- Убирайся к чёрту!
- Мачи!
- Что? Разве я тебе чем-то обязан, а?
- Не уходи… Не надо, слышишь? Я исправлюсь, я сделаю всё так… как ты… хочешь…
Камиджо сидит на полу, на коленях. На грани истерии. Слова даются с трудом, но сейчас, ради Мачи, ради самого любимого человека, он готов переступить свою гордость, он готов на всё вообще. Но человек, что сидит перед ним в кресле, кажется непробиваемой стеной.
- Да мне это не нужно, как ты не поймёшь, - спокойно отвечает ударник, легко барабаня пальцами по подлокотнику.
- Но я люблю тебя!
Совершенно обнажённая душа порой выглядит куда развратнее обнажённого тела. Но вывернутая наизнанку – просто отвратительна, и именно потому сейчас, не слыша никакого ответа, Камиджо противен сам себе. Ему хочется выть в голос от боли, от желания вернуть назад, чтобы всё было как прежде. От непреодолимого желания просто прикоснуться к тому, кто сейчас, кажется, невероятно далёк от него. Мачи отстранённо смотрит куда-то за плечо вокалиста, и думает не о том, что происходит здесь и сейчас, а строит планы на завтрашний вечер.
- Отлично. Скольким людям ещё ты можешь сказать то же?
Вокалист кусает губы, проклиная себя за утраченное доверие. Но слова сами рвутся с языка:
- Я люблю тебя…
- Ну, довольно. Я уже слышал это, - Мачи снисходит до тона, каким маленькому ребёнку объясняют в очередной раз, что хорошо, а что плохо. Камиджо поднимается с места и проходит по комнате из угла в угол, запуская руки в волосы и до боли сжимая прядки.
- Не уходи.
- За последние полчаса я слышу эту фразу в –дцатый раз, у тебя что, мания? Или словарный запас иссяк?
- Что я должен сделать?!
- Ничего не надо делать, правда.
Обойдя кресло кругом, вокалист подходит к Мачи со спины и склоняется над ним, взяв за плечи.
- Я не смогу без тебя, слышишь? Я без тебя задыхаюсь, да я и забыть тебя не смогу – при всём своём желании, – горячо шепчет, из последних сил цепляясь за любовь, за то, что ещё не догорело и имеет право на существование.
- Всё ты без меня сможешь. И дышать научишься, если разучился, - губы растягиваются в улыбке, ударник откидывает голову, впервые глядя в глаза Камиджо.
- Скажи, за что ты меня так любишь? Почему?
- Потому что ты мне нужен.
- А зачем я тебе нужен? – вкрадчивый шёпот как попытка убедить в тщетности глупой идеи.
- Я не представляю себе жизнь без тебя.
Мачи резко встаёт с кресла, хлопнув в ладоши и тихо коротко рассмеявшись.
- Так в чём проблема, Юджи? Подключи своё богатое воображение и представь! Представь себе – жизнь без меня возможна, я не воздух и не вода, мною не надо дышать. Ведь ты жил как-то до того, как узнал меня, и ты не знал, как…
- Это была не жизнь, это было существование, - Камиджо закрывает лицо руками, отрицательно покачав головой.
- Ну, это ты сейчас так говоришь.
- Какой же ты дурак, - тихий хриплый голос, он уже понял, что проиграл.
- Заметь: с оскорблений не я первый начал.
- Да при чём тут это…
- Как это «при чём»? Очень даже…
- Не уходи. Не оставляй меня.
- Я не ухожу, видишь – я вообще на месте стою. Это ты должен уйти, потому что ты – у меня дома, и что ты тут делаешь, мне до сих пор не ясно.
- Мачи, прошу…
- Пошёл вон.
Тихий смех сменяется истерикой.
- Какая же ты сволочь.
- Вполне возможно.
- А ты знаешь, что если я уйду – я больше не вернусь? Даже если подыхать буду без тебя – не вернусь из принципа?
