Мне всегда не хватает времени. То ли цели мои слишком туманны, то ли сам я чересчур нерешителен… Но мне каждый раз не хватает всего нескольких секунд, минут, дней.. Всего ничего. Но я остаюсь ни с чем.
Ты сидишь в павильоне и ждёшь своей очереди сесть в кресло гримёра. Ты читаешь книгу. И мне не надо даже заглядывать в неё через твоё плечо, чтобы понять, что она на японском. Ты учишь его постоянно, ты знаешь его уже почти в совершенстве, но продолжаешь упорно заниматься, как последний долбаный школьник. Это «почти» не даёт тебе покоя. «Почти» - твоё самое нелюбимое слово. Ты стремишься никогда не быть «почти». И я почти понимаю это твоё стремление.
Ты хмуришься, не можешь понять какое-то слово в тексте и, наверняка, жалеешь, что не захватил с собой на съёмки словарь. Это не отпустит тебя целый день, и, когда ты придёшь домой вечером, ты первым делом посмотришь его перевод. Скажешь, что идёшь в душ, а сам достанешь из книжного шкафа словарь, и я услышу, как шуршат страницы. Ты ничего мне не говоришь, таишься, будто делаешь что-то противозаконное. И каждый раз мне кажется, что я лишний, совершенно иррациональный тут, в твоей гостиной, в этом твоём маленьком мире, в твоей жизни…
Гримёр приглашает тебя в кресло, и ты недовольно отставляешь книгу. Тебя отвлекли в самый неудобный момент, ты уже почти дочитал главу.
Странно, но ты очень мало меняешься от всего этого макияжа, от этих невозможных причёсок. Целую вечность назад, когда я впервые увидел тебя, ты был целеустремлён и вечно недоволен собой. Ты остался таким и сейчас. Ты боишься, что сломаешься, что не сможешь однажды выжать из себя все на концерте. Что в один прекрасный день ты проснёшься и просто поймёшь, что ты уже достиг своей вершины, что тебе не подняться выше и на дюйм. Ты боишься потерять голос, боишься ларингита и даже боишься громко говорить. Ты боишься столь многого… А я боюсь только того, что однажды посмотрю в твои глаза и пойму, что ты уже не Ким, которого я знал раньше. Больше всего на свете я боюсь, что ты станешь Тайфуном, как и хотят продюсеры. Я боюсь того, к чему ты стремишься. Того, что, насколько я знаю тебя, обязательно случится.
Эта фотосессия тянется слишком долго. Я всегда ужасно устаю принимать глупые наигранные позы и корчить рожи в камеру, но сегодня это выматывает меня как никогда раньше. После третьего часа работы, пожалуй, только Роуз не выглядит выжатым как лимон. Мне иногда кажется, что в нём столько энергии, что если взять сотню таких, как он, и заставить бегать в колесе, то другие способы получения электричества просто отойдут в прошлое. Он вертится, как юла, идеально контролируя мимику и жесты, а глаза его буквально трахаются с объективом. Когда весь этот кошмар окончится, он переоденется и поедет в студию дописывать свою песню. Потом до ночи будет прыгать в каком-нибудь ночном клубе. А завтра ровно в 9, свежий и бодрый, появится на репетиции. Я знаю, ты завидуешь его трудоспособности. Ты способен до хрипоты в голосе перепевать вокальные партии песен до тех пор, пока глаза мальчишки не загорятся восхищением. Ты спокойно попрощаешься с ним, выйдешь из студии и только тогда начнёшь кашлять и материться вполголоса. Но и в такие дни ты бываешь доволен, ты бываешь чертовски доволен собой, ведь ты ещё на какое-то время доказал ему, что ты способен на всё. Ты в очередной раз доказал ему, что у Трэкс есть будущее. И он снова поверил тебе. До следующего прокола. До следующей твоей ошибки.
Ты никогда не заглядываешь в будущее, ты просто идёшь к намеченной цели, не замечая ничего на своём пути. Два года назад ты обклеивал стены в своей комнате плакатами «Х», а сейчас я включаю радио и слушаю вместе со всей Кореей, как ты поёшь Тиарз. Я ненавижу твой голос, звучащий из динамиков моего магнитофона. Но я знаю, что ещё совсем немного и ты переступишь ту планку, которую поставили для всех нас. Ты и Роуз, вы двое пойдёте своим путём. Он станет очередной красивой куколкой, носящей линзы и красящей волосы, а ты… А ты больше никогда не будешь брать «почти три с половиной октавы» или «почти говорить по-японски». Ты будешь цельным и совершенным. Как Йошики Хайаши – почти американским японцем или почти японским американцем. И я буду слышать твой голос только по радио…
Я не знаю, когда это случится – через месяц, два, год, через 10 лет. Но я знаю, что сколько бы времени у меня не оставалось, его снова, как и тысячи раз до этого, будет мало. Я снова не успею главного.
Съёмки всё длятся и длятся, и им просто не видно конца. После очередного кадра ты не выдерживаешь и спрашиваешь фотографа:
- Долго ещё?
- Уже почти всё, - спокойно отвечает он тебе.
- Почти, - злобным шёпотом повторяешь ты своё ненавистное слово, занимая позу для очередной фотографии.
Я сам не знаю, что происходит со мной, мне ещё не давали никаких распоряжений. Я просто подхожу к тебе сзади на полшага ближе, чем позволяют приличия, и опираюсь локтем о твою спину. Ты оборачиваешься. Всего секунду твоё лицо выражает недоумение, а потом ты улыбаешься. Я смотрю на тебя и думаю, что если эти искры когда-то погаснут в твоих глазах, и ты будешь делать всё это просто ради денег, я убью тебя. Потому что тогда ты перестанешь быть Кимом. Ты больше не будешь человеком, которого я люблю.
Фотограф шипит на тебя, заставляя, наконец, посмотреть в камеру. Но он ничего не говорит мне, и я так и стою, ощущая даже через твой пиджак и мои перчатки тепло твоего тела. Ещё ни одна минута нашего знакомства не казалась мне такой интимной, даже когда я касался твоей голой спины своими ладонями.
Ты силишься сделать серьёзный вид для снимка, но где-то в уголках губ всё ещё прячется улыбка.
Спину ломит от усталости, глаза слепит от вспышек фотокамер, а ты просто стоишь рядом, и мне кажется, что на этот раз у меня есть всё время на свете.
Сейчас ты почти мой.
И я почти счастлив.