Боль всегда приходила позже. Несколько мгновений кожа сохраняла привычный человеческий оттенок, и лишь белые бороздки шрамов и темные пятна накрепко въевшихся в кожу чернил нарушали гармонию, задуманную когда-то наивной природой. Через несколько мгновений сосуды лопались, трещали по швам капилляры, и сбившаяся клочками белесая кожа рассекалась красными линиями, постепенно проступающими на обманчивой гладкости эпидермиса. Линии раздавались, становились ярче, теряли форму и расползались красными разводами, словно ржавчина, и тяжелые пурпурные капли медленно ползли вниз по ребрам, груди, животу, или сочились изо рта со словами и слюной, мешались с потом, замирали на мгновение в кубиках пресса и все текли, текли, текли, пока подушечки пальцев не превращали линию в невнятную кровавую кляксу… Боль всегда приходила позже. По крайней мере, ни следа от нее не было в этих ранах – ранах, которые наносил себе Кё.
Правильно было бы сказать, она была везде, кроме…
Она исторгалась с рыком и хрипом из напряженной глотки пророка, гремела в воздухе невнятными словами и вырывалась, стократно усилившись, из расставленных по периметру сцены динамиков, витала в воздухе, била по нежным душам непосвященных, наполняла собой мир, но все равно…
Это был максимум суррогат боли. Иллюзия. Тень.
Почувствовать настоящую боль никому не было под силу. О ней возвещали какие-то вовсе незначительные вещи: взмах ресниц и траектория взгляда, стук сердца, запоздавший на секунду, внезапно сорвавшийся вздох – но пальцы все так же уверенно перебирали струны бас гитары, звук лился мощным потоком, словно сумасшедшая горная река, разбивающаяся в пену на поворотах, и ничто не менялось в очередном ритуале рождения музыки. Возможно, это звалось профессионализмом.
«Ками, опять… Опять он разрушает себя. Опять вытравляет в себе все живое», - именно такие мысли вертелись в голове Тошии, когда он лицезрел очередной кровавый перформанс Кё, и эти мысли были страшнее ран и тоньше лезвий.

- Эй ты, как тебя там, - когда-то очень давно напротив Тошии стоял невысокий мальчик с тяжелым взглядом и с силой выдавливал из себя слова, пытаясь выдать смущение за развязную непринужденность. Тошия внимательно разглядывал нового знакомого с высоты своих ста восьмидесяти сантиметров, сматывая провода после очередного выступления юных и подающих надежду.
- Это, - Кё кивнул в сторону бас гитары, - в общем… как тебе сказать…
На лице Тошии появилась мягкая улыбка.
- В общем… ты играл… и мне, - Кё скользнул взглядом по рукам, сжимающим моток проводов, рукам, покрытым мириадой вен и первыми мозолями старательного гитариста, и слово «понравилось» сдохло в горле, так и не родившись.
- Я играю в группе, и мне нужен басист. Ты будешь этим басистом, - Кё поднял глаза, и улыбка Тошии столкнулась с колкостью его взгляда, но лед невыносимо быстро таял, оставляя лишь голую кожу чувств и нагие изгибы эмоций.
- Ты знаешь, чего хочешь, - со смешком заметил Тошия.
- Естественно, знаю, - сказал Кё, напуская на себя непроницаемую уверенность. - Я ненавижу терять время зря.
Слово «тебя» сдохло в горле, так и не родившись.

Это было правдой – Кё действительно ничего не делал впустую. И уже спустя несколько недель, которые были так давно, что теперь казались нереальными, этот мальчик больше не выбирал слова, осторожно нащупывая грань между социофобией и не исчезнувшим до конца интересом к людям. Он действовал, с жадностью покрывая шею Тошии засосами, похожими на укусы, оставлял дорожки слюны на его натренированных пальцах, выкручивал ему соски и нагло устремлял руку к тугому вздымающемуся бугру паха.
- Кё… Что ты делаешь, Кё? Убери от меня свои грязные руки, - задыхался Тошия, хватаясь за холодную стену темного коридора. Боль всегда приходила позже.
- Раздевайся. Скоро все придут репетировать. У нас минут десять, не больше, - Кё деловито раскурочивал застежку на поясе Тошии и стаскивал с него джинсы.
