РАКУРС 1

- Совсем наоборот, - Хиса грустно посмотрел на него, - неужели ты правда не понимаешь? Я так сильно люблю тебя, что мне самому становится страшно. Страшно потерять себя, потерять все, страшно, что когда-нибудь ты меня оставишь, увлекшись чем-то более интересным.
Хиса порывисто повернулся к нему:
- Я холоден? Неужели? Я так безумно хочу тебя, хочу тебя всегда! Постоянно! Стоит мне только подумать о тебе, как внутри меня все начинает гореть, я готов ползать перед тобой на коленях и умолять, чтобы ты взял меня!
Он охватил голову руками, заговорил глухо, отчаянно:
- Я боюсь сам себя, боюсь того, что могу сделать. Разве то, что я сделал с тобой, это нормально? Что ты сделал со мной, Ачан? В кого ты меня превратил? Кто я теперь? Как ты можешь говорить, что я не говорю тебе о любви? Разве все мои песни не для тебя? Разве каждый звук не кричит о любви?! – Хиса сам почти кричал, - О любви и о боли в моем сердце? Оно разрывается от боли, Ачан! Если я и кажусь тебе бесчувственной куклой, то это только потому, что иначе этот поток снесет и поглотит меня! Неужели ты этого не видишь, не чувствуешь?!
Он закусил губу, стараясь не разрыдаться. Ачан растерянно смотрел на него, он не ожидал от сдержанного всегда Хисаши такой бури.
- Но, Хиса, - он опустился перед сидящим Хисаши на колени, заглянул в глаза, - Хиса, я не понимаю, чего ты боишься. Ты говоришь, что я могу оставить тебя? Ты серьезно? Хиса, я просто умру без тебя, ты все, что у меня есть!
Ачан говорил, волнуясь, обнимая Хисаши за плечи. У того сладко кружилась голова, но он упрямо возразил:
- Не говори так, Ачан. Если было раз, значит, может быть еще. Снова Иссэй или кто-то еще, яркий и интересный. Я для тебя пройденный этап, так, запасной вариант.
- Что ты говоришь?! – Ачан закусил губу. Какие горькие, несправедливые упреки! Неужели он теперь всегда будет это слышать? Неужели он не расплатился за свою ошибку?!
- Так скажи, что еще я должен сделать?! Что?! Чтобы ты поверил мне?! – теперь кричал уже Ачан, - Ты ведь никогда, никогда мне не верил! Даже раньше, когда все было хорошо, ты не верил мне!
- Разве я оказался не прав? – Хиса горько усмехнулся.
- Нет! Если бы ты верил мне, то, может, ничего этого и не было бы!
- А, так это я во всем виноват, - Хиса вновь смотрел холодно и отстраненно. Ачана охватило отчаянье. Никогда, никогда ему не достучаться сквозь эту холодную ледяную стену! Он попытался взять себя в руки. Они же хотели разобраться в своих проблемах, но вот опять свернули на старую дорожку.
Сердце Хисы болезненно сжалось. Опять! Сколько раз обещал себе, что не будет, не будет напоминать Ачану о том случае, а вот поди ж ты, снова сорвалось! Но как он мог сомневаться в нем, обвинять его в холодности!
- На самом деле ты сам мне не веришь, - произнес Хиса, - иначе ты знал бы, чувствовал, как сильно я люблю тебя. «А я?» - мысленно спросил себя. Снова горько усмехнулся. Они оба прекрасно чувствовали друг друга, прекрасно знали о взаимных чувствах. Дело было не в этом. Дело было совсем в другом. И это они тоже прекрасно понимали. Только сделать ничего не могли.
- Мы ничего не можем изменить, - услышал свой голос Хисаши, - Наша любовь несет нам только боль, она напрасна. Прости меня, Ачан, я не хотел напоминать тебе, но видишь, не сдержался. Больно тебе, больно мне, больно тем, кто нас окружает. Все против нас, у нас нет союзников, и, - он покачал головой, - мы сами себе злейшие враги. Все напрасно! Я знаю, что ты любишь меня, но не могу поверить тебе, поверить, что ты не причинишь мне боль. Не со зла, нет, так, мимоходом, или наоборот, стараясь уберечь. А ты не сможешь поверить в то, что моя, как ты ее называешь, ледяная маска, совсем не говорит о моем безразличии. Ты тоже не веришь мне.
