Мне кажется, что мы были друзьями всю нашу сознательную жизнь. Знаете, как бывает: играли в одной песочнице, сидели школьной партой, вместе шлялись вечерами по району. И так – всю жизнь. И в любой момент, когда вечерами было скучно или не решалась очередная задачка по нелюбимой геометрии – я мог всего лишь перейти на соседнюю улицу и оказаться у твоего дома. Или же, когда происходил очередной скандал с родителями, ты скрывался у меня. Отец с матерью смотрели сквозь пальцы на то, что я вновь покрываю тебя, а твои родители делали вид, что верят мне, когда я отчаянно доказывал телефонной трубке, что не видел тебя сегодня, и знать не знаю, где тебя черти носят.
Но постепенно всё начало меняться: по крупицам, как-то незаметно сначала – привычная жизнь начала уходить куда-то в сторону, но где-то в глубине души я был рад, что так получается.
Наверное, всё началось тогда, когда ты ещё грезил мечтами навсегда связать свою жизнь с «Kress devia», действительно веря, что успех рано или поздно вас ждёт, что все проблемы, возникающие внутри группы – разрешимы. И что если только захотеть по-настоящему – с неба посыплются деньги и мечта станет реальностью. Я же в свою очередь тогда метался между двух огней, в попытке найти тех людей, с кем бы и правда хотелось работать. В первой группе меня не устраивал график репетиций, во второй – отношение ко мне. Для тебя было не важно, что внутри вашей команды происходили регулярные скандалы – люди были талантливы, значит, с ними надо было работать; у людей были какие-никакие связи – значит, с людьми надо было поддерживать отношения; люди разделяют твою точку зрения и стремятся к исполнению тех же желаний, что и ты – значит, этих людей нельзя, ни в коем случае нельзя отпускать от себя. И совершенно не важно, что они не могут найти язык между собой, а ты, Косей, оказываешься в эпицентре вражеского столкновения.
«Просто тяжёлый период, но мы справимся, а я стерплю. Ведь мне это действительно нужно, то, что мы делаем» - ты не раз повторял мне эту фразу, которая совсем скоро стала ассоциироваться практически со смертным приговором. И вот пока ты так очень умело пытался удержать рядом с собой нужных людей и найти компромисс между ними, я продолжал бегать на репетиции то к одним, то к другим, но слишком хорошо понимал, что это всё – не то, что мне нужно. Не те люди, не те взгляды, не та музыка, тексты и желания. Я продолжал взращивать где-то под сердцем надежду, такую хрупкую и светлую: что когда-нибудь, если повезёт, то хотя бы через пару лет, но я смогу найти тех людей, взглянув на которых я бы с уверенностью сказал: «Вот. Это именно то, что мне нужно».
И, казалось бы, в свете такой ситуации мы должны были видеться с тобой всё реже и реже с каждым днём, но вместо этого у тебя вошло в привычку засиживаться у меня дома допоздна, стараясь успеть поделиться всеми мыслями и новыми идеями, которые, кажется, просыпались в твоей голове каждую секунду. А постепенно ты просто перестал уходить домой, и нам было совершенно не важно, что от меня до тебя – пятнадцать минут пешком.
Люди, знающие друг друга всю жизнь, не успевали наговориться за короткие осенние вечера. Кому-то это могло бы показаться глупостью, кому-то – банальным предлогом не возвращаться домой. Может и так, со стороны же всегда виднее.
Только вот всё чаще в наших ночных разговорах, когда мы сидели на полу в моей комнате с чашками горячего кофе, стали проскальзывать фразы об… одиночестве. Ты говорил, как бы случайно, что не хочешь возвращаться к себе домой, что ты всю жизнь чувствовал себя там одиноким; мать тебя не понимала, отец не обращал внимания на какие-то, важные для сына вещи.
«Я знаю, что ты не против, что в очередной раз я остаюсь у тебя. И я знаю, что мне ни к чему оправдываться, просто хочется, знаешь, сказать, что там – дома – меня в принципе не ждут… А ещё я каждый раз возвращаюсь туда как на чужую территорию».
Я, в свою очередь, старался как можно реже вставлять подобные фразы во время ночных посиделок, но нет-нет, да не сдержусь и как бы, между прочим, подумаю в слух: «Я так привык, что засыпаю не один в этой комнате». И ведь правда, если я оставался дома один, наедине со своими мыслями, наедине с самим собой, меня начинала грызть какая-то тоска. Мне было неуютно одному, без тебя, в этом доме.

