Эпиграф:

Обычно мы все вместе сидим в студии, когда запись песен и альбома подходит к концу, и Каору пытается добиться идеального звучания. Как-то давно не было Тошии, который умолял лидера отпустить его на День рождение бабушки. Каору долго отказывался, ссылаясь на то, что бас-партии Тотчи необходимо отредактировать. Тошия отвёл в сторонку лидера и шепнул что-то на ухо. Лицо лид.гитариста не изменилось, а вот «нехороший» блеск в глазах появился. Правда, заметил это - только я, в силу нашего близкого общения.
Мне до сих пор не ясно, какого рода отношения у басиста и лидера. И даже не смотря на нашу дружбу, Каору никогда не говорил об этом, а я никогда не спрашивал. Хотя выпивая, часто подмывало всё выяснить и перестать мучиться. «Любопытство – самый страшный людской порок!» - говорил я себе, и заказывал ещё пива, с несчастным лицом поглядывая на Каору.
Однажды вечером, я остался в студии, чтобы отработать сложную партию. Со мной остался Тошия, который сопел в обе ноздри, пытаясь достичь идеальной игры. Вскоре он решил сделать передышку и взялся за свой потрёпанный альбом. С час он что-то рисовал, затем выругавшись, бросил альбом рядом на диван и вышел покурить. Когда вернулся, схватил куртку и, сказав, что уходит, хлопнул дверью.
Мой взгляд застыл на альбоме. Он никогда особо не скрывал, что рисует подобие манги. Редко показывал кому-то из нас, и тщательнейшим образом скрывал от лидера. И вот, глядя на этот альбом, я снова повторил себе, что «любопытство – самый страшный порок!» Но, увы, на этот раз не помогло. Я аккуратно отложил гитару и подошёл к дивану. Несколько минут стоял рядом с ним, боясь, что Хара вернётся и намылит мне шею, если застанет в руках с его альбом.
Решив, что он ушёл окончательно, я сел на место, где недавно сидел басист, и бросил томный взгляд на заветный альбом.
-Ну-ка, ну-ка… Что тут у на…
Как минимум половина альбома было с физиономией Каору. Один лист с изображением рук Кё, ещё один со мной. Я сидел в очках, накручивая прядь волос на палец, чему-то улыбался. Мило. Ещё мне встретились несколько набросков скелетов. Я усмехнулся, подумав, что возможно он изображал Шинью. Улыбка горячим воском медленно стекла вниз, когда я, пролистав альбом, открыл самую последнюю страницу.
Каору. Портрет. Бумага сильно стёрта, видимо «Тошия да Винчи» много раз исправлял его, стирая и рисуя заново, доводя до нужного уровня идеала. Таким лидера я никогда не видел. Хара изобразил его в три четверти. Он смотрел в окно. Почему-то создавалось впечатление зимы за окном, а может и внутри самого рисунка. Наверное, такое впечатление производили тонкие штрихи карандаша… Графика. Или таким Каору был для создателя…
Пожалуй, больше всего таланта и чувств он вложил в глаза. Задумчивый взгляд, немного тоски, может, я и ошибаюсь – всего лишь усталость. Глядя на изображение, невольно сжимается сердце. Мне хочется, чтобы он повернулся ко мне, хлопнуть его по плечу и сказать: «Друг, всё в порядке! Не раскисай! Я всегда поддержу тебя, я рядом!..» Но какая-то волшебная сила реальности и временных пространств удерживает его в одном и том же положении. Он не шелохнулся, сколько бы мысленно я не звал его.
-Каору.
Пришлось оторваться от рисунка, чтобы оглядеться по сторонам. Я помимо воли произнёс его имя вслух. Мало ли кто мог войти, пока я разглядывал рисунки. Но никого. Я успокоился и отложил альбом, вернулся к гитаре.
Спустя полчаса, встал со своего места и прислонился к стене. Пока дёргал струны гитары, поймал себя на мысли, что…
…кажется, я видел…


