… знаешь, о чем я мечтаю, когда смотрю на тебя? Я представляю, как однажды подойду к тебе и попрошу проводить меня до дома - в последнее время у меня часто болит голова и идет носом кровь; ты задумаешься на минуту, а потом не слишком уверенно кивнешь. Мы выйдем на улицу вместе, ты откроешь дверцу своей машины и предложишь мне сесть. Ты такой спокойный, почти робкий, и тебе нравятся спортивные автомобили. Может быть, это придает тебе уверенности?
Я, как всегда, замешкаюсь, ты нахмуришься и легонько подтолкнешь меня ладонью в спину. Я, конечно же, захочу что-нибудь сказать тебе, что-то очень обидное, но увижу, как уверенно ты кладешь руки на руль – и промолчу.
Ночной город похож на шкатулку, наполненную сверчками и бабочками. Ты сам становишься похожим на экзотическую бабочку, когда надеваешь короткое черное платье с пышной юбкой и кутаешь плечи в пушистое розовое боа. Каору смеется и будто невзначай обнимает тебя за талию, прижимая к себе и зарываясь лицом в твои длинные светлые волосы. Ты отвечаешь ему с обычной холодностью, покорно садишься к нему на колени и улыбаешься, когда он гладит тебя по бедру. Тошия разражается сухим злым смехом, но Дайске молчит. Иногда мне удается поймать его взгляд, направленный на Каору. Скажи мне, Дайске, то, что ты чувствуешь к нему – это любовь?
Но ты молчишь. Это твоя тайна, Дай, и я слишком хорошо понимаю тебя, чтобы говорить об этом вслух.
Мы останавливаемся напротив моего дома, и машина мягко тормозит у края тротуара, ты гасишь фары и поднимаешь боковое стекло. Ты дождешься, чтобы я первым вышел из машины, проверишь бардачок и тогда только покинешь салон. Наверное, мне стоило бы поблагодарить тебя за помощь и попрощаться, но я промолчу, ожидая, когда ты сам заговоришь со мной. Ты подбросишь ключи вверх, поймаешь их и крепко сожмешь в ладони:
- Ты в порядке, Кё? Сможешь сам добраться до квартиры?
И я солгу, глядя тебе в глаза:
- Не знаю даже. Голова болит и все как-то… странно…
- Я провожу тебя, ладно?
Я соглашаюсь, и мы медленно идем по освещенной дорожке к дому; на табличке жирно выведена цифра двадцать восемь. Я знаю, что обычно ты не пользуешься лифтом, но сегодня ты не один, и поэтому мы останавливаемся на лестничной клетке первого этажа, а я нажимаю кнопку вызова. Кабина медленно ползет вверх – пятый этаж, шестой, седьмой. На десятом лифт останавливается, и мы идем по коридору; ты прислоняешься плечом к стене, пока я стараюсь отыскать ключи в карманах дутой синей куртки.
- Может, зайдешь? – спрашиваю я, поворачивая ключ в замочной скважине и оставляя дверь приоткрытой. Я делаю вид, что мне очень плохо – кружится голова, и вот-вот откроется кровотечение. Я даже выроню ключи, чтобы вовремя ухватиться за твою руку и закрыть глаза. Ты боишься, я знаю. Тебе страшно остаться один на один с тяжело больным неврастеником – ты ведь думаешь обо мне именно так? Но ты все-таки обнимаешь меня за плечи, помогая удержаться на ногах, и заходишь вместе со мной в квартире. Позади захлопывается дверь; я зарываюсь носом в твою джинсовку, пока ты ищешь, куда бы усадить меня.
