрение.
- Какое есть, - недружелюбная ухмылка.
Сам не знаю, как мы оказались с тобой в этом кафетерии. Мы ведь едва знакомы, просто работаем вместе, но после репетиции ты предложил зайти. Остальные наши согруппники заспешили по своим делам, и вот так мы остались вдвоем.
Пожимаю плечами. Тоже мне, какие мы обидчивые. Наверное, надо как-то сворачиваться, постараться вежливо распрощаться с моим малоприятным коллегой и пойти по своим делам, благо, их как всегда хватает. Все же правду о тебе говорят, и твоем склочном характере, и неуживчивости. Ты явно не из тех людей, с которыми тянет общаться. Работа работой, на том и ограничимся.
Согласно кивнув своим собственным мыслям, уже открываю рот, чтоб "вспомнить" о какой-то забытой встрече или важном звонке, как слышу:
- Ю, ты любишь рыбалку?
- Ч-что?..
От неожиданности уставляюсь на тебя во все глаза.
- Я спросил, любишь ли ты ходить на рыбалку.
- Да как-то… Даже не знаю. В последний раз слово "рыбалка" и мое имя звучали в одном предложении, когда мне было лет двенадцать…
- А хочешь попробовать?
Ну и дела, проносится в голове, не иначе наш высокомерный принц решил немного оттаять. Удивленно хлопаю ресницами, не зная, что и ответить.
- Ну, так как? Я тебя приглашаю. – тепло улыбаешься мне, и это так необычно, что я растеряно пожимаю плечами.
- А почему бы собственно и нет.
Значит, рыбалка. А потом еще несколько посиделок в различных небольших кафетериях и больших ресторанах, за чашкой кофе или бокалом чего покрепче. Вдвоем или с большой компанией. Прогулка по парку. И еще одна рыбалка.
Сам не заметил, как привязался к тебе, такому колючему и даже немного агрессивному. Глядя на тебя, я приходил к выводу, что ты не такой, как кажешься, что ты другой, но никак не мог понять, из-за чего я делаю такой вывод, что заставляет меня так думать. И еще не мог понять, другой – это какой? Твоя ирония, всегда такая меткая, твои озвученные тобой же мысли как-то импонировали мне. И ты мне нравился, с каждым днем все больше.
В то время, если бы меня попросили охарактеризовать тебя одним словом, я бы сказал, что это слово "загадочный". Именно твоя таинственность, какое-то неуловимое, и от этого режущее глаз несоответствие, противоречие в тебе, притягивало с каждым днем все сильней.
Вот так я и попал в зависимость от тебя, от твоего общения, твоего внимания, при долгом отсутствии которых я начинал откровенно тосковать. Когда из-за большого количества работы мы виделись только на этой самой работе, меня охватывало легкое, но неприятное огорчение, что не хватает времени выбраться куда-то просто так, чтобы побыть вместе, поболтать ни о чем…
А потом я сам не понял, как пригласил тебя на прогулку по ночному городу. Я никого никогда не брал с собой, это было мое личное развлечение, ни с кем неделимое. Но с тобой почему-то захотелось.
Мы молча шли по улицам, ты периодически вырывался вперед, или отставал засмотревшись на что-то, или запрыгивал на бордюр, балансируя, чтоб не упасть, и при всем этом я был уверен, что тебе не скучно. Не скучно со мной.
Ты в очередной раз ушел вперед, и когда я приблизился, резко развернулся. От неожиданности я не успел затормозить и уперся в твою грудь.
- Становится холодно, да и время далеко за полночь. Не пора ли расходиться? – уже привычная легкая улыбка в уголках губ и теплые руки на моей талии.
- Как скажешь… - откуда взялось смущение я ума приложить не могу.
- Я живу совсем недалеко. Если хочешь, можешь переночевать у меня.
- Ну, если ты не против…
Еще одна улыбка, ты отпускаешь меня, разворачиваешься и шагаешь в неизвестном мне направлении, тихонько мурлыча какую-то веселую незнакомую мне мелодию. Мне же остается только поспешить за тобой, стараясь не задумываться о тех странных волнительных чувствах, которые всколыхнули твои непринужденные и такие теплые объятия.

