- А пойдём сегодня на каток? – Он бросает на тебя короткий взгляд, складывает второе крыло бумажного самолётика и, повертев его перед глазами, отправляет в полёт. Самолётик описывает дугу в воздухе и, подхваченный порывом ветра, уносится куда-то вниз, теряясь в огнях вечернего города белой точкой.
- Но я совсем не умею кататься на коньках. – Ты перегибаешься через перила - ограждение на краю крыши высотки, смотря вниз, стараясь уследить взглядом за тающей бумажной точкой.
- Научишься. Это не сложно. – Он улыбается, поднимая воротник куртки, зарываясь в меховую оторочку носом и смотрит на тебя из-под светлой чёлки.
Ты переводишь на него взгляд, и сердце вдруг на секунду замирает, дух перехватывает, а по телу неожиданно резко разливается тёплая нежность.
- Если я буду постоянно падать, и у меня будут синяки по всему телу после такого вечера – в этом виноват будешь только ты. – Смеёшься, щёлкнув его по носу и глубоко вдыхая морозный воздух. Он фыркает, потирая кончик носа и пряча улыбку в уголках губ:
- Идёт. Договорились. На совсем крайний случай я подарю тебе на Рождество специальную мазь, которая быстро и качественно удаляет синяки с тела.
И ты едва поспеваешь за ним, сбегая вниз по ступеням, крепко сжимая пальцы.
А ведь ты всё чаще стал замечать, что тебе очень хорошо рядом с ним, так непринуждённо тепло, спокойно и уютно. Верно? И ты уже перестал гнать от себя это чувство, которое раз за разом заполняет всю твою сущность, когда вы вот так остаётесь наедине, и нет никаких красивых фраз, масок, за которыми приходится прятаться изо дня в день и прочей мишуры, цена которой меньше копейки.

Токио сейчас больше напоминает самую нарядную и дорогую рождественскую игрушку в витрине магазина, расписанную искусной рукой мастера самыми яркими красками. Город весь светится и дышит, живёт и замирает в ожидании какого-то чуда, и у каждого второго случайного прохожего в глазах мерцают искорки какого-то слишком не реального счастья.
А с неба – белый снег крошкой, как сахарная пудра, он легко подхватывается ветром, позёмкой кружа над промёрзшим, коричнево-серым асфальтом. Он быстро тает на губах и кажется действительно сладким, как сахар.
Каток под открытым небом не новость, но почти роскошь. И, как и водится в выходной день в канун праздников, в центральном парке очень много народа. Здесь шумно и, как будто, тепло. Здесь ярко и слишком волшебно, чтоб быть правдой. Цветные гирлянды на голых деревьях уже не кажутся слишком абсурдными, а яркие огоньки, дающие разноцветные блики на скамейки, землю, прохожих, очень приветливо мигают, как будто обещая что-то незабываемое.

Ты стоишь у бортика, крепко сжимая его пальцами и с опаской поглядываешь на лёд под полозьями коньков, в то время, как он уже находится от тебя в нескольких метрах, спокойно и уверенно чувствуя себя на льду.
- Ну, чего ты боишься? – Уруха смеётся, подъезжая к тебе и опираясь ладонями на бортик рядом с тобой, а ты смущённо и растерянно отводишь взгляд.
- Чего-чего? Вот его. – Киваешь на лёд, прозрачно-белый, гладкий.
- Он не кусается. – Уруха заглядывает тебе в лицо, наклоняясь в бок.
- Ты так считаешь? А я пока в этом не уверен. – Фыркаешь, с завистью поглядывая на парочки и компании, резво катающиеся на катке.
- Ты же не проверял. Ну, брось. Поехали! – Он хватает тебя за рукав куртки и тянет на себя. И лишь когда вы оба оказываетесь на этом самом льду, ты понимаешь, что упираться было на много глупее, чем довериться и рискнуть. Он смеётся, продолжая сжимать пальцами твою куртку, и смотрит в глаза:
- Вот если бы ты не…
- Да знаю я, знаю… - Ворчишь на него, бросив короткий взгляд, а затем вновь смотря в бархатное чёрное небо над головой.
- Всё. Хватит прохлаждаться. – Он делает серьёзное выражение лица, поднимаясь и помогая встать тебе.
Самыми тяжёлыми оказались первые шаги, но ты на удивление быстро учишься. И уже через каких-то двадцать минут, ты тихо радуешься, что вы оплатили час катания на льду и что у тебя ещё есть время окончательно войти во вкус. Лёд и правда перестал «кусаться», хотя ты уже заранее знаешь, что на коленях на утро появятся синяки, но ведь это будет не плохим предлогом напомнить ему о «волшебной мази», верно?
И не смотря на всё это, час пролетает слишком быстро, почти неумолимо, унося с собой в прошлое сотни тёплых улыбок. У времени, ты замечал?, вообще есть дурная привычка изменять свой ход, когда хочется растянуть событие, чтоб оно напоминало сладкую конфету – тянучку, время резко ускоряет свой ход, пролетая слишком быстро, с той же скоростью, с которой просачивается речной песок сквозь пальцы, и с точностью до наоборот с теми моментами, о которых ты просишь Всевышнего, чтоб они прошли быстро и не заметно для тебя, окружающих. И вот отчего-то, даже в канун Рождества, время не соглашается менять уже сложившиеся стереотипы, и бежит быстро-быстро.

Ты смотришь на него, счастливого, раскрасневшегося, с озорным блеском в глазах и не сходящей с губ улыбкой. На него в этой смешной вязаной шапочке из тёмной шерсти, которую, как узором, покрывают мелкие снежинки. На него, стоящего у бортика, ожидающего тебя, с расстёгнутым воротом куртки.
Подъезжаешь к нему, опираясь руками о бортик, заглядывая ему в глаза, и не можешь сдержать улыбки. И как-то совсем неожиданно, совсем желанно, но слишком резко, он обнимает тебя за шею:
- Спасибо. Это был чудесный вечер. – Он улыбается, а ты чувствуешь его горячее дыхание на своей щеке. – И зря ты боялся. Всё прошло хорошо. Тебе ведь понравилось?
Киваешь, а голову кружит осознание того, что он так близко, что он почти только твой.
- Это тебе спасибо. Вот, знаешь, если бы не ты, я бы, пожалуй, никогда и не встал бы на коньки.
Он смеётся в ответ, мило щурясь, а ты не выдерживаешь.
А ты плюёшь на людей, на сознательность и на последствия. Ты не выдерживаешь и целуешь его в губы, чувствуя, как сердце начинает биться в груди быстрее раз в сто, как птица, пойманная в силки, не знающая, что дальше её ждёт. А он, он ведь отвечает тебе, крепче обняв за шею, и ты лишь через пару секунд начинаешь верить в то, что всё по-настоящему, что всё взаправду и это не сон и не обман.
И сегодня, ты ведь знаешь, вы оба поверили в чудеса, в сказку, которая может возникнуть только зимой и только так внезапно.

А снег всё шёл и шёл, кружась в известном только ему танце среди ярких огней новогодних гирлянд, и люди, видевшие вас не отводили стыдливо, брезгливо взгляд, а улыбались, может быть, чуть смущённо.

back