… Он так и не понял, что ОН значит для меня… что не понимает, что мне без него не интересно жить, что я не могу писать музыку без него.. он так и не понял, что все песни я пишу для него…
Я боюсь снова упасть, потому что не смогу потом снова выйти на сцену, не смогу обнять его, хотя бы просто по-дружески, потому что он не понимает и не принимает моей любви…
И вот только сегодня он понял, ЧТО он значит для меня…
«Пожалуйста обними мое плачущее сердце в это изменяющее все время. Если бы у нас была наша неизменная любовь…»
Путь к нему так долог был… и вот… я делаю пять шагов…
«Удержишь ли ты мое сердце?»
Еще десять…
«Останови мои слезы, мое сердце готово разбиться…»
Еще двадцать…
«Вечная любовь, вечные мечты… Только мои переполненные воспоминания занимают все мое время, причиняя боль… Скажи мне, почему?..»
Тринадцать…
Он пел для меня… не для полного зала зрителей, нет. Он пел для меня. Он понял…
Еще пять шагов…
«Все, что я вижу – печаль в моем сердце…»
Пятьдесят три шага к тому, кого люблю. Так мало и так много… И вот снова объятья… я снова сдерживаюсь, чтобы не поцеловать его… и отвечаю ему на вопрос «почему»:
– Потому что я для тебя друг, Тоши, а ты для меня – любимый… прости… от понимания всегда больно… и мне больно всегда… группа распалась… наши пути расходятся… но я все равно буду тебя любить… прости, Тоши… любимый… не плачь… все будет хорошо…
Мне жарко рядом с ним, мне больно его обнимать… он для меня пламя, а я – мотылек, который все равно на него летит… объятия обжигают меня… у меня остаются ожоги… в душе…
Он продолжал петь… в его голосе звучали слезы…
«Вечная любовь, вечные мечты… Пожалуйста, останься со мной, на рассвете обними мое трепещущее сердце… Останься со мной…»
Останься со мной… теперь это не слова песни, а просьба, мольба… его мольба… но я не могу… я слишком привык, что я для него только друг… Теперь я могу писать только в одиночестве… мне никто не нужен… только он… но слишком поздно… мне не надо видеть его рядом с собой, что писать для НЕГО песни… он всегда у меня перед глазами… это наверное сумасшествие…
И я играю для него, сейчас, здесь, в первый раз для него. В первый потому, что он только сейчас все понял…
По лицу Хиде текут слезы… он меня понимал… он знал все. Поэтому группа распадалась. Тоши слишком поздно понял, что я люблю его… Уже после объявления о роспуске… если бы чуть раньше… чуть-чуть… мы бы остались группой… и Тоши был бы рядом…
«Все, похоже, заканчивается этой бесконечной ночью… Что еще я могу потерять? Если я потерял тебя, то уже ничего не имеет значения…»
Да, ты потерял меня… и себя тоже… с одной стороны я рад, что ты понял и принял наконец меня… а с другой – лучше было бы для тебя не знать этого… тебе не было бы больно… так, как сейчас…
«Останешься ли ты со мной? Пока ветры не пройдут мимо… Сейчас больше, чем кто-либо, мне нужен ты…»
Я не могу играть… мне больно… я плачу… так хочется встать и просто подойти к нему, обнять, поцеловать… и плевать на всех… НО Я НЕ МОГУ!!!
«Вечная любовь, вечные мечты… Я не могу идти дальше… Скажи мне почему, скажи мне правду, объясни мне смысл жизни… Вечная любовь, вечные мечты… Сквозь льющиеся слезы, пока то счастливое время не покажется вечностью… Вечная любовь…»
Мне так больно…

***
Гримерка… как я тут оказался, я не помню уже.
Слезы закончились, больше мне плакать нечем. Я стираю макияж, уныло глядя на себя… после душа стало лучше. Вот сейчас приведу себя в порядок и уеду… главное не встретиться при этом с Тоши…
Ну вот и все. Заплаканные глаза стали такими, как и всегда. Осталось только губы накрасить…
Шорох? Разве кто-то зашел сюда, пока я был в душе? Но я никого не видел… я не оборачиваюсь, а всматриваюсь в зеркало… никого не видно, и я возвращаюсь к своему отражению и помаде.
– Ты меня действительно любишь?.. – вопрос из темноты.
У меня вздрагивает рука. Верхняя губа порочно блестит помадой. Она падает на столик. Медленно поворачиваю голову в сторону до боли любимого голоса.
– Да, – шепчу я в ответ.
Он выскальзывает из тени, медленно, будто его движения я вижу в замедленной съемке… Он так близко… наклонившись касается моих губ… Снова, как тогда, в детстве, когда родители нас фотографировали… те же губы, слаще любого меда… такие же мягкие…
У меня кружится голова от этого легкого поцелуя. Мне кажется, что еще немного, и я потеряю сознание… Его рука ложится мне на затылок, зарывается во влажные волосы, не давая мне потерять себя в этот момент…
Проходит целая вечность перед тем, как поцелуй заканчивается. Мне так хорошо. Тоши выпрямляется, и я прижимаюсь к его груди. Он нежно теребит мои короткие волосы. Момент единения. Прощальный момент перед тем, как мы похороним эти чувства глубоко в себе. Мои, столь давние, и его, только выплеснувшиеся сквозь толстую пленку рационального разума.
– Прости, Тоши… – шепчу я.
– Все хорошо… теперь все стало на свои места… я запомню это на всю жизнь… Йошики… я буду помнить… всегда…
Он отстраняет меня, проводит кончиками пальцев по моим губам, стирая блестящий след помады… Я поднимаю взгляд на него. Его губы в моей помаде. Момент впечатывается в память.
Я, как бы мне не хотелось этого делать, все равно поднимаю руку, чтобы стереть этот порочный след моей помады на его губах, но он меня останавливает. Берет помаду со столика, аккуратно красит мои безмолвные губы, а потом сам наклоняется к зеркалу и красит свои. Я как зачарованный смотрю на него. И пропускаю момент, когда он снова целует меня. Мягко, нежно, а потом жадно, словно голодный зверь набрасывается на свою добычу. Я ничего не чувствую, кроме его прикосновений, его губ.
Проходит вечность… сладкая и томящая…
Я смотрю на него. Теперь у нас обоих губы порочно и бесстыдно блестят моей помадой. Я не скрываю усмешки. Он понимает меня. Я достаю телефон, включаю камеру и делаю снимок. Он делает тоже самое.

***
Я снова и снова смотрю на этот снимок. Его губы кривит усмешка. На них бледная помада ярко блестит от вспышки. Таким я буду помнить тебя всегда, Тоши. Настоящим… любимым… и любящим…