Голова и впрямь начинает кружиться, когда ты оставляешь меня одного в комнате, а сам уходишь на кухню: я слышу шум льющейся воды, ты начинаешь говорить вслух, обнаружив аптечку и пытаясь с ходу определить назначение того или иного лекарственного препарата. Номифензил, флуоксетин, бефол, циннаризин – все эти названия не говорят тебе ровным счетом ничего, и ты возвращаешься ко мне со стаканом воды и спрашиваешь, требуется ли мне принять сейчас какое-нибудь лекарство. Я называю циннаризин, ты киваешь с видимым облегчением и приносишь мне упаковку. Внутри – два блистера, в каждом из которых двадцать пять таблеток. Ты смотришь, как я проглатываю таблетку и торопливо подношу стакан к губам.
- С тобой всё будет в порядке?
Тебе настолько неприятно находиться со мной рядом, Шинья? До такой степени противно, что ты хочешь как можно скорее уйти отсюда?
- Я тебя задерживаю? – спрашиваю, отчаянно надеясь на отрицательный ответ. – Прости, у тебя наверняка были какие-то планы на вечер…
У каждого из нас были свои планы на сегодняшний вечер. Каору и Тошия собирались на вечеринку, которую устраивает знакомый басиста; Дайске все утро старательно дозванивался до той симпатичной кореянки, с которой познакомил ребят неделю назад. А куда отправишься ты, Шинья? Я так мало знаю о тебе…
Какой должна быть девушка, чтобы ты обратил на нее внимание? Среднего роста, худощавая, не слишком спортивная, темноглазая и с натуральным цветом волос – твоя последняя девушка была именно такой, я помню. Я видел вас, когда Тошия отвез меня в торговый центр в Гиндза. Она нравилась тебе, Шинья. Возможно, ты даже любил ее?
- Это не важно, Кё, - по-моему, ты улыбнулся, - Я просто волнуюсь за тебя.
- А почему? – вопрос слетает с губ прежде, чем я успеваю понять его смысл. Ты должен ответить мне, Шинья, должен. Ты удивлен и задумываешься над ответом. А я жду, сжимая пальцами пустой стакан, и считаю голубые и белые пятна на твоей куртке.
- С тобой хорошо.
- Правда?
- Правда.
Значит, я ошибался. Но тебе ведь и с ней было хорошо, а значит, наши шансы не равны. С ней ты встречался, вы вместе делали покупки, ты знакомил ее с друзьями и занимался с ней сексом. И тебе с ней было очень хорошо. Интересно, как ее звали?
- Что с тобой, Кё? – берешь меня за руку, разжимаешь пальцы и отнимаешь стакан, который затем ставишь на низкий стеклянный столик.
- Может быть, вызвать врача?
- Не надо… - мотаю головой, понимая, что только что потерял последнюю надежду.
- Кё, послушай…
- Нет, это ты послушай… - перебиваю тебя, цепляясь за твою руку и стремясь побыстрее все сказать. – Я не сумасшедший, как обо мне думают, и я отлично все понимаю. У меня бывают срывы, и я веду себя странно, но это ведь не значит, что я плохой человек, верно? Я просто… не умею сказать правильно то, о чем думаю. Я не хочу никому мешать, Шинья, но… но разве это повод так со мной поступать?
Ты растерянно киваешь, наверняка не понимая, о чем я говорю. А мне уже не страшно, мне нужно только, чтобы ты выслушал меня до конца.
- Кё, никто не считает тебя психом, ты что…
- Да наплевать… Не в этом дело.
- А в чем?
- Шинья, я гей. Кажется…
- Кажется? – ты удивленно вздергиваешь бровь, но я не даю тебе закончить фразу.
- Я всё время думаю об этом. Понимаешь, это ведь не важно, какого пола человек, которого ты любишь и хочешь, правильно?
- Я… Я не знаю, Кё.
Тебе снова страшно. Неужели для тебя гомосексуализм – это болезнь, передающаяся воздушно-капельным путем?
- Что мне делать, Шинья? Что же мне делать, если я люблю тебя? – я почти шепчу эти слова, прекрасно зная, как исказится твое лицо уже через минуту. Что это, Шинья – отвращение, брезгливость или ненависть? Что ты подаришь мне в ответ на сказанное в минуту отчаяния «люблю»? Или ты просто вырвешь у меня свою руку, поднимешься на ноги и уйдешь, не позаботившись закрыть за собой дверь?
