- Ты уверен, что нам нужно это делать? – мягко поинтересовался Ю-ки, беря замешкавшегося на ступеньках Ману под локоток. Тот посмотрел на друга, недоуменно сдвинув брови, и сдержанно кивнул. Вздохнув, Кикузава распахнул дверь, ведущую в небольшое помещение караоке-клуба, и осторожно повел Ману внутрь.
Им не стоило большого труда отыскать свободный столик – благо, посетителей в этот час было немного. Время от времени кто-то подходил к музыкальному аппарату, бросал монетку, нажимал на клавиши – и вскакивал на миниатюрную круглую сцену.
Все эти поиски порядком утомили басиста «Malice Mizer», но он готов был зайти еще в десяток точно таких же клубов, лишь бы Манабу Сатоэ нашел то, что искал. Сейчас группе не хватало самой малости – вокалиста. Именно поэтому они и сидели сейчас здесь, а не репетировали в небольшой студии, которую Мана с Кози сняли на последние деньги. Тетсу выбрал крайне неудачное время, чтобы объявить о своем уходе. Причина банальная, как при разводе – не сошлись характерами. Мана и Тетсу, то есть. Самому Ю-ки вокалист с явно выраженным шизофреническим синдромом даже нравился. Но Тетсу ушел, а после четырех недель усиленных поисков Мана так и не выбрал нового участника группы.
Чтоб как-то скоротать время, он заказал себе слабоалкогольный вишневый боуль; Мана сидел рядом, держа спину прямо и сложив руки на коленях. Усмехнувшись, Кикузава расплатился с официантом и перевел взгляд на сцену – вокруг микрофона увивался тощий паренек с тщательно высветленными волосами. Он-то и привлек к себе внимание гитариста «Malice Mizer».
- Думаю, - наконец произнес Сатоэ вполголоса, поворачиваясь к своему спутнику, - Он нам подходит.
- Тебе виднее, - пожал плечами Ю-ки и отодвинул от себя пустой бокал.
- Поговоришь с ним?
- Я думал, что ты все решения принимаешь сам, - удивился Кикузава. Мана неопределенно повел плечом и ответил:
- Я просто хочу знать твое мнение. Мы все-таки группа.
- М-м… Наверное, стоит сказать вам, Мана-sama, что я польщен.
Сатоэ без труда уловил иронию, проскользнувшую в словах гитариста, и легонько ударил его ладонью по руке. Ю-ки фыркнул, поднявшись из-за стола, и отправился на поиски певца, так заинтересовавшего его лидера.
Мальчишка обнаружился у барной стойки – он заказал себе виски со льдом и ждал, когда бармен приготовит ему выпивку. Устроившись рядом, Кикузава попросил себе минеральной воды и тут же поймал на себе заинтересованный взгляд соседа справа.
- Вы всегда пьете минералку в заведениях вроде этого? – парнишка старался говорить как можно более непринужденно, но заметно было, что он сильно нервничает, начиная разговор первым. Ю-ки улыбнулся:
- Стараюсь, во всяком случае. А вы всегда берете себе виски после выступления?
- После…? А, вы про караоке? – его собеседник смущенно покраснел и ответил так тихо, что отдельные слова можно было разобрать только с большим трудом:
- Я нечасто здесь пою. Просто… иногда хочется… какая-нибудь песня… услышишь по радио и…
- Понимаю вас, – кивнул музыкант, устраиваясь на крутящемся стуле поудобнее, - У вас приятный голос. Своеобразный тембр. Скажите, вы не задумывались о том, чтобы заниматься пением профессионально?
- Ano… - вопрос застал юношу врасплох. Он был настолько ошарашен словами Ю-ки, что даже не заметил, когда бармен поставил перед ним стакан с виски.
- Я даже не знаю… К тому же… - тут он даже нашел в себе силы улыбнуться. – К тому же вряд ли в Японии найдется группа, готовая взять вокалистом никому не известного парня из караоке-клуба. Как вы считаете?
- Думаю, что такая группа все же найдется.

- Итак… - поднял руку Мана, - Давайте попробуем еще раз. Кози, Ю-ки – соберитесь. Ками, всё просто замечательно. Гакт… - возникла легкая заминка.
Камуи поднял голову и встретился взглядом с Маной. Лидер стоял перед ним, скрестив руки на груди, и выжидающе молчал.
