This is the only way for me to say...
(с)

На самом деле, было ужасно грустно думать, что это - все.
Он наблюдал за Йошики, который выбегал на сцену, сияя белозубой улыбкой, и падал в объятия конферансье прежде, чем тот успевал закончить фразу, и думал, что никогда прежде не чувствовал себя таким одиноким и ненужным. Савада сидел, развалившись, на узком потертом диванчике, упираясь затылком в стену и выпуская кольца дыма в потолок; Матсумото «рисовал лицо», практически вплотную наклонившись к зеркалу и прикусив нижнюю губу; Пата перекидывался короткими и неслышными почти репликами с Хироши, который крутил в руках пластиковую бутылочку с минеральной водой, нервно вздрагивая всякий раз, когда кто-то проходил мимо гримерной.
Тоши устало сполз со спинки дивана вниз, ненароком задев при этом Тайджи - басист глянул на него краем глаза и понимающе ухмыльнулся. Ему, как никому другому, было отлично известно, что это - все.
Тоши повернул голову, прижимаясь щекой к обтянутому ворсистой темной тканью подлокотнику, и встретился взглядом с Патой. Ишизука умолк ненадолго, а потом, спохватившись, отвернулся и, спокойно принялся объяснять что-то Хису. Дверь в очередной раз распахнулась, едва не слетев с петель, и возникший на пороге служащий сообщил, что их выход ровно через пятнадцать минут.
Услышав это, Хис совсем спал с лица и затравленно глянул на Пату, который только пожал плечами, будто извиняясь за что-то.
- …ну что, последний рывок? - из ступора вокалиста вывел хрипловатый голос Савады; ритм-гитарист придирчиво осматривал свою гитару, пробуя пальцами струны. Тоши сполз с дивана, хотя меньше всего хотел сейчас обратно на сцену, к публике, которая, как ему казалось, вытянула из него все силы… И к Йошики. Он обвел взглядом друзей: у Тайджи азартно сверкали глаза, Хидэ выбивал какой-то ритм по верхней деке пестрой гитары, даже Хис перестал нервничать, сразу как-то подобравшись и горя решимостью кинуться в бой - то есть выйти на сцену. На пороге переминался с ноги на ногу служащий (Деяма так и не мог вспомнить его имени, как ни старался), а из-за спины у него выглядывала пара гримеров.
Тоши улыбнулся через силу и кивнул.
По дороге имя вдруг всплыло в памяти - Окано-сан, всплыло да так и осталось, раздражая неожиданным сходством с... другим, давно забытым; пока он надевал и застегивал новую куртку, расшитую сверкающими блесками вперемешку со стразами, и вместе с остальными выходил в зал, оно противно царапало сознание, не давая сосредоточиться. И только на залитой софитами и под безумным восторгом многотысячной публики сцене, когда счастливый Йошики уже положил руки на клавиатуру и зазвучало светлое размеренное вступление, в голове щелкнуло - и на секунду Деяма оказался совсем в другом месте, сделав огромный шаг назад в пространстве и времени...
- Sawameki dake ga kokoro o sashite kikoenai mune no toiki toki o wasurete motome samayou takanaru omoi nurashite...