***

Разливая по чашкам чай, потихоньку беру себя в руки. И нацепив наиболее холодное независимое выражения лица, разворачиваюсь к тебе.
- Хиро, Хиро… Ну что ты такое говоришь? Идем в зал…
Ты киваешь, разворачиваешься и выходишь. Я следом.
В зале я устало опускаюсь прямо на ковер, прислоняюсь спиной к креслу. Ты, как мое зеркальное отражение, повторяешь те же движения, садишься совсем рядом. В комнате полутемно, только маленький торшер на стене дарит слабый свет. Наверное, ты его зажег, а я, поглощенный горькими мыслями, даже не заметил.
- Ю, ответь мне.
Поднимаю глаза. Ты кажешься таким хрупким, таким зависимым от моих слов, моего ответа и поведения. А почему, собственно, кажешься? Ведь так и есть. Ты ждешь моего решения, прощу ли я твою вчерашнюю выходку. Господи, какой ужас… За что нам все это?
- Ты вчера назвал меня шлюхой…
Вздрагиваешь так, как будто тебя ударили.
- Я так не думаю. Сам не знаю, что на меня нашло.
- Думаешь. Ты давно так думаешь. Вся твоя ревность, скандалы, которые нас преследуют – явное тому доказательство. И… Самое неприятное, что ты совершенно прав. Я – действительно самая настоящая шлюха.
Не хочу на тебя смотреть. Не хочу и не буду. Ты молчишь несколько мгновений, но потом резко отвечаешь:
- Нет, это не так. Ты не такой, ты просто… другой. Раньше ты таким не был, но в этой перемене виноват только я один. Ты ни при чем, что я тебя больше не удовлетворяю, и тебе приходится искать что-то новое для себя на стороне.
Удивленно поднимаю на тебя глаза, и вижу, как тебе больно. Ты сидишь, обняв колени и сжимая кулаки, не глядя на меня. И так как я ошеломленно молчу, ты продолжаешь:
- Это беда многих пар, мы не одиноки. – горькая усмешка. – Однообразие, знаешь ли, быт… Многие устают друг от друга, расходятся спустя много лет. Но… Я не хочу, чтоб это было о нас. Если тебе нужно много партнеров, я смирюсь с этим, привыкну, вот увидишь. Больше никаких безобразных сцен. Тебе не придется это терпеть.
Наконец прекращаешь созерцание ковра и решительно, явно через силу смотришь на меня. А мне смешно. Горько и смешно от твоего заблуждения. Не удовлетворяешь, значит… Ну-ну…

