Я тогда потерял флешку с фотками со дня рождения, и он расстроился. Его же там не было, заинтересовался. Конечно, фотки потом появятся в Интернете, но многое из отснятого было полностью приватным, так что даже Таканори разрешил мне забрать эти фотки только после долгих уговоров. Ну и конечно, наслушавшись моих разглагольствований о том, насколько фривольно мы себя там вели, Хайд загорелся желанием срочно просмотреть весь компромат. Хотя "фривольно" - это не совсем то слово, просто мы выпили и расслабились, ну а поцелуй Сакурая с Хисой не считается - он был на спор, да и не по-настоящему.
Однако в итоге флешка потерялась. Хидето поворчал на меня и ушёл курить, хлопнув дверью. Я решил позвонить Таканори, вдруг флешка оказалась бы у него.
- Moshi-moshi?
- Така, привет, Тетсуя беспокоит.
- Ааааа, Тет-чан, konnichiwa! Как дела?
- Всё отлично, как твои?
- Да у меня тоже неплохо... Неплохо, да. По какому поводу звонишь?
- Неужели мне нужна особая причина позвонить другу?
- Ой да брось, как будто раньше у тебя входило в привычку названить мне с утра до ночи? Колись, приятель.
- Ну ладно, раскусил. Я флешку потерял, то есть пока просто найти не могу, думал, может у тебя.
- Это та, с палевными фотками?
- Ну да.
- Тет-чааан! - Таканори завопил в трубку. - Ты с ума сошёл?! Что значит потерял?! А если её кто-нибудь нашёл? И это выставят в Интернет? Ты хоть представляешь, что будет?!
- Да ладно, твоих фотографий там почти не было, ну Бак-Тиковцы попалятся маленько, да им не привыкать.
- Ага, но будут говорить, что джей-рокеры устроили на моём дне рождения дебош. Или ещё хуже - оргию. Тетсуя-сан! Ищи флешку, ты понял?!
- Я понял, понял, ты у себя посмотри, вдруг завалялась где.
- Две недели прошло, ты только решил про эту флешку вспомнить.
- Да дел было по горло, как-то не до палевных фоток.
- Ладно, я посмотрю у себя... Но ты тоже ищи! Если найдёшь - звони мне, а я тоже позвоню, если найду у себя.
Вот так и поговорили. Только я отключил телефон, дверь в комнату открылась, зашёл Хайд. Мрачный.
- С кем говорил? - он подошёл и присел на ручку кресла напротив.
- С Таканори. Спрашивал, может, флешка у него.
- Ммм... - Хидето помолчал, разглядывая ботинки, потом убрал прядь волос за ухо, сразу напомнив мне себя году этак в девяносто шестом. - А откуда она у него?
- Ну мало ли, может, я выронил, когда домой собирался, - объяснил я.
- А разве ты мне саму флешку не показывал, ну, тогда, как вернулся?
Я задумался.
- Нет, кажется, только сказал, что принёс, но не показывал.
- А, ну ладно, - Хидето замолчал и снова уставился в пол. Мне стало неловко.
- Хайдо-сан, ты злишься? - я осторожно заглянул ему в глаза, видок у нашего солиста был на редкость угрюмый. Он встрепенулся и поднял голову.
- Злюсь? Нет, почему, с чего... с чего это ты взял, что я злюсь?
- Не знаю, ты мрачный какой-то.
- Так это... Просто настроение плохое, устал я, а ты сразу решил, что я злюсь из-за флешки?
Я кивнул. Хайд рассмеялся, на душе сразу стало легче, встал, подошёл и обнял меня за голову, прижав ухом к груди.
- Тет-чан, ну ты даёшь, да плевал я на эту флешку и эти фотки, в жизни не думал на тебя злиться из-за такой ерунды. Признавайся, сам выдумал? - он взял меня за подбородок и поднял голову вверх.
- Ну типа того, - я улыбнулся краешком губ. Он снова рассмеялся, взъерошил мне волосы, чмокнул в макушку и пошёл к двери. Там он остановился и обернулся.
- Бака ты, лидер-сан, как будто за столько лет ты меня узнать не успел, а я вот смотрю на тебя и постоянно удивляюсь.
Он вышел, прикрыв дверь, а я позволил себе мысленно с ним не согласиться. Сколько я его знаю, я так и не понял, какой он на самом деле, и мне, наверное, никогда этого не понять.
Ему нельзя было холодную колу из-за сорванных связок, сигареты после перенесённой пневмонии, а мне нельзя было кофе из-за высокого давления и мандарины, от которых у меня появлялась сыпь. Однако именно это и было на столе, а за столом нас было трое: Хайд, я и Кен, который сосредоточенно читал газету. Хайд курил, лениво поигрывая трубочкой в стакане с остатками колы и полурастаявшей ледяной кашицей. Я чистил мандарин, складывая кожурки одну на другую аккуратной горкой. Передо мной стояла полупустая чашка остывшей арабики.
- Тет-чан, тебе же нельзя кофе, - протянул Хидето.
- А тебе бы не помешал, ты второй день сонный ходишь, - заметил я и отправил дольку мандарина в рот. - Тем более тебе тоже много чего нельзя, но я сижу и молчу.
- А ты контролировать меня вздумал? - неожиданно зло отреагировал он. - Ты мне что, мамочка, лидер-сан?
Эти перемены в его настроении за последнюю неделю меня просто достали. Я так ему и сказал. Хайд же поднялся и без слов вышел с кухни. Я видел через окно, как он спустился по веранде и отправился в сторону пристани.
- Что это с ним, а? - Кен отложил газету и взял зажигалку со стола.
- Да чёрт его знает.
Я расстроился. Последнее время у нас постоянно что-то не клеилось. С того разговора с Таканори прошёл уже почти месяц, флешку Така нашёл, позвонил мне и с бравадой заявил, что такому растяпе, как я, он её возвращать не собирается. Впрочем, через пару дней мы должны были встретиться на Jack In The Box, и я надеялся его уговорить. Может, фотки развеселили бы Хайда, а то с ним в последнее время невозможно было общаться.