Хисаши закрыл лицо руками, произнес сквозь пальцы:
- Я не вижу выхода. Это тупик. Прости меня, Ачан, но я не хочу больше страдать и видеть твои страдания.
- Нет, Хиса, пожалуйста, не говори так! Не прогоняй меня! Я виноват перед тобой, это правда, Хиса, прости меня, пожалуйста! – Ачан был в отчаянии. Он так старался все исправить, он был готов на что угодно, но, похоже, Хисе были не нужны его жертвы.
- Пойми же, Ачан, мы приносим друг другу только горе. И наши близкие страдают тоже, - родители Хисаши не могли примириться с этой ситуацией.
- Хиса! – Ачан с трудом мог говорить, хотелось биться головой о стену и вопить во всю глотку, - Хиса! Решать за тебя я не могу, конечно, но послушай меня, пожалуйста. Я могу тебя понять, я наверное действительно приношу тебе только несчастья. У тебя есть группа, есть музыка, есть твой талант, и есть дорогие тебе люди. Если я исчезну из твоей жизни, у тебя останется все это, и ты сможешь жить дальше. У меня же, - он усмехнулся так горько, что у Хисы все внутри перевернулось, - У меня нет ничего. Никто за меня не волнуется, никому не интересно, жив ли я еще, никто не ждет меня домой. Подожди, дай мне закончить, - прервал он готового возразить Хису, - ты скажешь, у меня тоже есть талант и музыка. Нет, - он вновь покачал головой, - все это только для тебя. Это то, что нас связывает. Я хотел петь только для того, чтобы значить что-то для тебя, чтобы доказать, что могу… что я не хуже тебя. Если тебя не будет рядом, все это не имеет значения. Хиса! Ты для меня все в этой жизни! Я, дурак, не понимал этого, пока не встал на край. Но теперь я это вижу совершенно ясно. Не думай, я не хочу вымаливать у тебя любовь из жалости. Я хочу жить! Но жить без тебя я не могу. Поэтому я буду бороться за тебя, Хиса! Всем, чем смогу. Ты для меня важнее, чем музыка, слава, деньги. И скажи, Хиса, неужели и правда моя любовь приносит тебе только боль? Неужели в ней нет ни капли счастья? Неужели, когда я целую тебя вот так, тебе становится больно или неприятно?
Ачан нежно поцеловал Хисаши. Тот сидел, пытаясь справиться с дрожью, охватившей его. «Это нечестно!» - подумал он. Он не врал, он действительно думал, что лучшим выходом было бы расставание. Но он не врал и тогда, когда говорил, что безумно любит и хочет Ачана. Он старался не думать, как сочетаются между собой эти правды, и не будет ли он страдать без Ачана еще сильнее. Нечестно было то, что когда Ачан целовал его, Хисаши забывал обо всем на свете. Он знал, что никто никогда не сможет заставить его испытать такие чувства. Возможно, это злило его еще сильнее. Нельзя так сильно любить!
Ачан между тем продолжал целовать его, его поцелуи становились все более страстными и обжигающими, руки уже расстегивали и снимали рубашку, ремень, брюки. Хиса едва сдерживался, чтобы не стонать под этими поцелуями во весь голос. В такие минуты он, бывало, ненавидел собственное тело за то, что оно так охотно откликается на ласки Ачана, не поддаваясь контролю разума. Чаще же всего он просто не задумывался ни о чем, вытворяя такое, о чем никогда бы не помыслил в здравом уме. После этого, правда, маятник качался в другую сторону – и, выйдя из душа после страстного соития, Хиса брал себя под жесткий контроль и выглядел, словно мраморная статуя. Будто бы это не он несколько минут назад вцепившись ногтями в спину Ачана, хриплым от страсти голосом умолял «еще, Ачан, я хочу еще!». Это волшебное превращение жутко бесило Атсуши, который никак не мог понять, то ли он не удовлетворил своего капризного любовника, то ли тот просто Ваньку валяет.
