Мы решили держать диеты. Не вспомню, с чего мы на это пошли, но держать решили строго, и чтобы было проще, контролировали друг друга. Отбирали чуть ли не изо рта бутерброды, втихаря выкидывали из холодильника купленные в минуты слабости «запрещенные» продукты. Не то чтобы их было много, но как только на них было наложено вето, они сразу же стали самыми желанными – в общем, ничего необычного. Самым сложным было выкидывать ореховую пасту, действительно сложным – потому что ее мы обожали оба, и если находили нечаянные заначки друг друга, ореховая паста отправлялась в мусоропровод последней. Потом вроде привыкли и вторую неделю прожили в относительном мире и согласии, изредка втихую друг от друга хомяча по кафешкам табуированные блюда.
У меня такой характер – нетерпеливый. Если что-то захотелось – вынь и положь. Будь то идея создания чего-то, тяга куда-то сходить или желание что-то съесть. Если я не получаю желаемого немедленно, то могу потом к этому вернуться, а могу и бесповоротно перегореть, увлекшись чем-то другим. Ореховая паста была давним хобби, и к ней я возвращался постоянно, особенно когда ее не было рядом. Поэтому однажды я снова купил банку и переложил ее содержимое в вымытую баночку из-под овощной икры. Ах, да, провиант у нас был отдельный, - диета по группам крови. Вообще-то, группы у нас одинаковые, но мы умудрились найти две диеты с кардинально разными продуктами и решили придерживаться каждый своей. У него свой оптимальный набор продуктов, у меня – свой. Овощная икра была моей прерогативой.
Вставая ночью в туалет, или просто придя поздно, когда Джун уже спит, не дождавшись меня, я заворачивал на кухню и, весь превратившись в слух, специализирующийся на шуршании простыней, ел ореховую пасту из банки овощной икры. Как под гашишом, слух в такие минуты обострялся до того, что больше уже казалось, чем слышалось. Но это было интересно, это было увлекательно. Как в юности, когда ты тихонько покуриваешь за домом, несмотря на всю антитабачную политику твоей семьи. Вот в такие минуты, когда стоишь и выпускаешь струйку дыма, больше нервничая, чем наслаждаясь, держа сигарету самыми кончиками пальцев, а то и завернув в лист травы, сжимая в кармане жевательную резинку или какую-нибудь конфету, чтобы зажевать запах… вот в такие минуты и пристращаешься к манящим острым ощущениям, в зависимости от эволюции которых вырастают эксгибиционисты… или, в случае слабой эволюции, вот такие безобидные ночные недержатели диет, как я. Кстати, о курении, - мы не курим. Во всяком случае, стараемся как можно реже. И строго-настрого запрещено пускать дым в доме, - это, кстати, его идея.
Мы смотрели какой-то вечерний фильм, и я заснул. Видимо, он пожалел меня будить, - укрыл одеялом и ушел спать в спальню. Ночью я проснулся… потянулся, с боку на бок повернулся… и отправился привычным маршрутом: кухня – туалет. По пути заглянул в спальню, там было тихо и темно. Привычно намазав на хлеб псевдоовощную псевдоикру, я отправился вместе с бутербродом в туалет. Да, это такая прерогатива, когда один,- можно не выбирать, чем из двух дел ты будешь заниматься сначала. А когда я вышел, на кухне горел свет. Тогда я решил, что я забыл его выключить, и с обкусанным бутербродом наперевес пошел обратно. На кухне сидел Джун и намазывал хлеб ореховой пастой. Рядом стоял испачканный в пасте стакан из-под йогурта.
Все-таки, это было смешно. Но так как у обоих в руках были неотвратимые улики, возмущаться было бы нелепо… хотя очень хотелось.
Поборов удивление и тень возмущения, мы с плохо скрываемыми улыбками смотрели друг на друга. Наконец, так как я начал раньше и, очевидно, виноват больше, он саркастически поднял бровь, выразительно сверля взглядом остатки бутерброда.
- Тсс… - я приложил палец к губам, кивая на часы, сел за стол и, не глядя на Джуна, сообщил: - Ты меня не видишь.
Он обдумал это и философски пожал плечами, кусая свой бутерброд. В кровать мы вернулись вместе, а утро началось с сонного поцелуя в щеку:
- Ино, солнц, приготовь мне кофе, пожалуйста… - хитро начал он, - и пару бутербродов с ореховым маслом.