- Ты бы хоть поговорил с ним, Тет-чан, - Кен выпустил дым колечками. - А то ведь действительно - или он нас прибьёт, или мы его. Помнишь позавчерашнюю репетицию, как он психовал? Это же невозможно! Он то сидит в одиночестве и грустит, то на всех кидается, и постоянно всем недоволен. Может, у него на личном фронте проблемы? Ты с ним ближе всех общаешься, так может, устроишь разговор по душам?
- Да я к нему теперь подходить ближе, чем на два метра боюсь, - я перегнулся через стол и взял мандаринку.
На кухню зашёл сонный Юкихиро - голый по пояс, босиком, с растрёпанными волосами и отпечатком подушки на щеке.
- Привет, Юки, - я поднял вверх ладонь, он в ответ широко зевнул, а потом прошёл на кухню и сел на стул с весьма жалким видом. - Как спалось?
- Плохо. Жарко. Где Хайдо-кун?
- На улице гуляет, дурь из головы выветривает, - буркнул Кен и снова скрылся за газетой.
- Ты не знаешь, что с ним? - я допил оставшийся холодный кофе.
- Ты имеешь в виду это? - Юки сделал страшное лицо, нахмурил брови, оскалился и выставил руки вперёд, как когтистые лапы. Я засмеялся.
- Ну да, вроде того...
- Ты ещё забыл рычание, - послышался голос Кена из-за газеты.
- А вы не в курсе, что с ним? - Юкихиро выглядел озадаченным. – Правда, не знаете?
Я протянул ему мандарин:
- Ты знаешь, так рассказывай.
Юки сосредоточенно чистил мандаринку, собираясь с мыслями.
- В общем... Я это нечаянно услышал, вы тогда на интервью были - тогда, две недели назад, а мы с ним в отеле остались. Я в номере сидел, телевизор смотрел, так, носом клевал, он ко мне заходит, говорит, мол, могу тебе компанию составить, а то мне в номере одному скучно. И я смотрю - пьяный, еле на ногах держится, языком едва ворочает. Ну в общем, зашёл ко мне, сел в кресло, весь как-то в комок сжался, наклонился и молчит. А я к нему и не лезу, ну, знаете, я его таким пьяным до того только один раз видел - когда он о Мегуми всё узнал. Думаю, плохо человеку, не буду приставать с расспросами. А он молчал, молчал, и вдруг как спросит... - Юки замялся и замолчал.
- Ну? - спросили мы с Кеном в голос. Он уже не читал газету, а наклонился вперёд и слушал с интересом.
- Я дословно не помню, но, в общем, спросил, что я думаю о смерти. Я тогда подумал - ну вот, снoва здорoво, опять эта тема началась. Ну и говорю - ничего о ней не думаю, рано мне ещё умирать. А он на спинку откинулся и говорит: "Умирать никогда не рано". Причём сказал так - мне даже страшно стало. Как-то... просто, и как будто, знаете, точно он узнал, что ему скоро помирать, и свыкся уже с этой мыслью. Ну, сказал он это и снова молчит сидит, а я не знаю, что ему ответить, тоже молчу. Мы так минут пять молчали, он с закрытыми глазами сидел, я думал - уснул, а он вдруг говорит: "Наверное, важно, что после тебя людям останется". Я ему говорю: "Хидето-сан, после тебя много чего останется, ты великий человек, ты уйму всего сделал". А он говорит, как будто не слышит меня: "Но важнее ведь, кто после тебя останется, я вот не хочу раньше всех умирать, чтобы друзья мои и близкие не жили без меня, на похоронах моих не плакали, и я бы хотел всегда знать, что с ними, до их последних минут". Как-то так сказал, ну или не до последних минут, а до последнего вздоха. Я ему говорю - это же всё равно невозможно, в мире очень много его поклонников, которые будут плакать, поминая его. И к тому же, говорю, если все близкие умрут, он один на свете останется. А он помолчал, на меня так странно смотрит, точно я глупость сморозил, и говорит: "Я и так один, один на всей Земле, никого у меня нет, на самом деле, никто меня не понимает, живу неприкаянный такой, одинокий псих, никому не нужен, да и мне никто не нужен". Встал, спокойной ночи пожелал и ушёл. Я потом долго заснуть не мог, думал над его словами, так ничего и не понял, а потом он сказал, на следующий день, что в Италию едем записываться.
- Так значит, две недели назад это было? - я задумался и посмотрел на Кена. Тот рассеянно смотрел на меня.
- Тогда что-то было?
- Да нет вроде, - я потёр шею. – Ну, мы до этого последний раз наедине разговаривали, только когда я флешку с фотографиями - ну помните, со дня рождения Таканори - потерял. Так всё нормально было, ну разве что он был чуть мрачней, чем обычно, а в остальном такой же. Я ещё подумал, он на меня злится из-за флешки, а он сказал, что я дурак, он из-за такой глупости никогда не злится, и добавил, мол, столько времени общаемся, я его мог бы уже узнать как следует, а вот он мне не перестаёт удивляться.
- Ну да, а мы-то ему не удивляемся, пришёл, прочитал отповедь про смерть, пожалел себя бедного, на весь мир обиженного, а ты после этого соглашайся, что за эти годы ты его узнал хорошо, он вообще человек ординарный, без странностей и прочее, - резонно заметил Юкихиро.
- Ну, в принципе, у него на смерти всегда был пунктик, - парировал Кен. - Так что не сказать, что он особо удивил.
- Нет, это не то, - я задумчиво водил кружку кругами по столу. - Он всегда говорил о смерти. Но никогда не напивался до такого состояния, чтобы откровенничать, по крайней мере, с Юки. Так? Так, - ответил я сам себе и загнул один палец. - Он сначала говорит о друзьях, хочет, чтобы они умерли раньше, а потом говорит, нет у него никаких друзей. Тоже странно, - я загнул второй палец. - И что самое странное - по крайней мере, для меня - это его поведение сейчас. Знаете, если бы мы говорили о психически нездоровом человеке, я бы сказал, что у него обострение болезни. А так как мы говорим о Хидето - думаю, у него просто какие-то серьёзные проблемы, но он не хочет нам о них говорить.