- Это… это пройдет, Кё, честное слово.
Что за бред ты несешь?
- Это скоро пройдет.
Это не болезнь, Шинья.
- Кё, вызвать врача?
Ты решил, что я окончательно сошел с ума?
- Я не болен. Я тебя люблю, как же ты…
Захлебываюсь словами, но ты не слушаешь меня, не слушаешь. Черт подери, Шинья, ну почему ты меня не слушаешь?!
Когда я поднимаю голову, тебя уже нет рядом. Ты все-таки ушел.
- Как же… плохо…
Я говорю это вслух просто потому, что хочу услышать чей-то голос.
- Что же мне делать, Шинья… Что же мне теперь делать?..


- Кё, ты меня слышишь?
Вскидываю голову и вижу прямо перед собой улыбающегося Каору.
- Слышу. То есть, нет. Что ты хотел?
- Я спросил, есть ли у тебя сигареты. Я забыл свои дома.
Молча достаю и отдаю ему сигареты; Дайске в это время прячет в задний карман брюк свою пачку. Перевожу взгляд на Тошию – басист стоит у окна, придирчиво осматривая свои ногти. А где же…
- Шинья ушел?
- Минут пятнадцать назад, - отвечает Дайске. Они с Каору переглядываются, и я поспешно киваю, ссылаясь на то, что снова задремал. Каору пожимает плечами, разворачивается и выходит в распахнутую настежь дверь. Я снова смотрю на Тошию.
Дай не выдерживает первым. Он встает и уходит следом за Ниикурой. Почему-то мне хочется закрыть лицо ладонями и, согнувшись пополам, начать скулить, как собака, которую заперли в пустой комнате. Хара, поглощенный своим занятием, не обращает на меня ровным счетом никакого внимания.


Я знаю, что мне поможет. Контрастный душ. Сейчас я заставлю себя подняться и пойти в ванную, встану под струи воды и перестану, наконец, лихорадочно прислушиваться к шорохам в погруженной в темноту квартире. Глупо было надеяться, что Шинья вернется – я даже решился позвонить ему, но лишенный каких-либо эмоций механический голос сообщил, что «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия Сети».
Горячие упругие струи бьют в лицо, и я отворачиваюсь, прижимаясь лбом к холодному влажному кафелю. Мне становится трудно дышать, в груди что-то тихонько ноет, я, кажется, плачу… Потом я задумываюсь о завтрашнем дне, когда мы все снова окажемся в замкнутом пространстве студии, и Каору демонстративно обнимет тебя, притянув к себе для короткого поцелуя. Дай едва заметно побледнеет, а Тошия опять засмеется. А я…
Коротко всхлипнув, я положил правую ладонь на стену, а левой провел по животу и, цепенея от стыда и возбуждения, забрал болезненно напрягшийся член в кулак. После нескольких движений сомкнутой ладонью вверх и вниз я зажмурился и прикусил нижнюю губу. Сегодня мне не хотелось фантазировать, мне нужна была разрядка, оргазм – и только. Но указательный палец крючком обхватил заднюю кромку головки члена, осторожно массируя, а подушечка большого пальца коснулась самой головки. Кажется, мое тело лучше меня знало, каким образом скорее достичь желаемого. Я мастурбировал отчаянно, не издав ни звука даже, когда кончал, забрызгав спермой кафель.

- Кё, ты в порядке? Ниимура, посмотри на меня…
Это Дай. Я силюсь поднять голову и открыть глаза, но тело наливается свинцовой тяжестью, и я шепчу нечто невразумительное в ответ. Откуда-то издалека доносятся голоса Каору и Шиньи.
- Надо бы врача…
- Н-нет… - мне все-таки удается сесть. Каору не на шутку встревожен моим состоянием, но я знаю – это мой шанс. И поэтому я останавливаю взгляд на Терачи.
- Шинья… отвези меня домой, пожалуйста…