***

- Ты решил изменить своей привычке - пить кофе? – Ты с лёгкой усмешкой наблюдаешь за мной, когда я приношу в комнату все необходимые принадлежности для чайной церемонии, и бросаю на кровать рядом с тобой пакетик зелёного заварного чая.
- А я не знаю. Просто почему-то захотелось. – Улыбаюсь тебе, пожав плечами, и опускаюсь на пол, с серьёзным видом начиная приготовления.
Спасибо моей матери, любительнице подобных мероприятий, которая с раннего детства приучала меня готовить чай по всем законам и правилам.
Ты как-то растерянно смотришь на меня, когда я приступаю к сложной церемонии заваривания чая, сам не замечая, как начинаю комментировать свои действия. И когда ты медленно опускаешься на пол рядом со мной - протягиваю тебе керамическую пиалу с душистым золотисто-зелёным напитком и невольно улыбаюсь, когда ты шутливо кланяешься мне, забирая из рук чашку.
- Хис?..
Вздрагиваю, когда ты внезапно зовёшь меня по имени, и перевожу на тебя взгляд, оторвав его от мутной поверхности чая.
- Хису… - Как-то тише произносишь ты, отставляя пиалу с недопитым чаем на поднос, и протягиваешь мне руку. Недоумённо смотрю на тебя, ставя свою чашку рядом с твоей, беря за руку:
- Сей, что такое?
- Нет… Ничего. – Ты сжимаешь мои пальцы, и как-то по-особенному, как-то иначе смотришь на меня. И мне под этим взглядом становится не то чтобы неуютно, но странно.
А дальше всё происходит как в замедленной съёмке, но я всё равно не успеваю уловить и понять происходящее. Ты сильнее сжимаешь мои пальцы, подавшись ко мне, а у меня дыхание перехватывает, когда я вижу твои тёмные, почти чёрные глаза так близко. Ты что-то тихо шепчешь у меня над ухом, но я не понимаю смысла слов, не вникаю в этот монолог, лишь неуверенно касаюсь кончиками пальцев твоих волос.
- Ты, наверное, не поймёшь… да… Но я так долго думал обо всём происходящем, я так долго хотел тебе…
- Сей, тсс… - Не понимаю, что нашло на меня. Прикладываю пальцы к твоим губам, изучая лицо взглядом, как будто вижу в первый раз.
За окном по дороге тихо проезжает машина, мягко шурша шинами по асфальту. И в приоткрытую форточку, чуть задевая тонкие занавески на окне, врывается поток воздуха, кисловато-сладкого и отчего-то кружащего голову.
Беру твоё лицо в ладони, следуя твоему примеру – затаив дыхание, и, подавшись ещё ближе, касаюсь твоих губ своими, понимая, что руки на твоих щеках дрожат слишком сильно, но сделать с этим я ничего не могу. Где-то на окраине сознания кто-то с хриплым, неприятным голосом начинает стучать указкой по гладкой поверхности стола и надрываться с криком, что всё это не правильно. Но я отказываюсь его слушать, тихо выдыхая, когда ты обнимаешь меня, без особых усилий проникая языком в рот и заставляя лечь на пол.
Я чувствую, как сердце меняет свой ритм, чувствую, как горячая волна заливает лицо. Не могу и не хочу ничего делать с тем, что происходит, с готовностью отвечая на твои поцелуи, которые с каждой минутой становятся всё более уверенными и требовательными. И плевать, уже совершенно плевать на остывающий чай на подносе, на родителей, ещё не спящих в соседней комнате, из которой доносится приглушённый звук работающего телевизора, на голос подсознания, пытающийся в сотый раз заявить во всеуслышание, что мы творим беспредел.

***

В ту ночь между нами не было ничего, кроме взаимных поцелуев, робких касаний, тихого, горячего шёпота в полумраке комнаты, выкуренного на двоих десятка сигарет и объятий, совсем не дружеских, но желанных. В ту ночь я первый раз уснул у тебя на плече, без страха или смущения утыкаясь в твою шею и чувствуя твои прохладные руки у меня под футболкой.
Но эта ночь стала тем самым моментом, начиная с которого наша жизнь круто переменилась. Теперь жизнь стала именно общей, неделимой, и чувство, что это то самое, что каждый человек ищет всю свою жизнь, настоящее и светлое, стало неотъемлемой частью каждого нового дня.