- Ну знаешь, Хайдо-куна тоже до конца здоровым не назовёшь, - протянул Кен.
- Нравится меня обсуждать? - раздался голос у двери, и мы втроём подпрыгнули на местах от неожиданности. Хайд прошёл к холодильнику и достал бутылку колы.
- Поставь на место, у тебя же связки больные! - я рассердился.
- Ничего со мной не будет, а вы сидите, обсуждайте меня дальше, - он сел на свободный стул. - Я только тоже тут побуду, мне интересно просто.
- Хидето, мы все считаем, что тебе нужна помощь, - сказал Кен.
- А вы что, команда спасателей-супергероев, спешите на помощь по первому вызову?
Меня высадило равнодушие в его голосе, и я вспылил.
- Может, хватит вести себя как последняя свинья? Ты за последнюю неделю всех своим поведением достал, сейчас мы тебе хотим помочь, а ты опять хамишь и задираешься, Такараи, это за гранью всякого терпения!
- Я прошу прощения, что испытываю ваше терпение, Тетсуя-сама, больше не буду мешать своей компанией! - Хайд вскочил, окрысившись, и выбежал из кухни.
- Зачем ты с ним так? - укоризненно произнёс Кен.
- Да не знаю я, вырвалось вдруг, - сокрушённо ответил я, - сам теперь жалею...
- Ладно, давайте его до вечера в покое оставим, там поговоришь с ним, - Кен поднялся из-за стола. - Не знаю даже, может, Гакту позвонить? Он единственный может его успокоить.
Я нахмурился. Меня этот факт не радовал очень давно, в конце концов, мы с Хайдом долгое время друг друга знаем, мы с ним близкие друзья, я всё для него делаю, а этот Гакт скажет одно-два слова, и всё само собой налаживается. Обидно.
- Давай я сначала попробую сам с ним разобраться, а потом уже будем обращаться за советом великого Камуи, - ответил я, прямо-таки слыша в своём голосе ревнивые нотки. Кен цокнул.
- Как ребёнок ты, Тет-чан, ей богу. Ладно, разбирайся сам со своим вокалистом, я пойду пройдусь, у меня после этого разговора ощущение, точно мне в душу плюнули.
Он ушёл, а я поморщился. Ненавижу, когда он так говорит - как будто Хайд для меня всего лишь участник моей группы, и как будто я должен с ним возиться всё время. Юки потрогал меня за плечо.
- Да ладно, Тетсу, не переживай, будет всё нормально, он побесится и отойдёт.
- Ага, - кивнул я, но на самом деле я чувствовал, что это не правда. Не отойдёт. Я всегда боялся, что однажды он зайдёт слишком далеко, и вот он зашёл. Этот день настал, но, как оказалось, я был к нему абсолютно не готов.
Была уже половина первого, а мне всё не спалось. В восемь я зашёл к Хайду, но его не было в комнате. Ушёл куда-то, ничего не сказал, до сих пор не вернулся, телефон был отключен. Я уже перестал волноваться. Я волновался с девяти до одиннадцати, два часа безумной нервотрёпки, но последние полчаса я лежал и тупо пялился в потолок. Сам факт моего существования казался мне в этот момент таким бессмысленным, что я сам себе был противен. И это ощущение становилось всё сильнее и сильнее, и, наконец, я сел в кровати, сдавив пальцами виски - мне казалось, что если так будет продолжаться ещё хотя бы секунду, я сойду с ума. Я спустил ноги с кровати, влез в шлёпанцы и вышел из душной комнаты в коридор. Там было очень светло - из прорубленных в бревенчатой стене бунгало стене окон лился ослепительный лунный свет.
Я вышел на террасу - передо мной открывался вид на море. С пристани по мокрому тёмному песку шёл Хайд. Он увидел меня, остановился, а потом поднялся по ступеням на террасу и встал в сторонке, облокотившись об перила. Я молчал, глядя на море. Оно было спокойно, ничто не тревожило зеркальную гладь. Небо было густого фиолетового цвета, полная луна казалась огромной. Потрясающая картина. Я стоял, прикрыв глаза, вдыхал солёный морской воздух и молчал. Хайд тоже молчал. Минут через пять я решил заговорить и повернулся.
- Ну что, ты успокоился?
Он опустил голову.
- Да. Прости. За всё, что я наговорил тебе, и парням тоже, я потом перед ними извинюсь.
- Они не обижаются. Мы все просто хотим тебе помочь, мы же видим, тебе плохо, а ты... ведёшь себя вот так, - произнёс я с горечью. Он вздохнул и поднял голову, глядя высоко в небо. Подул холодный ветер, и я подумал, что ему, наверное, холодно в джинсах, обрезанных по колено, и в широкой белой футболке - у неё рукава были до локтя, но материал очень тонкий и продуваемый. Хайд и так в тот момент выглядел как ребёнок - с виновато-грустным выражением лица, плотно сжатыми губами и отражением луны в больших глазах. А этот наряд ещё сильнее дополнял картину. Я подошёл и обнял его, накрывая его руки своими по всей длине.
- Ты чего, Тет-чан? - удивлённо спросил он.
- Тебе же холодно.
- Не холодно мне, ну что ты, я же не маленький.
- Я же чувствую, почему ты врёшь, у тебя ладони ледяные.
Я взял его ладони в свои, согревая пальцы, а он вдруг вырвался и попятился назад.
- Эй, ты чего?
Он помотал головой, глядя на меня, хотел что-то сказать, но передумал. Помолчал и всё-таки заговорил:
- Мне просто стыдно стало, вот ты обо мне заботишься, а я веду себя как последняя сволочь. Ты, наверное, обижаешься, да?
- Нет, не обижаюсь, я же сказал. Пошли в дом, ты и так недавно болел, не хватало снова пневмонии или чего похуже. И о связках своих помни.
Мы зашли внутрь, я улыбался. Мне польстило то, что он всё-таки ценит мою заботу.
- Пошли на кухню, я сделаю чего-нибудь горячего выпить, - говорил он, идя на ощупь по коридору. Резко потемнело, наверное, ветер нагнал тучу, и она закрыла луну. На кухне Хайд не стал включать свет, только зажёг газ на плите.