- Sumimasen, Мана-sama… - проговорил Гакт, поднимаясь и занимая свое место у микрофона. Они репетировали эту песню все утро, и все-таки он никак не мог взять нужную тональность. Камуи пел, почти физически ощущая разочарование Сатоэ и плохо скрываемое раздражение Кикузава; Ками явно сочувствовал начинающему вокалисту, а Кози на все реагировал одинаково, то есть никак. Создавалось впечатление, будто ничто в этом мире не могло заставить гитариста изменить ранее взятому правилу: ничему не удивляться. После очередной неудачи Мана махнул рукой, давая музыкантам понять, что их мучения окончены.
- Поговоришь с ним? – Ю-ки остановился, почувствовав прикосновение к своему локтю. Мана стоял рядом растерянный и смущенный.
- Ты думаешь, что ошибся с этим парнем, Сатоэ-san?
- А я не знаю, что и думать… - отвел взгляд Мана. Он был заметно расстроен и встревожен происходящим. – Ты же слышал его в клубе. У него замечательный голос, огромный потенциал. Он любит музыку, Ю-ки…
- И при этом не может петь так, как хочешь ты, да?
- Ты же слышал… - повторил гитарист вполголоса.
Помедлив, Ю-ки поднял руку, поправляя выбившийся завиток из прически лидера, и улыбнулся:
- А ведь он принял тебя за девушку.
- Ничего удивительного…
- Конечно.
- Не влюбился, надеюсь? – Мана тоже улыбался, хотя в глубине его глаз таилась тревога.
- Почти, - признался Ю-ки, трогая кончиками пальцев искусно вплетенную в локоны Маны черную ленту. – Мне пришлось сделать ему очень больно, Сатоэ-san. Но могло быть хуже.
- Догадываюсь, - кивнул Мана, делая шаг в сторону и снова обхватывая себя руками за плечи.
- Я поговорю с Гактом, не беспокойся. Всё у нас получится, Сатоэ-san. Обещаю.


Выключив чайник, Камуи затворил оконную раму и вернулся за стол. Еще какое-то время он пытался читать роман Ёсикавы, но, перевернув пару страниц, почувствовал, что не может понять ни строчки. В комнате пронзительно зазвенел сотовый. Вскочив на ноги и едва не уронив при этом табурет, Гакт метнулся за телефоном. На дисплее высветилось имя басиста «Malice Mizer».
- Gomen nasai, Ю-ки-san…
- Вечер добрый, Камуи-san, - засмеялся Кикузава. – Я около твоего дома. Впустишь меня?
- А… да, конечно же. Поднимайтесь, прошу вас.
Спустя несколько минут он уже открывал дверь перед Кикузава, который, довольно ухмыляясь, протягивал ему перевязанную траурной лентой коробку из-под торта. Удивленный, Гакт принял подарок и отнес его на кухню. Оставив обувь в прихожей, Ю-ки последовал за ним.
- У тебя уютно, - одобрительно произнес он, занимая свободный стул и наблюдая за тем, как Камуи готовит чай.
- Пожалуйста, чай… - хозяин дома поставил перед гостем чашку, сопроводив свои действия коротким поклоном.
- Arigato, Камуи-san, - улыбнулся Кикузава, ожидая, когда тот сядет рядом. Оба замолчали. Ю-ки осторожно пил свой чай, исподволь разглядывая заметно осунувшееся и такое бледное лицо вокалиста.
- Что-то не так, Камуи-san? – поинтересовался он как бы между прочим.
- Д-да… нет. Нет, всё хорошо, благодарю вас, Ю-ки-san, - поспешно ответил Гакт, сцепив ладони под столом.
- Если это так, то отчего у тебя возникают трудности на репетициях? Тебе не нравится музыка, которую мы играем? Или тексты не пришлись тебе по вкусу? В чем дело, дружок?
Кикузава говорил с обычной в таких случаях ласковостью, но люди, которые неплохо его знали, могли бы сказать, что за смешливостью и внешней добротой этого человека скрывается железный характер. Деловой хватке басиста и его способности распознавать выгоду в любом деле можно было бы позавидовать. Ю-ки искренне хотел разобраться в причинах, которые мешали Гакту петь, но потому лишь, что это угрожало его собственному благосостоянию.
- Мне… сложно говорить об этом, Кикузава-san.
- Но это необходимо, - мягко, однако довольно настойчиво заметил ему Ю-ки. – Нам стоит поговорить об этом, Камуи.
- Хорошо… - не слишком уверенно согласился Гакт и прямо посмотрел на собеседника.
