Осень.
Золотая осень.
В такие моменты особенно красиво в пригородах или центральных парках, когда деревья окрашиваются во всевозможные оттенки, когда низкое небо похоже на пушистую вату и хочется касаться его руками, когда холодный ветер и капли дождя по стеклу создают особую атмосферу в момент нахождения в кофейне в центре города, а за окном бегут и бегут люди бесконечным потоком.
Парк Касаи всегда был моим любимым в Токио, и, первое, что я делаю, вернувшись из Берлина, спустя почти год, в Японию – я иду именно в этот парк.
Когда-то давно, кажется, целую вечность назад, мы сбегали сюда с уроков в старшей школе, и шатались по тропинкам до самого позднего вечера, мечтая о будущем. Кто-то из нас мечтал стать влиятельным банкиром, а кого-то прельщала работа в бистро. Сейчас же я потерял связь со всеми. Абсолютно со всеми.
Когда на Токио спускает вечер, парк наполняется огромным количеством народа: тинэйджеры, распивающие дешёвое пиво на поребриках, парочки, целующиеся под цветными листьями клёнов и тополей, молодые музыканты, играющие на центральных аллеях, пожилые люди, размеренно гуляющие от лавочки до лавочки и ведущие разговоры «за жизнь»… А в центре парка, мешаясь с матовым светом жёлто-белых фонарей – колесо обозрения, такое яркое, цветное, с которого самые лучшие виды на Токио.
Только сейчас, теребя в руках красно-жёлтый лист клёна, я понимаю, на сколько же я соскучился по Родине, по этому, всегда шумному и живому, городу. Тут даже воздух другой, более свежий, не смотря ни на что, солёный, с привкусом всевозможных сладких ароматов духов и поздних, осенних цветов, а откуда-то из далека ветер приносит шум прибоя.
Сажусь на свободную лавочку, кладя листок клёна рядом с собой, поднимая ворот пальто и натягивая мягкие вельветовые перчатки, а небо сегодня такое высокое, необычно холодно-синее для осени, и на нём россыпью едва видные звёзды. Передёрнув плечами, включая плеер, который, как назло, как будто зная, выдаёт мне «Juunigatsu no sakura», и меня передёргивает, пропуская вниз по спине мурашки, от твоего голоса…
Закуриваю, и горло тут же дерёт от ментола, а у меня стойкое чувство дежа-вю, не хватает только баночки асахи и… и тебя, вас рядом.
Знаешь, я ведь помню, как ты любил это время года, ты всегда приписывал его к себе, мне частенько казалось, что именно осенью, ранней и тёплой, с прозрачным небом над головой, с запахом мокрых листьев и травы после утреннего дождя, ты оживаешь, изменяешься до неузнаваемости. Когда я же уходил в себя, внутренне умирая вместе с природой, готовя для себя подстилку из сухих листьев, чтоб совсем скоро погрузиться в сон под тяжёлым снеговым покровом, ты, ярким солнечным лучом, разрушал всё это. Я улыбался и привыкал.
Я привык.
Только в какой-то момент тебя рядом не стало. А, ты знаешь, знаешь ведь, как тяжело отучать себя от чего бы то ни было, особенно от такой нежной, любимой привычки.
Под звуки музыки, я ухожу в другой мир, в мир воспоминаний, которые когда-то мы делили на двоих, гордо называя их «нашим настоящим». Сейчас от этого остались лишь пожелтевшие листы и выцветшие фотокарточки в глубинах памяти. Я помню каждый день, проведённый в Токио, проведённый с тобой. Даже такие мелочи, как прогулки ранним утром по дорожкам парка с одним мороженным на двоих остались в памяти, и даже кажется, что я помню твой смех, когда я пытался отобрать у тебя остатки сладкого рожка.

- Какими судьбами в наших краях, Хисуи-кун?


Песня заканчивается, а я слышу твой голос, от чего мне начинает казаться, что происходит что-то не реальное. Убирая с глаз светлую чёлку, чуть хмуря брови, поднимаю глаза, и понимаю, слишком болезненно понимаю, что Токио чертовски крошечный городок.
Ты стоишь напротив меня, смотря сверху вниз, а я чувствую себя маленьким ребёнком с растерянностью в глазах. А внутри, где-то у сердца, разливается тепло, такая же детская радость.