- Постой! - Тошии казалось, что холодная стена сама покрылась испариной от напряженности момента. - Прошлый раз был ошибкой… я не позволю тебе...
- Да, да, да… И прошлый, и позапрошлый, и тот, который был перед этим, и десяток других. Думай так, мне наплевать, - Кё развернул Тошию лицом к стене, едва не впечатав его в шершавую щетину камня и, прижавшись к нему вздымающейся от напряжения грудью, достал из штанов пульсирующий член, багровый от возбуждения.
- Я тебе не какая-то там девка. Ты псих, Кё, самый настоящий псих… Иди сними себе шлюху, - выдохнув эти слова, Тошия сладко закусил губу, ощущая, как член Кё скользнул по внутренней стороне его бедра. В коридоре было холодно, поэтому все прикосновения были просто обжигающими. Казалось, еще немного, и раскаленная плоть безумца оставит на нежной коже Тошии несколько жестоких обугленных ран. Басист стиснул зубы и слегка согнул ноги в коленях, чтобы Кё было легче проникнуть в него.
- Одна такая уже вырвала мне сердце… Да и платья тебе идут больше, чем шлюхам, - губы Кё разорвала улыбка, опасная и дерзкая одновременно, и тот сжал свой член и на правах хозяина прорвался сквозь тугое кольцо мышц в нежные горячие глубины юного тела.
- Я лично вырву тебе сердце. Слышишь, Тоору, я сам... – на последнем слове голос сорвался до сдавленного шепота, а сладкая горячая боль разлилась по всему телу Тошии, сковывая его мышцы, словно яд, парализующий все нервные центры. Первые толчки Кё были непереносимы, весь мир дробился перед глазами Тошии, распадаясь на молекулы и атомы, пространство трещало по швам, и стена стала полом, по которому его размазало волной возбуждения. Нутро его сотрясалось при каждом движении, при каждом душераздирающем крике, то ли чужом, то ли его собственном, язык сочился слюной, а к горлу подкатывала тошнота, рожденная спазмом, охватившим, казалось, весь кишечный тракт, но даже эта сумасшедшая мазохистская боль не была болью в полном смысле этого слова.
Боль всегда приходила позже, несмотря ни на что. С годами ничего не менялось.

И сейчас, когда нежное создание выросло из платьев, а интровертированное чудовище выросло из подростковых домогательств по всем темным углам, утекло много спермы, крови, а рваные раны затянулись белесыми шрамами, лишь одна вещь выжила без изменений, оставшись в своем истинном, первозданном состоянии.
Концерт окончился, слепящий свет софитов потух, словно солнце на последнем издыхании заката, и на сцену опустилась непривычная ночная тьма. Тошия отпустил несколько очаровательных жестов в сторону поклонников, кучкующихся перед сценой в ожидании милости свыше наподобие медиатора или палочек, еще теплых от недавних прикосновений, а, если очень повезет, даже недопитой идолом бутылки минералки. Он немного покопался на сцене, разбирая технику, стараясь ни о чем не думать, но взгляд его упал на белые комки полотенец, пропитанных потом и кровью замученного чудовища, и сердце у него отчего-то сжалось. Он взял в руки одно из них и стал всматриваться в разводы, которые из красных постепенно становились бурыми, и словно завис где-то вне пространства и времени, забыв обо всем, что его окружает. На его плечо внезапно опустилась рука Дая.
- Ты здесь? Я умру, если сейчас же не выпью холодного пива. Тебе, кстати, тоже не помешает, - гитарист улыбнулся насмешливой улыбкой, придавшей его мужественному лицу какое-то обезоруживающее выражение.
- Что?... А, да, иду… - Тошия сжал полотенце в руках, а потом, вздохнув судорожно и тяжело, не глядя швырнул его за спину. Сзади раздалось несколько восторженных криков. На пальцах остались еле заметные следы крови. Дай смерил Тошию оценивающим взглядом, его улыбка стала немного теплее:
- Я бы, конечно, не рискнул к нему приближаться, но тебя он, по-моему, ждет.
