По жестяным карнизам, выстукивая странную мелодию, одна за другой разбиваются капли дождевой воды. В Токио – самая середина такой погоды, когда не знаешь, чего хочется больше: то ли прятаться за воротом кожаной куртки, шмыгая из одной подворотни в другую, теряя следы на мокром асфальте, то ли напиться до неадекватного состояния, и до утра распевать песни в дешевом караоке-баре, давясь сигаретным дымом.
Тяжёлое декабрьское небо над гордом – низко-низко. Оно имеет преимущественно чернильный цвет, разбавленный серыми кляксами облаков, из которых по струйке, по капельке вытекает холодая вода. В городе – безветрие, абсолютный штиль. И влажный воздух смешивается с ночной темнотой, не реагируя на яркие вспышки светофоров на перекрёстках, на машины-невидимки, слепящие дальним светом, на дрожащие огоньки зажигалок и мерцающие холодными отблесками сигаретные точки. Токио пульсирует в такт дождю, но не дышит, словно впав в зимнюю кому, что бывает каждый год, как неизменная традиция – подавать индейку на День Благодарения в штатах.
Высоко подняв ворот куртки и смахнув с волос капли воды, что собрались на кончиках, нависая и подрагивая от каждого шага, Тошия прячет руки в карманах, глубоко вдыхает воздух, что тут же сыростью обволакивает лёгкие, и обходит очередную лужу на асфальте. Мимо, разбрасывая брызги из-под колёс, проносится полицейская машина, разрезая привычный, вялый шум ночной улицы оглушительным свистом сирены. От этого звука звенит в ушах, и Тошия морщится, провожая машину взглядом, что теряется в дождевой дымке, ловко скрываясь за дальним поворотом.
Хара проходит мимо автобусной остановки, на которой, прячась под стеклянной крышей, сидят двое подростков: драные, покрытые пятнами от хлорки, джинсы, выбритые виски, тяжелее цепочки на поясах и дикий, ненормальный, как сейчас кажется Харе, цвет волос. Парни молча следят за ним, словно изучая его взглядом, а в голове басиста, как по мановению волшебной палочки, всплывает диалог из далёкого, затёртого прошлого.

«- Но почему синий?! Ты мне объяснить можешь?..
- А почему фиолетовый?
- Ну… эээ…
- Сойдёмся на том, что это просто интересные цвета.
- Ага, группа, сочетающая в себе все оттенки радуги, - это, конечно, забавно.
- Хах… Тогда Шинью надо в зелёный.
- Тотчи, не перегибай палку.
- Ладно, хорошо. Но я хочу синий.
- Да ради бога, будь по-твоему. Пока мы молоды – нам можно всё.
- Каору, а почему ты раньше не мог вот этого сказать, а???
- Было бы не интересно».

Тошия, тряхнув головой, вновь хмурит брови, стараясь прогнать прочь из эти слова – обрывки прошлого.
- Эй! Закурить не найдётся? – В спину басиста летит фраза, которая заведомо обречена на провал.
Тошия молча передёргивает плечами, облизывая пересохшие губы и глубже пряча руки в карманы куртки.
«Пока мы молоды – нам можно всё» - эта фраза предательской пулемётной очередью стучит в висках, она сейчас как нельзя кстати подходит к этим парнишкам на остановке. Перед ними впереди, кажется, - целая вечность, сейчас им можно всё, сейчас они не думают о том, что в будущем каждый расплачивается за ошибки прошлого. И Тошия невольно допускает мысль о том, что когда-то он сам был таким: беспечным и не боящимся авантюр. Тем, кто думал, что весь мир может лежать у его ног, что не придётся ночами кутаться в тяжёлое одеяло, когда тело изнутри разрывает тоска и страх за то, что давно кануло в лету. Тем, кто позволял себе делать один, два, а то и три шага в сторону от прямой линии норм и порядков. Когда-то они все были такими, как эти мальчишки, и не боялись гулять по краю, не думали о том, чем всё может обернуться. «Если бы я мог вернуться на десять лет назад, я бы ничего не исправил» - говорит самому себе Хара, сворачивая за угол улицы.
Сирены, яркие огни и топа зевак у высотного здания. Все смотрят куда-то наверх, ловят на серые лица мутные капли дождя, стоя в шаге от оградительной ленты. Голоса блюстителей порядка, затухающий и вновь идущий на взлёт рокот немногочисленной толпы зевак.
Тошия на секунду тормозит на краю лужи, щурясь от цветного света мигалок на крышах полицейских машин и скорой помощи. Подходя ближе к точке оцепления, он переводит взгляд наверх, туда, куда устремлены несколько десятков пар глаз.
Там, высоко, на последнем этаже здания, в почерневшей пасти окна, стоит парень. Он что-то кричит в толпу или в небо, не разобрать, как не понять слов, они теряются в водных каплях, звуками разбиваясь об асфальт.
Медленно огибая скопление народа, Тошия продолжает смотреть вверх, едва прищурив глаза, нащупывая в кармане куртки зажигалку. «Он тот, кому не придётся больше думать об ошибках прошлого. Об этом будет помнить лишь декабрьский дождь» - вихрем проносится в голове басиста, и он тихо хмыкает себе под нос, мотнув головой.
Навязчивые мысли – верные спутники подобных прогулок, никак не хотят выпрыгивать прочь из головы. Несколько тяжёлых капель срываются с кончиков волос Хары, и он достаёт из кармана пачку сигарет, с секунду изучая её взглядом. И словно флэшбэком перед глазами плывут мутные картинки, словами и фразами отдаваясь в ушах.