- Сей… Косей… - осекаюсь на полу слове, тут же вынимая наушники, теребя провод.

Удивительно, прошёл год, а робость, которая накатывает на меня горячей волной, когда я вижу тебя, никуда не ушла.
- Я… Я в Токио вернулся. Сегодня. Утром. – Опускаю глаза, отводя тут же их куда-то в сторону, считая, сколько фонарей поместилось на этой аллее.

Я мог ожидать всего, чего угодно, кого угодно. Я был бы готов увидеть Рея, с котором мы не пересекались уже почти пять лет, увидеть Кисару, который дулся на меня год назад, кажется, больше всех. Даже больше тебя. Но вот встретить тут, в этом парке, с которым слишком много общих, наших общих воспоминаний, тебя, Косей, я никак не ожидал.
Кажется, Токио меня встречает более дружелюбно, чем мне казалось сегодня утром, когда я, сойдя с трапа самолёта, на секунду подумал, что попал в чужой, другой мир. Когда меня никто не встречал, и я брёл до своей квартиры, купленной когда-то родителями, один, ёжась от резких порывов ветра и боясь заглянуть в глаза прохожим. Я чувствовал себя чужим.
Впрочем, что говорить? Я и сейчас чувствую себя чужим здесь, особенно когда ты так смотришь на меня, и я не могу понять, чего больше в твоём взгляде: осуждения, непонимания, удивления.
Порыв ветра, оглушающий принесённым шумом прибоя, сдувает со скамью кленовый листок, кружа, играя с ним, поднимая высоко-высоко над землёй, а я слежу за ним, продолжая мучить провод наушников.

- Вернулся в Токио? Ух ты, с чего бы это, мм? В твоей обожаемой Европе денежный кризис?

После твоих таких резких слов про Европу, мне захотелось подняться с места, так же спокойной, без тени того, что происходит внутри, как несколько лет назад, медленно оправить полы пальто и уйти вдоль деревьев куда-то в темноту, только чтоб не видеть тебя, не слышать. Но я не смог. Я слишком долго не видел тебя, я слишком долго не слышал твоего голоса, чтоб вот так просто поддаться внутреннему желанию и сорваться с места.
С трудом нахожу, что ответить тебе, а губы дрожат, я почти ощущаю это, хотя, скорей, просто замечаю по твоему взгляду, по тому, как ты смотришь на меня, садясь рядом.
Зачем всё это, Косей?
А чёлка предательски лезет в глаза, подгоняемая частыми порывами холодного ветра.

- Европа стала мне родной. – Говорю тихо, размерено, изучая квадратики камней под ногами у скамейки. – Я просто соскучился по родным просторам, вот и всё. – Пожимаю плечами, натягивая рукава кофты из-под пальто. Холодно, слишком холодно для Японии в такое время года.

- Как тебе Берлин? Понравилось?

Где-то вдалеке громыхают раскаты грома, верное, одного из последних в этом году. А ветер все не стихает, обдавая нас раз за разом первыми упавшими с неба каплями.

– Знаешь, Берлин – необыкновенный город. Не похожий ни на один другой, там легко дышится. – Усмехаюсь уголками губ, вновь закуривая, вновь раздирая горло ментолом, и едва заметно вздрагиваю от раскатов грома где-то за горизонтом. Только вот дождя, грозы мне сегодня и не хватало. – Съезди туда когда-нибудь, мне кажется, тебе понравится там. Если, конечно, твои вкусы за этот год не поменялись. – Поднимаю глаза к небу, которое постепенно начинает менять цвет с приторно-синего на чёрный, чистый чёрный.

- Кажется, ливень будет... Тебе есть, где ночевать, или на квартиру, купленную предками ты не вернулся?

Интересно, Косей, а если я сейчас скажу тебе, что «нет», что мне действительно некуда пойти в этом городе? Что тогда? Скорей всего, ты просто рассмеёшься, похлопав меня по плечу и совершенно не искренне пожелаешь удачи в поисках ночлега, конечно же приправив фразу каким-нибудь язвительным тоном или, чего хуже, словами про «мою способность»…

- Не беспокойся, ночевать мне есть где. – Поворачиваюсь к тебе, улыбнувшись, тут же отводя взгляд чуть в сторону.

