Одиночество – прощальные огни.
Предназначены ли они для нас?
Ведь когда-нибудь, все прощаются.
Одиночество – прощальные огни.
Предназначены ли они для нас, или мы уже попрощались?

Тёмная комната и мигающие огоньки.
Тишина, которую изредка тревожит тихий шёпот.
Один, снова один.
Мне не хватает чего-то. Причём конкретного. Тебя.
Любить, это так банально. Теперь «любить» может каждый, но не каждый готов отдать себя, простить измену и ложь, и, кусая солёные от слёз губы до крови, обнять. А потом сказать, что любишь и улыбнуться. Искренне простить. Не ждать, что тот, кого ты любишь упадёт перед тобой на колени. А самому падать.
Унижение? Что вы, это любовь. Любовь, когда поцелуй смешивается с кровью, глаза красные и болят от бесконечных рыданий, всё тело дрожит от боли, а душа изнывает. Но любит. И ещё…ещё при всём этом нужно оставаться счастливым.
Трудно быть одному. Но ещё труднее быть с кем-то. Любить, а не «любить».
Закрываю глаза и улыбаюсь.
Мои страхи, моя боль растворилась в тихом шёпоте.
А любовь где-то трепыхается в едва бьющемся сердце…

***
–Не бойся.
Чего боятся, Таканори? Ты ведь всё равно покинешь меня. Но я рад, что ты со мной. Сейчас, через секунду, минуту…а через час не мой. Через час ты понесёшься по ночному городу. Убежишь от меня. Потому что я слишком много прошу. А тебе достаточно нескольких секунд и минут.
Уходишь, оставляя меня одного. Я одеваюсь.
Рубашка измята, я пытаюсь её хоть как-нибудь привести в порядок, но не выходит. Ладно, к чёрту перфекционизм.
Ночь как ночь. Я опять просил тебя быть чуть-чуть честным. Но ты убежал.
От чего ты бежишь? От своих чувств, боли или меня?
А я? Играю в твою игру.
Я не хочу больше бежать. Я хочу остановится и запомнить мгновение с тобой. Это вечность. Это любовь.

***
–Уходи.
Шепчешь и смотришь исподлобья.
Лицо всё так же непроницательно, лишь изредка по нему пробегают слабые импульсы гнева.
Я пытаюсь удержать тебя, обнять, но ты отстраняешься.
Хватило бы у меня силы, чтобы противостоять твоим лёгким толчкам? Хватило.
Но я ушёл.

***
–Ты как? – Аой осторожно потрепал меня по плечу.
–Да, да, всё нормально.– немного неловко, что он волнуется.
Ты поднимаешь голову, смотришь на нас, усмехаешься и снова пишешь. Это будет шедевр, Руки, определённо шедевр.
«Конечно, шедевр».– говорят твои глаза и мягкие касания стержня ручки о бумагу.
Но не всё идеально, Таканори. В последнее время…в последнее время, не кажется ли тебе, что песни стали мёртвыми? «Чушь. Песня запомниться всем лишь как депрессивный бред» – вот что сказал менеджер. А я не стал спорить.
Он сказал так, потому что не понимает, а я наоборот.
Ты изменился.
А может просто я ищу причину, по которой мы расстались.
В любом случае, моим или не моим, Таканори, вернись пожалуйста таким, каким ты был всегда.

***
–Что это, Руки? Ты думаешь это вообще можно пускать в свет? – менеджер уже почти кричит на тебя.
Мы смотрели на вас и понимали, что это конец. Не группы, за неё мы не боялись. Дружбы.
–И? –спокойно спрашиваешь, но в этом спокойствие различим вызов.
Менеджер не знает, что ответить.
–Ясно. – ты всё с тем же спокойствием забираешь текст из его рук и уходишь.
–Таканори, ты псих! –снова менеджер.
Ты оборачиваешься и смотришь прямо на меня. А потом переводишь взгляд на него.
–Да я знаю. –пренебежительный ответ, затем ты выходишь.
Теперь все смотрят на меня.
Я не сделаю ничего. Не в этот раз.

