Он много улыбается, обнимает меня и утыкается лицом мне в макушку, когда мы бежим по перрону Токийского вокзала. За плечами у нас пара сумок с вещами, невзрачное прошлое и неведенье родителей, которые только завтра, из нашего телефонного звонка, узнают о том, что мы сбежали навсегда.
Мы знакомы три месяца и семнадцать дней, но я знаю, что время в нашем случае сродни бумажному журавлику-оригами – он один из тысячи, также как наши месяцы одни из многих-многих лет, которые нам предстоит провести вместе.
Я верю в лучшее, потому что он рядом со мной.
Мы снимаем скромную однушку, но почти в центре города. Это дорого, но он уверяет меня, что так надо, а я невольно вспоминаю свои слова, сказанные почти вскользь, о том, что мечтаю жить в самом сердце Токио. И смущенно улыбаюсь. Он делает это для меня.
Мы занимаемся любовью на голом полу, потому что у нас еще нет кровати, но я безмерно счастлив, ведь все, что мне нужно, это его согревающие объятия.

На стене висит широкий календарь, со страниц которого мне открывается вид на различные уголки Японии. Мы приехали в Токио в период "Окинавы", с тех пор я каждый день закрашиваю стремительно убегающие цифры красным маркером. Отсчитываю время.
Мы вместе здесь уже двадцать три "сердца".
Он работает консультантом в какой-то фирме и очень устает, но никогда не жалуется. Я тоже хочу работать, хочу помогать ему, хочу взять на себя часть наших расходов, но он неизменно отвечает, что хочет заботиться обо мне. И его желание как-то незаметно перевешивает. Я не жалуюсь – мне нравится ждать его прихода по вечерам, мне нравится готовить ему, но... Тоскливо.
С работы он приходит ровно в восемь. Иногда задерживается на пять минут, чтобы купить сигареты, которые недавно начал курить, но чаще ровно. Мы вместе ужинаем, а потом, так же вместе, садимся в единственное кресло и досматриваем по телевизору выпуск восьмичасовых новостей. За ним следует прогноз погоды.
Вчера в Миядзаки было облачно, в Канагаве солнце, а в нашей однушке почти в центре Токио был настоящий тропический ливень. Это была наша первая серьезная ссора. На пустом месте, как это обычно и бывает.
Я каждое утро смотрю в окно, когда он уходит на работу, провожая его взглядом до метро. Потом проветриваю комнату.
Мы живем почти в центре, поэтому городской шум является неотъемлемым спутником. Обычно форточки плотно закрыты, чтобы не впускать чужие эмоции, но мне все чаще хочется распахнуть их настежь. Только тогда улетучимся "мы".
Календарь с укором смотрит на меня со стены. Но красный маркер быстро заканчивается. В столе я нахожу только черный и беру его. Клякса опускается на белый лист, вбирая в себя не только сегодня, но и завтра, неделю, две. И, перевернув очередной лист календаря, я понимаю, что на улице уже "Осака". Нужно достать пальто. Только зачем?..

Я сижу в кресле, подобрав ноги под себя, и наблюдаю за перемещением минутной стрелки, секунду за секундой слушая противное "тик-так". Ужин давно готов.
По телевизору показывают какую-то чушь про человека-рептилию. Я бездумно нажимаю кнопки на пульте и случайно натыкаюсь на фильм про войну. В какое-то из стремительных "тик-так" я не замечаю, как засыпаю. Просыпаюсь от того, что лицо раненого солдата сменяется картой Японии, с нацарапанными на ней кружочками цифр.
Теперь он все чаще приходит в восемь тридцать.
Вчера в Сайтаме был снег, в Канагаве облачно, а в нашей однушке почти в центре Токио был маленький ураган. Наутро я впервые за долгое время улыбнулся. Горько. Вчера на несколько минут мне показалось, что все было как раньше.
Кровать скрипит противно громко, но соседи не жалуются. За те долгие промежутки между очередными скрипами они, должно быть, успевают забыть или остыть. Я тоже успеваю.
Он курит на кухне, широко распахнув форточку. В эти минуты шум наполняет нашу квартиру. В эти минуты я боюсь дышать.
Солнце совершает несколько оборотов вокруг Земли, но я не вижу никакой разницы. С улицы через открытую форточку доносится лай собаки и громкое ругательство, которое заглушается недовольным "тик-так!". Вечером, когда он уставший возвращается с работы, таким же "тик-так" заглушается мое тихое "я скучаю".
Вокруг меня сужается вакуум, который образует пустоту одиночества, вытягивая при всхлипах из легких последние кубомиллиметры воздуха. Я распахиваю форточку еще шире, стараясь впустить в комнату побольше кислорода. Одновременно с ним, с ужасным грохотом в квартиру врывается "шум", разрушающий остатки атмосферы "счастья".
Сегодня в Аомори облачно, в Канагаве солнце, а в центре Токио...
Я лег спать пораньше, задернув шторы плотнее, чтобы девятичасовое солнце не слепило глаза, и прикрыв дверь так, чтобы слышать когда он придет.
Но той ночью она так и не заскрипела.

back