«- И кто тебя просил так надираться?!
- Ник-то. Я сам так ре-шил.
- Необдуманное решение с твоей стороны.
- Ой-ой-ой… Правильный мой, на себя в зеркало смотрел давно?
- Не заводись.
- Я люблю тебя.
- Тошия…
- Као… Я это сказал вслух?..
- Это уже не важно».

Тошия машинально облизывает губы, резко выдыхая, и проклинает обманчивость чувств, чиркая зажигалкой. Подсознание врёт: на губах нет привкуса горьких сигарет и сладкого ликёра, они не горят и не ноют после несдержанных поцелуев.
Втягивая поглубже никотиновый дым, Тошия прибавляет шаг, сминая пустую пачку из-под сигарет, броском отправляя её в переполненную урну у дома. За его спиной раздаётся голос, призывающий к порядку, не просящий, а приказывающий не делать резких движений. «Когда говорят: «нельзя», слишком сильно искушение пойти наперекор, не думая о последствиях» - проговаривает про себя басист, смотря на грязный, почерневший асфальт под ногами.
Отходя всё дальше от кишащей жизнью точки у высотки, до него долетает обрывочный крик, разбивающийся о землю вместе с тяжёлым звуком падения, и слабый вздох толпы зевак, что в смятении расступается по сторонам.
Выходя к мосту, у края которого стоит такси, нелепой яркой кляксой вырисовывающиеся в тёмных тонах ночи, Хара ведёт внутренний диалог с самим же собой: о природе, о семье, музыке, крепком кофе, фруктовой жвачке – обо всём, лишь бы перестать думать о прошлом. Сигаретный дым дерёт горло, и кажется куртка начинает промокать, или это просто влажность, заползающая под ткань одежды.
Каору стоит у машины, сложив руки на груди, мрачно смотря то на наручные часы, то на приближающегося Тошию. Короткий мех на капюшоне куртки гитариста – промок, отяжелел от воды и стал больше похож на серую мочалку.
Тошия делает ещё два шага, и приветливо улыбается лидеру.
- Ты чего долго так?
- Решил пройтись пешком. Воздухом подышать.
- Ааа… - В ответ тянет Каору, потерев пальцы, смотря, как дотлевает сигарета в руках басиста.
- Слушай, скажи, а ты когда-нибудь думал о прошлом? – Привалившись плечом к машине, спрашивает Тошия, и выпускает сизую струйку лёгкого дыма поверх плеча Ниикуры.
- Думал. Я вообще часто думаю о том, что было.
- А о нас думал? – Хара сам не понимает, зачем задаёт этот вопрос, он просто легко и непринуждённо срывается с обветренных губ басиста, оглушая своим значением их обоих.
- Нет. – Коротко, надломленным голосом отвечает Каору.
Тошия заглядывает в его глаза, которые стремительно чернеют от в момент расширяющегося зрачков. И где-то в их глубине плещется какое-то подобие сомнения и лжи, а, может быть, это только обман зрения.
- А ты? – После недолгой паузы произносит Ниикура.
- И я нет. – Хара врёт, они, кажется, оба знают об этом.
- Так, ну что? – Ловко переводит тему гитарист. – По пиву?
«Главное – не домой» - мелькает в голове Тошии, но в ответ он лишь коротко кивает, слабо усмехнувшись.
- Тотчи, тогда поехали? Ребята уже заждались. – С этими словами, Каору садится в салон такси.
Откинув ещё горящий окурок в ближайшую лужу, где он с шипением гаснет, Тошия садится в машину, хлопая за собой дверью. «Только декабрьский дождь знает, как искусно мы врём друг другу» - словно финальной фразой звучит внутренний голос, и Хара откидывается на спинку сидения, смотря сквозь покрытое брызгами стекло, как размывается пульсирующий ночной Токио по ту сторону реальности.

back