И уже через трое суток мы оба договорились с родителями, что съезжаем от них. В тот момент я был готов по сто раз на дню говорить «спасибо» своей тётушке, которая согласилась за бесценок сдать нам свою вторую квартиру, оставшуюся после смерти мужа.
Я с каждым днём всё больше и больше привыкал жить с тобой, только с тобой. Засыпать у тебя на плече, а утром будить короткими поцелуями в шею. Я стал всё реже появляться на репетициях у обеих команд, неосознанно твердя себе, что это не то, что мне нужно. Ты же в свою очередь не оставлял попыток примерить коллектив группы, отношение внутри которой дошли, кажется, до своей точки «икс» - накаляясь с каждым днём и распаляясь при малейшем изменении обстоятельств. Ты злился, срывался ночами, запираясь в ванной, и мне было больно. Больно за тебя, за твою мечту. Ведь, в конце концов, для меня музыка никогда не была настолько на первом плане, как для тебя.
Попытки поддержать тебя, успокоить, дать какой-то дельный совет с каждым днём всё ощутимее становились бесполезными, и однажды вечером ты пришёл домой какой-то потерянный, даже не злой, почти безэмоциональный.
- Всё, Хис. Теперь это уже точно всё. У меня нет ни сил, ни желания дальше примирять этих баранов. – Ты со вздохом опустился в кресло, закрывая лицо руками, весь как-то сжавшись.
- Сей… Ну что ты? Не опускай руки… - Я не знал, что можно говорить или делать в такой ситуации, чувствуя себя не менее потерянным.
- Ты не понимаешь. Нет, ты никогда не понимал и не поймёшь сейчас, что это значило для меня! Сколько сил и времени ушло… - Отмахнувшись и показав всем своим видом, что разговор окончен, ты закурил, смотря в пол в одну точку.
- Косей, а что, если… - Подойдя к тебе и опустившись на пол на колени, я постарался поймать твой взгляд. – Если нам попробовать сделать свою группу, а? Вместе.
- Ха… И где ты найдёшь людей? Это же смешно. Хисуи, нельзя вот так из воздуха создать, сделать то, что люди пытаются смастерить годами! И я пытался…
Ты злишься. Ты всегда злишься, когда зовёшь меня полным именем.
- Как где? И у тебя, и у меня есть знакомые музыканты, которые сейчас без дела – без работы находятся. Почему бы не попробовать, Сей? Ну, не получится так не получится… Мы ведь ничего не теряем.
Тогда я ещё не знал, что этими словами, такими уговорами подписываю себе смертный приговор.
Я вижу всё это как сквозь дымку времени: наши встречи с давними друзьями, недавними знакомыми и далёкими товарищами. Бесконечные разговоры с каждым из них, невозможность придти к общему решению. Сборы у нас на квартире по вечерам в уже обговорённом составе, попытки репетиций с прогоном всем известных песен. Твои эмоции, бьющие через край, бесконечные вереницы листков, исписанных твоим неровным почерком с текстами песен. Мою отрешённость от мира и бессонные ночи с гитарой, в попытке подобрать нужные аккорды, составить необходимые ноты для твоих стихов. Первые выступления, первые аплодисменты, первые приглашения от организаторов концертов-фестивалей и звукозаписывающих компаний. Тогда всем нам казалось, что идея, высказанная в тот серый вечер, действительно выигрышная и никто - ничто не может помешать претворению планов и желаний в жизнь.
Только с каждой неделей я начал замечать, что ты всё больше и больше отдаляешься от меня, с головой уходя в музыку, в новое дело. Ссоры, которые раньше были так редки между нами – стали постоянными гостями у нас в квартире. Я срывался на тебя без повода, ты – срывался в ответ. Всё чаще ты стал запираться на кухне, предварительно громко хлопнув дверью, и сидеть до утра на подоконнике, выкуривая по пачке сигарет за ночь; а я – уходить из дома, бродить по ночному Токио, проклиная всех и вся и отчаянно борясь с желанием набить кому-нибудь морду. Но каждое утро после подобных скандалов, мы мило улыбались друг другу и, как ни в чём не бывало, уезжали вместе на репетицию или концертную площадку.
Только спустя почти год с первой крупной ссоры, я впервые не пришёл домой под утро, оставшись у Зеро, и с того момента всё чаще мы с тобой стали приезжать отдельно друг от друга в студию. Совсем скоро ты перебрался спать в соседнюю комнату, а я уже даже не замечал, как в квартиру Зеро переезжают мои вещи. Сначала по мелочи – забытые солнечные очки или куртка, а затем уже специально привезённая одежда, книги, тетради, записные книжки… Ты - молчал, я делал вид, что ничего не изменилось.