Странно. Кажется ведь, старые друзья, давние знакомые, бывшие одноклассники, одногруппники… любовники… а такая холодная встреча, такое расстояние на вытянутую руку друг от друга. Как чужие. Хотел бы я знать, Сей-кун, что ты чувствуешь, что ты думаешь сейчас. Только мне одному колет в груди при мыслях о том, что было и что могло бы быть потом, если бы не… Впрочем, это только мысли, не удачный сценарий для дешёвого фильма и не более того

- Хорошо, что есть. А то даже не представляю, где б ты ночевал, милый.


И тут я вздрагиваю, когда ты берёшь моё лицо за подбородок, совсем как обычно, в своей обычной манере. И смотришь на меня, просто смотришь, пока я первым не отвожу взгляд, пока я первым не выдерживаю. А слова, брошенные мне в лицо как пригоршня монет под ноги нищему на углу старых улочек Берлина, ранят, больно, иголками по ногти.

- За год изменились не только мои вкусы. Изменилось все, неужели ты этого не понимаешь? Так, к примеру?

Сжимаешь пальцы сильнее, и мы оба отмечаем, каждый про себя, как на нас оборачиваются прохожие в парке. Только вот ты в своей манере, в тёмных глазах читается всё, как на ладони, что тебе плевать, что волнует тебя сейчас только то, что происходит на расстоянии вытянутой руки, не больше и не меньше.
И в тот момент, когда я набираю полную грудь воздуха, чтоб ответить тебе, ты продолжаешь этот монолог, который совершенно никому не нужен.

- Ты удивлен, наверное, тем, как я встречаю тебя, да? Но ты не понимаешь, что собственными руками все изничтожил. Не жалко было, а? А мне – очень. И теперь ты думаешь, стоит тебе приехать – и все будет, как было?

Отпускаешь меня, чуть оттолкнув, слишком резко, и я тихо ахаю, на секунду зажмурившись, и чувствуя, что ты ещё не закончил высказывать мне «всё».
Снующий туда-сюда народ постепенно начинает раздражать. Но что с того, что двое бывших друзей, двое людей, еще год назад жизни друг без друга не представляющие, сейчас решили тут выяснить отношения?

- Может, куда-нибудь пойдем? Не очень-то удобно говорить, сам видишь.

Ты поднимаешься с лавки, запуская руки в карманы, и смотришь на меня, пристально, выжидающе, а я сижу и боюсь даже вдох сделать. Столько чувств, эмоций внутри, что хочется пустить пулю себе в висок, только чтоб это закончилось здесь и сейчас. Протягиваешь руку, а мне хочется вжаться в железную спинку скамейки, закрыв лицо руками. Я ничуть не изменился, ты заметил? Я так и не смог быть сильным рядом с тобой.

- Пошли, я сказал... Раз уж встретились. Другой возможности может уже и не представится.

И эти твои финальные слова действуют на меня как холодный душ.
Дьявол! Я не узнаю, просто не узнаю тебя. Какого чёрта ты ведёшь себя так, будто я нарочно сидел и ждал тебя на этой несчастной скамейке? Как будто я вернулся в Токио из-за тебя? Как будто я до сих пор тебя…
Мотнув головой, убирая чёлку, чувствуя, как больно защипало в глазах.
Ты ничего не знаешь. Ты и представления не имеешь, в какой истерике я собирал вещи, как я глотал успокоительное, перед тем, как подписать все нужные бумаги и с холодным взглядом вручить их нашему менеджеру, как я рвал наши фотографии, сжигая их на песке у воды и прокусывал губы до крови, чтоб не кричать в голос, как я смотрел на Токио с высоты птичьего полёта, а по щекам текли слёзы, я плакал, как девчонка, девчонка, девчонка… А потом писал письма, на английском, на моём ломаном английском по интернету, но никогда не хватало воли отправить их тебе.
Сволочь. Дрянь.
Я лю… любил тебя на столько сильно, на сколько вообще способно человеческое сердце, я готов был все звёзды к твоим ногам сложить, а ты… ты… а потом ты, чёрт возьми, ты сам сломал всё!
Кисара. Лучший друг. Друг, который больше всего обижался на меня за уход из группы.
Вы оба.
Я так и не знаю, видели ли вы меня, рассказал ли вам потом Зеро, как приводил меня в чувство на пороге своей квартиры в три часа ночи ударами по щекам, только чтоб я не задыхался от слёз.
Почему, Сей, почему? Чем он привлёк тебя? Чем я был хуже него!?
Медленно поднимаюсь со скамейки, запуская руки в карманы пальто, отбросив окурок в урну.

