- Нам надо поговорить.
Грифель карандаша трескается, и на бумаге остаётся тёмная крошка.
Бледные лучи осеннего солнца пробегают по стеклу окна, почти прощально касаясь предметов в комнате, и прячутся за серой, грязной ватой облаков.
Контраст ярких красок – Токио, светящийся, искрящийся миллионами оттенков на фоне тяжёлого, низкого неба, кажется маленьким, детским, выдуманным.
- О чём?
В помещении застыл горьковатый запах быстро растворимого кофе из автомата в коридоре, и почти тихо.
Везде.
С улицы доносится какой-то неясный рокот, гул пролетающих по дорогам машин, отголоски каких-то разговоров, в них нет слов – есть только звуки; мерно гудит на столе включённый ноут, в сущности, за зря работающий.
- Для разговора появилось слишком много тем. Ты так не считаешь?
В пепельнице на углу стола тлеет сигарета. Она уже третья за последние сорок минут, но её, как и двух других, поджидал с самого начала один и тот же итог: две затяжки и медленная смерть на краю пепельницы. Дым от неё растворяется в кофейном воздухе комнаты, придавая ему нотки какой-то серой кислоты.
- Сегодня дождь будет.
Порыв ветра в стекло, который к вечеру уже который день набирает силу, принося с моря солёный привкус осени и тёмные тучи, каждую ночь плачущие над замерзающим Токио.
Короткий, металлический скрежет ножек стула о гладкий, выдраенный до блеска пол.
Быстро кидаю в сумку пачку сигарет и мобильник, накинув на плечи куртку.
Щелчок ручки входной двери, и я зачем-то замираю на пороге, смотря тебе в спину.
А в студии, на улице начинает темнеть с небывалой скоростью.
- Я тебя буду ждать сегодня. У нас. Ты ведь приедешь?
Шорох джинсовой ткани от шагов по комнате. Резко сжимаешь в кулаке пустой пластиковый стаканчик от кофе, отправляя его одним броском в мусорное ведро у двери. Поднимаю ворот куртки, за чёлкой пряча глаза от твоего взгляда.
- Хорошо.
Такой сухой ответ, официальный, даже без намёка на какие-то эмоции.
Хорошо так хорошо.
Выхожу прочь, не плотно закрывая за собой дверь.

Тёмно.
Квартира выглядит действительно чёрной.
Редкие отблески машинных фар в окна.
Если подойти совсем близко к окну, замереть на какое-то время в ожидании следующего блика света, то можно увидеть, как янтарно-жёлтый свет разбивается на мельчайшие осколки, растекаясь по стеклу, как топлёный воск. Капли, холодные, тяжёлые капли осеннего дождя покрывают паутинкой всё стекло, сливаясь, разбиваясь, искрясь от света как осколки дорогих камней.
Город спит в шуме ветра и беспокойного, сиротливого дождя.
Без двух минут час. Настольные часы приветливо подмигивают зелёным цветом, и почти с усмешкой говорят о бесполезности затеи.
На полу в хаотичном порядке раскиданы бумажные журавлики. Кажется, я перевёл на них все листы с нотными набросками.
Две пустые пивные бутылки под подоконником дополняют картину, так изыскано нарисованную ожиданием.
Ровно час.
В шуме дождя за окном раздаётся визг тормозов, а потом машину заносит куда-то в сторону. Хлопок машинной дверцы и вновь тишина.
Как бы мне хотелось, чтоб это был ты.
Сижу спиной к окну на полу, собрав у ног часть этих безликих журавликов, и в отсветах с улицы рассматриваю свои руки.
А ведь ты не придёшь.
Это не резкое осознание, которое обычно наваливается тяжким грузом, не давая дышать. Это то, что я просто боялся сказать себе.
Ты не придёшь.
Все наши отношения давно перестали связывать тебя и меня в «мы». Когда-то они зарождались дикой, дьявольской пляской за кулисами дешёвых клубов, в грязных гримёрках, переходах метрополитена, на крышах токийских небоскрёбов, где на ладони весь город. Они горели тихим пламенем восковой свечи, урча, как домашняя кошка на коленях. Они стучали бешеным ритмом в висках, опьяняя, кружа голову.
Перегорели.
Дотягиваюсь до сумки, вытряхивая на пол баллончики с краской.
Чёрная, красная, жёлтая. Они, одинаковые, лежат передо мной, подминая под себя крылья бумажных птиц.
Ты не придёшь.
Я передушил себя слезами, успел уже переболеть дрожью в теле, дрожью в сердце, дрожью в душе. Я успел уже сотни раз умереть и родиться вновь, как воскресают фениксы. Мучительные часы в одиночестве, со взглядами в пустой потолок, с танцами рук по холодным простыням. Кульминация эмоций успела пройти несколько дней назад.
Мне не страшно. Теперь мне не страшно, и не больно.
Если только самую малость.
Сжимая в руке баллон с красной краской, встряхнув его несколько раз, и дрожащими буквами вывожу на полу перед собой: «Жить в мире, в котором нет тебя».
И словно кто-то где-то нажал на спусковой крючок. Завёл кто-то где-то не виданный миру механизм.

Oh there's a world without you
I see the light
Living in a world without you
Oh there is hope beside me
I will survive
Living in a world without you

Пол часа до рассвета. Две одинокие капли с шумом разбиваются о скользкий от пролитого ночного дождя подоконник. Ветер стих.
Включаю яркий электрически свет, ложась в центр комнаты, средь журавликов, испачканных жёлтой, чёрной, красной краской. И совсем без эмоций, без чувств. А комната пестрит буквами, словами, фразами.

Жить в мире, в котором нет тебя.

Распахнутая дверь за спиной. Тихая улица, просыпающиеся дома. Редкие машины и не выспавшиеся пешеходы навстречу.
Чистый, звенящий при вдохе воздух. Горечь от последней сигареты на кончике языка. И абсолютная пустота.
Останавливаюсь на мосту над машинной трассой, смотря вниз, сжимая в руке брелок с ключами от больше не нашей квартиры.
Одно резкое, короткое движение, и ключи летят вниз на асфальт, тут же попадая под колёса машины.
Плотно застёгиваю куртку, подняв ворот, и почти бегом с моста.
А сквозь розово-серые тучи на горизонте встаёт бледное, осеннее солнце.

back