***

- Кофе или чай?
- Чай…
Хозяин квартиры кивает и скрывается, судя по всему, в направлении кухни, а я с любопытством осматриваюсь, сидя на диване в твоей гостиной, закинув ногу на ногу. Я никогда не бывал у тебя дома до этого странного, по всем параметрам необычного вечера. Твой дом так не похож на мой, тут совсем нет лишних вещей, каких-то безделушек или сувениров, которые, как я всегда считал, и обеспечивают уют любому жилищу. Да и вообще комнаты кажутся какими-то пустыми. Но почему-то меня не покидает ощущение, какое бывает, когда возвращаешься в родительский дом после долгого отсутствия. Вроде бы это уже и не твоя обитель, ты давно не живешь тут, здесь не осталось твоих вещей, и по большому счету ты даже не скучаешь по тем временам, когда возвращался сюда каждый вечер, жил тут, любил и радовался, грустил и скучал. И, тем не менее, точно знаешь, что здесь ты дома. Возможно, даже больше "дома", чем в своей собственной квартире…
- …Юичи, может, все же соизволите вернуться в наш грешный мир?
Ехидный голос возвращает меня в реальность. Растеряно смотрю на тебя, стоящего в дверях, такого домашнего, опять в этих очках, которые так мне нравятся. Я встряхиваю головой, пытаясь отогнать странные мысли, а ты улыбаешься, нежно и тепло, слишком нежно, от чего руки покрываются мурашками.
- Прости, что?.. Я не услышал…
- Да уж вижу! Задремал, что ли? Я спрашивал, чем тебя угостить. Есть мороженое, а еще шоколад, но в принципе, я могу что-то приготовить, если ты голоден…
Отрицательно качаю головой:
- Спасибо, ничего не надо…
Ты пожимаешь плечами и снова исчезаешь в недрах квартиры…
- Я сделал на свой вкус, почему-то подумал, что именно такой ты должен любить, - хитро улыбаешься, и как-то по-кошачьи щуришься, сидя на полу, напротив меня, в полуметре от моих ног.
Отхлебываю из чашки – чай с жасмином.
- Угадал, - улыбаюсь в ответ.
Ты снимаешь очки, откладывая их в сторону, чем фокусируешь мое внимание на твоих глазах, и что-то рассказываешь мне, улыбаясь, жестикулируя, а я отвечаю и, наверное, тоже улыбаюсь.
Удивительно, я помню до мельчайших подробностей тот вечер, но абсолютно не могу восстановить в памяти, что ты тогда говорил. Просто это стало неважным. Я вдруг понял, нашел ответ на мучавший меня вопрос, что с тобой не так, почему меня так долго не покидало чувство, что ты другой. Затаив дыхание, я смотрю на тебя, и поражаюсь, как я раньше не заметил очевидного, ведь ответ всегда был передо мной. Ты наконец замечаешь мой пристальный и, скорей всего, странный взгляд, прерываешься на полуслове и вопросительно поднимаешься брови.
- И что ты на мне увидел такого удивительного? – как обычно, иронично, немного ехидно.
Но нет, меня ты теперь не обманешь, не обдуришь своей напускной сердитостью, а иногда и грубостью. Я все вижу и улыбаюсь, радостно и облегченно, как любой человек, нашедший ответ на давно мучавший его вопрос. Ответ, всегда лежавший под носом.
Твои глаза, вот что всегда не давало покоя. Они… добрые. Да, именно так. Добрые.
Читая различные книги, я неоднократно, как и любой, думаю, человек, наталкивался на такое понятие, как "добрые" или "злые" глаза. И постоянно про себя улыбался – ну что за глупость такая? Как одни несчастные глаза могут быть добрыми или злыми? Ладно еще печальными, радостными или усталыми… Но скажите мне на милость, как выглядят добрые глаза?
Да вот так и выглядят. Как твои.
- Ю, ну в чем дело? Ты меня сегодня вообще не слушаешь, витаешь в каких-то облаках, а теперь вот еще и…
По-моему, я смеюсь, тихо и очень счастливо смеюсь, сползаю на пол, к тебе и неожиданно обнимаю за шею обеими руками, крепко-крепко, и трусь щекой о твои волосы, замечая, как они приятно пахнут, хотя я и не пойму чем. Куда-то делась вся скованность перед тобой, и я железно знаю, что ты не оттолкнешь. Потому что ты не такой, как хочешь казаться, ты не из тех, кто оттолкнет друга.
Ты молчишь, на какой-то миг замираешь от удивления, некрепко обняв меня в ответ за плечи одной рукой, а другой легонько поглаживая по спине.
- Ты меня сегодня удивляешь. Что с тобой? – тихо на ухо, а у меня нет желания отвечать, да разве и объяснишь такое? И я только сильней прижимаюсь к тебе и чувствую что-то похожее на счастье.
