Куколка




Куколка
Автор: Хэвенли
E-mail: pundra_9@mail.ru
Фэндом: j-rock, «L’Arc~en~Ciel»
Жанр: юмор, мистика, романс

Предупреждение: AU, OOC



Про даймона хайдова всего три человека на свете знают. Первый – сам Хайд, конечно. Второй – Огава Тетсуя, лидер-сан Ларуку. Ничто от него не укроется среди подопечных его. Третий же – кто б мог подумать! – Кен Никаи, художник тонко (хайдову душу))) понимающий.
Еще три человека только догадываются. И первый из них – Гакт, колдун злой (точнее, злого строящий))) – прямо вот нюхом даймона чуял, вопросы наводящие Хайду задавал; крутился тот, как угорь на скороводе, отмазываясь, почему это он в прошлый раз весь рахат-лукум съел, еще и облизывался, а нынче говорит, что в жизни гадости такой в рот не возьмет даже под страхом смертной казни…
Второй, как ни странно, Джин-сан, клавишник у Хайда соло бессменный. А третий – слуга ваш покорный. Свечку, конечно, не держал, однако ряд признаков верных есть… но что мне вам подсказывать? Имеющий глаза – увидит, знающий логику – сосчитает, а кто-то и просто нутром разницу почует. Я же вот про какое дело расскажу…
Первый раз случилось это – Хайду девятнадцатый годок в доходе был. Волосы до пояса, глаза большие-пребольшие, ресницы как у коровки, смотрит невинно-невинно – будто не то что откуда дети берутся, а даже ни одного слова нехорошего не знает. Аккурат под Новый Год, притащил даймон гроб новехонький, голубым атласом внутри обитый, в дом, и говорит: «Мне окукливаться пора». Хайд челюсть уронил, а даймон продолжает: «Я же бабочка! Радуйся – раз в девятнадцать лет это происходит, другие чаще окукливаются, между прочим».
Тяжко Хайду пришлось – потому как гроб с телом даймоновым все двадцать восемь дней пришлось в своей комнате держать. Перед тем же, как в гроб улечься, строго-настрого запретил даймон крышку открывать – покуда новый месяц не народится. А то беда будет. Какая беда – не сказал. Все двадцать восемь дней Хайд с ума сходил. Сначала от страха, что гроб мама найдет. Не мучиться чтобы, объяснение придумал сносное. Потом от любопытства сгорал, всё башку ломал да волосы рвал – что же там внутри? Как куколка выглядит? Даймон-то в листик зеленый не заворачивался, щечки наел за месяц предыдущий – и все.
К тому же велел даймон в ночи, когда ясно, гроб на лунный свет выставлять, хотя бы и ненадолго. А гроб-то не люлька, тяжеленький. Как Хайд матом своего даймона потихоньку крыл, на крышу куколку свою таская! Ночи-то как назло одна за другой ясные выпадали. На двадцать восьмую же раздался в шкафу треск, дверца распахнулась – и даймон оттуда как ни в чем не бывало вышел, костюмчик черный с красным подбоем отряхивает, на голове цилиндр, в зубах сигара, в руке трость с набалдашником серебрянным, а за спиной крылья новехонькие, свеженькие трепещут – радужные, прямо как у павлина хвост. Хайд так со смеху и покатился от картины этой. А даймон ему говорит: «Между прочим, я всё слышал, как ты меня махаоном ощипанным, мумией хитиновой и гусеницей красноглазой обзывал. Я обиделся, имей в виду – расплачиваться тебе за это до-о-олго придется… потому как о будущем твоем ближайшем кое-что мне известно стало.» Подскочил Хайд: «Я стану таким же крутым гитаристом, как Ингви Малмстин?» Усмехнулся тот ехидно: «Руки у тебя не в том повидле. Иди лучше меду мне раздобудь – может, смягчусь, и расскажу чего.» Пришлось Хайду мед для даймона своего добывать и сиропом поить – потому что слаб тот был как муха весенняя после метаморфозы своей; и Винни-Пухом Хайд его ругал, и Карлсоном, однако о будущем своем вытянул одно только: сказал ему даймон, встретишь, мол, скоро ты человека, который твоей судьбой будет. А ты – его. До самой пенсии вместе будете, и после тоже.