Камиджо улыбается дико, безумно, в голосе сквозит отчаяние. Боль не приносит никакого удовольствия. За довольно короткое время всё, чем он жил, чем дышал – разрушилось, его почти идеальный мир полетел к чертям, рассыпавшись миллионом багрово-алых, кровавых осколков. Осознание того, что надо жить дальше, душит, перекрывает кислород, и о том, что будет потом, Камиджо думает в последнюю очередь.
- Меня это не пугает, это твоя жизнь, делай с ней что хочешь. А вообще, знаешь, ты слишком слабый. Ты не выдержишь, я более чем уверен – ты вернёшься.
Слова ядом въедаются в кожу, а по венам преступной волной – ненависть. Жгучая, испепеляющая, неизбежная, но и невозможная.
Мачи удаляется в соседнюю комнату, через несколько минут вернувшись с чашкой чая. Он не чувствует ничего, кроме неприязни к Камиджо, он уже давно забыл всё то, что было между ними, назвав это одним словом – каприз. Неважно, чей это был каприз – его, Юджи, или судьбы, что на какое-то время стала для них общей. Он решил, что разбираться во всём этом – пустая трата времени.
- Можешь чаю выпить, успокаивает. Я не хочу предпринимать какие-либо меры для того, чтобы заставить уйти тебя отсюда, потому в течение следующего часа ты можешь уйти сам.
- За что же я так тебя люблю…
- Ты сумасшедший, и это ответ на все вопросы.
***
Прошлое до сих пор не отпускает Камиджо – да и он сам едва ли не клялся в том, что не забудет. Только чувства немного притупились, он уже не любит, как тогда, не ненавидит и не надеется на что-либо. Он просто ждёт, что, возможно, когда-нибудь они с Мачи всё же встретятся. Возможно, всё вернётся, и тут даже не может быть сомнений. Ноне в этой жизни, не под этим солнцем.
Именно потому Камиджо больше не думает о том самом прошлом, вспоминая его лишь моментами, отрывочно, изредка. Он пытается лечиться и лечится любовью.

- Прости меня. Прости, ладно? Я больше не буду говорить об этом, – он прижимает к себе Хизаки, словно если отпустит его – гитарист исчезнет.
- Не извиняйся, ты всё равно не сможешь в себе это убить.
Когда-то Юджи дал себе обещания – запреты. Например, не повторять своих ошибок снова. Ни к кому больше так не привязываться, отдавая всего себя и не получая ничего взамен, и никогда больше никому всерьёз не говорить «люблю».
- Я смогу. Я уже… Но я не могу избавиться от воспоминаний.
- Ну вот.
- Хизаки, помоги мне забыть.
- Я не всесилен.
- Нет, пойми, - вокалист чуть отстраняется, взяв Хизаки за плечи и заставляя посмотреть в глаза, поднять голову наконец. От безысходности во взгляде гитариста у него болезненно сжимается сердце, и он думает, что может видеть что угодно – но только не это. – Я не хочу терять тебя. Особенно из-за такой глупости. Это было давно.
- Суть не меняется.
- Не надо. Ты слишком…. Дорог мне.
Хизаки тихо вздыхает, встаёт и отходит к противоположной стене. Когда он попался в ловушку – он точно не мог бы ответить даже сам себе. Но попав в эти силки, он теперь не скоро сможет освободиться, а когда появится такая возможность – он сознательно оставит всё так, как есть. Юджи называет всё глупостью, а гитарист не может понять, как любовь можно отнести к этому же определению. Это не правильно.
Затушив в пепельнице не выкуренную даже наполовину сигарету, Хизаки возвращается к вокалисту. Встав перед ним на колени, берёт руку Юджи в свою, сплетая свои пальцы с его, словно не решаясь что-то сказать.