Нельзя так любить! Эта мысль билась в мозгу Хисаши, пока его тело само помогало Ачану избавиться от одежды, пока его руки – его собственные руки! – ласкали такое знакомое, до каждого миллиметра, но не менее желанное от этого тело Ачана. Нельзя так любить! Когда вопреки всем намерениям его рот прижался ко рту Ачана, и он с восторгом ощутил его язык, и начал стонать под его горячими руками, желая только быть как можно ближе к его горячей коже, к его бешенному пульсу, желая, чтобы он никогда не останавливался. Нельзя так любить! Руки Ачана скользили вдоль спины Хисаши, начали ласкать бедра, ягодицы, тело прижималось все сильнее, язык во рту не останавливался ни на секунду. Нельзя так любить! Вот одна рука потянулась куда-то – Хиса знал зачем, и сладкое предчувствие разлилось внизу живота – вот его пальцы смоченные чем-то знакомым – персиковое масло! – стали аккуратно пробираться между ягодиц. Нельзя так любить! Хиса услышал свой срывающийся голос: «Возьми меня, Ачан! Сейчас! Я хочу тебя сейчас!». Краткое напряжение, и вот уже волны накатывают одна за одной, он что-то шепчет или кричит, но, прежде, чем окончательно утонуть в этих волнах, успевает подумать: Нельзя так любить!


РАКУРС 2

- Хисаши! Я больше не могу так жить! Почему?! Почему ты не можешь просто признать, как данность, что мы такие! Ты просто никогда меня не любил!
В душе Ачана, клокотала буря: всё как всегда! Он один в этом мире и нет для него любви!
Как мучило и жгло его душу это одиночество! За что камигами послали ему это наказание? Единственная любимая женщина – мать - покинула его…Единственная любимая живая душа на этом свете – Хисаши, снова отвергает его! Не на что тебе Атсуши Сакураи опереться в этом мире! Как тонущий в болоте цепляешься за то, что кажется тебе твёрдым. А под руками проваливающаяся чернота! И стискивает грудь так, что каждый вздох даётся болью! Кто знал бы, что известный певец, любимец Японии, красавец, яростный Ачан так одинок…
Он взглянул на Хисаши: кукольное хрупкое личико, длинные ресницы тенью на щеках, взгляд в пол, надутые губы, похожие на бутон цветка…
«Кто из нас игрушка в чьих руках, Хисаши Имаи? Ты кукла? Ты моя игрушка? Ледяная оболочка… Нееет, Хиса… Это ты играешь со мной… Играешь на мне! Что ты со мной делаешь? Почему мне каждый раз нужно раскалывать этот лёд?!
С мыслями о тебе, которые переносят меня к концу
Каждый раз ты колеблешься…
Каждый раз я заставляю тебя умирать маленькой смертью…»
- О Боги, как же тяжело! - Ачан вздохнул. Он мог бы выйти и свистнуть в любом месте Японии, и сбежалась бы толпа желающих скрасить его одиночество в постели. Но Атсу нужен был только Хиса… Только Хисаши не хотел этих отношений, стыдился их…
Как может быть так, что возлюбленный становится для тебя всем? Может…
«Ты центр моей вселенной», - промелькнуло тенью… «Любимый мой, разве любовь может быть проклятием?» Но вместо этого тяжёлый вздох и:
- Ты просто никогда меня не любил…
Хисаши поднял глаза, и Атсу с удивлением увидел какое там бушевало пламя…
- Я слишком сильно люблю тебя, Ачан! Эта любовь ни к чему… Это больно…-
Хисаши с трудом подбирал слова, - Отпусти меня!!! – сорвался в крик.
- Ты свободен, котёночек, - Атсуши горько усмехнулся, называя Хисаши их старым любимым прозвищем.
Хисаши сверкнул глазами:
- Я же просил тебя никогда меня так больше не называть! - и мысленно с мольбой: «Ну пойми же, сладкий мой, что мне больно слышать своё постельное прозвище в тот момент, когда я решаюсь навсегда похоронить своё сердце, оставив тебя…» - Это неправильно! То, что происходит с нами! Я не хочу больше повторения той истории! Как я мог! Я чуть не убил тебя! Это ты во всём виноват! Зачем ты разбудил во мне зверя!