Прошли года, Хайд про срок в девятнадцать лет позабыл основательно, и вот, не стукнуло ему и тридцати девяти, как даймон, на осенних цветочках отъевшийся, прилетает, томно на диванчик плюхается и объявляет: всё, завтра окукливаюсь. Иди на рассвете в такой-то такой-то парк, на том-то том-то розовом кусте меня соберешь… Хайд – в панику: завтра тур Theater of Kiss начинается, вещи все упакованы, гитары в чехлах, костюмы наглаженные на вешалках, все часа два назад отбыло рейсом ночным в N, саунд-чек в полдень, а на месте надо быть еще раньше…
«И в каком виде я тебя там собирать буду?» -- чуть не плачет, про гроб вспоминая.
«Нууу… придешь – увидишь. Да не забудь – все собери – я же не знаю, где окажусь».
«Какие еще спецпожелания будут?»
«Те же. Не открывай то, во что соберешь, ни в коем случае… не показывай никому… и лунным светом попоить не забывай».
И исчез. Застонал Хайд от ужаса, да делать нечего…
Приходит чуть свет в парк, пока искал, замерз – глядь, вот он – объеден куст розовый основательно, множество куколок на нем – и все как одна из лепестков розовых свернуты.
«Пижон, однако» -- Хайд подумал и стал куколки в чехол старый от «Гибсона» своего любимого складывать трясущимися от прохладцы утренней ручками. Сидит на корточках, собирает, аки раб коконы шелкопряда на плантации, роняет, матюкается тихо-тихо и считает, считает куколки, ну прямо как прирожденный вампир. Всего их девяносто девять оказалось. Весь обратный путь холодным потом обливался – а вдруг не все куколки собрал? Главную забыл?
Весь тур в тонусе проходил, лидер-сан дивиться начал своего вокалиста такой высокой работоспособности, даже прямо неловко стало, что превзошел кто-то Тетсу в этом. «Как бы самому скоро у него не пришлось пенделей волшебных занимать. Случилось, видимо, что-то из ряда вон выходящее… Разузнать бы, что, а то непорядок вопиющий. Квалификацию теряю.» Сначала решил он напрямую действовать. Поймал прямо после лайва финального, когда все уже в кабак сбирались, и спросил:
-- Что с тобой, Хайдо? Ты со всеми отдыхать не идешь? Не заболел ли ты часом?
А тот вырывается, будто на пожар спешит:
-- Не пойду, мне к себе надо… поработать кое над чем.
-- Ты бы перерыв сделал, -- Тетсу говорит, а у самого брови с глазами сами собой на лоб лезут. Остановился, поправил лица выражение, а Хайд ему:
-- Ленивый я, вот поэтому всю работу стремлюсь как можно скорее сделать и как можно лучше – чтобы, не дай бог, не переделывать. Так что пусти-ка меня…
И ушел восвояси. Тетсу челюсть подобрал с полу, и овладели им такие подозрения нехорошие, что решил он твердо истины дознаться и проследить за Хайдом.
И вот темной-темной ночью, ненастной, сидит лидер-сан в машине своей у Хайда под окнами будто в шпионском фильме – самому неловко, да охота пуще неволи, и репутация на кон поставлена. Смотрит – выходит объект слежки его из ворот гостиницы, шляпа на глаза надвинута, воротник пальто поднят и вокруг какое-то кашне намотано, гитару с собой несет; и побрел в ночь словно герой романа готического. Пешочком. А лидер-сан тихонько с ручника снялся и за ним двинулся. Свернул Хайд в ближайший парк – и пришлось Тетсу машину оставить. Крадется за ним, за деревьями прячется… по всему похоже, что «объект» гуляет просто. Надоело это все Тетсу, вышел он на середину аллеи ему навстречу и сразу быка за рога:
-- Чего это ты по ночам шляешься, вместо того, чтобы отсыпаться после трудов праведных?
Нисколько Хайд не удивился появлению неожиданному лидер-сана своего:
-- Да вот, на луну глянуть восхотелось, новая не народилась ли.