- Сядь поближе, а то меня грел, а сам закоченел, наверное, весь, - сказал он, поворачиваясь ко мне спиной. Я поддался внезапному порыву и обнял его, прижав к себе, уткнулся носом в шею, а он тихо засмеялся.
- Да что с тобой сегодня такое?!
- Почему ты временами такая сволочь, а сейчас как ребёнок? - прошептал я. - И милый такой, милый...
- А я и есть ребёнок.
- Тогда ты мой ребёнок, - я положил подбородок ему на плечо.
- Не выйдет, я тебя старше, - он улыбнулся. Я разжал руки и опустился на стул. Пока Хайд возился у плиты, я сидел, задумавшись, разглядывал угол шкафа. Он поставил передо мной кружку и сел напротив. Я машинально отхлебнул и только секунд через десять понял, что пью - это было горячее молоко с мёдом. Я усмехнулся - я такое пил в детстве, когда горло болело.
- О чём думаешь? - шёпотом спросил он, помешал молоко ложкой и облизал её.
- Да так, - прошептал я в ответ. Это казалось так естественно - сидеть и шептаться в темноте, хотя сама по себе ситуация едва ли не выходила за рамки разумного.
- Рассказывай давай.
- Да просто подумал, сегодня, когда ты психанул - во второй раз... В общем, я и раньше терпел твои заскоки, но знал, что однажды ты перейдёшь черту, и снова самим собой не станешь. В этот раз я подумал, что, вот она, черта, и всё, ты окончательно сдвинулся со своими проблемами. А мы сейчас сидим - и ты опять нормальный.
- Ну знаешь, Тет-чан, ты тут ни разу не был прав. Во-первых, что значит - я сам собой не стану? Это же и есть я, это всё я, какой бы ни был.
- И это меня пугает, - пробормотал я.
- А во-вторых, опять же, сидим сейчас и я нормальный. А обычно я ненормальный? Ты снова забываешь, что это всё особенности моего характера, как ты сам говорил, разнообразного и разностороннего. Так что не впадай в шизофрению, для меня стабильность - это непостоянство.
- Некоторые стороны мне в тебе всё же очень не нравятся, - я покачал головой. - Что ты Юкихиро наговорил тогда, как напился?
- А он что-то рассказывал? И что же там было?
- Снова тонны шизофренического бреда про смерть, и как концовка - ария одинокого героя на скале, "никто меня не любит". Я думал, ты уже вырос из того возраста, когда во всех своих проблемах обвиняют окружающий мир - по крайней мере, всерьёз и с таким драматизмом.
- Ты прав, я в своих проблемах предпочитаю обвинять лидер-сана. - Насколько я мог видеть, он улыбался во весь рот.
- Ты нашему барабанщику испортил остаток жизни своими рассуждениями про смерть друзей.
- Какую смерть, каких друзей?
- Не помнишь? "Я хочу умереть позже всех своих друзей и близких, чтобы они не плакали на моих похоронах, и чтобы я знал всё об их жизни до их последнего вздоха". Впервые вижу в тебе такой минимум эгоизма. Что же это за шутки такие? Хочешь пережить всех друзей? Не проще было прямо сказать - сдохните поскорее?
- Брось, ты же понимаешь, что я не об этом.
- Я понимаю, Хидето, но такие твои мысли о смерти и меня в депрессию вгоняют. Вот ты постоянно твердишь - смерть, смерть, конец света, мы все умрём. Но ведь живём же нормально... Ты прекрасно знаешь, что такими речами пугаешь меня.
- Прости. Ну прости, я постараюсь больше так не говорить. Конечно, никто не умрёт, мы все будем жить долго и счастливо. По крайней мере, ты.
- И на том спасибо.
- И я буду нянчиться с кучей твоих детей, они облепят меня так, что меня самого видно не будет, одни дети. И я буду придушенно пищать - спаси меня, лидер-сан.
- Ну и дурак же ты, - я засмеялся.
- А улыбаешься чего?
- Ну дурак-то любимый, - я продолжал улыбаться. Он молчал и тоже улыбался. Прищурился, открыл было рот, чтобы что-то сказать, закрыл его, повозил кружкой по столу и произнёс:
- Как давно мы с тобой не сидели вот так просто, не как коллеги, а как друзья?
Я вздохнул.
- Ой, дай Бог памяти. Всё у нас с тобой работа, работа...
- И не говори.
- Может, пора уже перерыв сделать? И так без малого... сколько?
- Много.
- ...много уже лет работаем, всё время только группе посвящаем. Хочется чего-то нового.
- Устроиться в суши-бар. Шеф-поваром.
Я опять засмеялся.
- Вот она, ванильная мечта солиста L'Arc~en~Ciel!
- А ты чем будешь заниматься?
- А я пойду сабо мастерить из бамбука. И нянчить детишек. На тебе натренировался.
- Детишек своих?
- Моих ты будешь нянчить, а я намерен деньги на этом зарабатывать. Открою детский сад.
- И вместо весёлых детских песенок вы будете там разучивать "Be Destined" и "Niji".
- Будем водить хороводы вокруг фотки с дядей Хайдом.
- Да уж... - он улыбнулся. - С такими-то планами я готов хоть сейчас бросить группу.
Я помрачнел. Он заметил это.
- Эээй, Тет-чан, ты чего, я шучу! Куда я от вас денусь, вы же моё всё.
- Хотелось бы верить, - я допил молоко и зевнул. - Ну ладно, идём спать тогда?
- Идём. Оставь кружку, я вымою сейчас...
Я поднялся из-за стола, потянулся и поплёлся в свою комнату. Глаза слипались - после насыщенного дня и молока с мёдом. Я остановился у комнаты, прислонившись лбом к двери, повернул голову и посмотрел в сторону кухни. Хайд вышел оттуда, наткнулся в темноте на подставку под телефон, чертыхнулся. Я тихо засмеялся.
- Ты по дороге в комнату ещё успеешь себе все кости переломать, тебя, может, проводить?
- Да я как-нибудь сам справлюсь, - он посмеивался, на ощупь пробираясь по коридору, дошёл до двери и открыл её. – Ладно, oyasumi nasai, лидер-сан, до завтра.