…Только длилось это недолго. Из блаженного оцепенения, как ушат ледяной воды на голову, меня выводит прикосновение твоих губ к моей шее. Ты даже не целуешь, а просто прикасаешься, очень легко ведя губами от шеи к скуле, потом по подбородку и, наконец, встречаешься с моими губами… Замираю, дыхание перехватывает, и я хоть и не вижу, но понимаю, как расширяются мои глаза, а глупая счастливая улыбка сползает с лица.
- Что… Что ты делаешь?!
Отнимаю от тебя руки, резко вырываюсь, не рассчитав, ударяюсь спиной о диван, который совсем близко, прямо сзади меня – с перепугу я и забыл об этом.
Ты смотришь на меня немного растеряно, я вижу, как блестят твои необыкновенные глаза.
- Тише, Ю… - протягиваешь ко мне руку, наверное, хочешь успокаивающе погладить по голове, но я инстинктивно дергаюсь, и ты опускаешь ладонь себе на колено. – Тише… Я… Я просто подумал… Но если ты не хочешь, я не настаиваю…
Судорожно сглатываю и зажмуриваюсь. Не хочу – чего? Чего я не хочу?
И откуда-то, из самой глубины приходит ответ – хочу. Очень хочу. Больше жизни хочу. Хочу сейчас только этого. Просто я не знал или не хотел знать. А ты догадался раньше меня.
Ты смотришь в пол и кусаешь губы, явно соображаешь, как дальше поступить, и наверняка ругаешь себя за опрометчивость и излишнюю спешку.
Твои удивительные, покорившие меня, как я это только что сам понял, глаза удивленно смотрят на меня, когда я накрываю своими пальцами твои.
- Прости. Я это от неожиданности. Я хочу.
И быстрее, не знаю почему, но просто, чтоб скорее, как можно скорей, закрываю глаза и целую тебя. Не по-настоящему, а слегка коснувшись своими губами твоих. А дальше…
Дальше удивительное головокружение, когда твои руки начинают гулять по моим плечам, спине, шее, а губы настойчиво, но при этом очень нежно скользят по лицу. Ты целуешь мои глаза, губы, лоб, такое впечатление, что ты не хочешь оставить необласканным ни один миллиметр моей кожи.
Не замечаю, как начинаю таять в твоих руках – а как иначе назвать это чувство полной защищенности, покоя, расслабленности и неописуемого, неизвестного дотоле блаженства? А ты уже целуешь мою шею в вырезе ворота и запускаешь руки под свитер, ласково поглаживая кожу на пояснице.
Каким-то краем сознания понимаю, что веду себя, как дурак, дрожу в твоих руках, замираю и не реагирую, как положено реагировать, на твои действия. Просто это все так… Так странно. Как я мог не понимать раньше, что со мной происходит, что чувства мои к тебе уже давно не назовешь дружескими? Чувствую себя немного пришибленным и еще… Еще боюсь тебя разочаровать. А разочарую обязательно, если так и буду сидеть, дрожа, как лист на ветру.
- Расслабься хоть немного, я тебя не съем, - шепот на ухо, ты касаешься губами ушной раковины и нежно гладишь по затылку.
А я улыбаюсь и поднимаю руки вверх, позволяя тебе снять с меня свитер.
…Наверное, все это длилось недолго. Сколько это вообще может длиться? Но таким нежным со мной еще никто не был, никто не дарил столько ласки и тепла, не изучал так тщательно и внимательно мое тело руками, губами, глазами. И от этого казалось, что время замерло, весь мой мир заполнен только тобой, и нет конца твоим прикосновениям.
Я лежал на спине, раскинув руки и просто жмурился от накатывающих горячих волн удовольствия, когда ты легко касался моей шеи, потом груди, живота, бедер… И боялся даже вздохнуть, когда ты взял меня губами, боялся спугнуть неверным движением это наслаждение, накрывшее меня с головой. Но долго лежать спокойно не удалось, движения твоих губ, и языка, и рук, казалось, уводят куда-то в иное пространство, а голова стала совершенно пустой, без единой мысли. В какой-то момент я понял, что мечусь на простынях, ты улыбаешься, склонившись надо мной, и ласково поглаживаешь мою плоть рукой, а я мечтаю лишь об одном – чтобы ты продолжил, чтобы отпустила эта сладкая судорога внизу живота… Кажется, я прошу об этом вслух…
Ты переворачиваешь меня на живот, накрывая своим горячим телом и массируешь затылок, отводишь в сторону влажные волосы, легонько дуешь на кожу, почти касаясь губами. Так меня никто еще не ласкал, да и о чем это я… Просто так, как сегодня, никогда еще не было вообще, в принципе ни с кем. А я хочу тебя, хочу до боли, приподнимая бедра. Наверное, не очень-то приличный жест, но я себя уже не контролирую.