- Чем-чем? – я прекратил потягиваться и удивленно посмотрел на него: - Откуда у нас ореховое масло?
- Ну… я вчера видел… – загадочно начал он.
- Ничего ты не видел, - прервал я его, возобновляя утренние потягушечки, и, так как Джей с утра не очень быстро соображает, повторил с нажимом, строя ему глаза повыразительнее, грозясь заработать себе двусторонне косоглазие: - Понимаешь? Совсем ничего не видел. Совсем.
Он, наконец, смекнул и рассмеялся. Так мы дальше и были. Временами выбирались по ночам на кухню, лопали пасту и возвращались обратно. Но мы этого не видели, я не видел его, а он – меня. И об этом днем не вспоминалось, и на это даже не намекалось – не на что. Ну не на то же, что ты ночью отлучался, с чего бы это? Да в туалет, конечно. Кстати, это отдельный пункт – не видели ночью мы друг друга только на кухне. В спальне, туалете или даже коридоре – пожалуйста. Потому и возвращались в кровать порознь. Это особое удовольствие, выйти первым, дождаться, когда выйдет второй и удивленно спросить, а что он делал в кухне. В таких случаях мы всегда «ходили пить воду».
Это было забавно. Потом мы как-то незаметно возвели это в абсолют – совершенно полностью разделяли свое существование на ночной кухне. Не только не разговаривали, но толком даже перестали обмениваться взглядами и извиняться, если нечаянно задели друг друга или кто-то кому-то наступил на ногу. Я не знаю, как так получилось. Просто получилось. И мы почему-то это не меняли. Почему?..

- Привет, - я открыл дверь, услышав возню ключа в замке. У него было такое лицо, словно ему сообщили о смерти родственника. – Что случилось? – изменившимся голосом спросил я.
- Та ничего, - он криво улыбнулся. – А почему что-то должно было?
- У тебя такое лицо, что краше в гроб кладут, - признался я.
- Значит, мне сегодня не грозит, - мрачно отшутился он, скрываясь в ванной.
- Так что произошло? – я подошел, глядя, как он глобально умывается, просто сунув голову под кран. В ответ что-то булькнуло. Ладно, начнем предлагать варианты: - День тяжелый или что-то случилось? Сообщили что-то неприятное?
Он кивнул. Ох…
- Джун, - позвал я.
- День тяжелый. Просто напросто, - видимо, отчаявшись от меня избавиться, отмахнулся он.
Ух, ладно. Не хочешь, не надо, - может быть, потом.
Ночью я отправился на кухню – нет, пасты мне совершенно не хотелось. Но Джея не было. Наверняка сидит на кухне, и я хотел убедиться, что все в порядке.
Джей курил. Очевидное-невероятное. Значит, вот настолько сложный день?.. Я молча сел напротив, вызывая на откровенность. Не торопя, не спрашивая, просто смотря на него. Он курил. Уже четвертую сигарету. И ни разу не посмотрел на меня.
- Эй, - мягко позвал я, едва сжав его руку. Он не ответил и не повернул головы, так же молча докурил, потом встал и ушел спать. Было… так себе.
Когда я вернулся в кровать, он чуть приоткрыл глаза:
- Где был?
- На кухне, - я недоверчиво уставился на него.
- Мм… Зачем? – сонно удивился.
- Потому что ты… Что-то случилось?
- М? – он снова приоткрыл один глаз. – У тебя что-то случилось?
- У тебя, - терпеливо поправил я.
- Ага, случилось у меня, а на кухню понесся ты, - он смешливо фыркнул. – Так чего ходил?
- …воды попить, - у меня действительно резко пересохло в горле.
- А, ну хорошо, - удовлетворенно кивнул Джей и, развернувшись, обнял подушку. – Спокойной ночи.
А я таращил глаза в потолок. Ошарашено так таращил. Значит, все так же не видим друг друга?.. И стало так пусто. У него что-то случилось, - может, не слишком глобальное, но явно неприятное, а он не желает сказать… Такого не было раньше. Что за демонстративное недоверие? Или не демонстративное… Но не может же он настолько верить в эту ночную кухню, в это не-видение друг друга.
