Он болеет.
Сворачивается комком под одеялом и периодически морщится от спазмов, вырывающих из легких кашель, и не встает с постели уже третий день, погруженный в полузабытье от высокой температуры и лекарств. Может быть, это был своего рода знак вступившей в свои права зимы, либо Хизаки банально не умел выбирать куртку по погоде, изменчивой ныне. Но, так или иначе, в середине декабря он всегда подхватывал грипп или еще что похуже, это можно назвать почти пятнадцатилетней традицией или же стечением обстоятельств, бороться с которыми почти невозможно. Да Хизаки уже и не пытался, последние пару лет смиренно принимая данный факт как должное.
Если бы он не верил в превратности судьбы и цикличность, то сейчас бы крепко задумался. Потому что мог точно сказать, что на второй день болезни обязательно позвонит взволнованная чем-то своим матушка, не вспоминавшая о существовании сына месяцами. Обязательно расскажет о том, что в Киото дожди, после заинтересуется его севшим голосом и несвязной речью, а затем обязательно посетует, что ребенок, мол, работает с геями, куряками и алкоголиками. О том, как лица нетрадиционной сексуальной ориентации связаны с его больным горлом, Хизаки предположений строить даже не пытался. Но у матери всегда была особенная логика.
Сейчас, на четвертые сутки, с головой завернутый в одеяло и не открывающий глаз, Хизаки может с точностью сказать, что за окном кружится первый снег. Это было привычно.
Предчувствуя болезнь, Хизаки всегда звонил и брал пять выходным по личным причинам, потому что первым отказывал голос, а сообщать о болезнях он не любил. Благо, что расписание обычно позволяло прогулять несколько дней. Можно сказать, в болезни ему всегда везло. А может быть, снова цикличность. Но он предпочитает об этом не задумываться, потому что сейчас решать свои и чьи-то проблемы он не в состоянии.
Из полусна его вырвал настойчивый звонок в дверь.
Ругнувшись сквозь зубы и, тихо простонав от резко заболевшего горла, Хизаки лишь плотнее заворачивается в одеяло. Но звонок повторяется, снова и снова. И когда он уже готов взвыть: "Нет меня дома, нет, уходите!", потому что об избавлении от теплого одеяла он думал уже с мукой.
Мобильный телефон пару раз завибрировал и свалился на подушки с прикроватной тумбочки. Не хотелось даже думать о том, что кому-то могла понадобиться помощь лидера в том или ином вопросе. О самом худшем Хизаки думать не хотел, с этими первыми тремя звонками в дверь все и так полетело в пропасть.
Когда телефон жужжит второй раз, он все-таки не выдерживает и протягивает руку, нашарив злосчастную технику, ожидая как минимум сообщения о наступлении конца света. Две смс от Камиджо: "Я у твоей двери ^^" - гласит одно, а следующее: "Ну, открой же, я знаю, что ты дома", даже заставили его подняться с кровати. Хизаки шатало, но он понимал, что от вокалиста так просто не отделаешься. Да и смысла уже в этом не было, учитывая, что привычная цикличность и постоянство уже летели к чертям.
- Чего тебе? - Хизаки даже не пытается скрыть раздражения, хмурый и явно желавший, чтобы стоящий перед ним человек то ли оказался высокотемпературной галлюцинацией, то ли просто провалился под землю. Способность говорить четко давалась с трудом, и он старался не морщиться, ощущая, что каждый звук будто вцепляется крохотными коготочками в и без того больное горло. Да и со свалявшимися ото сна волосами и со щетиной он выглядел не как благоухающая розами и светящаяся ухоженностью прекрасная принцесса.
- Пришел навестить. - Камиджо бодр, переполнен энергией, и будто заполняет светом и жизнью потускневшую квартиру. Даже просунувшаяся кошка выходит в коридор смерить высокомерным, изучающим и заинтересованным взглядом нежданного посетителя.
Юджи делает пару шагов, на ходу снимая пальто, и заходит в комнату, после чего вручает Хизаки пакет с ярко-оранжевыми апельсинами, столь неуместными в сером помещении.
- Жасмин сказал мне... Только не ругай его за то, что не сохранил твоих тайн. Я беспокоился.
Все меняется. События развиваются в абсолютно другом направлении, и Хизаки может лишь удивленно и растерянно смотреть на коллегу, потеряв частичку собственного устроенного и упорядоченного мира. Камиджо подходит слишком быстро и целует его в лоб. Нет-нет, всего лишь проверяет температуру, но мысли Хизаки совершенно об ином и несутся со скоростью света. Например, он замечает запутавшиеся в волосах снежинки и едва ощутимый аромат парфюма, хотя и не подозревал, что уже может чувствовать запахи. А еще то, что мир неожиданно стал наполняться красками вне накатившей ранее меланхолии. Хизаки был почти разозлен, не имея никакого понятия, как реагировать на перемены и врывающихся в его дверь и жизнь людей.
- У тебя температура, пойдем, выпьешь лекарство - Заботливо говорит Камиджо, и Хизаки понимает, что тонет. Тонет в удивительно теплых ярких глазах, в тихих интонациях и этих руках, обнявших его за плечи. Он сжимает в руках пакет с фруктами и послушно идет следом, слегка оглушенный, ошарашенный и плохо соображающий от высокой температуры.
Цикл разрушен, но в данную секунду Хизаки понимает одно. В такой конфигурации событий он готов болеть с радостью и, может быть, дольше положенных четырех с половиной дней.

back