***

-Помнишь, как всё начиналось?
Этот вопрос впору назвать банальным. Но почему-то Тошия не постеснялся произнести его вслух. Лидер устало потёр глаза под очками и повернулся к басисту.
-Группа была весьма озадачена твоим уходом… - он зевнул и, не дождавшись реакции на ответ, повернулся обратно к панели с кнопками.
Тошия смотрел в спину лидера. Глаза выражали глубокую задумчивость и не характерную для него тоску. Причём так чётко и ясно, что, только балван мог этого не заметить. Или тот, кто не хотел.
-Я не о группе Каору.
Лидер продолжал заниматься своим делом, не обращая никакого внимания на согруппника.
-Каору? Ты не хочешь поговорить? Сегодня…
-Я знаю Тотчи. Не обяза…
-…и я надеялся, что ты выслушае…
-…напоминать мне об этом, словно я забыл…
-…как это было раньше и…
-…сейчас уже не важно, что…
-…у меня слишком много воспомина…
-…было когда-то.
-…чтобы хранить их одному.
Тошия замолчал и уставился в спину лидера, который в эту минуту взглядом гипнотизировал какую-то непримечательную кнопку. Молчание затягивалось, время уходило, напряжение росло.
Каору встал с рабочего места и, доставая из кармана сигареты, присел на диван рядом с Харой.
-Расскажи ты.
Он закурил.
-Что именно?
-Как всё начиналось. – уловив немного удивлённый взгляд басиста, лидер неловко улыбнулся. – Я хотел бы услышать твои впечатления…

«Взгляд.
Его глаза были немы, словно небо. И словно небо в своей неповторимости, могли говорить ясно и звонко. Его глазам позавидовали бы уста самых лучших ораторов и писателей.
Слова? Ни к чему! Этот взгляд, всегда полон противоречивых чувств, мог покорять, возносить, унижать! Этот взгляд выражал столько эмоций, оставаясь холодным и отстранённым…
Своими жестами и словами строит стену между собой и собеседником, но его глаза, обманывая, всегда говорили правду. Внутренне он не желал никакого подобия близости, однако сердце бушевало, стремясь выразить чувства.
Холодный, ледяной, неподступный, далёкий – всё это делало его желанным в той же степени, как и ненавистным. Кто-то не понимал его, кто-то ненавидел, презирал, поклонялся, кто-то возносил и… любил.
Под личиной грозного, решительного, властного, как мог скрываться понимающий, внимательный и добрый человек?
Он никогда не уступал, никогда не отчаивался, но никогда не смел, заговорить о надежде. Это выдавало его сомнение, смятение или неуверенность. Но он доказывал, доказывал всегда, что сможет добиться того, чего желает.
Познакомившись поближе, я рассмотрел в нём стремления. Страстное желание осуществить мечту. Непостоянный и быстро отчаивающийся по натуре, я был покорён всего лишь парой его слов… всего лишь взглядом... Он тронул моё сердце и даже по прошествии лет, продолжает дёргать за тонкие нити, как кукловод.
Я никогда не пытался разузнать у него про отношение ко мне, пусть даже в прошлом. Слишком велика цена его уединения. Видимо, сегодня особенный день…»

-Ты сказал: «Я сделаю это!»
-И всё?.. – открыв рот и уставившись на Тошию, Каору выдохнул сигаретный дым.
-Да. Это всё.
Жёсткий смех лидера показался неуместным.
-Ты находишь это смешным? – Тошия вопросительно приподнял бровь.
-Я просто немного удивлён.
-Ты странно удивляешься. – как бы между делом заметил басист. – А что насчёт тебя?
Каору отвернул голову от Хары и уставился на кресло, в котором сидел несколько минут назад.

«Первое моё воспоминание?..
Слова.
Мы иногда оставались в студии на ночь и говорили. Говорили до того долго, что не замечали утреннего возвращение ребят, которые с удивлением и некоторой озадаченностью смотрели на нас. Мне было всё равно, о чём они думали. Меня волновало только твоё внимание и восхищение. О, да! Как ты восхищался! Пожалуй, моё тщеславие в те времена пировало, а я был безудержно пьян. Именно пьян, не опьянён.
И ещё… мальчишество, которое, я ко времени нашего знакомства, успел растерять в погоне за мечтой.
Мечта сбылась. Однако я так и не смог сказать, что счастлив.
Сегодня, видимо, вдвойне особенный день, потому что мы никогда не пытались заговорить о чём-то подобном…»

-Моё тщеславие.
Пока лидер раздумывал, Тошия закинул ногу на ногу и закурил, что выглядело сексуально, но отнюдь не вызывающе.
-Что?..
-Я пошутил. – вообще-то с юмором у Каору было худо, да и шутить он не умел. – Твоя наивность.
-Почему «наивность»?
-Это уже второй вопрос.
Тошия смутился.
-Каору, мы не играем сейчас. Я хочу узнать о тебе больше, чем знал раньше.
-Зачем? Тебе нравиться делать себе больно?
-Я не боюсь боли. Я боюсь опоздать.
-Куда?
-Не «куда», а за кем.
-Улавливаю намёк в сторону своей кандидатуры.
-Я боюсь, что…

