Негде, в триЯпонском царстве,
В триТокийском государстве,
Жил-был славный Йошики-Дадон.
С молоду был грозным он царём
И соседям-рокерам то и дело
Наносил визиты смело;
Но под старость захотел
Отдохнуть от яойных дел
И покой себе устроить.
Тут соседи беспокоить
Стали старого Йошдона-царя,
Страшный яой в его царстве творя.
Чтоб концы своих владений
Охранять от нападений,
Должен был он содержать
Многочисленную рокерскую рать.
Дикари, что хотят жрать и спать,
Совсем не хотели воевать,
Но Ганд…Дадон на них прикрикнул,
Злобно пригрозил им пыткой…
Испугались солдатики дивные,
Да подняли задницы ленивые.
Воеводы не дремали,
Но никак не успевали:
Ждут, бывало, с юга, глядь, —
Ан с востока яоится рать.
Справят здесь, — лихие гости
Идут от моря. Со злости
Инда плакал царь Йошдон,
Инда забывал и эро-сон.
Что за жизнь в такой тревоге?
Вот он с просьбой о помоге
Обратился к мудрецу,
Звездопорносчету и скопцу.
Звали дяденьку Гишо,
Как позвали – так пришел.
Стал и вынул из мешка
Золотого Хакуэя-петушка.
«Посади ты эту мазо-птицу, —
Молвил он царю, — на спицу;
Петушок мой золотой
Любит и такой яой…
Будет верный сторож твой:
Только помни, что он мой!!!
Коль кругом всё будет мирно,
Так сидеть он будет смирно;
Кайф ловить и дико ржать,
Только нельзя оттуда убрать.
Но лишь чуть со стороны
Ожидать тебе войны,
Иль набега силы сраной,
Иль другой беды незваной,
Вмиг тогда мой петушок
Приподымет гребешок,
Кончит, заорет и встрепенется
И в то место жопой обернется».
Йошики Гишо страстно благодарит,
Толпы молодых любовников сулит.
«За такое одолженье, —
Говорит он в восхищенье, —
Волю первую твою
Я исполню, как мою».
Поиграл Йошдон на Кавае с любовью,
А Гишо домой поперся спокойно.
Петушок с высокой спицы
Стал стеречь его границы.
Чуть опасность где видна,
Верный сторож как со сна
Шевельнется, встрепенется,
К той сторонке попой повернется
И кричит: «Кончаю, ку-ку-ку,
Царствуй, лежа на боку!»
И соседи присмирели,
Воевать уже не смели:
Таковой им царь Дадон
Дал яой со всех сторон!
Год, другой проходит мирно;
Хакуэй сидит всё смирно.
Задолбало восседать,
И задумал он беду позвать.
Вот однажды царь Дадон
Страшным шумом пробужден:
«Царь ты наш! отец народа! —
Возглашает Пата-воевода, —
Государь! проснись! беда!»
— Что такое, господа? —
Говорит Дадон, зевая: —
А?.. Кто там?.. беда какая?
Или водка вся пропита,
По зубам бы всем вам битой!
Воевода восклицает:
«Петушок опять кончает;
Водка-то пока цела,
Но коль грянет тут война…
Страх и шум во всей столице».
Царь к окошку, — ан на спице,
Видит, бьется в экстазе петушок,
Обратившись попой на восток.
Медлить нечего: «Скорее!
Рокеры, на гитары! Эй, живее!»
Царь к востоку войско шлет,
Старший сын Хиде его ведет.
Петушок угомонился,
Шум утих, и царь забылся.
На Кавае всё играл,
Да по Хиде тосковал.
Вот проходит восемь дней,
А от войска нет вестей;
Было ль, не было ль сраженья, —
Нет Йошдону донесенья.
Петушок кричит опять.
Кличет царь другую рать;
Сына он теперь меньшого
Шлет на выручку большого;
Петушок опять утих.
Снова вести нет от них!
Йошики сидит в раздраженье,
Царство без яоя впало в смятенье.
Снова восемь дней проходят;
Люди в страхе дни проводят;
Петушок кричит опять,
Царь скликает третью рать
Всех велел натренировать,
Чтоб перед любым яоем устоять.
И ведет ее к востоку, —
Сам не зная, быть ли проку.
Войска идут день и ночь;
Им становится невмочь.
«Где яой, ну хоть немного?»
«Все заткнулись» - царь строгий.
Ни побоища, ни стана,
Ни надгробного кургана
Не встречает царь Дадон.
«Что за чудо? — мыслит он.
Где ж мой Хиде…и, ну тот, второй?
Даж имя позабыл, не виделись давно»
Вот восьмой уж день проходит,
Войско в горы царь приводит
И промеж высоких гор
Видит шелковый готичненький шатёр.