Ты очень нежен со мной, очень аккуратен, но все равно чертовски больно. Сжимаю изо всех сил зубы, чтоб не закричать, не напугать тебя, но ты и так все чувствуешь, останавливаешься, разводишь чуть сильнее мои ноги и успокаивающее гладишь вдоль позвоночника, прежде чем податься еще немного вперед. На глазах выступают слезы, сильнее упираюсь на локти, но терплю. Одно движение, второе, третье… "Терпи, терпи…" – молча приказываю сам себе, глотая слезы, стоящие комком в горле, - господи, как же больно - и чувствуя в этот момент, как твоя рука сжимает мой член и начинает двигаться в одном с тобой ритме.
Я упустил тот момент, когда перестал чувствовать боль и начал задыхаться от безумного, пожирающего не только мое тело, но и душу удовольствия. Кончая, ощущаю, как рефлекторно сжимаюсь, и ты стонешь, несколько раз дергаешься и опускаешься в изнеможении на меня, обнимая и тяжело дыша в затылок.
- Ю… Сокровище мое… Мой самый дорогой…
Обнимаешь сзади, водишь рукой по моему бедру, потом по талии, и я не вижу, но точно знаю, что ты улыбаешься, и твои волшебные глаза блестят, несмотря на темноту в спальне.
…А потом было утро, и кофе в постель, солнечные лучи, скользящие по одеялу, я, облокотивший на подушки, подтянувший к себе ноги и греющий руки о горячую чашку, и ты, упершийся в мои колени подбородком, смотрящий на меня с непонятным мне трепетом и улыбкой на губах.
Я невольно любуюсь тобой. Нет, тебя никак не назовешь красивым, у тебя не совсем правильные черты лица, если призадуматься и разобраться. Но почему-то невозможно отвести взгляд. Так часто бывает: какое-то идеальное, без единого изъяна лицо даже не привлечет внимания, а на иные, не совсем правильные черты, насмотреться не можешь. Такие прекрасные, чайного цвета глаза, и эта светлая челка… А еще вспоминается гармоничность твоих жестов. И голос… Голос, который можно слушать бесконечно – неважно, поешь ты или говоришь.
- Кто бы мог подумать, что ты такой…
- Какой такой? – спрашиваешь тихо, обнимая мои ноги.
- Ну… Ты всегда казался мне таким серьезным, строгим, даже злюкой…
- Я? Злюкой? – смеешься ты.
- Ну да… Кто бы мог подумать, что ты можешь быть таким нежным. Мне никогда не было так хорошо.
Ты снова улыбаешься и неожиданно выдаешь:
- Я вот ты именно такой, как я и представлял!
Я не успеваю даже удивиться, вопрос "И часто ты себе ЭТО представлял?!" остается незаданным, потому что неожиданно ты обнимаешь меня, от чего часть кофе из чашки выплескивается на подушку, а ты тормошишь как-то совсем неромантично, но уж очень весело, утыкаешься носом в мою шею и смеешься, звонко, заливисто, как смеялся бы ребенок, получив наконец в подарок долгожданную игрушку и осознающий, что теперь сможет ею обладать, а не только мечтать о ней. Наверное, просто так оно и есть.
…Что было дальше? Дальше полетели первые месяцы наших отношений, наполненные горячими поцелуями, безудержным сексом, страстью, горящей красными искрами в глазах, несущейся селевым потоком, который невозможно остановить, бессонными ночами… Когда я вспоминаю те времена, сам улыбаюсь, так как кроме занятий любовью и вспомнить ничего не могу, как будто ничего кроме и не было.
А потом прошел год, второй, третий… Но чувство не перегорало, как можно было ожидать. Просто всепожирающий пожар превратился в горячее пламя, греющее в трудные минуты и не позволяющее заблудиться в темноте.
Мы давно уже не работали вместе, наши творческие пути разошлись, но мы жили под одной крышей, привыкли друг к другу, чувствовали один другого, как самих себя. Удивительно, за все эти годы мы ни разу не поссорились серьезно, ни разу ничем не обидели друг друга. Это так удивительно, идти по жизни и чувствовать в своей руке руку любимого человека. Знать, что стоит обернуться, и увидишь родные любящие глаза.
Сколько могло это длиться? Я не знаю. Может быть, даже до конца жизни. Ведь бывает такое, редко, но бывает, когда люди подходят друг другу идеально, срастаются как две половинки одного целого.
Но судьба распорядилась иначе – случилась беда, о которой ты так и не узнал.