«Боюсь не успеть заметить, как ты изменишься и не найти пути назад. Бесповоротно, необратимо, навсегда! Твои глаза приобретут новый оттенок, новый смысл, который станет не подвластен моему сознанию. Твои слова станут ещё острее и холоднее. Ты отдалишься, как фрегат отплывает от родных берегов, чтобы искать в холодном океане одиночества - ответы… пустые ответы. И медленно исчезнешь, безвозвратно отдаляясь. Будешь существовать в параллельных мирах, в иных измерениях...
Иначе говоря, станешь другим. Кто будет в этом виноват? Время? Люди? Я? Музыка?..
Кто мы такие, чтобы противостоять року судьбы? Чтобы бороться с тем, что уже предначертано? Но знаю ли я, знаешь ли ты, что именно нам предстоит пережить, с чем вступить в бой?..
Кто мы такие, чтобы противиться любви? Вопрос лишь в том, взаимна ли она? И была ли когда-то таковой? И есть ли шанс начать сначала…?
Вечные вопросы без ответов. Видимо в этом и заключается их постоянность для потерянных сердец.
Сколько трагичности в моих мыслях. Обоснована ли она? Ведь я ещё не потерял тебя. И может у меня есть шанс на спасение? Знать бы только моего врага… Может это я?
А может ты?..
Хаос, наполняющий сознание, заставляет только крепче хвататься за тебя. Безучастно смотришь сверху вниз, когда видишь мои отчаянные попытки что-то предпринять, наблюдаешь за немой борьбой в твою честь, за тебя! Разве не хочется вмешаться? Не хочется, наконец, сдаться, обрести покой и признав поражение выиграть главный приз?
Но, увы, ты упорно продолжаешь оставаться лишь зрителем, который при каждом моём провале рукоплещет! Разве это справедливо, Каору?..
О какой справедливости я говорю? Тебе в пору быть Ками, а не музыкантом. Вершить правосудие, хладнокровно убивать. Однако, человеку с прошлым не суждено вознестись к небесам, не так ли? Человеку, который любил порочно, словно демон! Человек, чья сущность переполнена противоречиями и любовью только к музыке! Человек, в котором невозможно найти начало и ещё сложнее найти конец. Он тот, чьи руки в крови врагов, кто осмелился противиться чужим словам унижения. Человек, полный греха, тщеславия, самоуверенности.
Ах, да. Ко всему прочему - редкий зануда.
И всё же я его…
…превозношу…»

-…боюсь потерять нашу дружбу.
Каору сделал затяжку, прикрыл глаза. Затем мрачно и холодно взглянул на Тошимасу.
-С чего ты взял, что это возможно?
-Меня чутьё не подводит.
-Послушай, мы больше десяти лет работаем вместе и ни у кого из нас нет сольных проектов. Разве это не странно?! Талантливейшие, состоятельные, ничем не связанные между собой музыканты не имеют собственных проектов! Да это уму не постижимо! С чего вообще можно было подумать, что мы перестанем общаться? К тому же я не дам даже шанса на развал группы. Тебе ли не знать, Тотчи.
-Ты меня не…
-Другое дело, если кого-то из нас убьют. – перебил он нахмуренного басиста, чья сигарета тлела в руке, и сделал наигранно задумчивый вид.
-Ты снова о группе. – Тошия устало отвернул голову в сторону входной двери, за которой послышались чьи-то шаги.
-Извини, если это не то, что ты хотел услышать. Я вовсе…
Тошия перебил его:
-Да знаю я твои трепетные и нежные чувства к работе! Не нужно извиняться… – в голосе звучало раздражение, - Я говорил совершенно о другом. Мне иногда кажется, что ты меня слушаешь ртом.
-Ртом?! Я думал, ты скажешь «задницей». – он усмехнулся.
-Нет, ртом, Ниикура. Когда я говорю, он у тебя постоянно занят сигаретой.
-Всегда поражался тому, из чего и какие ты делаешь выводы.
-А я поражался твоему таланту переворачивать всё с ног на голову.
Они сверлили друг друга глазами, пока Каору не подавился смешком.
-Мы стоим друг друга.
Сказанная вслух мысль насмешила обоих. Однако в противовес смеху взгляд Тошии опустел, у Каору – потяжелел.