Это трудно объяснить: я не знал, что именно вводит меня в такое отчаяние – то ли это всплывшее как нечто органическое и такое же мерзкое недоверие, то ли набравшие такой размах ночные посиделки подслеповатых склеротиков – невидящих и не помнящих. То ли что-то новое, рожденное на стыке двух предыдущих, но еще не оформившееся в самостоятельную мысль – такой странный фарш из досады, обиды и отчаяния.
Вот с этих пор наша жизнь изменилась. Хотя сторонним взглядом этого, наверное, не заметить. Со мной он вел себя практически по-прежнему. А я не мог. Все, что происходит со мной из-за него, как и с ним из-за меня, я привык считать нашим общим. Но Джун не считал, что у нас есть какие-то проблемы – и говорить, стало быть, было не о чем. Я же чувствовал, что теряю его откровенность, его доверие. И он начал терять мое доверие. Я своими глазами видел двух людей рядом с собой, но ни один из них не говорил о существовании второго… собственно, второй меня вообще не видел.
Я не могу с ним общаться как раньше, а он продолжал – и совершенно в своей манере реагировал на мое странное настроение. Да, он так его и называл – странное, даже не пытаясь намекнуть, что все это игра и он понимает, о чем я. Он верил себе больше, чем тому, что ночью на кухне мы видим друг друга. Отношения стали похожи на расползшуюся по противню опару… или чернильную кляксу, с искренней доброжелательностью подсовываемую под нос психоаналитиком, - такие жее непонятные, невнятные, ни о чем.
Мы разговаривали, иногда вместе обедали, привычно следили за никому не нужной диетой друг друга, жевали по ночам ореховую пасту, изредка механически занимались сексом, не особо настаивая на ответном желании партнера и не слишком огорчаясь, если не встал. Жаль. Секс для меня значил в первую очередь чувство, а не действие. В нем лишаешься не только кожи, но и мыслей – остаются одни инстинкты и желания, а это обнажает абсолютно. Я надеялся вернуть его, если понимаете, о чем я. Он не пускал. Иногда меня посещало ощущение, что я живу с роботом, что однажды ореховая паста забьет ему контакты и он перестанет двигаться, или его замкнет в душе и посыпавшиеся искры прожгут клеенчатую занавеску. И мне было страшно.
Во мне жили обида и непонимание, а что жило в нем?.. О, сколько бы я отдал, чтобы узнать, что жило в нем. И я не мог поговорить с ним, - я все еще чувствовал себя на полуночной кухне.

Как-то в выходной мы отправились на вечеринки. На разные, правда, ну да ладно. Видимо, почувствовали, что надо отдохнуть – и от работы, и от дома. Ближе к двум, поняв, что мне лень ловить такси, а друзья активно приглашают остаться, я позвонил Джуну и предупредил, что заночую. Он был не против. Потом один из приятелей отбывал в мою сторону, и я, желая встретить похмелье дома, упал ему на хвост.
На кухне горел свет. На столе сидела незнакомая мне девушка, а между ее разведенных ног стояли оба из тех, кого я привык считать принадлежащими мне. Джун поднял голову, отрываясь от процесса. Девушка вздрогнула и обернулась.
…я даже не почувствовал, что нахожусь здесь. Мне казалось, что это не я. Только глаза остекленели, и я почти готов был подставить ладони, чтобы поймать их, если веки вдруг не справятся с весом стекла.
- Кто это? – наконец озвучила девушка плодотворную мысленную работу хорошенькой головки.
Знаете, какую гениальность я совершил? Вышел. Повернулся, стараясь не стучать деревянными конечностями о мебель, и ушел спать, - тогда я еще жалел, что мало выпил. Но его негромкий смешливый ответ я услышал:
- Кто? Тут некого нет.
Рано утром, забыв поблагодарить так и не сложившееся похмелье, я сбежал к друзьям. А вечером, воодушевленный собственной решимостью, шел на разговор.
- Джун, мне надо с тобой поговорить, - я готовил эту сакраментальную фразу всю дорогу.
Он поднял голову от книги, дежурно улыбнулся:
- О, привет. Куда убегал с утра? О чем поговорить?
- О вчерашнем? – я посмотрел на него в упор. – О том, что было на кухне, когда я вернулся ночью.
- Так ты все-таки вернулся? Я думал, ты остался у друзей, а с утра заезжал переодеться, - он взъерошил свои волосы. – А что было на кухне?
- Джун, прекрати, - у меня внутри все клокотало. – Давай закроем эту дурацкую игрушку.
