Три цвета.
Три цвета. Рыжий.
«Каждый Охотник Желает Знать, Где Сидит Фазан.»
Три цвета. Красный.
А ты ведь не больше, чем шлюха…Ну, и зачем?
Лбом в дождь за окном.
Мне ведь не больно, правда?
Ручка танцует над белой бумагой, выводя кривые иероглифы. Признание в любви. Только вот ты его не услышишь.
Молчание раздирает губы, выкручивает пальцы, заставляя их выводить замысловатое танго.
Ты как-то сказал, что я сильный. Я и поверил. Идиот.
Планка словно меч занесенная над головой. Не перепрыгнуть. А я все равно пытаюсь. Потому что верю. Тебе.
Даже если ты не больше, чем шлюха.
- Джуи!
Хиде выскакивает из гримерки. Заяц, мать его. Леплю из губ подобие улыбки.
- Привет.
- Приииииивет.
Привычным жестом обнимает меня. Я с трудом подавляю желание отстраниться. Чужие руки, чужие запахи, взгляды. Сегодня – ненавижу. Ведь это не ты. Как болезненно и откровенно – не ты. Не ты – женщина, торгующая своим телом.
Знакомо, правда?
Может быть, я стал слишком взрослый. Ты заставил. Раньше я даже не представлял, как это красиво – алая кровь на бледных руках. Мой навязчивый кошмар.
Но – сильный. Поэтому ничего не будет. Вот этого удовольствия ты не получишь.
- Джуи?
Проводит ладонью по волосам. Жесткие, пахнущие неролью и чем-то неуловимым. Что-то там от Армани.
- И что вы в нем все находите?
Если бы я знал. Если бы я знал, Тсукаса- сан. Наверное, тогда я бы смог дописать эту песню. Махнуть 200 грамм коньяка не глядя и с вилами на танк. Вышел бы на сцену и спел. Глядя в полубезумные глаза напротив. О да, мой голос бы дрожал от невысказанных чувств. Может быть, я бы даже заплакал.
Видишь, я тоже умею извлекать выгоду из любви.
- Может хватит лапать моего ребенка?
Насмешливый голос. Полирующий до основания. До костей.
И когда это я успел стать твоим?
Завтра опять будут распухшие губы. Раме покачает головой, Кисаки закатит сцену ревности.
Ну, и плевать.
Ребенок, говоришь? Детям свойственно делать глупости.
Вы когда – нибудь трахались в чужой студии? На давно уже не белом диване? При открытых дверях?
Нервы – оголенные провода, скрученные в жгуты. Твои ненавистные руки – везде. Я - обнаженнее скелета на уроке анатомии.
Кто сказал, что ненависть горькая?
У неё рыжие волосы и привкус ванили.
Комочки туши на щеках.
- Когда ты плачешь, ты похож на девчонку.
Сволочь. Какая же ты сволочь. Шлюха. Захлебнуться словами, подавиться. И не видеть твоих глаз сквозь свои веки.
Пожатие плечами:сам-разбиаайся-со-своми-проблемами-детка.
И душераздирающий шепот, прямо в высветленные пряди.
- Только не забудь, что тоже блядь.
И ломая ногти, сдирая к чертям дорогущий маникюр, и разбивая вдрызг колени, и размазывая кровь из носа по скуле, я понимаю – ты прав. Снова – неоспоримо и неумолимо.
Потому что есть Кисаки, потому что точно знаю, сколько стою, потому что….
Я не больше, чем шлюха.
Плачешь из-за меня, девочка?
Давай, милая. Давай.
За нас.
Кто сказал, что любовь сладкая?
У нее рыжие волосы и привкус морской соли.
- Карю. Это Джуи.
- Данный номер временно не обслуживается.
«Каждый Охотник Желает Знать, Где Сидит Фазан.»
Ты уйдешь завтра. Нет, уже сегодня.
Три цвета. Черный.
Я останусь.
Чертить голубым маркером три буквы.
Смерть. И жизнь.
Вот так вот банально. Ты – моя жизнь.
Разучи меня, пожалуйста, жить.
Я устал умирать.
На сетчатке твоих глаз – не мой портрет. Не моя фотография в рамочке у тебя на тумбочке. И не мое имя ты чертишь голубым маркером на старой телефонной карте.
От звонка до звонка. Не больше, чем одна ночь.
Не больше, чем одна жизнь. Моя жизнь.
Пожалуйста, разучи.