И смотрит глазами невинными-невинными и мохнатыми от ресниц, так что аж в сердце у лидер-сана защемило – юность их солнечная вспомнилась, весна, сакура цветет, ветер лепестки носит, они все полны надежд и счастливы оттого только, что вчера никто не залажал. И как на все концерты Jelsarems Rod ходил, точно влюбленный, вспомнилось… и как Кен приехал по первому звонку, институт бросив – каким это обыкновенным казалось, ведь так и должны поступать настоящие друзья. «А ведь я в то время думал, что у меня сердце разбито… вот дурак-то. Не женщины сердца разбивают, нет...» И тут же вспомнилось, как они с Хайдом от волос длинных избавились чуть ли не в один день, и клялись, что ни на одну дуру больше времени тратить не станут, и вообще, что этим бабам всегда одного надо, а поговорить с ними не о чем, время отбирают зазря, существа мелкие и коварные; Кен смеялся над ними обоими: «Пока жив – не женись». А Сакура добавлял: «Девушек не любите? Да вы просто не умеете их готовить». И улыбался плотоядно. Но тут вернулся Тетсу из воспоминаний сладких и продолжил допрос свой:
-- А гитару зачем с собой взял?
-- Серенады петь.
-- Кому?
-- Луне, конечно.
-- Что ты этой луной прикрываешься, как тазиком медным? Скажи правду.
Подумал Хайд и хитрым глазом посмотрел.
-- Ох, как я заманался тут… сейчас и вправду правду скажу.
И выложил все. У Тетсу сразу отлегло от всего, от чего только могло отлечь. «В безопасности репутация моя первого в Ларках трудоголика,» -- подумал он.
-- Надо раньше было со мной этим поделиться…
-- Ты ведь раньше не спрашивал, Теччан, -- нежно его Хайд упрекнул. – И вообще, деревянный ты, как бас твой, -- тут у него глаза заблестели подозрительно, -- столько лет прошло, а ты только теперь спохватился.
Разошлись тучи, и луна тоненькая новорожденная в небе показалась. Тут уж обратно все прилегло у Тетсу, что только могло прилечь. И всю дорогу домой глаза Хайда укоризненные перед собой видел, ресницы мокрые… Перестарался, нечувствительность к этим глазам в себе развивая.
Хайд же к себе воротился, открыл чехол – оттуда облако бабочек ярко-синих – порх! почетный круг облетели вокруг него и в даймона сложились. Стоит, голее не бывает, волосы белые до талии отросли, сосульками слиплись, от долгого лежания весь в пятнах синих, похудел так, что ребра торчат, только глаза как два рубина сверкают. И крылья за спиной – новехонькие, алые. Оглядел себя – и улыбнулся довольно.
А Хайд зажмурился, банным халатом в него тычет и говорит: «Иди помойся, что ли… весь ведь в чешуе какой-то…»
«Это лепестки розовые засохшие. И вообще, попробуй-ка окуклиться – и чтоб чистеньким вылупиться как цыпленок из яичка! Хотя и они совсем не чистенькие вылупляются…» -- подошел к Хайду вплотную, полюбовался, как тот морщится и корчится, но с места не двинется, чешуи розовой в волосы ему насыпал, халат взял и заперся в ванной. Часа четыре там мыльные пузыри пускал, пока Хайд отряхивался, фыркал, плевался и бегал по чужим номерам просился в душ. А пустил его кто или нет – о том наша история умалчивает… Известно только, что когда вернулся Хайд к себе, нашел даймона привольно средь подушек диванных расположившимся.
«Опять весь мой кондиционер для волос извел?»
«Ага. Видишь, какие они длинные? Стриги. А потом все собрать и сжечь не забудь…»
И ножницы Хайду вручил. Тот вздохнул только и за дело покорно принялся. Стрижет, увлекся, и спрашивает между делом:
«А что было бы все-таки, открой я чехол невовремя?»
«Оказался бы я тогда от тебя за тридевять земель в тридесятом царстве… пришлось бы тебе все бросить и меня идти искать пешком на край света…» -- начал даймон печальну повесть, а Хайд продолжил мечтательно:
«В Америку?»
«Тьфу на тебя! В следующий раз так окуклюсь – мало не покажется!»
«Надеюсь, я до следующего раза не доживу!»
«Со мной – доживешь, не беспокойся. Уж я пригляжу,» -- улыбнулся даймон ехидно. – «А вообще, жрать я зверски хочу, закажи-ка себе в номер чего-нибудь сладенького… да побольше, побольше…»
«Ах ты Винни-Пух с крыльями… Ты ж меня компроментируешь этими заказами! Я ж сладкого в рот не беру!»
«А ты возьми – вдруг понравится.»
С тех пор Хайд стал понемногу шоколад есть; ну а Тетсу все равно через три годика пришлось у него пенделей волшебных занимать.


OWARI



back

Hosted by uCoz