- Как он? – прошептал Тошия прежде, чем сложил у себя в голове этот вопрос.
- Как обычно, - пожал плечами Дай. - Есть вещи, в которые я предпочитаю не лезть. Возвращай его в себя и приходите к нам с Као и Шином, пока мы все не выпили.
Дай похлопал Тошию по плечу и скрылся за сценой. На секунду душу Тошии охватило чувство страшного одиночества, разъедающего стенки его души, но он попытался отделаться от этого наваждения. Он поднес пальцы к лицу и ощутил знакомый запах крови. Его чутье обострилось, а нервы превратились в идеально натянутую струну. Он вычислит своего зверя по запаху, найдет по незримому следу, выследит по едва заметных каплям крови под ногами. Наконец, проследовав по лабиринту коридоров, чьи стены казались такими знакомыми, что во рту появлялся знакомый привкус тошноты и сладости, он достиг своей цели.
Кё сидел в пустой комнатке закулисья, уронив голову на грудь. Слипшиеся волосы застили лицо, лишь с подбородка неспешно сочились бледные капли пота. Крови уже не было, только засохшие бурые разводы по груди и ребрам, розоватые пятна содранной кожи и припухшие дорожки порезов - не больше, но и не меньше. Он сидел неподвижно, словно жизнь ушла от него, и лишь сигарета успокоительно дымила между расслабленными пальцами. Она возвещала о том, что ее обладатель еще в сознании, еще чего-то желает, даже если это никотин, а не нежные прикосновения любящего создания. Тошия приблизился к Кё и осторожно протянул руку к одному из порезов у него на груди, но Кё молниеносно перехватил его запястье свободной рукой, заставив Тошию инстинктивно податься назад. Лица его Тошия по-прежнему не видел, но был почти уверен, что там появилась странная болезненная улыбка.
- Собрался вырвать мне сердце, да? – глухо усмехнулся Кё.
- Мне сейчас не до шуток, Кё, - встревожено отозвался Тошия. - Ты в порядке?
- Нет. Я не в порядке. Мне противна сама суть порядка. Не трогай меня, - Кё резко поднял голову и выдохнул сигаретный дым, глядя на Тошию как на незнакомца. Кё ослабил хватку, и рука Тошии выскользнула из его ладони. Басист сделал несколько шагов назад, глотая внезапно подкатившую к горлу горечь.
- Когда я это говорил, ты меня не слишком-то слушал.
- Я всегда поступаю, как я хочу.
В воздухе повисла напряженная тишина, разрываемая лишь стуком двух сердец, оглушительным и беззвучным одновременно. Тошия хотел развернуться и уйти, скрыться от невыносимой картины чужой, но такой ощутимой боли, сдобренной словесными колкостями, в тайне надеясь на то, что все само вернется на круги своя, но внезапно услышал почти нежное «Тотчи», ударившее его в спину.
- Тотчи.
- Тоору.
- Ты не при чем, черт возьми. Я не хочу ранить тебя, ведь я…
Слово «люблю» сдохло в горле, так и не родившись.
- Я сейчас – обоюдоострое оружие. Могу нечаянным образом убить тебя и себя. Тебя, Тотчи, - Кё посмотрел на басиста прежним тяжелым взглядом, который сковывал душу, как и десяток лет назад. Однако, лед как и прежде таял, оставляя лишь отталкивающую синеву мертвых тканей и бордовые сгустки остывшей крови. Басист улыбнулся холодной улыбкой каменной статуи.
- Идиот. Ты не понимаешь, что так ты ранишь меня еще сильнее.
Но и это не было болью в полном смысле этого слова. Никакие слова не могли отразить того, что разрасталось в душе с такой фатальной неизбежностью. Никакие порезы не могли сравниться с внутренней раной, которая как воронка затягивала в водоворот истинного страдания.

