Знаешь, зимние ночи, оказывается, такие длинные.
Нет, для тех, кто спит спокойным сном, они пролетают в одно мгновение, оставляя после себя сновидения, приятные или не очень, о которых хочется вспомнить и улыбнуться, или наоборот – забыть, ведь на то они и страшные сны.
Мне уже ничего не снится. Может, потому что я просто не сплю? Хотя нет, я сплю, но слишком мало для того чтобы что-то привиделось.
Мне нет покоя.

Все, что мне остается, так это сидеть на уже ставшим таким родным подоконнике и сквозь двойную ограду стекла смотреть на чарующий танец снежинок, не забывая пускать дым в легкие, чтобы тонкой струйкой выпустить обратно, создавая причудливые завихрения.
Просто нет рядом того, кто смог бы отобрать сигарету, покачать головой и выкинуть. Или выкурить ее за меня, так трогательно оберегая мои легкие, непременно касаясь губами места, где секунду назад были мои.
Или взять из моих постепенно ослабевающих пальцев очередной бокал какого-либо спиртного, которое я давно завел в привычку заливать в себя.
Или просто обнять за плечи, чтобы даже сквозь ткань уютной вязаной кофты я смог ощутить родное тело, такое сильное, такое надежное и такое… теплое.
Я тушу сигарету, по привычке глядя, как последние вспышки гаснут в стеклянной пепельнице, которую иногда хочется в немой истерике бросить в стену; отставляю пустой бокал, который тоже мог когда-нибудь разделить участь несчастной пепельницы.
Но ничего бить я не стану. Не хочу нарушать тишину этой снежной ночи и, отворачиваясь к окну, дышу на него. Пару мгновений раздумываю, после чего неосознанно начинаю чертить причудливый иероглиф твоего имени. Свой я не могу запомнить, а твой нарисую запросто, даже с закрытыми глазами. Стекло знает, сколько раз я выводил это на его поверхности и сколько раз судорожно стирал.
Закончив последний штрих, я не спешу избавляться от следов моей слабости, а внимательно разглядываю каждую черту, вспоминая твое лицо, улыбку, глаза. Казалось бы, один чертов символ, а может вызывать столько воспоминаний одно за другим.

- Ты снова здесь сидишь.
Койю оборачивается и встречается с теплотой взгляда, который так отличается от интонаций, звучащих в голосе Юу.
- Мне он нравится, - лениво растягивая слова, отвечает он и нежно гладит пальцами подоконник рядом со своими ногами.
- Больше, чем я? – поднимает брови в ответ и встает рядом с окном, прислоняясь плечом к стене.
- Ты перетрудился. Уже начал ревновать меня к подоконнику. Да, мне он нравится. Но тебя-то я люблю, глупый, - губы сами расползаются в улыбке. Койю поднял руку и коснулся щеки любимого, неотрывно продолжая следить за танцем снежинок за стеклом.
И в ответ ничего не ждет. Он и так уверен, что его тоже любят и… Как тепло, как же тепло рядом с ним, пусть прикосновений так мало.
Тепло на сердце. Тепло где-то внутри, до щемящей нежности и до слез счастья.
Молчание.
Слова совершенно не нужны. Только сжать пальцы, мягкие и грубые от гитары, и встречать рассвет, а вставать всего через два часа. Ночи такие короткие. И такие теплые.

Лба коснулось холодное стекло, и, вздрогнув, я выныриваю из этих воспоминаний. Горько усмехаюсь уголком губ и прикуриваю новую сигарету, замечая, что снег пошел сильней, а значит утром будет проблемно достать свою машину из-под таких завалов.