- Всё дело в том, что я… что я попросту не могу привыкнуть к тому, что со мной случилось. Я всегда любил музыку, мне нравилось петь, но я не воспринимал это иначе, как увлечение. Что-то вроде хобби – и только. А потом появляетесь вы и… Мана-san. и всё разом изменилось. И теперь я боюсь, что не сумею оправдать ваших надежд. Что я не справлюсь, не вытяну… - выпалив заключительную фразу, Гакт замолчал, настороженно глядя на собеседника.
- Понимаю тебя… - медленно выговорил Ю-ки, поймав взгляд Камуи, и улыбнулся. – Это нормально, что ты так думаешь. Это даже хорошо. С одним «но», правда: если не зацикливаться на своих страхах, а преодолевать их и делать то, чего от тебя ждут. Нельзя упускать возможности, Гакт, из-за одних только пустых сомнений. Мы все нервничаем, понимаешь? И больше всех – наш лидер. Он вложил в это дело всего себя, он тревожится за каждого из нас, Камуи. А ты… Ты наш вокалист, ты половина всей группы.
Услышав такое, Гакт вполголоса ответил:
- Мне очень жаль, что Сатоэ-san переживает из-за меня.
- Ох, Камуи… Сатоэ-san пытается протащить свою группу на большую сцену. Оставь личные проблемы в стороны, мой тебе совет. Все это ерунда, чушь, не стоящая твоего внимания. «Malice Mizer» - вот что важно. Мы не просто несколько ребят с улицы, умеющих держать в руках гитары и кое-как подпевать в караоке-клубах – мы группа. Мы «Malice Mizer».
- Я прошу прощения, Кикузава-san, - негромко, но твердо произнес Гакт. – Я сделаю всё что нужно. Простите меня…
- Надеюсь, Камуи. Искренне на это надеюсь. А сейчас, если не возражаешь, я бы выпил еще чаю.
Спрятав улыбку в уголках губ, Гакт поставил перед гостем чистую чашку.


- Ну, что ты скажешь теперь? – спрашивал Ю-ки, наблюдая за тем, как Мана снимает косметику с лица. Лидер выглядел измученным, но вполне довольным. Его многослойный костюм лежал, небрежно брошенный, на кушетке у стены. Промокнув губы салфеткой, пропитанной специальным кремом, гитарист ответил:
- Он сильно изменился. Ты волшебник, друг мой.
- Просто умею общаться с детьми, - засмеялся Кикузава, отставляя гитару в сторону и подходя к зеркалу. Остановившись позади Маны, он положил ладони ему на плечи, разминая затекшие мускулы.
- Считаешь его ребенком? – удивился Сатоэ, бросив использованную салфетку на стол и закрывая глаза. Расслабляющий массаж был сейчас как нельзя кстати.
- Он просто юный и еще очень наивный… Но понятливый, тут ему следует отдать должное.
- Ты циник, Ю-ки-san, - вздохнул Мана, улыбаясь.
- Не страшно… - шепнул тот, наклоняясь и легко целуя его в макушку.
В зеркале перед собой он увидел на миг приоткрывшуюся дверь и мелькнувшее в проеме лицо Гакта. Вокалист понял, что пришел не вовремя и поспешно ретировался. Сообразив что-то, Ю-ки прошептал свои извинения Мане и вышел следом за Камуи в коридор. Там он едва не столкнулся с двумя гримерами. Оценив комичность ситуации и обменявшись соответствующими шутками, ребята разошлись в разные стороны. Остановившись перед гримеркой Гакта, Кикузава негромко, но решительно постучал. Услышав тихое «не заперто», гитарист толкнул дверь и вошел в комнату.
Камуи сидел у небольшого зарешеченного окошка и пытался курить. Только пытался, потому что дрожащие пальцы едва удерживали тонкую сигарету, а пепел осыпался прямо на виниловые брюки музыканта.
- У нас проблемы, Камуи-san? – осведомился басист, закрывая за собой дверь и оставаясь на прежнем месте.
- Нет… Нет, всё отлично, - отрывисто проговорил Гакт, продолжая глядеть в пол. Наконец, после очередной судорожной затяжки, он неловко затушил сигарету о дно стоявшей тут же пепельницы и, вскочив на ноги, почти закричал, не обращая внимания на обвинительный тон своих слов:
- Черт подери, Ю-ки, я думал, что мы – друзья. Ты же… ты же знаешь, как я отношусь к нему… к ней. Зачем ты всё это делаешь?