«Зря я это сказал.
Скрывать чувства он совсем не умеет. Иногда мне кажется, что это его недостаток из недостатков. Даже на жалость пробивает. Он ведь не раз уже обжигался, но упорно не желает меняется.
Шрамы безусловно украшают мужчину. Но не душевные. Они никого не способны сделать привлекательнее или желаннее. Вся боль, ненависть, обиды только уродуют. Разве он этого не понимает?..
Или я ошибаюсь? И всё с точностью наоборот?..
Как человек, который любил чисто, словно ангел! Который всегда был верным себе! Который смог остаться целым, не единожды сломавшись! Который подчиняясь, никогда не пресмыкался! Который доверял, необратимо стремясь к ещё большему разочарованию в людях! Который своей детской наивностью и неподкупной искренностью покорил подобного мне! Меня! Как?!
Почему этот человек одинок? И почему цепляется за такой огромный кусок льда, как я?..
Не знаю, почему и зачем он продолжает упорствовать, ведь я уже давно дал понять, что не способен на те чувства, которые он испытывает ко мне. Не способен на взаимность. Почему он так противиться тому, чтобы принять это?..
Или я что-то упустил?..
Быть далёким от идеала, значит быть несовершенным. Он так восхищался мной, словно я Ками. Но со временем восхищение стало таять в моих руках. Я не способен быть идеалом для человека, который превосходит меня…
И всё же я им…
…дорожу…»

Послышался звук поворачивающейся дверной ручки. Шаги.
Лидер встал с места и направился к только что зашедшему человеку.
-Извините за задержку, Ниикура-сан! У меня жена в роддоме, я…
Каору отвернулся от давно знакомого звукооператора и обратился к Тошии:
-У тебя есть какие-нибудь планы на ночь?
-Нет.
-Такешима-сан, вы можете ехать. Но возвращайтесь как только будет возможность. К обеду я должен предоставить отчёт и готовую запись.
Глаза звукооператора засветились. Заблестели. Да нет, ещё чуть-чуть и он бы разрыдался.
-Спасибо вам! Я вернусь как только увижу ребёнка! Спасибо вам, спасибо! – он щедро благодарил лидера.
-Иди уже. – раздражённо пробурчал Каору и провожая взглядом будущего папашу еле заметно улыбнулся.
Тошия встал с дивана и скрестив руки на груди, подошёл к Каору, смотрящего на дверь.
-Ну вот мы и одни.


***

-Как думаешь, когда он вернётся? – басист посмотрел на садящегося в кресло лидера.
-К утру. – без колебаний ответил Каору.
-И вы всё успеете к обеду?
Хара сел возле Каору на ручку кресла. Гитарист отрицательно покачал головой.
-Тогда почему ты его отпустил?
-Мы кажется хотели откровенно поговорить.
Каору сделал жест ладонью, предоставляя Тошии возможность начать первым.
После недолгого молчания, басист откинулся назад, закидывая руки за голову.
-Я хочу узнать о чём ты мечтал? И о чём мечтаешь сейчас?
Каору повернул голову к уставившемуся в потолок басисту.
-О сигарете и о вине, крепче двенадцати градусов.
Хара оторвал взгляд от потолка и посмотрел в глаза Каору.
-Помнишь вечер в французском ресторане?
Лидер утвердительно кивнул головой, и ,улыбаясь, спросил:
-Неплохо провели время, нэ?
Тошия не отводил взгляда от погрузившегося в мысли Каору.

«Бардовые скатерти. Бокалы из чистого хрусталя. Горячий воск свечей, чьё пламя тонкими нитями окутывало зал. Блестящие, полные восхищения глаза женщин. Звуки скрипки, фортепьяно. Ароматы дорогих духов, французской кухни, алкоголя. Тяжёлые викторианские занавески и чёрные бабочки вечно улыбающихся официантов, в красных жакетах и белоснежных рубашках.
Всё это прочно отпечаталось в моей памяти, словно концерт на любительскую видеокамеру – сколько не пересматривай, впечатления всегда будут доходить до пика восхищения.
Мы пили самое дорогое вино и любили друг друга глазами. Чистая романтика без наигранности, фальши, пафоса. Ни единого лишнего слова или движения.
Балансирование на тонкой грани между реальностью и королевской роскошью.
Подобное в жизни человека бывает исключительно редко. Видимо, такие моменты и созданы для понимания ценности времени проведённого вместе…»