- Какую? – в его глазах были искренние недоумение и легкая тревога. – Ты о чем вообще?
- Джун!!! – визгливый крик испуганно метнулся к окнам и стеклянным дверцам шкафа. Я не склонен к истерикам, но посмотрел бы я на вас. У меня совершенно не было сил играть и все слова закончились. Остались только это ноющее как больной зуб имя и бессвязное «прекрати!», которые я и кричал в их немногочисленных комбинациях.
Я кричал самозабвенно, не отвлекаясь на окружающее, видя, но не отмечая, как, морщась, он шарахнулся от моего визга, как выбрался из кресла, подошел и вцепился в мои плечи. Меня тряхнуло так, что клацнувшие зубы чуть не откусили язык.
- Какого хрена ты орешь? – процедил он. – Говорить совсем разучился?!! Или боишься, что я глуховат и могу не услышать? Какого так орать?!!!
Он выплюнул меня из ладоней, как малину, которую уже начали жевать, когда обнаружили, что в нее заполз ягодный клоп.
И чувствовал я себя примерно так же, как эта малина выглядела. Вспененные волосы завесили лицо, норовя попасть в рот. Я злился и одновременно чувствовал себя беспомощным… кто там самый беспомощный на земле? Вот им я себя и чувствовал.
- Джун, - негромко пробормотал я. Он стоял напротив. - Пожалуйста, давай прекратим эту идиотскую игру. У меня больше нет сил. Я не могу так. Я не могу с тобой разговаривать, я не знаю, кто из вас двоих передо мной. И… и эта девушка… Это перебор. Это ведь не ореховая паста. Пожалуйста, прекрати. Я очень хочу тебя вернуть. Очень. Но только одного.
Сначала он смотрел на меня недоверчиво, потом просто непонимающе и испуганно. А когда я закончил свой бредовый монолог, подошел, обнял, приглаживая рукой мои волосы, и легко поцеловал в щеку.
- Дурашка ты, если честно, - хмыкнул он мне в макушку, и я готов был расплакаться от облегчения. Слава Ками-сама! Я был так рад распрощаться с этим бредом. – Не знаю, что с тобой, но если ты мне все расскажешь, может, мы что-то и придумаем, - он немного отстранился, участливо глядя на меня. – Какая девушка? Что за игра? Тебе кто-то что-то рассказал, а ты поверил? Я же говорю, дурашка, - он снова притянул меня к себе.
...а я…
Уперев руки в грудь, вырвался и, оставив ему взгляд безнадежно-больного, побрел в свою комнату – как будто только узнал, что обнимался с чумным.
Так шло время, и я не мог придумать, как все это изменить. Да, можно собрать вещи и переехать, прекратив отношения, но я хотел изменить все тут и с ним. Я не понимал мотивов и уже не теплил надежды в них разобраться. Он не заговаривал о переезде, о строго раздельном бюджете, о неприкосновенности в постели, домой приходил почти всегда вовремя и звонил, если задерживается, делал иногда мелкие бытовые подарки, – в общем, каша…
И я решился все изменить. Так радикально, как только мог придумать.
А, да, собственно перед этим был еще один эпизод, после которого я и плюнул на суетное и бренное.
Я проснулся от шума у входной двери – Джей предупреждал, что сегодня друзья звали на вечеринку. Я встал с кровати, собираясь встретить, как тихие голоса и смех дали понять, что он не один.
- Иди на кухню, - его негромкий голос, шлепок и мягкий смешок. Я остолбенел, а потом ринулся в коридор. Открыл дверь почти одновременно с закрывшейся кухонной, так и не узнав, у нас был гость или гостья. Джун замер на секунду, заметив меня, потом развернулся и быстро направился к кухне. …как я кричал!... как я хватался за рукава, пытаясь удержать его, как я угрожал, как не отпускал ремень, даже когда сам сидел на полу на заднице, буквально волочась за ним, как я молил, как не пускал его на кухню… Оттуда, вроде, напуганная шумом, высовывалась голова, но мне это было уже не важно. От захлопнувшейся кухонной двери я уходил, придерживая стену рукой, во избежание размашистых зигзагов.
На следующий день Джун, кстати, подарил мне коллекционное издание обожаемого мной Гигера… Просто так, разумеется.
Ками-сама, сейчас даже странно и страшно представить, с какой шутки, с какой глупости все это началось!..