- Oyasumi nasai.
Я зашёл в комнату и посмотрел на кровать. Первой мыслью было завалиться, не раздеваясь, но я подумал, что это было бы либо верхом безрассудства, либо полным отсутствием силы воли. Я кое-как стянул с себя футболку, вылез из штанов и без сил упал на кровать. Я уснул мгновенно.
Ночью мне приснился странный сон - я играл на похоронах у очень важного государственного служащего, причём играл незнакомую мне мелодию, с листа, на котором ноты были написаны вперемешку с необыкновенными символами. Я проснулся, и мелодия играла у меня в голове так навязчиво, что я встал, взял с кресла лежащую там гитару и попробовал наиграть её, параллельно вспоминая, на какие из новых текстов ещё не написана музыка. К одной из них мелодия подошла идеально, как будто специально была написана. Я так обрадовался, что тут же решил обсудить это с Хайдом в качестве аранжировки, тем более что на часах было уже девять. Я быстро надел джинсы, накинул цветастую рубаху и вышел из комнаты. Дверь в его комнату была закрыта, но я без всякой задней мысли распахнул её, и едва успел схватить за ручку, чтобы она не стукнулась об стену, когда увидел, что Хидето ещё спит. Я на цыпочках прокрался в комнату и замер на пороге. Он спал в одежде, на животе, правая рука на подушке под правой щекой, левая лежала на стёганом покрывале ладонью вверх. Я уже хотел уйти, но на пороге задержался. Спящий Хайд был до нереальности каваен. Я невольно улыбнулся, вернулся к кровати и сел на краешек. Он мирно спал, спина вздымалась от дыхания, ресницы слегка трепетали - видимо, что-то волнительное снилось. Я нерешительно протянул руку и провёл ему по волосам, едва касаясь. Я вспомнил наш давний разговор - как он сказал, что удивляется мне. Мне в голову пришла мысль, что я ему тоже постоянно удивляюсь - не потому что не знаю его до конца. Нет, знал я его как облупленного. А удивлялся - потому что не понимал. Однако этот Хайд - не вступающий в конфликты и противоречия с окружающим миром - был мне незнаком.
Не знаю, сколько времени я так просидел, просто глядя на него, но за окном значительно посветлело. Через открытую дверь я видел окно, пляж, море, летающих вдалеке птиц. Одна чайка пролетела прямо около окна, и, будто это был сигнал к пробуждению, Хидето медленно открыл глаза. Он поморгал, щурясь, неуклюже перевернулся на спину и потряс затёкшей рукой.
- Тееец, - протянул он.
- Доброе утро, мистер Странный, - я улыбнулся и посмотрел на часы на стене. - Десять утра. Подъём?
- Ещё пять минут, - он закрыл глаза.
- Ладно, но через пять минут я за ногу потащу тебя на кухню, - я накрыл его покрывалом с головой. Он засмеялся, выпутался и бросил в меня подушкой, но я был уже у двери и вне досягаемости.
На кухне оказался Кен. Он снова читал, на этот раз книгу, курил и пил зелёный чай.
- Доброе утро, лидер-сан, как спалось?
- Отлично, почему ты спрашиваешь? - я решил тоже налить себе чаю.
- Просто ночью я видел, как ты стоял на террасе, мне показалось, видок у тебя был потрёпанный.
- Ты видел меня ночью? Когда это?
- В первом часу, в туалет ходил.
- Да, заснуть не мог, вышел проветриться, а там с Хайдом встретился.
- Поговорили с ним? Он не сказал, где пропадал всё это время?
- Гулял где-нибудь, я не знаю, он ведь уже достаточно взрослый, чтобы отчитываться перед нами.
- Ну да. Завтракать будешь?
- Да, сейчас и Хидето подойдёт, а Юки где?
- А он с самого утра убежал на море, обещал к обеду вернуться.
- К обеду?! - я нахмурился. - Мы же договаривались порепетировать! И плюс у меня наработки для новой аранжировки.
- Я не знаю, ты у нас лидер-сан, сам разбирайся. Юкихиро, кажется, достаточно взрослый, чтобы я за ним следил, - Кен скрылся за книгой.
- Ну отлично, - я опустился на стул.
- К тому же Хидето всё равно ещё петь не может.
- Да могу я, уже всё в порядке, - Хайд зашёл на кухню и сразу пошёл налить себе чаю. - Доброе утро, Кен.
- Я даже не знаю, можно ли мне тебе отвечать, вдруг ты снова на меня набросишься.
- Очень смешно, - Хайд сел на стул рядом со мной. - Слушай, я хотел извиниться за вчерашнее...
- Забудь.
- Нет, правда, я вёл себя...
- Ты вёл себя как любой другой человек в такой ситуации. Оставим это, главное, ты всё понял, и исправишься, я надеюсь.
- Ну, я постараюсь, хотя я, кажется, каждый раз это говорю, - он улыбнулся. Я в который раз подивился, как легко ему удаётся просить прощения и, главное, быть прощённым. Когда я делал что-нибудь не так, мне с большим трудом удавалось заставить себя извиниться, и если Юки, немного поворчав, прощал меня, то Кен дулся как минимум с неделю. А Хайд - принцесса, его все сразу прощают и не думают обижаться. В расстройстве чувств я хлебнул чаю, подавился и закашлялся. Хайд начал стучать меня по спине. В общем, завтрак прошёл ничего себе.
Погода, тёплая и солнечная с утра, к обеду разительно изменилась. Подул холодный пронзительный ветер с северо-запада, с моря, зарядил дождь. Сперва моросящий, он становился всё сильнее и вскоре превратился в грозовой ливень, с громом, с молниями. Юки вернулся с пляжа, мокрый и замёрзший. Мы вручили ему чашку горячего чая и усадили в репетиционной. Я наиграл утреннюю мелодию, Кен сразу взялся за её обработку и "доведение до ума", как он выразился, Хайд попробовал мотив на свои ещё не восстановившиеся связки, поогрызался на мои попытки отстранить его от репетиции и, в конце концов, сам решил не петь, просто помогал нам придумывать качественную аранжировку.