- Нам не о чем говорить, Косей. Кажется, мы всё уже сказали друг другу ещё год назад, или я оказался не прав? – Голос едва дрожит, но этого хватает, чтоб вновь почувствовать волну робости, когда я перевожу взгляд на твои глаза. – И, пожалуйста, не говори так со мной больше. И… Не трогай. – Провожу кончиками пальцев по своему подбородку, по коже, до которой ещё несколько минут назад ты дотрагивался пальцами.

- Да-да, разумеется. Нам ведь уже и трогать вас запрещено, правда?

Молчу, сверля взглядом камни под ногами.
Разрушить все, что было в одночасье – так легко. А вот построить заново...

- Раз не о чем говорить, тогда конечно. Я вообще больше ни о чем разговаривать с тобой не стану.

Говоришь надменно, чуть вздёрнув голову, и в голосе читаются нотки твоей «правоты». А я как дурак стою перед тобой и рассуждаю сам с собой, что, может быть, и правда прав – ты, а не я. Что, может быть, это было наивно и глупо вот так сбегать в Германию, скрываться от тебя, не желая выяснять что и к чему, не желая слышать твои объяснения того, что я увидел тогда и переживать, уничтожать себя болью за двоих. Но за двоих ли?

- Иди.

Поводишь подбородком в сторону, а у меня внутри всё дрожит, и сердце, бешенной птицей стучит в грудной клетке.

- Иди, я тебя не держу... Только знаешь, Хис, я не виделся с ним после того случая. Никогда. Да, Зеро мне все рассказал позже, но дозваниваться до тебя было бесполезно. Как и всегда, только твердо стоять на своем, да, Хисуи-тян?

Поворачиваешься на каблуках, и быстро идёшь по тропинке.
Значит… Значит, всё намного проще, чем я мог подумать, представить, допустить. Ты знаешь, всё-всё знаешь. И от этого очень больно дышать, от этого очень больно колит сердце. Я старался вычеркнуть тебя из моей жизни, из моей памяти, мыслей, желаний, снов. Но у меня ничего не получилось.
Ведь знал, знал же, что глупая затея – ехать в Токио, пускай и не на долго, пускай не на всегда, но всё равно глупая.
Глубоко вдыхаю холодный воздух, поджав губы, до боли сжимая кулаки, даже сквозь ткань перчаток чувствуя ногти.
Но всё это уже не имеет никакого значения. Дважды в одну воду не зайти, ничего не исправить.
Мне хочется кричать в темноту, что мне плевать, сколько раз с Кисой вы виделись, сколько раз вы целовались за моей спиной, хочется кричать, что всё это не имеет никакого значения, как и то, когда ты узнал обо всём…
Значение не имеет ничего, что было «до», нет у нас таких сил, Сей-кун, чтоб переписать историю с начала.
Смотрю тебе в спину ещё пару секунд, зная, как блестят сейчас мои глаза от подступивших слёз, и медленно разворачиваюсь, одевая наушники, смотря себе под ноги.

- Прощай. – Тихо-тихо, самому себе.