***

Сглатываю, подбирая жестокие, но правильные слова.
- Мне все равно придется терпеть тебя, Хироки. Придется терпеть, потому что когда рядом с тобой человек, его можно либо любить, либо терпеть. Третьего не дано.
Надо посмотреть на тебя. Это будет очень больно, но если я не буду смотреть в твои глаза, ты не поверишь, а надо, чтоб поверил. Так, Ю, на три-четыре смотрим в глаза. Три-четыре…
Почему-то я ожидал, что сейчас не увижу этого света, который рассмотрел в карей глубине много лет назад. Почему-то думал, что в твоем взгляде угаданная когда-то мною доброта пропадет. Но нет – все как и было. Твои лучистые, удивительные глаза в обрамлении длинных трепетных ресниц смотрят на меня, как обычно ласково, с каким-то сожалением, как родители поглядывают на неблагополучных, но все равно от этого не менее любимых детей.
- Но ты любишь меня, Ю.
За что… За что мне это…
- Ты ошибаешься. Я не люблю тебя. Раньше любил, а теперь не люблю. Все прошло.
Кто это говорит? Неужели, это я сказал? Да, все же я… Я все делаю правильно.
"Вот теперь точно всё…"

***

Первой мыслью было: "Ты не переживешь". Больше ничего, никаких лишних эмоций. Просто понимание, что не переживешь.
- Сколько мне осталось? – если бы мне когда-то сказали, что я будничным тоном, таким спокойным голосом буду спрашивать, сколько мне осталось жить, я бы не поверил. Но причина проста – за себя не страшно, пугает, что будет с тобой.
- От силы год. Но это при самом благополучном раскладе. Я бы рассчитывал на восемь-девять месяцев, - врач в белом халате поднимает на меня отработанный многими годами, какой-то даже казенный сочувствующий взгляд.
…Я опускаюсь на стул в вестибюле больницы. Кругом снуют люди, но я не замечаю их, глядя на белые снежинки, липнущие с обратной стороны к окну. Скоро новый год… Столько планов, столько всего еще не сделанного, родители, музыка, группа – все это вихрем проносится в голове. Но ты… Ты. Как быть?
И сразу приходит ответ, как надо поступить. Как сделать правильно.
Ты сломаешься, ты не вынесешь. Я знаю это, потому что ты отдал себя мне, твоя душа растворилась в моей, и когда я умру, ты умрешь вместе со мной. А значит, выход только один – надо выдрать тебя с корнем, с кровью из меня. Тебе будет очень плохо, как и мне, но это необходимая мера. Я стал частью тебя, но теперь я умираю. Пораженный гангреной орган можно только ампутировать. Значит, так и поступим.
Ты возненавидишь меня. Ты поверишь, что я предал тебя, предал нашу любовь. А забыть умершего предателя, пусть с ним и было связанного столько светлого, много проще, чем забыть ушедшего любимого, светлый образ которого навсегда останется в сердце.
Сжимаю кулаки, чувствую, как ногти впиваются в кожу.
Ты все-таки немного злюка, ты мой маленький вредина. Я сделаю тебе очень больно, но после этого ты будешь жить мне назло, будешь счастлив мне назло. А потом пройдет какое-то время, раны затянутся, и ты… Ты просто будешь счастлив. Однажды ты встретишь кого-то, кто полюбит тебя – как можно тебя не полюбить? – кого-то, кого полюбишь и ты. Странное дело: думая об этом, я совсем не ощущаю ревности или страданий, хотя даже в самом страшном сне не смог бы тебя с кем-то делить. Просто знаю, что так будет правильно и все.
Устало провожу рукой по волосам и тихо поражаясь сам себе. Наверное, это и есть мужество – с такими эмоциями получать известие о собственной приближающейся смерти. Главное, чтоб теперь хватило мужества воплотить в жизнь свой план.
У меня так мало времени, восемь-девять месяцев, максимум год. То есть за полгода надо сделать так, чтобы ты возненавидел меня.
В ушах звенит, и ноги как-то слабеют от таких мыслей. Времени мало, очень мало. Но сегодня у нас будет последний день, день солнечного света и последнего тепла. Так бывает поздней осенью – природа на прощание дарит отголоски лучей жаркого лета, которое невозможно вернуть, теплый погожий день, сухие желтые листья, шуршащие под ногами, и низкое бирюзовое небо без единого облачка. Короткое мимолетное счастье, последнее напоминание о былом, которое на следующий день сменится проливными дождями, грязью под ногами и унылым серым небом. Но это будет завтра, а сегодня еще можно немного подышать теплым воздухом и запастись силами до следующей весны. Вот только для нас с тобой эта весна уже не наступит.
Упрямо встряхиваю волосами. Прочь эти мысли. Сегодня я подарю тебе всю мою любовь, всю без остатка, потому что больше уже не удастся.
Улыбайся, Ю. Дыши и улыбайся. Сегодня надо согреть любимого, чтобы ему хватило на всю жизнь. На всю его долгую счастливую жизнь без тебя.