Я считаю себя оптимистом. Во всяком случае, во мне прочно живет вера, что все, в итоге, будет хорошо. И мысли о самоубийстве никогда не посещали меня всерьез, - хотя, разумеется, без них не обошлась пропитанная максимализмом юность.
Но сейчас я не мог придумать ничего другого. Да, это был цирк, но что делать…
Снова ночь. И эта чертова кухня, которую я стал ненавидеть, стараясь избегать даже днем. И на его коленях лицом к нему сидит какой-то парень. И руки Джуна шарят по чужой спине, а губы – по лицу. И на мое появление он снова реагирует кратковременным поворотом головы, тут же возвращая к себе внимание отвлекшегося любовника.
Я ненавидел их в этот момент. Но все же не повернул.
Это шантаж, но у меня нет другого выхода. Не замечая их так же старательно, как и они меня, я достал из шкафчика аптечку и выложил несколько пластинок хорошего снотворного, набрал в графин воды, взял стакан и сел напротив вас за стол, уложив перед собой все это богатство. И начал ужинать.
Джун отвлекся на второй хруст пластинки. Таблетка в рот, запить. Хруст пластинки, таблетка в рот, запить… Они смотрели на меня – парень с откровенным волнением и испугом, в глазах Джуна я походя заметил только замешательство.
- Что… он делает? – пробормотал, наконец, парень. Он обращался не ко мне. Видимо, Джун уже предупредил, что разговаривать со мной не надо, как и обращать на меня внимание.
- Кто? Здесь никого нет, - привычно прозвучало в ответ. Сбивчиво, но прозвучало.
Хруст, таблетка, запить. Я долил в опустевший стакан воды из графина. Мне было страшно. Нельзя было растягивать время, запинаться. Надо было так же методично и спокойно глотать таблетки, как я начал делать это, чтобы у зрителей не возникло сомнений в моей решимости. И я глотал воду, чтобы чаще доливать, выигрывая время. Это был спектакль. Но я не знал, сколько у меня есть времени, сколько можно проглотить, сколько будет смотреть на меня Джун, прежде чем между моей жизнью и своей игрушкой выберет… хоть что-нибудь. Я только сейчас понял, что произойдет, если он выберет последнее. Что произойдет, когда кончатся таблетки, а он ничего не сделает? Я буду сидеть и ждать, когда меня свалит, рискуя заснуть тут в последний раз? Или сам кинусь в туалет выплевывать то, что только что глотал? Но тогда поймать Джуна я уже не смогу. …и я понял, что если он сейчас не выберет мою жизнь, я ее тоже не выберу.
- Да, и таблетки в воздухе исчезают, - саркастически предложил парень. Он попытался встать, но Джун не расцепил рук. Как же мучительно ему сейчас давался выбор… Он может схватить меня за шкирку и, надавав пощечин, утащить в ванную, - не раз после пьянок откачивали друг друга. Но тогда он бы видел меня. На этой кухне, ночью, он бы видел меня. И я бы видел его. Ему придется отвечать за все, что тут происходило… А если выбрать иначе, этот придурок, с которым он живет, может сдохнуть. И я чувствовал его мученический безмолвный стон. Да, черт, неужели моя жизнь стоит дешевле твоей неприкосновенности?!!!!
Я икнул от избытка воды. В руках оставалось еще 2 пластинки из 5. Снова тяжело икнув, потянулся к четвертой пластинке. Как же они противно хрустят, щелкая пластиковыми капсулами, выплевывая кругляши с ложбинкой-диаметром. Мне стало скучно. Парень, влепив Джуну пощечину, наконец вырвался, подлетел ко мне… и выдал такую оплеуху, что еще не проглоченная таблетка вылетела изо рта. Забияка…
- Нашел из-за чего! – рявкнул он, вытягивая меня из-за стола. Я, если честно, рассчитывал на другого спасителя, но отмахиваться не стал… То ли начало действовать снотворное на голодный желудок (ну почему я не соизволил пожрать перед триумфальным отравлением?!), то ли самоубеждение, что вероятнее, но мне хотелось спать. В руках моего спасителя я внезапно повис кулем. Да нет, ходить-то я мог… но лень было невероятно.
- Да где у вас?.. – орал парень, толкая дверь в кладовку.
- Сюда, - стоящий рядом Джун распахнул соседнюю дверь, помогая втащить меня.