- Йо-чан?..
- Чего тебе?
Коротко стриженый мальчик в форме ученика старших классов, стоявший на ступеньках лестницы, ведущей в школьные подвальные помещения, вздохнул и поставил набитую книгами сумку на пол. Он давно не обижался на друга за минутную резкость - черта характера, что же поделать? А уж после сегодняшней публичной выволочки, которую Окано-сэнсей, учитель математики, устроил Йошики, и вовсе не хотел ухудшать ситуацию. Вместо этого он спустился на несколько ступенек, поглядел на приоткрытую дверь в подвал и сел рядом со взъерошенным одноклассником.
- Тебе все равно придется рассказать все маме - завтра господин директор и Окано-сэнсей будут ждать ее...
- А давай ты все свои советы при себе оставишь. А? - огрызнулся Хаяши, запуская тонкие нервные пальцы в густую шевелюру и устраивая на голове «воронье гнездо». Потом поймал направленный на него спокойный, немного печальный взгляд без тени укора или раздражения, и тяжело вздохнул.
- Ладно. Прости… Ну извини меня!
- Все в порядке… - тихо ответил Тоши, разглаживая манжет на рукаве рубашки.
- Ты прав, конечно. Я сглупил, как и всегда: нужно было подготовиться, тогда и тесты бы нормально сдал. А теперь вот еще матери позвонят…
Йошики поднял полный тоски взгляд на лампу дневного света, которая мерно гудела у них над головами, и на мгновение зажмурился.
- Знаешь, в чем дело, Тоши? Мне не нравится эта школа. То есть, не школа даже, а… мне не нравиться в ней учиться.
- Совсем? То есть, ничего не нравится? - не понял Тоши.
Йошики задумался всерьез и надолго, перед тем как ответить:
- Английский язык.
Скуластое лицо его друга и одноклассника расплылось в широкой улыбке.
- Только вот учишь ты его как-то странно. По неизвестной большинству методике. Эй!
Восклицание получилось неожиданно громким, потому в ответ на замечание Йошики довольно ощутимо заехал ему острым локтем в бок.
- Я умею считать деньги. Этого довольно, - отрезал худощавый, нескладный подросток, поднимаясь на ноги и щурясь на тусклое ноябрьское солнце.
- Пока и считать-то нечего… - проговорил Тоши, ощупывая ноющий бок и недовольно морщась.
- Это пока, - ответил ему Йошики, не оборачиваясь.

- ...Run away from reality
I've been crying in the dream
Kouritsuita toki ni furuete
yugande mieni kioku kasaneru
kanashimi ga kieru made

You say anything
kizutsuke au kotoba demo
say anything
tachikirenai kokoro ni
You say anything
Just tell me all your sweet lies
say anything
enji kirenai kokoro ni...
Старая неизжитая привычка - ногой тихонько отстукивать себе ритм; о сверхъестественном чувстве ритма Хаяши вокалист мог только мечтать. Написанные Йошики слова отчетливо звучали в самых отдаленных уголках зала, эхом возвращаясь обратно к музыкантам; тема - рояль - пошла увереннее, поддерживаемая басом и гитарой. Воспоминание, повиснув в воздухе, растворилось в окрепшей мелодии, и Тоши незаметно вздрогнул, внезапно поняв, что - хочет, отчаянно хочет, чтобы никакого зала здесь не было. Ни зала, ни стаффа, ни Хидэ, перебирающего струны где-то в своих мечтах, ни Паты, спрятавшего глаза за длинной челкой, ни Хиса и, тем более, Тайджи...
Может быть, тогда Йошики ему бы ответил.
На короткой паузе он покосился на возвышение - Хаяши в белом расшитом наряде изгибался за роялем, растворившись в своей музыке и, кажется, проговаривая собственные слова вслух... тоже по старой привычке. У них обоих было много старых привычек.
- If I can't go back to where I have been
yume no naka ni dake ikite
owaranai ame ni nureru
nagareru namida o
hakujitsuyume ni somete...