Речь его была довольно бессвязной, но Кикузава без особо труда уловил её суть и спокойно отвечал:
- Мне казалось, что того разговора было вполне достаточно, чтобы ты понял – Сатоэ-san нормальный гетеросексуальный мужчина. Все эти платья, корсеты и прочая чушь всего лишь часть сценического образа. Мана – мужчина. И ему нравятся женщины, Гакт. Женщины, а не мальчики вроде тебя.
- Я не мальчик, Ю-ки… - прошипел Камуи, останавливаясь перед басистом и сжимая кулаки.
- Не мальчик, но муж? Так что ли, Камуи Гакт? – с издевательской усмешкой поинтересовался Кикузава.
- Прекрати… говорить так со мной. Или я тебя ударю.
- Правда? Ну-у…
Все еще улыбаясь, Ю-ки коротко ударил ничего не подозревающего парня под дых и, ловко перехватив его под животом, развернул, впечатывая грудью в стену.
- Мальчишка… - мурлыкал музыкант, прижимаясь к спине вокалиста и жарко дыша ему в затылок. – Тебе же сказали – место занято. Куда ты лезешь со своей романтичной влюбленностью, дурачок? Обычные девочки нас уже не интересуют, да? На экзотику тебя потянуло? Или ты просто гей, Камуи? Любишь, когда дерут твою задницу, м-м? Да ты у нас извращенец, Камуи Гакт… извращенец…
Свои слова Ю-ки сопровождал недвусмысленными прикосновениями к бедрам и паху оцепеневшего от ужаса музыканта. Странное дело, но нарочито оскорбительный шепот Кикузава удивительным образом возбуждал Камуи. На краю сознания запечатлелся визг расстегиваемой «молнии» и его собственный полузадушенный всхлип, когда теплая ладонь обхватила его член, сжала и принялась ласкать и поглаживать его. Кусая губы и срывая ногти о штукатурку, он подавался навстречу резким и каким-то отрывистым движениям гитариста. Было больно, очень больно, но Гакт не осмеливался кричать – он только плотнее сжимал веки, удерживаясь от слез.
Кикузава кончил, до синяков зацеловав его шею, железными пальцами стискивая его бедра.
- А ты, наверное, думал, что это всё так красиво и сладко, да, Камуи? – спрашивал Ю-ки, лениво целуя его подрагивающие плечи и отстраняясь, чтобы привести в порядок одежду.
- Хотел трахать нашего лидера, малыш? Не дорос еще…
Гакт на негнущихся ногах добрался до узкой кушетки и без единого звука повалился на нее, закрывая глаза и тяжело дыша.
- Это просто такая жизнь, Камуи… - произнес Кикузава равнодушно, открывая дверь и еще раз оглядываясь на притихшего юношу. Не получив ответа, он дернул плечом и шагнул за порог гримерной.


... где-то в глубине квартиры зазвонил телефон. Хлопнула оконная рама, и в соседней комнате раздались приглушенные шаги.
- Moshi-moshi… Доброго вечера, Сатоэ-san.
Он не мог хорошенько расслышать весь разговор: Кикузава говорил очень тихо, а дверь в спальню была закрыта. До Камуи долетали только отдельные слова, сопоставив которые он догадался, что речь идет о назначенной на завтра фотосессии. Фотосессия, о Боже!
Он был готов застонать от собственного бессилия и отчаяния. Единственным и довольно слабым источником света в комнате был стоящий в углу торшер. Зашевелившись, Гакт попытался повернуть голову. Это ему не удалось, так как веревки, стягивающие его тело и удерживающие в позиции креветки, не давали ни малейшей свободы. А конец веревки, пропущенный через рот – он сжимал его зубами – лишал его возможности издавать какие-либо звуки, за исключением стонов.
- Увидимся завтра.
Раздался тот характерный звук, когда трубку возвращают на базу. Снова шаги и тишина. Судорожно втянув воздух, он закрыл глаза – измученный, опустошенный, готовый признать правоту Маны, который утверждал, что в мире всегда есть место злобе и страданиям.
Тяжело, со всхлипами дыша, он раз за разом делал попытки освободиться - и узлы, затянутые на наиболее чувствительных участках его тела, давили все сильнее, подхлестывая эмоции и делая неизбежный оргазм мучительно-острым, почти болезненным. После него не хотелось жить, и Гакту не оставалось ничего кроме как беззвучно плакать, кусая крепкую веревку.
… злоба появляется, когда страдание становится невыносимым.