- Притащи воды подсоленной, - Джун исчез, парень перегнул меня через бортик ванной. – Дружок у тебя - отряд быстрого реагирования, блин…
Я грустно хмыкнул.
- Ну же, - он тряхнул меня. Рвать мне было лень. Это, кстати, невкусно. Чужие пальцы полезли мне в рот. Черт.
Как меня выворачивало… Организм расставался с таблетками охотно и без сожаления. Чтоб он со спиртным так расставался! Темные сгустки с водой и желудочным соком. Болезненные спазмы накатывали с такой частотой, что я едва успевал выплюнуть то, что выносил предыдущий спазм. Едва закончились спазмы и я попытался нормально вдохнуть, в меня начали вливать соленую воду. И все с начала.
- Сколько таблеток в пластинках? – пальцы парня мешали жижу, пересчитывая сгустки с таблетками.
- Двадцать четыре проглотил.
- Выплюнул мало, - пробормотал парень.
По-моему, совместными усилиями они смогли достать не только все скудное содержание желудка, но даже сегодняшний завтрак, а он, как я подозревал, должен был бы уже уйти ниже.
Мне было плохо. А еще я хотел жрать. И спать.
В кровать меня отнесли, но так орались между собой, что мешали уснуть. Впрочем, о чем они спорили, я не уловил.

В общем-то, рассказывать больше нечего. Просто потому, что сам я до сих пор ни в чем не разобрался.
Я второй месяц живу в другой квартире. Ко мне часто забегает тот парень, - собственно, это он и нашел мне квартиру, приехав за мной на следующий же день, едва я проснулся. Я не знаю, где он набрался смелости… или все-таки наглости решать за других… кого и знает-то менее суток. Но он сказал мне несколько очень умных вещей, неумолимых в своей простоте. Я не нашелся, что возразить, и поехал с ним. Джун меня провожал. Что странно. Смысла нет передавать наш разговор – он был так же невнятен, как мои чувства сейчас.
Разумеется, остаться вместе мы не могли.
Я бы смог смириться с тем, что ему не нужно мое участие, мы поменяли бы квартиру и забыли эту кухню, а новую… нашли бы максимально непохожую, совмещенную с гостиной барной стойкой – да мали ли; и я бы смог забыть об этом периоде измен и чужих людей в нашем доме. Я ни разу бы не поднял в разговоре эту тему и не намекнул бы на нее даже в самой горячей ссоре – мне было бы достаточно, чтобы этого не повторилось.
Но свою безнаказанность он трусливо предпочел даже не моему счастью – моей жизни. Пусть это не самый ходкий товар, для меня он значил невероятно много. И хоть сейчас я и не сомневаюсь в его ценности, но для меня самого она явно стала меньше.
Действительно, с глаз долой из сердца вон, – хоть это я для себя, наконец, решил. Просто нужно время. Мы вовремя завели себе разные группы и теперь даже по работе будем сталкиваться крайне редко. И все нормализуется.
Мой спасатель – Ичиго – наносит мне визиты по два раза в неделю, притаскивает продукты, иногда, если я не успевая его прогнать, готовит. Приглядывает, в общем. Сначала я его избегал. Он, видимо, решил, что я считаю его назойливым, или что он слишком ассоциируется у меня с Джуном. Во всяком случае, стал появляться раз в неделю, зато чаще звонить. Мне же на самом деле просто было перед ним неловко. Мелкий он еще, а приходится учить жизни такого взрослого дядьку с опасными суицидальными наклонностями – ну не буду же я ему всю подноготную рассказывать! Сейчас уже вроде ничего – и я к нему привык, и он за меня успокоился. В общем, мы неплохо поладили.
Недавно Рюи звонил – предлагал встретиться, обсудить нечто, что меня заинтересует. Если это какой-нибудь проект, я пасс. У нас с Кеном начинается запись нового альбома – решили назвать «MADE WITH AIR» – да и тур потом проводить. А разрываться между двумя проектами не люблю – вечно не знаешь, какому отдать новую идею.
В общем, ничего необычного. И закончить мне нечем – никакого сакраментального вывода я сделать не смог. Хотя вы, конечно, умнее меня, куда там, и смогли бы предложить мне огромное количество умных и не очень мыслей для размышления на любой вкус…
А еще я себе фикус купил… он все-таки загнулся.

back