Тощий подросток с вытравленными перекисью волосами ниже плеч в очередной раз вскочил с циновки и заметался от одной стены к другой, неразборчиво шипя себе под нос проклятья и ругательства и сбивая все, что попадалось ему на пути. Поскольку вести себя тихо его друг не хотел (хотя и мог бы), Тоши порадовался, что Хаяши-сама отправилась с младшим сыном к врачу и выяснять, что, собственно, происходит, некому. Он-то все и так знал. Как обычно. - Йошики, Коттори-чан, конечно, красавица и по-английски говорит почти совсем без акцента... - что неудивительно, родители отправили ее на полгода в Америку! - ...но она старше нас на три класса! И... и если она сегодня отказалась с тобой на лодке прокатиться, это еще не конец света! Это же женщина, - он развел руками для пущей убедительности. - Что с нее взять? Настроение и все тут... Завтра согласится. Или послезавтра. - ...хотя и вряд ли... - Да другую девушку найдешь, мало их, что ли! - Тоши, заткнись уже, а?! Брови Деямы медленно поползли вверх. Заметив это, Йошики повторил уже гораздо спокойнее: - Просто замолчи, ладно? Остановившись около письменного стола, он выдвинул один из нижних ящиков и достал спрятанную среди тетрадей и прочих бумаг пачку «Marlboro». Зажигалка – дешевая, из желтой пластмассы – обнаружилась в заднем кармане небрежно брошенных на стуле джинсов. Раздался короткий сухой щелчок, и в комнате запахло дешевыми американскими сигаретами. Тоши наморщил нос и, не говоря ни слова, открыл окно. Йошики еще какое-то время курил, стряхивая пепел в пузатую, расколотую надвое чашку. - Дело не в произношении. Она просто… Черт возьми, Тоши, ты же ее видел! Коттори - самая популярная девочка в школе. Вздохнув, Тошимицу перегнулся через широкий подоконник и выглянул на улицу. Действительно, все оказалось намного проще, чем он предполагал. Любому королю рано или поздно захочется видеть рядом с собой настоящую королеву. Пусть даже это будет королева школы.

- ...You say anything
whatever you like to say to me
say anything
you leave me out of my eyes
you say anything
all I can hear is voice from dream
say anything
you can dry my every tear!..
У Йошики был поистине невероятный талант - коротко и очень поэтично выражать словами то, что Тоши только чувствовал в самой глубине души. Разве он сумел бы иначе, как в песне, всерьез сказать вслух - ты можешь высушить каждую мою слезинку, именно ты?!
Только вот парадокс: его слышали все до единого в зале, высокий голос взлетал все выше, и окрепшая, уверенная мелодия проникала в каждое сердце - навылет... и только один-единственный человек был безнадежно защищен от нее. Потому что сам ее создал. В груди защемило - раньше создатель всегда был открыт своим творениям...

- ... Эй, Тоши-и! Ну и кто быстрее плавает?! Я выиграл!
- Спор был не кто быстрее, а кто лучше... а стиль у тебя неправильный! - пробурчал себе под нос парень, перевернулся на спину и расслабился, закрыв глаза и позволив воде вытолкнуть себя на поверхность и мягко закачать. Теперь он лучше слышал, как по дну в нескольких десятках метрах внизу подводное течение перекатывает камни, чем победный хохот уплывшего чуть ли не к краю залива приятеля. Как бы этот хохот весь Токио не перебудил, с притворным неудовольствием подумал Деяма, нежась от ощущения солоноватой прохладной воды к коже. Его же, наверное, по ту сторону океана слышно... если у нас ночь, сколько сейчас времени в Америке?
Он расслабился до такой степени и так увлекся подсчетом, что легчайшее прикосновение к позвоночнику оказалось полнейшей неожиданностью и заставило сердце пропустить пару ударов, а самого Тоши с коротким испуганным воплем чуть ли не выскочить из воды. Естественно, он мгновенно ушел под воду, а вынырнув, попытался дотянуться до беззастенчиво хихикающего Йошики. Тот, победно оскалившись, извернулся и на крейсерской скорости погреб к берегу; Тоши, отфыркавшись, ринулся следом, обещая, что месть его будет страшной...
Но когда они оба, наконец, добрались до песчаного пляжа, где оставили одежду, мстить вокалисту уже расхотелось, и они просто рухнули на песок у самой кромки океана, так, чтобы ступни захлестывал тихий-тихий прибой. Йошики сосредоточенно тряс головой, запутавшись пальцами в волосах: осветленные пряди намокли и немилосердно лезли в лицо. Музыкант ругался вполголоса, косясь на разлегшегося рядом Деяму. Вокалист откровенно посмеивался, наблюдая за его мучениями, и Хаяши не выдержал:
- Ну, помоги уже!
- Помочь? Тебя бы остричь, по хорошему-то…
- Ой, ну лучше бы ты молчал, Деяма!
- Да я уже понял… - вздохнул Тоши, садясь позади начинающего закипать Йошики и принимаясь аккуратно разбирать перепутавшиеся, чуть вьющиеся пряди.
Половинка растущей луны посеребрила неподвижную гладь океана, и вокалист в который раз подумал, что в ночных купаниях есть своя неизъяснимая прелесть.
- Тебе лучше? - спросил он, разглядывая гаснущие на небосклоне звезды.
В ответ раздалось невнятное мычание, и Йошики придвинулся ближе, положив голову ему на плечо.
- Лучше, да… Благодаря тебе.
- Неужели? - Тоши улыбнулся и, устроив его поудобнее, отыскал и сжал легонько узкую сильную кисть.
- Ах-ха… Спасибо, Тоши…
Оба замолчали, прислушиваясь к неумолчному шуму прибоя, пенной волной накатывающего на песчаный берег и задевающего ступни. Деяма полной грудью вдохнул прохладный, пропитанный запахом моря воздух. Впервые за долгое время проблемы, которые при свете дня казались неразрешимыми, получилось оставить в стенах студии…
На целую ночь.