- Ну какого черта надо было так намести? Мы же опоздаем! – Койю пританцовывает на месте, хлопая руками по бедрам и явно нервничая.
- Успокойся, можно поймать машину, - немного озабоченным Юу все же выглядит, но не выдерживает и громко фыркает, глядя, какие пируэты выделывает лид-гитарист, протоптав снег уже до асфальта.
- Про спокойствие будешь говорить Руки, только не забудь увернуться, - огрызается Уруха и практически успокаивается, поняв, что от его волнений пользы мало. Только холодно, и почему он не надел сегодня куртку потеплее? Один только шарф кое-как компенсирует урон, наносимый порывами ветра.
Юу, улыбнувшись, подходит ближе и обхватывает за талию, как можно крепче прижимая к себе. И пусть Аой уже сам не чувствует пальцев ног, нос красный, а губы посинели от холода, но стало так тепло, будто бы они оба, выпив по кружке горячего чая, оказались в постели под уютным пледом, купленным в одной из гастрольных поездок за границу.

В этот раз воспоминания останавливаются болевым ощущением: задумавшись, я перестал обращать внимание на сигарету, которая, дойдя до фильтра, обожгла пальцы. Быстро бросив окурок в пепельницу, я взял новую, но не спешил зажигать, а стал задумчиво вертеть в пальцах, забывая порой моргать, полностью завороженный стихией, разыгравшейся над ночным Токио.
Эта зима так отличается от той.
Та была горячее термальных источников, нежнее, чем мои любимые цветы, счастливей, чем любой мой день рождения, а то и все вместе взятые.
Та зима была другой.
Не то, что эта.
Ее ночи слишком длинные для меня.

- Привет.
- А, Уруха. Привет, - шорох помех по ту сторону связи.
- Ты сегодня придешь? Я достал твой любимый горячий шоколад, наконец-то забрал плед из химчистки и нашел тот фильм, который…
- Я не приду.
- А, - он попытался сделать вид, что совсем не огорчен, - может, тогда завтра?
- Завтра я тоже не приду. И послезавтра тоже.
- Но… почему?
- Так надо. Все зашло слишком далеко, я не готов, понимаешь?
- Нет, не понимаю, - Койю смеется в трубку, думая, что это какой-то глупый розыгрыш, и Аой, его Аой, придет, как это всегда было, делая каждую длинную ночь нестерпимо короткой.
- Прости, мне кажется, что лучше будет, если мы останемся друзьями, - снова помехи, обозначающие глубокий вздох.
- Хорошо, друзьями так друзьями. Только ты зайди как-нибудь по-дружески, посмотрим фильм и выпьем немного шоколада, - голос не ломается, в нем просто нет эмоций. А осознание потери пришло так внезапно, что разум еще не соглашался с этим фактом.
- Я занят, но возможно найду время, чтобы… - он обрывает себя и бодро продолжает, - ладно, мне пора. Увидимся завтра на репетиции!
Гудки.
Телефон летит в стену и разбивается.
С тех пор Койю дал себе слово ничего в доме не бить.

Телефонный звонок совсем рядом, я беру трубку, слушая, что говорит мой менеджер. Точнее, наш, так правильней.
Теперь он единственный, что можно назвать нашим.

Ночь прошла слишком быстро, и только сейчас я понимаю, что скоро весна. Не будет снега, томительного ночного времени, танца снежинок, которые колят не так больно, как мои воспоминания.
Сломанную сигарету я отбрасываю в сторону, одеваюсь, цепляю на нос очки, которые скроют следы моей бессонницы.
Снова звонок, не глядя на дисплей, я отвечаю.
- Алло?
- Койю?
- Да.
- Как ты?
- Все хорошо, Аой. Разве мы не виделись вчера, чтобы ты мог в этом сам убедиться?
- Да, точно. Послушай, давай начнем все сначала?
И я молчу, не зная, что сказать. Назвать это неожиданным, пожалуй, слишком слабое слово. Пальцы сильнее сжимают трубку - я пытаюсь унять дрожь.
Бросаю взгляд на окно, на котором отпечатками моих пальцев выведен иероглиф твоего имени. Я ведь так его и не стер, как делал все время без тебя.
- Хорошо, давай попробуем, - отвечаю я, прежде, чем осознаю это.
- Отлично! Увидимся на репетиции!
И снова гудки, твой голос был полон мальчишеской радости, не то, что тогда.
Я прячу телефон в карман, не разбиваю в этот раз об стену.
Скоро весна.
Ночи перестанут быть длинными.
Не будет снега.
Но остаток этой зимы мы ведь сделаем теплым, правда?

back