А когда надломленные лучи матового мартовского солнца раскрасили просыпающиеся после белой зимы, токийские улицы, ты встретил меня на пороге нашей квартиры, с закинутой на плечо сумкой и какой-то беспечной улыбкой на губах.
«Я ухожу, Хис».
И что-то больно кольнуло с левой стороны под рёбрами. В тот момент мне показалось, что чья-то холодная рука до боли сдавила горло, не давая дышать, ответить хоть что-то. Ты беспечно улыбался, вкладывая мне в руку ключи, стараясь всем своим видом показать полное безразличие к ситуации. Но глаза… Я никогда не забуду того взгляда, твоих глаз, поддёрнутых мутной, стальной поволокой, ставших ещё темнее, с плохо скрываемым отчаяньем и печалью.
Через пару часов после твоего ухода, я навестил тётю, отдавая ей ключи от квартиры и, ничего не объясняя, ушёл. С того момента маленькая квартирка, уютная, родная стала для меня чужой. Я больше никогда не смог переступить её порог, преднамеренно собрав и отвезя все свои вещи к Зеро, который, кажется, уже давно был готов к такому повороту событий.
Все в группе, все окружающие нас люди были уверены, что между мной и басистом протекает очень бурный, яркий роман, но, на самом деле, между мной и Зеро никогда не было ничего серьёзного. Мы спали в соседних комнатах, коротали вечера за просмотром малоинтересных программ. Он был рад, что помимо него и Банбу в квартире есть ещё кто-то, а я до чёртиков боялся оставаться один, отвыкший от подобной жизни.
Я поражался переменам, которые возникли в тебе, после того, как ты вернулся в родительский дом. Не было агрессии или холодности в мой адрес, но никто из нас не мог, как раньше, оставаться рядом. Ты круглыми сутками писал песни, которые давались тебе на удивление легко, строил какие-то грандиозные планы и пропадал вечерами вместе со старыми, ещё школьными знакомыми, так внезапно вернувшимися в твою жизнь, в дешёвых барах и стип-клубах. А я старался как можно меньше думать о том, что было между нами, старался не вспоминать твои руки, поцелуи и бессмысленный шёпот мне на ухо, под который я так любил засыпать. И лишь ночами, особенно в полнолуние, когда я ворочался с боку на бок не в силах заснуть, воспоминания, тенями притаившиеся в тёмных углах комнаты, накрывали меня с головой. И чем больше проходило времени с момента нашего такого случайного и нелепого расставания, тем сильнее я понимал, что слишком скучаю по тебе. Я давал волю эмоциям, тихо плача в подушку или призраком слоняясь по квартире басиста, просиживая до утра на кухне, смотря на вечно не спящую столицу из окна. И Зеро не раз заставал меня в гостиной, бессмысленно переключающего каналы. Он один из немногих людей, кто успел узнать обо мне всё, кто был в курсе того, что происходило между тобой и мной на протяжении буквально всей жизни, и пытался как-то помочь. Но только как же посторонний человек может поспособствовать изменению ситуации, которая не то, что от него не зависит – она не зависит даже от нас двоих?

***

Как же я устал от постоянных съёмок, выездов спозаранку из дома и возвращений далеко за полночь! Мне просто хочется провести сутки в постели, занимаясь столь важным делом, как ничегонеделанье, проспав до обеда. Посмотреть какую-нибудь европейскую комедию, уничтожая дома запасы сладостей и вытащить Зеро покататься на роликах на ближайшем стадионе. Или поехать на пляж и со смехом наблюдать за резвящимися в воде Банбу и Теторой.
Но нет же, вместо всего этого я вновь нехотя отрываюсь от подушки буквально с рассветом, готовлю кофе, ожидая, пока Зеро освободит ванную комнату и, быстро собравшись, еду вместе со всеми на очередные съёмки. Греет только то, что сегодня – последний съёмочный день, последний запланированный клип, а впереди – почти неделя, посвящённая самим себе.
Долгое утро плавно перетекает в долгий день. На улице слишком холодно, а настроение подстать низкому свинцовому небу над головой.
Пока все дружно занимают себя кто чем горазд, мне хочется скрыться с глаз долой, спрятаться где-нибудь, чтоб меня не трогали, и показываться на площадке лишь в минуты сильнейшей необходимости.