- Хочу в песне красивый гитарный проигрыш, как в "Fate" или "Voice", а ещё в "Fate" бас хорошо раскрывается, мне нравится, можно попробовать так сделать, - давал он нам указания. Я удивлённо поднял брови.
- Тебе нравится в ней моя партия, да ты что? А я впервые об этом слышу.
- Да, очень нравится.
- А мне она сама по себе нравится, особенно первый припев.
Кен включил ноутбук, чтобы послушать выбранные Хайдом песни, а мы с ним обсуждали текст "Fate", его преимущества и недостатки. И только Юки сидел в уголке на кушетке и пил чай. По окнам барабанил дождь, в небе полыхали молнии. Я поразился какой-то пафосной нереальности момента, как будто то, что мы были известными музыкантами, моё сознание вдруг поставило под вопрос. Действительно, кем мы были в тот пасмурный дождливый день - не окружённые поклонниками и журналистами, без вспышек фотокамер и сующихся в лицо микрофонов? Не мы "настоящие", а мы "недостойные", вообразившие о себе чёрт знает что и гордящиеся этим. Я внезапно вспомнил фразу Хайда: "Наверное, важно, что после тебя людям останется". Я не совсем понимал, что это значит, что он имел в виду - нашу музыку или что-то иное. Но, кажется, начал смутно догадываться. Когда ты один, без той свиты, что создаёт тебе популярность - гримёров, осветителей, продюсеров, менеджеров, фанатов и папарацци - кто ты и что ты, кем ты являешься наедине с собой, и есть ли у тебя, чем похвастаться - не перед другими, а перед собой? От этой мысли мне стало страшно и стыдно, я сказал, что не хочу репетировать - голова разболелась, и ушёл в свою комнату, закрылся там и сидел в полутьме, глядя в окно и ни о чём особо не думая, точнее, стараясь не думать ни о чём.
Не знаю, как долго длилась моя меланхолия, я абсолютно потерял счёт времени и посмотрел на часы, только когда с опозданием понял, что дождь кончился. Было уже около шести, я решил пойти поискать Хидето - мне надо было разобраться в себе, настроение лучше не становилось. Я вышел в коридор, заглянул к нему в комнату - пусто, тогда я пошёл на кухню и увидел там Юкихиро и Кена, они что-то обсуждали, но, как только я зашёл, сразу замолчали. Сначала я спросил себя, не обо мне ли они говорили, потом - не стал ли я параноиком.
- Вы Хидето не видели? - спросил я, стараясь говорить непринуждённо.
- Он около часа назад ушёл на улицу, не сказал, куда, - ответил Юки, смущаясь. Кен как-то странно в меня вглядывался, прищурившись. Нет, это не паранойя.
- Он не сказал, куда пошёл? Ладно... Если он придёт, скажите, чтобы никуда не уходил, меня дожидался, - я развернулся и вышел из кухни. Я не знал, где его искать, но что-то смутно подсказывало, что стоит проверить пристань. На улице наверняка было прохладно, и я сменил футболку на толстовку с капюшоном, и на всякий случай прихватил твидовую шаль - если вдруг Хайд как обычно не догадался позаботиться о более-менее тёплой одежде. Сколько его знаю, он никогда над этим не задумывался, и у меня довольно быстро выработалась привычка следить за тем, во что он одевается.
Я вышел на улицу и поёжился - дул отвратительно-холодный ветер, он метнул волосы мне прямо в лицо, и мне потребовалась пара минут, чтобы пригладить их обратно. Я порадовался, что догадался переодеться - ветер пронизывал, пробирался даже под одежду. Я накинул капюшон.
Деревянные ступеньки до сих пор были скользкими после дождя, я аккуратно спустился и тут же заметил на мокром песке цепочку следов - от очень знакомых кроссовок с ребристой поверхностью и тремя кругами - из-за них Хайд называл кроссы "Микки-Маусами". Я пошёл по следам, они вели не к пристани, но за густой кустарник, за которым начинался обрыв с острыми камнями, торчащими, как пики. Я едва успел затормозить, схватившись за ветки, и увидел, что внизу, метрах в двухстах от меня, на большом камне сидит Хайд. Как я и предполагал, он был всё в тех же обрезанных джинсах и той белой футболке-балахоне. Я поискал глазами тропку или хотя бы какой-то лаз - должен же он был как-то спуститься! Взгляд выхватил дорожку из более-менее плоских и не таких острых камней, она была метрах в десяти. Я осторожно покрался по ней вниз, камни были мокрыми и скользкими, и мне, если честно, было до чёртиков страшно, что я поскользнусь, упаду на эти каменные пики и расшибусь в фарш. Непонятно как, но я всё-таки смог спуститься и, согнувшись и уткнувшись ладонями в колени, я облегчённо выдохнул и мысленно поблагодарил Бога. У самой кромки воды была безопасная полоска твёрдого илистого песка вперемешку с мелкой галькой, я направился к большому камню с сидящим на нем недоразумением по имени Хидето. Волны бились совсем у моих ног, иногда окатывая волной ледяных брызг. Непонятно было, отлив это был или прилив – море просто заходилось в «неконтролируемой внутренней истерике». Я подумал, если сейчас отлив, то во время прилива здесь наверняка всё покрывает водой. А если это прилив, то, в принципе, при отливе места здесь гораздо больше, быть может, это место тоже используется как пляж, хотя вряд ли.
Я подошёл почти вплотную к камню с Хайдом - нас разделяло метра два маленьких, но невероятно острых камней. Он сидел ко мне спиной и не видел меня, и, скорее всего, не слышал, как я приблизился.
- Хидето! Ты с ума сошёл, слезай оттуда! - прокричал я, перекрывая шум волн и их удары об камни.
- Зачем? - крикнул он, не оборачиваясь. - Мне и тут довольно комфортно.
- Там холодно, мокро, ты опять можешь простудиться, ты одет слишком легко! Тем более это опасно, тут волны высокие и острые камни!
- Ради Бога, Тет-чан, прекрати со мной нянчится!