***

В следующий миг ощущаю, как ты трясешь меня за плечи и кричишь. Кричишь, что это ложь. Что ты видишь, понимаешь, что я лгу, но не понимаешь, зачем.
"Только не плачь! Только не плачь…" – мысленно умоляю тебя, понимая, что твоих слез я не переживу, не вынесу, сорвусь и расскажу. Расскажу все, как оно есть на самом деле.
Но ты и не плачешь. Я молчу, а ты перестаешь трясти меня, и уже обнимаешь, ласково гладишь по голове, приговаривая что-то успокаивающе, что-то о том, как все у нас будет хорошо. Желание только одно – обнять, зарыться лицом в светлые пряди, как я всегда любил делать и никогда не выпускать, никогда и ни за что.
Но вместо этого я говорю. То, что надо. То, что правильно.
- Я ухожу, Хироки. Навсегда.
Вот оно, самое страшное слово, придуманное человечеством. Навсегда. Навсегда – это значит, что никогда больше ничего не будет. Не будет нас. Будем только ты и я. Причем я недолго. Но это и не важно – без тебя меня бы и так долго не было.
- Твое решение окончательное и не подлежит обсуждению? – из раздумий меня выводит сухой, какой-то даже деловой голос, неокрашенный какими-либо эмоциями.
- Да. Именно.
Я смотрю на тебя. Я хочу насмотреться, потому что знаю – вот-вот, буквально пара минут, и ты уйдешь, а я никогда больше тебя не увижу. Уйдешь… навсегда. Ты опустил голову, сидишь странно расслабленно, поджав ноги и крепко сцепив руки, мои любимые пальцы, каждый из которых я так любил покрывать поцелуями, любуясь их изящностью.
Ты не смотришь на меня, а мне так невыносимо хочется протянуть руку, поднять твой подбородок и посмотреть в твои глаза в последний раз. Я знаю, что этот теплый свет, сиявший мне столько лет, не угас. Потому что сиял он не просто мне. Он – часть тебя. Он будет в карих глазах до конца твоих дней. И тут же приходит мысль: зачем мне смотреть? Я так никогда не забуду – твои глаза будут светить мне и дальше, сколько хватит моих сил.
- Ты хоть понял, что ты сделал? Ты же предал. Ты предал меня. Ты предал нашу любовь. Ю, ты предатель.
Вздрагиваю от этих слов, точного отголоска, эха моих собственных мыслей. И… Не могу победно ни улыбнуться, несмотря на всю нетерпимую горечь, разливающуюся по телу.
Я сделал это.
Я добился, чего хотел.

***

- Что значит "свободные отношения"? – ты смотришь на меня так, словно я предложил тебе слетать в космос.
- А то и значит! Я не хочу больше принадлежать только тебе. Я буду спать с кем мне заблагорассудиться. Но ты не думай, ты всегда будешь моим любимым мальчиком, - после этих слов стараюсь улыбнуться самой гадкой улыбкой, на какую только способен, хотя в голове стреляет адская боль, бьет в мозги, и даже сложно подавить судорожный стон, который норовит вырваться из моих легких.
- И да, кстати. Мы больше не будем жить вместе, завтра я начну подыскивать себе другую квартиру.
Таких огромных глаз я никогда у тебя не видел. В них даже нет боли, просто какое-то неподдельное изумление, будто ты увидел то, чего в природе быть не может. И еще твоя отвисшая челюсть. В другой ситуации ты бы выглядел гротескно и смешно. А сейчас выглядишь… страшно.
Медленно поднимаешься, подходишь к окну, вытаскиваешь из пачки сигарету и прикуриваешь. А я не могу оторвать глаз от твоих дрожащих пальцев.
Отворачиваюсь и не смотрю. Не могу больше смотреть.
…Потом начались самые худшие полгода нашей жизни. А ведь я тебе так никогда не изменял. Вечерами я возвращался в свою пустую квартиру, выключал телефон, или не выключал, но не брал трубку, когда ты звонил, чтобы ты думал, что я неизвестно где, неизвестно с кем. Уснуть было невозможно, и снотворное стало единственной моей компанией в эти долгие холодные ночи без тебя. Иногда снотворное успешно заменял стакан виски. Только так удавалось забыться сном, если повезет – без сновидений. Что делал ты в это время – не знаю. Но уверен, что тоже не спал.
Но я прогадал – ты не уходил. Страдал, умолял, кричал, просил, хлопал дверью, чтобы потом вернуться, упрашивал… Взывал ко здравому смыслу, взывал к моей любви. Я ранил тебя, как мог, настолько сильно, насколько мог. Ты ранил меня своей покорностью, своим всепрощением.
За столько лет с тобой я и не заметил, как ты растерял все свои шипы, так отталкивавшие меня в начале нашего знакомства. Они растворились в твоей собственной любви, в моей нежности. Ты доверился мне, отдался целиком. За это и поплатился, получив удар от туда, откуда меньше всего ожидал. От самого любимого, верного тебе и любящего человека. И тебе больше нечем было защищаться.
Такое не прощают, Хиро. Но ты прощал, снова и снова.