Но сколько раз я повторял себе это слово, адресованное тебе? Кажется, миллион с хвостиком, но оно не сыграло своей роли.
Медленно иду по аллее в противоположную сторону от тебя, стараясь даже не думать, силясь представить, что встреча была лишь сном.
Знаешь, а мы сейчас, пожалуй, очень похожи на героев какой-нибудь голливудской мелодрамы, не хватает только скрипичной мелодии на фоне и размытости кадра, в который, по счастливой случайности, попали обычные прохожие.
А в парке почти уже стемнело, зажглись фонари.
Всё так нелепо вновь получается. Мы, как пони, ходящие в зоопарке по кругу. Только так и никак иначе.
Я не знаю, на сколько я отдалился с места нашей встречи, я уже просто ничего не знаю. Это так глупо заблудиться в лабиринте собственных, казалось бы, мёртвых чувств.
И я не сразу понимаю, что происходит, когда ты догоняешь меня, дёргаешь на себя с такой силой, что я буквально падаю в твои руки. А ты – обнимаешь меня, так же, как и много лет назад, пряча лицо у меня на шее.

- Уходишь, опять... Опять уходишь, Хис... Ну, вот что ты творишь, а? Что делаешь... Что делаешь?! – берёшь моё лицо в ладони, отводя обеими руками челку, быстро целуя в лоб. – Я люблю тебя, глупый ты... Тебя, только тебя... И никогда не переставал любить, слышишь? Ты слышишь?.. – и новый град поцелуев в щеки, в губы, в закрытые глаза, а мне теперь уже становится по-настоящему все равно, что кто-то может увидеть. Да и кто увидит два силуэта, утонувшие в сумраке, так далеко от ближайшего фонаря? - Прости... – выдыхаешь мне на ухо и обнимаешь крепче, словно стремясь защитить и никогда больше никуда не отпускать. – Прости меня, знаешь... Это ведь просто пьяная глупость была, и не более... Не более... Только ты мне нужен, только ты один и больше никто. Я пытался тебя забыть... Не смог...

Меня трясёт, такая знакомая электрическая дрожь до кончиков пальцев. Ты слишком близко, ты слишком ощутимо рядом.
И я не понимаю, почему не отталкиваю тебя, почему позволяю себе почувствовать твои поцелуи, казалось бы, давно забытые, не понимаю, зачем слушаю весь этот бред, всю эту нелепицу, чепуху, которую ты с жаром выдыхаешь мне на ухо. Не понимаю… Не понимаю потому, что давно, год – ведь это срок, верно?, выстроил вокруг себя стену, только чтоб не смогло ничего пробиться сквозь неё со стороны тебя. Не понимаю и очень сильно, болезненно стараюсь не слушать, что шепчет сердце, резко участившее свой ритм.
Господи, Сей, милый, самый дорогой человечек на земле, если бы ты только знал, как я хочу верить твоим словам, как я хочу, чтоб всё было как раньше… Но слишком страшно, слишком, что будешь обманут не один раз. Ведь если оступаешься однажды, оступка будет и потом, раз – два - три – не важно, число не имеет значения. А я просто не переживу второй раз.

- Косей… - Чуть откидываюсь назад в твоих руках, осторожно уворачиваясь от твоих губ и опускаю голову, чувствуя, как ты ослабляешь объятья. На секунду сжимаю ворот твоей куртки, а затем медленно, осторожно, глажу ладонями тебя по груди, смотря в землю. – Не надо, я прошу тебя, не надо всех этих слов. Хорошо? Пожалей меня, нас пожалей. – А голос всё тише. – Я простил тебя, правда, давно простил, ещё тогда, в самолёте. Я простил и… и я отпустил же тебя. Ты же знаешь это. Правда ведь знаешь? – Заглядываю тебе в глаза, наклонив голову в бок, через силу улыбнувшись уголками губ, гладя пальцами твою щёку. – Я… Я не знаю, смогу ли вновь, потом, когда-нибудь потом, повторить эти слова: но я люблю тебя. Любил и люблю. – Улыбаюсь, понимая, что дышать стало легче, а в уголках глаз дрожат слёзы. – Я дышать без тебя могу с трудом, и в жизни есть только одна настоящая любовь, а моя помножена на любовь первую, самую яркую, самую запоминающуюся. – Коротко вздыхаю, быстро облизав губ, ёжась на ветру. – Но я боюсь боли. Я не хочу больше боли, понимаешь? И ты не хочешь, я знаю это. – Запускаю пальцы в твои волосы, на секунду закрыв глаза, судорожно ловя губами воздух. – Не возможно начать сначала всё… - Утыкаюсь тебе в шею, глубоко дыша и часто моргая, силясь не допустить вновь свою слабость слишком близко, хоть и понимаю, что это равносильно чуду. – В жизни всё происходит во время… Только, знаешь, я не понимаю, зачем жизнь нас вновь свела? Так близко и так неожиданно… - Горестно усмехаюсь, отстраняясь от тебя, и смотря в небо.