- Такараи, не заставляй меня лезть туда! - я начинал злиться. Он не ответил, и я, ругаясь сквозь зубы, начал карабкаться на камень. Наконец я оказался наверху и плюхнулся рядом, благо камень был широкий и устойчивый. Я перевёл дух, раскрыл шаль и набросил её Хайду на плечи.
- Спасибо, - сказал он, - я, правда, не замёрз, но всё равно.
Я покачал головой. Он сидел всё так же неподвижно, одна нога лежит на камне по-турецки, другая стоит, согнутая в колене, он скрестил руки, сложил их на колено, обняв себя за предплечья, и положил на них подбородок, глядя вдаль тёмным нечитаемым взглядом. Мне захотелось нарисовать его или хотя бы сфотографировать, именно таким - грустным, задумчивым, и подписать под фотографией: "для тех, кто не знает, что есть Хайд".
Я сидел молча минуты две, весь продрог, а когда облизал губы, чуть поморщился - они были горько-солёными на вкус и влажными от ветра. Хидето вздохнул каким-то своим мыслям, вышел из транса и закутался в шаль.
- Спасибо за заботу, Тет-чан, - он подвинулся дальше, поставил обе ноги на камень и слегка улыбнулся. - Знаешь, я часто сюда прихожу, здесь хорошо думать. Когда ты в одиночестве, решение проблемы приходит быстрее, а тут почти никогда не бывает людей. Я давно это место обнаружил, как только мы приехали, и всегда прихожу сюда, когда мне плохо.
- Что ж ты мне ничего не сказал, я всё думал, где ты пропадаешь.
- Ну, вот ты и нашёл меня... С конкретной целью искал или просто из принципа, "куда подевался мой вокалист"?
- Скорее "куда подевался мой друг", - мне не нравилась грусть в его голосе. - Я вообще-то поговорить хотел, а теперь не знаю, как к теме подступиться.
- Говори. Я слушаю. Как говорится, "будьте готовы выслушать, и, когда будет необходимо, выслушают вас".
И то, что его в философию потянуло, тоже мне не понравилось.
- Просто я вспомнил, что нам рассказывал Юки о том, что ты ему говорил тогда, ну...
- Когда напился?
- Ну да, тогда.
- И что же он говорил? То есть, что я говорил?
- Что тебе важно, что после тебя останется людям.
- А, ну да, меня тогда терзали глобальные мысли насчёт группы.
- Нет, я не об этом, да и ты о другом говорил, признайся.
Он помолчал, накручивая на палец вылезшую нитку из шали. Я подумал, он либо собирается с мыслями, либо соображает, как бы получше соврать.
- Я тогда сказал, что останется и кто останется, - начал он многообещающим тоном, и я решил, что верен первый вариант. - То есть, понимаешь... Я не имел в виду песни, музыку и прочие поверхностные вещи, которые мы делаем. Ведь, в конце концов, это всего лишь музыка. Что такое музыка - это всего лишь ритмичные или плавные звуки, на которые накладывается голос с изменяющимся тембром... Понимаешь, это всего лишь звуки. Если судить по-честному, мы халтурщики, мы зарабатываем деньги ерундой, фактически ничего не делаем. Это не то, чем я могу перед собой гордиться, а я хочу делать что-то реально стоящее - спасать жизни, предотвращать катастрофы, избавлять людей от боли, страданий...
Он повторял то, что я думал про себя с час назад, сидя в комнате в одиночестве.
- Короче говоря, меня временами переполняет чувство собственной незначительности, ничтожности, ненужности и бесполезности, и я начинаю депрессовать. Вот. Только и всего.
Я смотрел на него и думал, что более несчастного человека я в своей жизни не встречал, наверное. Вот он сидит передо мной, кумир миллионов, известный, богатый, любимый, но всё-таки несчастный. И я знал, что ему не нужна эта популярность, всеобщая любовь, деньги, он всё людское признание променял бы на признание своей значимости самим собой. Я знал, что мои слова мало что изменят, но всё-таки сказал:
- Ты не ничтожен, не бесполезен и уж точно ненужным тебя никто не назовёт. Ты нужен многим, в первую очередь мне.
Он усмехнулся.
- Эх, спасибо тебе, Тет-чан. Ты ко мне пришёл поговорить о твоих проблемах, а я опять на свою жизнь жалуюсь.
- Вот так погляжу - вроде и нет у меня никаких проблем, - с сарказмом заметил я. - Я только не понимаю, что и тебе мешает жить счастливо. Или это природа твоя, ко всему в мире слишком чувствительная, что ты так на всё болезненно реагируешь, или еще что.
- Может, я просто псих, - он пожал плечом.
- А вот это как раз нет. Раз можешь предположить такое, значит, ты здоров. Больные наоборот всегда считают, что они в своём уме.
- Тогда боюсь тебя огорчать, но ты, кажется, спятил, Тет-чан, - он расхохотался. Я невольно улыбнулся. Хайд наклонился, поднял с земли камешек, размахнулся и со всей силы бросил его в бушующее море, а потом продекламировал с горькой решительностью:
- Время падать вниз, время прощаться. Чтоб вы пропали, чтоб вы все сдохли!
Я не ответил, ибо чувствовал в тот момент то же самое, но ему, кажется, и не нужен был ответ. Хидето наклонился на меня спиной, положил голову мне на плечо и очень тихо пропел:
- В наш век миром правит беспорядок, он наполняет город, и тонут в шуме мысли о тебе... Как мог ты знать, зачем меня знал? – и добавил грустно: - Спасает капля краски от судьбы, что вижу каждый день…
Я снова промолчал, он тоже больше не говорил ничего. Я опёрся правой рукой о камень позади себя, а левой обнимал его за плечо. Хайд зевнул, прикрыл рот рукой, а потом сказал:
- А ещё я сказал "кто останется после меня", потому что на самом деле я не хочу оставаться один на Земле. Хорошо иногда уйти и посидеть в одиночестве, но понимать, что никого нет рядом и никогда не будет... Это так страшно... Если вы умрёте, мне ведь тоже жить будет незачем. Да я и не смогу, наверное, один прожить... Без тебя-то точно не смогу. Куда я без тебя, Тет-чан...