***

- Ты не прав. Нельзя предать то, чего уже давно нет, - устало откидываю голову на стоящее рядом кресло и прикрываю глаза.
Слышу, как ты встаешь и идешь к выходу. Как обуваешься. Ты не торопишься, но и не медлишь. Ты уходишь так, как уходил обычно в магазин или по делам, чтобы скоро вернуться.
А я не открываю глаза и думаю о том, что надо продержаться еще немного, совсем чуть-чуть. Скоро закроется дверь и все закончится. Моя победа будет полной – победа над твоими чувствами.
- Юичи.
- Да? – все же приподнимаю голову и смотрю в твою спину. Ты не поворачиваешься ко мне, не смотришь.
- Сходи к врачу. Ты очень плохо выглядишь, бледный и похудел сильно… Сходишь?
- Схожу.
- Обещаешь?
Не могу ни улыбнуться. Хиро, Хиро…
- Обещаю, - и снова прикрываю глаза.
Хлопает входная дверь, и я выдыхаю с облегчением.
Вот оно. Долгожданное "всё".

Глядя в окно на светлеющее небо Токио, понимаю, что самая долгая и страшная ночь моей жизни подошла к концу. И я смотрю в одну точку, беззвучно шепча губами все несказанные слова, которые уже никогда не будут услышаны.

"Прощай, любовь моя, прощай, моя мечта, моя жизнь, мой свет.
Я не буду говорить навсегда. Это страшное слово не для нас с тобой. Потому что незримо я буду рядом, буду оберегать тебя, я буду любить тебя, как в ту первую ночь, когда стал твоим. Как в эту последнюю ночь, когда прогнал тебя. Я не скажу это слово навсегда, потому что оно не применимо к нам. Точно знаю, что в следующей жизни мы снова будем вместе, ты и я, только бесконечно долго и головокружительно счастливо, а не так, как в этот раз. Без обидных слов, без вынужденной боли, без лжи.
Меня нет без тебя. Я не жил до тебя. Я не живу после тебя. Датой моей смерти можно считать это июньское утро, когда за тобой закрылась дверь.
Прости за все. За все, что я сделал. Это было ради тебя. И за все, что я не сделал. У меня просто было слишком мало времени.
Я люблю тебя. Если бы ты только знал, как я люблю тебя. Никто так не любил".

Резко подношу руку к губам, стараясь приглушить неожиданно рвущийся наружу всхлип, и только тут понимаю, что плачу. Горячие слезы сплошным потоком текут по щекам. Я ведь не плакал все это время, все эти страшные полгода. Но теперь уже можно, теперь я разрешаю себе быть слабым, потому что я сделал самое главное, я успел, и дальше быть сильным просто нет надобности.
Прислоняюсь горячим лбом к прохладному оконному стеклу и думаю о том, каково это умирать на руках любимого? Каково это, когда твою слабеющую ладонь держат любимые руки? И понимаю, что это даже страшнее, чем все то, что нам пришлось пережить. Это ужасно, это кошмарный сон, потому что до того, как покинет сознание, можно увидеть, как гаснут любимые глаза, как вместе с твоей жизнью из них уходит жизнь любимого. И снова понимаю, что все сделал правильно.
А еще в душе щекотливо поднимается предательская мысль, глупая надежда, что ты когда-нибудь поймешь, догадаешься, узнаешь от кого-то, как все было на самом деле. Что я не предатель. И как я люблю тебя, как любил всегда.
Но нет. Нельзя. Зачем же тогда было все это? Зачем были все мои старания и все твои страдания?
Ведь я точно знаю, что ты и так сохранишь мою любовь в каком-то укромном уголке своего сердца. Потому что такое не забывается. Это как невозможно забыть детство – оно просто есть в нашей памяти, и никуда его не денешь. Воспоминания о нем не тяготят, не озлобляют. Вспоминать о детстве не больно, не тоскливо, и не то, чтобы приятно, но как-то тепло. Тепло и светло от детских воспоминаний. Так будет и с нашей любовью. Она не будет грузом для тебя, не будет мешать любить снова, но она просто будет. А я… Я буду любить тебя.
Только сейчас понимаю, насколько вымотали меня все последние события. Бреду в спальню к своей кровати, прихватив по пути плеер, и падаю на покрывало, не расстилая и не раздеваясь.
Закрываю глаза и включаю музыку. Твой голос – в последнее время я слушаю только его. Ты помнишь, как это было? Когда я играл, а ты пел…Ты ведь помнишь, да? Не можешь ни помнить…
Твой голос – это все, что мне осталось, он единственный, кто будет со мной до конца.
Но разве кто-то скажет, что этого мало?

back