И в очередной раз я ненавязчиво ловлю себя на мысли, что слишком уж часто изучаю тебя взглядом, буквально следя за тем, что ты делаешь. У тебя же, похоже, настроение в сто раз лучше, чем моё, и ты очень удачно его поддерживаешь.
Когда над съёмочной площадкой медленно начинают сгущаться первые сумерки, искажая предметы и лица, оживляя тёмные тени в кустах и деревьях, я понимаю, что смертельно устал и замёрз настолько, что все мои мысли сводятся лишь к горячему душу, ароматному кофе и тёплой постели.
В очередной раз скрываясь от всех, прислоняюсь спиной к фургончику, натягивая рукава пальто и пытаясь прикурить. Но пальцы слишком замёрзли, чтоб слушаться меня, а зажигалка, кажется, нарочно решила не работать ни с первого, ни со второго раза, буквально испытывая моё терпение. И в этот момент, слыша ваш смех где-то в стороне, меня начинает душить горькая обида на весь свет, и я с силой кусаю губы, понимая, что сейчас я был бы готов разрыдаться без повода, рухнув на колени в пыль дороги.
Отбрасываю в сторону ненавистную зажигалку, она ударяется о ближайший камень и падает в пыль. Глубокий вдох, и я уже готов сломать к чёртовой матери неприкуренную сигарету, когда перед моими глазами вспыхивает огонёк от чужой зажигалки.
- Ещё пара часов и мы можем разъезжаться по домам.
Поднимаю взгляд, и теряюсь, видя прямо перед собой твои глаза. Живые, на удивление яркие, а тёплая, родная улыбка на твоих губах вызывает внутри меня новое желание расплакаться как девчонка на глазах у всех.
Быстро прикуриваю, выпуская струйку сизого дыма в тёмное, холодное небо, передёрнув плечами, и тут же отвожу взгляд от тебя. Но чувствую, всё равно чувствую, что ты смотришь на меня, продолжая улыбаться.
- Сегодня очень долгий день… И два часа уже роли не сыграют. – Изучаю землю под ногами, делая быстрые, короткие затяжки.
Ты облокачиваешься плечом о трейлер рядом со мной, пожимая плечами и смотря куда-то в даль:
- Может быть.
И, помолчав, добавляешь:
- Ты очень устал, Хису…
Это не звучит вопросом, скорей, простая констатация факта.
Искоса посматриваю на тебя, тихо усмехаясь и туша окурок носом ботинка.
- И замёрз. – Совсем тихо добавляешь ты и берёшь меня за руки, сильно сжимая их, поглаживая мои пальцы. Я мысленно понимаю, что самое верно сейчас уйти прочь отсюда, но не могу высвободить своих рук, не могу не поднять взгляд на тебя, готовый утонуть в твоих глазах. И держусь. Из последних сил держусь, чтоб не обнять, не прижаться к тебе, вдыхая любимый запах кожи на шее.
- Очень… Замёрз очень… - С трудом и так же тихо отвечаю тебе, и на мгновение отвожу взгляд от твоего лица, смотря поверх плеча. У тебя за спиной в нескольких шагах стоит Зеро, улыбаясь как-то облегчённо, и едва уловимо кивает мне, тут же уходя прочь.
- Я чувствую… - Вновь улыбаешься и кладёшь мои руки себе на плечи, ближе притягивая меня за талию.
У меня кружится голова, когда я смотрю в твои глаза, которые так близко сейчас. У меня кружится голова и кажется, что земля уходит из-под ног, когда ты крепче обнимаешь меня, скользя ладонями вверх по спине, прижимая к себе.
- Косей… - Произношу буквально одними губами, чувствуя, как щиплет глаза.
- Тссс, тихо, Хису… - Шепчешь мне в губы, и я совсем теряю голову, наплевав на всё и всех, робко целую тебя, а дыхание перехватывает, когда ты начинаешь отвечать мне, мягко, нежно, как в первый раз.
Быстро отстраняюсь от тебя, пряча лицо у тебя на шее, а ты гладишь меня по волосам, тихо улыбаясь.
- Прости меня… - Шепчу едва слышно, повторяя эти слова снова, снова и снова. – Я так скучал, Сей…
- Глупый. Мой. – Тихо смеёшься, крепче обняв меня, и я отчётливо понимаю, что всё вернулось на круги своя.
Тот, кого я чуть было не потерял по глупости своей, самый родной и любимый человечек на всём свете – и что бы ни случилось теперь, я ни за что не отпущу тебя. Слышишь, Косей?

back