***
Вино медленно стекает по разбитому стеклу.
Так красиво и завораживающе.
Всё равно, что это всего лишь пособ справиться с болью.
Тоска. Душит, разрывает на части.
А я разбиваю бокалы.
***
Верни. Верни мне моё сердце, Руки. Не смотри на него своими холодными глазами.
Кажется, я уже не помню, за что любил. Хотя, разве любят за что-то? Хотя, ведь есть за что.
Я помню, как всё начиналось. Как ты устало улыбался, клал голову мне на плечо и дремал.
Мурлыкал что-то, перед тем, как заснуть. И я любил это всё. Это тепло.
Мне впервые в жизни не хотелось бежать.
Но вскоре, тебе стало скучно, а может ты испугался, что всё так далеко заходит. Не знаю.
Ты начал такие глупые игры. Не звонить, не приходить, ночевать с кем-то ещё.
Выводить меня, заставлять нервничать.
Но я не мог это показывать. Я тоже влился в эту ерунду.
Но…но не мог я ни к кому другому пойти, понимаешь? Не мог, потому что, как идиот думал, что ты узнаешь, и тебе будет больно так же, как мне. До сих пор наверное думаю. Такой идиот.
А потом и это тебе наскучило. И ты уже не мог засыпать на моём плече.
И ушёл.
***
–Не повторяй старых ошибок. –твои первые слова за столько месяцев, часов и секунд.
–Ты знаешь, я здесь по другой причине.
–Конечно.
Ты куришь. Смотришь на дым, а твои глаза слезятся.
Может от дыма, может от ветра, может от грусти, а может и просто потому, что стало невыносимо.
–Тебя три недели не было, у нас тур, надо готовиться и ещё записать новый сингл…
–Нет.
–Не будь эгоистам.
–Я не могу. Я петь не могу. И писать не могу. Я больше ничего не могу.
Глаза намокли.
А я стою в нерешимости и кажется, даже моё дыхание слишком громкое.
Кино кончилось. Вот и всё.
Конец the GazettE. Конец нашей мечты. Конец дружбы, любви, верности, преданности и счастья.
Конец всего того, что нам было так дорого.
***
Страшно, потерять голос, так?
Но ещё страшнее, что ты больше не можешь писать.
Потому что это значит, что ты больше не чувствуешь. Ты уже на стадии отмирания.
Я так хочу спасти тебя. Но с того последнего разговора прошло две недели.
Две мучительные недели для всех и для меня.
Нам осталось только попрощаться.
Нам всем. Ты тоже часть этого.
***
На улице снег. Такой прекрасный и белый. Ты так любишь снег. Любил.
Ты говорил, что вдохновляешься зимой. Поэтому у нас много песен под снежное время года.
Много прекрасных, удивительных и настоящих песен.
***
Дверь открывается.
Ты поёжился. Я принёс с улицы холод.
Так непривычно находиться в квартире, в которой не так давно ночевал. Здесь не так тепло, как раньше. И дело вовсе не во времени года.
Дело в твоей улыбке. Да, я уверен, это то, что согревало эту квартиру. Твоя улыбка, твой милый сонный вид, твоя домашняя одежда.
Наверное, когда влюблён не бывает холодно.
Я снимаю куртку, обувь.
Прохожу с тобой в гостиную. Твою.
Ты забираешься с ногами на диван. Как и раньше.
И я как и раньше улыбаюсь этому.
–Что?
–Ничего.
На чайном столике лежит тетрадь с эскизами.
«Когда-нибудь, я исполню ещё одну мечту, знаешь? Я стану художником. Настоящим художником. И буду рисовать все те удивительные вещи, о которых пою».
–Така.
–Да?
–Я…снег выпал.
Ты недоуменно смотришь на меня.
–Ты ведь любил…
–Я и теперь люблю.
Встаёшь и подходишь к окну. Отодвигаешь штору и смотришь.
Несколько минут просто смотрим. Ты на снег, а я на тебя.
–Рей…
–Я знаю. Не бойся, уйду. Я просто хотел попрощаться. GazettE последнее, что связывало нас, а теперь и это исчезло. Так что это всего лишь моё прощание.
***
Я лишился всего.
Сон тоже решил меня оставить.
И я просто пытался не вспоминать. Воспоминания связывают с прошлым. Я не хочу больше больного прошлого.
Это то время, когда я был счастлив. Теперь же, утратив всё, за что нужно бороться, я исчезну.
Телефонный звонок раздался слишком рано для прошлого и поздно для настоящего.
–Приезжай, пожалуйста, приезжай скорее! –взволнованный голос Кая вывел меня из смутной ностальгии.
Я собрался и поехал.
По белому, заснеженному пути.

***
Все светились от счастья. Руки стоял, прижимая к себе белоснежный лист бумаги.
–Это наша новая песня. –шептал он.
***
Концерт. Ты плакал.
А потом, в гримёрке, мы все плакали.
Радовались тому, что ты вернулся.
***
–Всё в порядке?
Я убираю вещи в сумку. Через час придётся покинуть гримёрку, стадион убирают, готовят декор для новой группы.
Ты стоишь в дверях.
–Немного грустно. – признаюсь.
–Почему?
–Потому что я люблю тебя.
Ты обнимаешь меня, легонько толкаешь на кресло.
–Руки, через час…
–Я знаю. У нас ещё целый час. У нас будет ещё много часов. Я обещаю.

back