- Хис, ну что ты такое говоришь?.. Мы же знакомы не первый день, столько всего было... Ты же… Ты же самый близкий мне человек, ты же мой друг, ты мне ближе, чем брат, ты... Ты все для меня. Когда ты исчез, я готов был волком выть от отчаяния, я даже и представить не мог, что ты так поступишь, а потом Зеро рассказал... Он все-все рассказал мне, милый.
Чуть отпускаешь меня, все еще держа руки сомкнутыми за моей спиной, словно боясь, что Я вырвусь и убегу.

- Я так злился на тебя первое время, пока не знал... Я... я думал, ты нашел кого-то... Уехал вслед за ним. Я даже представить себе не мог, что предложение Кисары выльется в такое... Ты пойми, я никогда больше не сделаю тебе больно... Я клянусь. И знаешь, ты не прав – можно начать все заново, в нашем случае можно. Ты ведь сам сказал, что любишь меня? Любишь?.. Все еще?

Заглядываешь в мои глаза, и я понимаю, что попал, крепко влип в очередной раз. Проводишь тыльной стороной ладони по моей щеке, и я чувствую твоё тепло, такое родное, такое долгожданное и ни кем не заменимое; кутаешь меня в шарф, улыбаясь одними глазами, так нежно, что последние преграды начинают рушиться без моего на то согласия.
Начинается уже самый настоящий ливень. Тянешь меня за собой, и мы оказываемся под раскидистым кленом. Крепко прижимаешь меня к себе, закрывая от дождя, от ветра, и, склонив голову, шепчешь в мои влажные волосы, вороша их губами.

- Если ты вернулся, если мы встретились сегодня – значит было суждено. Я больше не хочу терять тебя, я без тебя не проживу, Хис, понимаешь? Просто не проживу... Это не жизнь… Хис... давай попробуем, а?

Полыхает гроза, коротко освещая холодным светом парк. Так быстро стемнело, такой холодный вечер. И такой теплый, такой свой – ты.
Ты сказал это.
Сказал то, чего я боялся больше всего на свете, то, что я ждал больше всего на свете.
Прижимаюсь спиной к стволу дерева, откинув голову назад, закрыв глаза, чувствуя, как холодные капли попадают на разгорячённые щёки, стека вниз по шее попадают за ворот пальто, и такой сильный ветер, а я сжимаю пальцами рукава твоей куртки, и мне кажется, что ничего не изменилось, что не было этого года, что не было Берлина, не было тех дней.
Смотрю на тебя, поджав губы, не в силах ответить на твой вопрос, просто не находя слов.
От резкого раската грома, вздрагиваю, мотнув головой.

- Дождь теперь зарядит на всю ночь… Надо как-то выбираться отсюда. А я, как на зло, не взял зонт, в Берлине, знаешь, осень почти всегда предательски сухая… - На секунду утыкаясь тебе в шею, и оставляя на коже короткий, робкий поцелуй. – Хотя, полагаю, что зонтик при таком ветре мало бы спас нас. – Улыбаюсь уголками губ, смотря на тебя, как будто действительно прошла целая вечность с момента нашей последней встречи.

Мне страшно представить, что будет дальше, чем обернётся для меня, для нас обоих эта случайная казалось бы встреча. Я не хочу строить никаких предположений, загадывать наперёд.
Запускаю пальцы в твои волосы, мягко, осторожно целуя в губы, буквально пару секунд, и отстраняясь, смотря тебе в глаза:

- Ну, так мы идём? – Улыбаюсь уголками губ. – А то ты совсем продрогнешь… Что я буду делать с тобой больным, а, кои?

Смеёшься, целуя меня в губы с присущей только тебе такой нежностью, и я чувствую, как за спиной вновь раскрываются крылья.
Это будет только наша осень, верно, Сей-кун?

back