Всё в безмолвии чудесном
Вкруг шатра; в ущелье тесном
Рать смертельно отъяоенная лежит.
Царь Йошдон к шатру спешит...
Что за страшная картина!
Перед ним его два сына
Без шеломов и без лат
Оба уставшие лежат,
Меч(?;)) вонзивши друг во друга.
Бродят кони их средь луга,
По притоптанной траве,
По кровавой мураве...
Царь завыл: «Ох дети, дети!
Горе мне! попались в сети
Оба наши сокола!
Горе! смерть моя пришла».
Все завыли за Дадоном,
Застонала тяжким стоном
Глубь долин, и сердце гор
Потряслося. Вдруг шатёр
Распахнулся... и девица,
Мана, Ханская царица,
Вся сияя как заря,
Тихо встретила царя.
Как пред солнцем птица ночи,
Царь умолк, ей глядя в очи,
И забыл он перед ней
Яой обоих сыновей.
И она перед Дадоном
Улыбнулась — и с поклоном
Его за руку взяла
И в шатер свой увела.
Там за стол его сажала,
Всяким яством угощала;
Уложила отдыхать
На парчовую кровать.
И потом, неделю ровно,
Покоряясь ей безусловно,
Околдован, восхищён,
Развращался у ней Дадон
Наконец и в путь обратный
Со своею j-силою развратной
И с девицей молодой
Царь отправился домой.
Что девица только с виду,
Царь не подал даже вида…
Мыслил: «Зато красива и невинна.
И плевал я, что она мужчина!»
Перед ним молва бежала,
Быль и небыль разглашала.
«Говорят она царя околдовала,
Стерва-стервой, эта ваша Мана!»
Но чуть реплика о ней мелькнет –
Злобно зыркнет и людей заткнет.
Под столицей, близ ворот,
С шумом встретил их народ, —
Все бегут за колесницей,
За Йошики и его царицей;
Всех приветствует Йошдон...
Вдруг в толпе увидел он,
В шапке-ушанке белой,
Весь как лебедь поседелый,
Ибо не щапка это оказалась,
А шевелюра так преобразовалась,
Старый друг его, Гишо-скопец.
«Охайо, мой любовник-отец, —
Молвил царь ему, — что скажешь?
Подь поближе! Что прикажешь?
Че-то ты иссох совсем,
Без яоя вредно всем!»
«Царь! — ответствует мудрец, —
Разочтемся наконец.
Помнишь? за мою услугу
Обещался мне, как другу,
Волю первую мою
Ты исполнить, как свою.
Подари ж ты мне девицу,
Ману, Ханскую царицу».
Петушка перекосило,
Но он знал, что Мана – сила.
Крайне царь был изумлён.
«Что ты? — старцу молвил он, —
Или бес в тебя ввернулся,
Или ты совсем рехнулся?
Что ты в голову забрал?
Я, конечно, обещал,
Но всему же есть граница.
И зачем тебе девица?
Она ж мужик!» - захлопнул рот,
Но Гишо был всё равно упёрт.
«Полно, знаешь ли кто я?
Попроси ты от меня
Хоть казну, хоть чин боярской,
Хоть коня с конюшни царской,
Хоть пол-царства моего».
— Не хочу я ничего!
Подари ты мне девицу,
Ману, Ханскую царицу, —
Говорит Гишо в ответ.
«А я говорю, неееееееет!»
Плюнул царь, попал в лицо Гишо,
Тот не реагировал. Царь: «Хорошо,
Ничего ты не получишь.
Сам себя ты, грешник, мучишь;
Убирайся, цел пока;
Оттащите порно-старика!»
Старичок хотел заспорить,
Но с садизмом накладно вздорить;
Царь-истеричка хватил его жезлОм
По лбу; тот упал ничком - заснул он. —
Вся столица содрогнулась,
А Мана от ржача пополам согнулась —
Хи-хи-хи! да ха-ха-ха!
Обкурилась втихаря…
Царь, хоть был встревожен сильно,
Усмехнулся ей умильно.
Но по мыслям: «Палево, однако,
Не бывать тут законному браку!»
Вот — въезжает в город он...
Вдруг раздался легкой звон,
И в глазах у всей столицы
Хакуэй спорхнул со спицы,
К колеснице полетел
И царю на темя сел,
«Оглушил моего Гишо?!
Вот тебе, чтоб было хорошо!» -
Встрепенулся, клюнул в темя
И в небо взвился... в то же время
С колесницы пал Дадон —
Провалился в дивный сон.
А царица вдруг пропала,
Будто вовсе не бывало.
Фанфик бред, да в нем намек!
Всем джей-рокерам урок.

back