Боль всегда приходила позже…
Тошия сползал вниз по шершавой стене, не в силах отдышаться после царившего между любовниками безумия. Его ладони были покрыты ссадинами от шершавой поверхности бетона, на бедрах виднелись следы от ногтей Кё, обжигающая сперма вытекала из заднего прохода, растерзанного грубым и полоумным изнасилованием. Тошии было уже глубоко наплевать на то, что кто-то может войти, что начнется репетиция, что скоро выступать. Даже если бы его ждала вся группа, все репортеры мира, Токио Доум, набитый фанатами, сидящими друг у друга на шее, он бы и пальцем не пошевелил, чтобы что-то, хоть что-то, хоть что-нибудь сделать. Кё стоял над ним, стараясь унять дрожь в руках, слизывая с губ пьянящий вкус поцелуев, сдобренный привкусом чужой кожи, соленым и сладким одновременно. Наконец, он протянул Тошии руку, заставляя его подняться. Несколько секунд они стояли друг напротив друга и молчали. Несмотря на легкую затуманенность взгляда и тусклое освещение, рассеянное по бетонной кишке, первое, что бросилось в глаза Тошии – шрамы, которыми было покрыто тело Кё. Пока еще их можно было сосчитать, но они все равно были не по-детски глубокими и не по-киношному четкими. Теплые слова вырвались из губ Тошии, словно пар на морозном воздухе.
- Хороший мой… Тебе, наверное, так больно.
Кё смотрел на Тошию, не моргая. Он только что отымел его, словно шлюху, здесь, в темном коридоре, с болью и унижением, с надрывом и жестокостью, с безумием зверя и упорством эгоиста, оставив тому лишь боль во всем теле и раскаяние после постыдного оргазма, а тот смотрит на него, едва держась за стену и дрожащим голосом спрашивает о его боли. О его, а не своей. Кё неуклюже заключил Тошию в объятия, ласково и отчаянно, и приник к нему, зажмурив глаза, словно провинившийся ребенок.
В этот самый момент Кё поклялся себе, что никогда его не отпустит. В этот самый момент Тошия поклялся себе, что все шрамы Кё будут заживать на его душе.
Пожалуй, именно этот момент и можно теперь назвать тем самым.

С тех пор утекло много слез, минут и лет, много чарующих хрупких мгновений… много слов умерло в утробе, так и не родившись, много криков, разрывающих холодную тьму, рассеялось среди серых равнодушных стен незнакомых зданий. И все-таки были вещи, над которыми ничто не было властно.
Из тесной подсобки Кё с Тошией вышли на улицу, где их буквально снесла с ног волна вечерней свежести. Кё взял новую сигарету, поскольку воздух был слишком чист, чтобы он мог дышать им, а Тошия иной раз затягивался ей из его рук и медитативно всматривался в густое синее зарево летних сумерек. Было тихо и прохладно, поэтому когда Кё взял Тошию за руку, прикосновение было столь же обжигающим, как и много лет назад.
- Как видишь, я все еще жив, так что не стоит так переживать за меня - улыбнулся Кё, сдирая ногтем засыхающую на груди кровавую корку.
- Не льсти себе, я совсем за тебя не переживаю, - усмехнулся Тошия, придав голосу напускную холодность. - Я всего лишь не хочу, чтобы ты сдох до того момента, как я соберусь вырвать тебе сердце.
Боль всегда приходила позже. Но она приходила неизбежно. Самая тяжелая боль тем и страшна, что ее никогда не слышно.
Кё впервые за вечер рассмеялся в голос, а после притянул к себе любовника, и они долго целовались, растворяясь в невыносимости чувств и счастье мгновения. Незримо начинал шептать дождь, в котором утонуло несколько нежных признаний. Тошия повел плечами от холода, засохшая кровь на груди Кё потекла по ней бурыми разводами.
- Пошли собираться, и поедем ко мне, - сказал Кё, положив руку на пояс Тошии, и уже было устремился в сторону темных коридоров закулисья, но Тошия удержал его.
- Постой. Я хочу еще немного постоять с тобой под дождем, - проговорил он, в ответ оплетая тело Кё своей нежной рукой.
- Пошли, ты замерзнешь, - сказал Кё, жмурясь от холодных капель дождя, который все набирал силу. Тем не менее, он остался стоять с Тошией, теснее смыкая объятия, стараясь защитить его от холода. Тошия же считал про себя секунды и ждал, пока дождь смоет кровь, которая тянулась за ним с самой сцены, вытекая из страшной дыры в его груди, где когда-то билось его собственное сердце.

back