Хисаши закрыл лицо руками, и плечи его задрожали от сдерживаемых рыданий.
Атсуши медленно произнёс:
- Я сам этого хотел и сам об этом просил… Здесь нет твоей вины…Мы же не раз говорили об этом и решили больше никогда не вспоминать…
- Ты думаешь я смогу когда-нибудь об этом забыть?! А если снова кто-нибудь? Пусть даже не Иссэй, но кто-то не менее яркий, чтобы привлечь твоё внимание. Как я переживу это? А если снова повторится тот кошмар? Пойми, так будет лучше для нас обоих! Только деловые отношения, только друзья.
Атсу иронически поднял высокую бровь:
- Ты сам-то в это веришь, Хисаши Имаи? Для нас уже не может быть по-другому…
А в душе липкий страх: а если я не нужен тебе? Если ты и правда веришь в то, что мы можем быть просто друзьями и партнёрами по творчеству и бизнесу? Как я смогу жить без тебя? Если бы ты знал, как яростно, мучительно и постоянно я хочу тебя! И ни с кем не могу получить таких ярких ощущений в постели. Ты мой наркотик! И если тебя не будет рядом как любовника, как человека, с которым я смогу разделить абсолютно всё: от отчаяния и смерти до великой радости и любви – жизнь потеряет всякий смысл!
Но вслух лишь:
- Хисаши, подумай хорошо об этом. Разве рядом со мной у тебя никогда не было светлых минут?
И мысленно с мольбой: «Котёночек, я с ума схожу от твоих губ! И я знаю, как тебе хорошо со мной, когда я целую твой божественный рот. Я каждый раз умираю, когда ты умоляешь взять тебя, бесстыдно раздвинув стройные ножки! Я знаю как тебе хорошо со мной, когда ты извиваешься под моим телом, крепко прижавшись, и при этом стонешь так сладко… Я душу дьяволу готов продать, чтобы ощутить как твои ногти впиваются мне в спину, подхлёстывая меня излиться, и я знаю, как тебе хорошо, когда ты кончаешь, крича моё имя…»
- Атсу, - голос Хисаши дрогнул, - так всё же будет лучше для нас обоих. Ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя, но никогда не сможешь мне простить, как ты говоришь «мою холодность» и осознание обречённости наших чувств, а я никогда не смогу поверить, что являюсь для тебя единственным, а я очень ревнив, - усмехнувшись, - уж ты-то знаешь…
- Котёночек, если ты на самом деле любишь меня – мне никто не нужен!
- Опять! – Хиса поморщился.
- Неужели ты сможешь отказаться от нас через столько лет?! У меня же никого на свете нет, ближе, чем ты!
С этими словами Ачан начал нежно целовать виски, глаза, губы Хисаши, тот сначала, зажмурившись, пытался не отвечать на ласки, но тело предавало его уже в который раз…
Выдохнув, он открыл глаза.
- О! Ачан, мой милый Ачан! Как же я по тебе скучал!- руки Хисаши словно два крыла взметнулись вверх и обняли Атсу за шею. Губы, похожие на бутон розы потянулись к пахнущим вином и мёдом губам Ачана. У Сакураи кружилась голова, он нежно провёл языком по нижней губе возлюбленного, и уста открылись, впуская дразнящий язычок, словно растворились врата в рай…
Поцелуи становились всё требовательнее и горячее, нетерпеливые пальцы избавляли друг друга от одежд – что оказались в итоге бесформенной грудой на полу. Бессвязный шёпот, стоны и вскрики – наполнили тишину комнаты. Ачан ласкал любовника медленно и нежно, с удовольствием наблюдая, как тот кусает губы (и так достаточно зацелованные и распухшие), чтобы сдержать стоны, как прижимается и трётся всем телом, не в силах потушить пожар, разгорающийся внизу живота: «Ачан, возьми меня, я не могу больше терпеть!» И нет сил терпеть уже самому… А в затуманенном рассудке у обоих одна лишь мысль: «Мы снова в омут головой, и нет чувства более сильного, чем наша обречённая запретная любовь…»



OWARI

back