Я проглотил комок в горле и заморгал, в глазах защипало.
- Ты же сам говорил, помнишь, мы никогда не умрём, и все будем жить долго и счастливо, - я старался говорить весело и бодро.
- Я ещё сказал, по крайней мере, ты.
- И ты тоже. Такие, как мы, всегда живут долго и счастливо.
- И умирают в один день.
- Подравшись.
Он обернулся на меня, нахмурившись, не понимая, шучу я или нет, а я не смог сдержать улыбку. Он недовольно отвернулся, вырвался и пробурчал:
- Какой же ты засранец, Тетсу.
Тут уж я расхохотался, повалившись спиной на камень, схватил его за шаль и потащил к себе. Он тоже улёгся и принялся глядеть в бездонное свинцовое небо. Я повернулся на бок и смотрел на него.
- Вот увидишь, - сказал я, - на моём столетии мы с тобой ещё посмеёмся над нашей сегодняшней глупостью.
- Господи, сто лет, мне казалось, я старее быть уже не могу...
Я нахмурился.
- Не старее, а старше, Хайдо-сан.
- Это до тридцати старше, а потом уже старее.
Я знал, как он пытается молодиться, как боится старости, не раз мы это обсуждали, но он всегда вновь возвращался к этой теме.
- Я тебе уже говорил, подумаешь о старости в шестьдесят, а пока ещё рано.
- Мне скоро уже сорок, это два раза по двадцать, а через ещё двадцать уже и будет шестьдесят... Рукой подать.
- Идиот ты, - я разозлился и сел.
- Но до этого будет ещё пятьдесят. С каким-то мрачным удовольствием жду этой даты, чтобы сказать себе: "Полвека прожил, а счастлив по любви ни разу не был".
- А Мегуми как же?
- О да, "счастье длиною в жизнь". Я теперь уже даже и не знаю, был ли я влюблён в неё. Зато я точно знаю, что был влюблён в другого человека, и когда я ему сказал о своих чувствах, услышал в ответ: "Это не любовь, это привязанность с моей стороны и зависимость с твоей. Ну, плюс ещё страсть. А любви не существует, Хидето, это сказки для маленьких, а ты ведь уже не маленький, верно?"
Я слушал, затаив дыхание. Впервые я слышал, как он рассказывает подобные вещи о - не трудно было догадаться - Сакуре, конечно. Наверное, стоило ему сказать, что это действительно была не любовь... Но язык не поворачивался вообще что-либо сказать. А он всё лежал и смотрел в небо, и я, к своему ужасу, увидел, как по бледной щеке скатилась капелька. Он зло вытер её кулаком, сел и отвернулся от меня. Я не знал, что делать. Это был не первый раз, когда он плакал при мне, хоть такое и случалось нечасто, но сейчас я просто не знал, стоит ли мне сказать что-нибудь, или обнять его или вообще ничего не делать. Я выбрал из трёх зол меньшую и начал соскребать ногтём налипшие на камень водоросли.
- Ты ведь тоже думал об этом, верно? - негромко сказал Хидето, и я в непонимании обернулся.
- То есть?
- О том, что после тебя останется, - пояснил он, поднял голову и принялся оглядывать острые камни, уходящие вверх.
- Думаю, после меня останется деревянный гроб в земле на кладбище, и надеюсь, ко мне на могилу будут приходить...
Он обернулся и посмотрел на меня с такой злостью, что если бы его взгляд имел убивающую силу, я бы уже умер двести раз в муках.
- Ладно, извини, я просто не знал, как тебя отвлечь. Да, я думал об этом, почти то же самое, что ты только что сказал. Что главное, кем ты являешься для себя, а не для толпы. Так это тебя и мучило последнее время?
- Меня много что мучило, - признался он. - И мне, наверное, элементарно надо было выговориться, так что спасибо тебе большое, Тет-чан.
- Да это тебе спасибо, - абсолютно честно поблагодарил его я. - То есть, всё уже хорошо? И бригада "Скорой" не понадобится?
Он улыбнулся.
- Нет, я в порядке, по крайней мере, до ближайшего приступа депрессии, так что месяца два у вас есть.
- Будем успевать, пока ты добрый, - я рассмеялся. - Ну хорошо, камень с души, а то мы уже собирались связываться с Камуи, а ты же знаешь, с каким теплом я к нему отношусь...
- Да уж, вот это точно! - возмущённо цокнул Хайд и поёжился. Во мне снова проснулся материнский инстинкт.
- Так, всё, быстро домой и греться под душем как минимум полтора часа! И много горячего чая внутрь.
- Может, погорячее чего? - он улыбнулся и пошёл в сторону "безопасной" тропки.
- Можешь воска расплавленного выпить, - парировал я, идя за ним.
- Ладно, я шучу. У меня теперь к спиртному особое отношение, иными словами, надо с выпивкой поосторожнее, тем более раз у нас барабанщик такой болтливый.
- А как же "будь готов выслушать" и прочее?
- Уж не намекаешь ли ты на себя? - он ловко взбирался по камням, я не отставал, ставя ногу туда, где только что стояла его нога.
- Именно, у тебя теперь должок.
- Ну, это я как-нибудь переживу... - он добрался до верха и подал мне руку, помогая подняться.
- И не забудь ещё, ты обещал нянчиться с моими детьми.
- А вот это ложь и клевета, я этого не обещал!
Мы шли с ним в обнимку, пихая друг друга и смеясь, как школьники, и я подумал, что что бы ни случилось в моей жизни, я попытаюсь делать всё возможное, чтобы этот человек как можно чаще улыбался, ведь, возможно, только моими усилиями у него ещё есть воля к жизни. Я не забыл его слова - "Без тебя-то точно не смогу. Куда я без тебя, Тет-чан..."
Я не всеведущ, и я не знаю, что с нами будет. Но одно я знаю точно - очень важно сделать что-то значительное в жизни, что-то, что останется после тебя. Это могут оценить многие, но даже если никто не узнает об этом - неважно. Самое главное - твёрдо верить в душе, что на этом свете ты для чего-то нужен. И, быть может, то, что останется после тебя, оценят те, кто останутся после тебя.

back