- Akari no kieta
on the stage
hitori mitsumete
touritsugita
hibi ni dakareru
kowashite kure nani mo ka mo
kazatta ai mo
toki no suna ni kieru made...
Он снова пожалел, что погасшие огни - всего лишь метафора, и на сцене он не один. И еще - что нельзя вернуть прошлое. Хидэ и Пата уже отыграли свои партии, позволив вокалисту восстановить дыхание, и отзвучал короткий куплет в сопровождении одного лишь рояля, - теперь ему предстояло заканчивать песню. Последнюю из альбома «Jealousy».
- You say anything
kizutsuke au kotoba demo
say anything
tachikirenai kokoro ni...

Close your eyes and
I'll kill you in the rain
kirei ni koroshi aeba
zouka no bara ni umoreta
shijin no namida wa
kioku ni nagarasete..!

Прошло несколько месяцев с того момента, как у Тоши возникло ощущение, что рядом с ним вдруг оказался едва знакомый ему человек. Нет, он всегда знал, что людям свойственно меняться и меняться сильнее, чем можно было представить... но люди - это люди. А Йошики - это другая категория. Вернее, за пределами любых категорий.
Он не мог точно вспомнить, когда в последний раз побывал в доме лидера, не то что оставался на ночь. Когда вечером после репетиций пытался позвать его куда-то - любое место, лишь бы там не было ничего, напоминающего о работе, - наталкивался или на колкость, или на предложение больше внимания уделять занятиям и меньше развлечениям. Однажды поздно вечером в воскресенье ему позвонил взвинченный до предела менеджер с сообщением, что господин Хаяши пропал - больше суток не отвечает ни по одному из номеров и не подтверждает поездки, запланированной на завтра. У Тоши оборвалось сердце; но, поскольку подобные срывы всегда оставались его личным делом, менеджер получил исчерпывающие объяснения, а Деяма до полуночи обзванивал согруппников, родных в Чибе и старых знакомых, которых сотрудники Хаяши просто не знали. Конечно, никто Йошики ни сегодня, ни вчера не видел. Конечно, напоминания себе о том, что Йошики взрослый человек и вполне может исчезнуть на день-другой, не помогли. Конечно, Йошики появился наутро в студии, и вокалист порадовался, что не поддался панике. Конечно, на тихий вопрос, почему до него нельзя было достучаться, Тоши посоветовали не задавать глупых вопросов. И он промолчал.
Такие исчезновения повторялись потом еще несколько раз. Когда Деяма заметил, что ударник то и дело срезает звонки на мобильном телефоне, хотя не расстается с ним даже на репетициях, он заподозрил у себя паранойю. Секретарь Йошики, поколебавшись, рассказал ему, что тот меняет третий номер за полгода.
В принципе, размышлял вокалист, задыхаясь от ненаправленной ревности, неудивительно, что его лидер-сан наконец нашел кого-то. Скорее всего, девушку. Все его попытки явно или тайно выяснить, так это или нет, с треском провалились, вдребезги разбившись о молчание ударника. Осколки прорастали в желание убить либо эту неизвестную, но явно неординарную личность, либо Хаяши, невесть зачем играющего в тайного любовника, либо, (и это в крайнем случае), себя - когда от собственной беспомощности становилось совсем муторно. А потом прошло и это желание. И осталось одно: чтобы Йошики перестал изводить не его даже - себя. На последнюю - несколько дней назад - попытку сказать об этом Хаяши велел вокалисту замолчать и сосредоточиться на подготовке к концерту. И тогда, глядя, как тот щелкает зажигалкой с золотым корпусом и прикуривает длинную сигарету, чуть дрогнувшей рукой стряхивая пепел, вокалист вдруг сообразил, что с кем бы ни был Йошики и как бы себя не вел - для него, для Тоши, уже не изменится ничего...
Это была действительно замечательная песня. Когда скажешь что-то вслух - почти всегда делается немного легче...