-О чём ты думаешь? – поинтересовался Хара, заметив как смягчился взгляд лидера.
Каору только ухмыльнулся в ответ. Тошия пересел на стул, на котором принялся крутиться.
Лидер продолжал витать где-то в своих мыслях и курить. Тошия долго наблюдал за ним в вертящемся кресле, пока не закружилась голова.
-Можно я спрошу у тебя кое-что? – он остановил стул и упёрся локтями в колени, положив подбородок на ладони.
Каору только поднял взгляд и Тошия сразу понял, что он готов не только слушать, но и отвечать. Грех не воспользоваться выпавшем шансом.
-Я хотел бы знать, ты когда-либо испытывал ко мне… ну… - он замялся. – Чувства?..
-Я многое чувствовал рядом с тобой. – Каору ответил сразу, не выдерживая паузы, чтобы подумать над ответом.
-Но это не было…
Прошло около минуты прежде, чем разговор возобновился.
-Извини. Я не должен был спрашивать о подобном… Это не правильно. Извини, Каору. – он опустил глаза, - Но червивое чувство неуверенности... Мне просто нужно было убедиться.
-Ясно. – коротко, понятно, размыто и пусто.
Через некоторое время Каору встал с кресла и пройдя мимо Тошии вышел за дверь.
-Куда ты? – басисту показалось, что его слова эхом рассыпались по студии.


***

Тошия вышел за Каору, но в коридоре никого не обнаружил. Он некоторое время сидел у двери, затем отправился в курилку. Там и застал гитариста.
-Хотя бы предупредил, что пошёл сюда.
-А ты не знаешь, что там курить нельзя?
-Но мы ведь курили.
-Я потом вспомнил.
Хара расплылся в широкой улыбке.
Опёрся спиной на стену и согнул ногу в колене. Закурил, засунув руку в карман.
-Так значит было?
-Что? – твёрдо спросил Каору.
-Твои чувства ко мне.
-Зачем тебе знать об этом?
Хара затянулся и выпустил дым в светлеющее пространство комнаты.
-Затем, что я до сих пор…
Каору перебил басиста:
-Не хочу ворошить прошлое. Я приложил много усилий, чтобы избавиться от него.
Вставая с места, Каору не аккуратно потушил сигарету одной рукой. Но дым продолжал струиться вверх.
-Тотчи…

«Я брожу по тёмным водам, куда не ступала нога трезвомыслящего человека. Их течение начинается ниоткуда и заканчивает нигде. Здесь такая тишина, что невольно сжимается сердце. Такой холод, что всё тело сотрясает озноб. Повсюду только пустынные снежные холмы. Безветренно, почти мёртво.
Его сердце олицетворяет Зима, какой человеку её ещё никогда не удавалось узреть…
Постигая невиданную красоту разве возможно вернуться таким, каков был? А разве можно позволить себе жить без того видения, почудившегося однажды?..
Застывшее выражение восторга воды, падающей с неба.
Его редкое проявление чувств становиться белейшим снегом.
Даже Зима, отталкивая своей суровостью, подкупает самым прекрасным, что может быть в природе. Разве снег не удивителен?
Я могу по колено стоять в тёмных водах, где самое холодное течение. Могу мёрзнуть от бесчувственности мороза. Могу умолять хоть о каком-то движении в воздухе, чтобы понять, что ещё жив. Могу прислушиваться к спокойному течению, в надежде, что вода даст ответы…
Отчаявшись…
…увидеть снег…»

За окном занимался рассвет.
Каору обнимал Тошию. Больше походило на братские объятия. Застань их посторонний, ему бы и в голову не пришло, что эти двое могут быть любовниками или что-нибудь в этом роде. Братские, дружеские или тёплые, назвать их можно было по разному, но суть не менялась, они оставались объятиями. Долгие, лишённые нежности, ласки, выразительности и некоторой искренности, они оставались желанными для обоих.
-Извини. – прошептал Каору.
-Тебе не за что извиняться, по крайней мере передо мной. – он заметно вяло улыбнулся.
Каору выпустил его из объятий и подошёл к окну, уперевшись правым плечом в стену и устремив взгляд в бледное утреннее пространство.
Тошия не знал, сколько они простояли так: Каору смотря в окно, а он на него. Какое-то смятение, ощущение, что если он сейчас не сделает что-то очень важное, то будет потом долго жалеть об этом.
-Каору! – закричал Хара. - Не двигайся! Умоляю тебя, не шевелись!
-Да что…?!
Но басист уже выбежал из курилки. Спустя минуту он вернулся с альбомом. Запыхавшийся, нервно сглотнул и с широко открытыми глазами, словно только что прозревший слепой, уставился на Каору.
-Я хочу нарисовать тебя.
Лидер пожал плечами, давая понять, что не против и снова уставился в окно.
Через два часа в курилку ворвался растрёпанный звукооператор.
-Дочь! ДОЧЬ!!!


Эпилог:

…кажется, я видел смутное очертание любви…


Hideto – thank you.

back