Ты никогда не называешь меня шлюхой. Ты называешь меня «милым». Иногда даже «любимым». Тогда я готов со всего размаху въехать тебе по лицу. Разбить тонкую линию губ. Размазать кровавой полосой по костяшкам бесконечную боль.
Он целует тебя?
Вы спали?
Вы когда-нибудь?
Ревность выдирает с хрустом суставы, вырывает пряди волос, выцарапывает глазные яблоки, чтобы с хрустом размазать их по полу.
Безразличное «он – мой друг». Тишина. Я утыкаюсь в стакан, чтобы не выдать себя. Ты мрачно барабанишь по столу.
Думаешь, я верю в дружбу?
Между вами?
Шлюха – да, но не идиот.
Скольжу по коже. Испорченной неправильным питанием, тоннами грима, бессонными ночами. А, мне пофиг. Мне давно уже все пофиг.
Даже ты.
Почему же я сам себе не верю?
А ты просто разучи меня жить. Разучи дышать. Пить. Есть. Ты – не смысл моего существования. Но существую я только тобой.
И музыкой.
Вот только у тебя все чаще разбиты костяшки на пальцах.
Я молчу. Я умею молчать. Потом запираюсь в ванной и долго любуюсь лезвием бритвы. Мимолетный взмах – по подушечкам. Выход нового сингла отложен. Тсукаса в ярости. Продюсеры еще больше.
И даже ты долго, нудно выговариваешь мне.
Правда, костяшка опять разбита.
Ты больше не звонишь. Не приходишь. Не знаешь.
Знаю я. Вы – вместе. Я знал, что так будет с самого начала, с самой первой ночи.
Горький яд твоих глаз, тонких пальцев. Отрава красных, словно кровь, волос на белизне подушке.
Ты разучил меня жить. Странно. Я даже не заметил.
И лишь в тишине вечеров, в мерном звоне китайских колокольчиков, в гитарном соло “Mercellus Cult” мне чудится: «Карю, милый…»
«Каждый Охотник Желает Знать, Где Сидит Фазан.»
В этой комнатке всегда душно.
Грязные, выцветшие обои, старая, рассохшаяся мебель.
И кажется, они не в Токио. А где-то в бесконечно-глухой провинции. Где-нибудь на Хоккайдо или Окинаве. Хотя, наверное, и там не осталось таких вот комнатушек.
Но им нравится.
Возвращение не в их прошлое. Не в их юность. Может быть, их родители, держась за руки точно так же пробирались в похожие комнаты.
Чтобы скрипели пружины старого дивана. И тонкие пальцы скользили по обнаженной спине.
Он отдается – всегда неистово, до крови кусая губы. Ты не понимаешь его. Красивая кукла на сцене, правда, кукла талантливая, не отнимешь, в этой комнате оживает. И ты почти влюблен в его длинные ноги, кривую улыбку, тонкие элегантные пальцы, черные жесткие пряди, так похожие на твои собственные. А он в ответ, не понимая, почти любит тебя, вместе с дерганными движениями, странными фразочками. Потому что для него ты - без привычного размазанного грима, трогательный. Почти юный.
И только он знает про Кими. Про Карю. Про рыжую шлюху. Единственный, кто все эти годы был нужен. И знает, что ты легко променяешь жадную ласку его пальцев, и скрип дивана, и желтые подаренные розы, на гитариста Деспов. Он ведь всего лишь басист. Всего лишь Dir en grey.
Кроме того, у него есть собственный гитарист.
Но однажды он не приходит на условленное свидание. Потом на второе. Ты нервно ждешь. Ты ведь не знаешь его номера. Меряешь ногами крохотное пространство, тихо ругаясь. Даже сигарета не скрасит твое одиночество . Ты, к сожалению, не куришь.
Он приходит только на третий раз. Выцветший как негатив. Кукла, окончательно и бесповоротно. Даже эта комнатка не оживляет его. Даже твои объятия. Он долго молчит, а потом медленным и бесцветным голосом рассказывает про Каору, Дая и, вот неожиданность, Карю.
- Уходи.
- Я больше не нужен тебе?
- Зачем тебе я?
- Что значит зачем?
- Татсуро, неужели ты не понимаешь? Карю сейчас одиноко. Больно, плохо. Напомни ему про ваше прошлое. Предложи сходить куда-нибудь вместе. Вот увидишь, он первый предложит тебе встречаться.
- А как же ты?
- А что я? Куклы не умеют страдать….
- Тошия, прекрати.
- Уходи.
Обнимаешь его. Такое знакомое, родное и чужое тело. Почти любовь – не любовь. Но рай не для таких.
Ты остаешься.