- Time may change my life
but my heart remains the same to you;
time may change your heart -
my love for you never changes.

You say anything
kitzutsuke au kotoba demo
say anything
tachikirenai kokoro ni!

You say anything...
Say anything...
Now you've gone away
Where can I go from here?!
Say anything!..
Say anything...

Песня почти закончилась; Тоши застыл на краю сцены, судорожно зажав в ладонях микрофон, слушал гитарные переборы и фортепианные пассажи и, опустив голову, смотрел в пол, засыпанный блестящим конфетти.



…На самом деле было ужасно грустно думать, что это - все. Пальцы касались черно-белых клавиш, и Йошики в который уже раз подумал, что игра на фортепиано сравнима в чем-то с игрой в шахматы. Та же россыпь черных и белых клеток, то же противостояние звуков и полутонов, сливающихся в итоге в одну прекрасную, завораживающую силой и чистотой звучания мелодию.
Он откинул назад голову, бессознательно прикусывая нижнюю губу и закрывая глаза. Последняя песня этого альбома. Он любил ее как никакую другую написанную им вещь, выплескивал ее из своего распахнутого настежь сердца, посвящая ее - одному только человеку. И не хотелось вспоминать эти долгие месяцы, наполненные борьбой с самим собой в невозможности выразить словами то, что он хранил в тайниках своей памяти, любовно перебирая каждое слово, мимолетный взгляд или случайный жест. Дни и дни, проведенные в неукротимом стремлении сказать, дать шанс прикоснуться к островку радости и тепла, который он бережно сохранял все эти годы. Возможность сказать в присутствии тысяч людей: «Спасибо… Тоши…»
Продолжая играть, он наклонился к микрофону, установленному на крышке рояля - слова падали в темноту тысячного зала, слова, написанные и обращенные к тому самому человеку, который стоял сейчас на краю сцены, опустив голову и судорожно сжимая в руках микрофон.
- I believed if time passes, everything turns into beauty If the rain stop, tears clean the scars of memory away. Everything starts wearing fresh colors. Every sound begins playing a heartful melody.
Jealousy embellishes a page of epic. Desire is embraced in a dream
But my mind is still in chaos and...

Когда стихли последние аккорды, пианист поднялся со своего места и подошел к Тоши, который смотрел на него, едва заметно улыбаясь. Хаяши приобнял его за плечи и, забрав у него из рук микрофон, повторил:
- ...my love for you never changes… Thank you, Toshi...