- Ты можешь ни о чём не беспокоиться. Никуда я от тебя не денусь. Потому что ты… Я, наверное, дурак, но не могу без тебя. Совсем.
Сердце Камиджо выбивается из ритма, пропустив удар. Он не может понять, как это может быть, и почему сейчас его с головой накрывает дежа вю – спустя несколько лет его слова повторяются, но уже по обращению к нему.
Хизаки не нравится молчание вокалиста, которое может говорить о чём угодно, но не об ответных чувствах. Гитарист никогда не сомневался в том, насколько бесполезно пытаться вытащить Юджи из его «прошлого», но надежда всегда оставалась – и остаётся сейчас.
- Я люблю тебя.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
В очередной раз, но уже без намёка на ложь/правду, шутку, и на ситуацию тоже списать нельзя. Сколько раз он, Камиджо, слышал эти слова, произнесённые этими губами, давно уже знакомым чуть хриплым голосом. Он знает, что тянуть дальше – нельзя, он знает, насколько ужасна в ответ тишина, он слишком хорошо знает, как в ожидании сердце готово разорваться от предчувствия чего-то пугающего. Всё это уже было с ним, история повторяется снова, только в этот раз она изменила направление.
Это стрелки часов, что идут в обратном направлении.
Хизаки медленно разжимает пальцы, выпуская ладонь вокалиста, и просит прощения, чувствуя, как всё внутри коротко обжигает огнём. Но не успевает ничего сделать, ахнув от неожиданности, когда Юджи, опустившись рядом, притягивает его к себе, жадно целует в губы. Запуская пальцы в светлые волосы, Камиджо понимает, что в очередной раз сходит с ума. Слова не имеют значения, чувства берут верх над эмоциями, разум сдаётся, отказываясь принимать реальность.
- Я тоже… Я тоже люблю тебя.
Юджи замирает, лицом зарывшись в волосы Хизаки, его бьёт мелкая дрожь – потому что назад дороги нет. Да и не нужна она.
- Очень хочу в это верить, - сухо произносит гитарист. Он действительно хочет так думать, и знать, что нужен Камиджо, что вокалист не исчезнет при первой появившейся возможности. Но ему сложно поверить в то, что за краткий миг мир мог перевернуться.
Вокалист сильно сжимает плечи Хизаки, закусив губу, сдавленно простонав, как от боли.
- Я люблю, Хизаки, люблю. Слышишь? Только тебя… Люблю… - шепчет, как заведённый, покрывая лёгкими поцелуями лицо и шею Хизаки.
- Ками…
- Я уже давно принадлежу только тебе, Хи. Просто поверь мне, я весь… твой. Люблю тебя, - Юджи перестаёт контролировать себя вовсе, срывая все обещания, запреты, напрочь забывая о них, понимая, что полетел в пропасть. Но это уже не важно и даже не страшно, не так страшно, как потерянная любовь.
А Хизаки не удаётся унять бешеное биение сердца, он не знает, как реагировать на это, он впервые видит вокалиста в таком состоянии. Любить? Его? Полное подчинение? По телу разливается приятное тепло, становится даже жарко, от переизбытка эмоций, нахлынувших одновременно, сложно дышать – Хизаки делает глубокий вдох, пытаясь восстановить дыхание. Он чувствует, как у него горят щёки, а близость Камиджо пьянит и кружит голову. Но это совсем не та близость, при которой чувства когда-то были не важны совершенно.
И снова поцелуй в губы, который не оставляет шансов ревности, боязни, неверию. Всё это тает и испаряется дымкой в осторожных нежных объятиях. Хизаки судорожно выдыхает, путаясь в своих чувствах и желаниях.

- Только если вдруг захочешь уйти от меня – лучше сразу пристрели, - глухо шепчет Камиджо, не даёт гитаристу отстраниться, ощущая биение его сердца.
- Что же ты со мной делаешь…
- Люблю тебя. Сумасшедше люблю.

back