Сон — это малая мистерия смерти, сон есть первое посвящение в смерть.
(с) Плутарх

1.

Бесконечная дорога, ограждённая с обеих сторон высокими деревьями. И чувство, что их тонкие ветки касаются неба, надрывая его, выпуская яркий солнечный свет. В воздухе витает сладковатый запах цветочной пыльцы и каких-то ягод. Шаг, ещё один и ещё, но кажется, что стоишь на месте, а вокруг тебя – паутинка из вакуума, полная изоляция звуков. В этом месте тяжело дышать, от ягодного аромата кружится голова.
Пожалуй, я бы многое отдал за короткое объяснение, что это за место и что я вновь делаю здесь. И в следующий момент, будто бы высшие силы услышали, поняли и сжалились, где-то за спиной я слышу смех. Первый звук в этом ватном, глотающем шаги лесу.
- Тихо…
Я вздрагиваю, чувствуя, как по телу до самых кончиков пальцев, проходит холодная волна мурашек.
Голос. Я знаю этот голос.
- Я же сказал, тихо…
Чужая ладонь прижимается к моим губам, и в этот же момент я понимаю, что не могу сделать даже самый маленький, самый короткий вдох. И сил хватает лишь на то, чтоб оставить мягкий поцелуй на прохладной коже, прикрыть глаза и молчать, слушая над ухом спокойное, ровное дыхание.
- Ты не устал приходить сюда?
Вопрос без ответа. А я вспоминаю всё: и это место, и эти запахи, и твой голос.
- Это было риторически, Юджи-кун. Не надо так хмуриться.
Смеющийся голос за моей спиной, скользящие по губам кончики пальцев, и мне нужна ровно секунда, чтобы обернуться, тут же ловя тебя за руку.
Ты смотришь на меня широко распахнутыми чайными глазами, нервно облизывая губы и стараясь высвободить руку из моих пальцев.
- Не беги от меня. – Сейчас я не узнаю свой голос, недовольно хмуря брови в тот момент, когда ты упрямо отворачиваешься, опуская голову, а мне в глаза бьёт яркий свет, заставляющий жмуриться и лишь сильнее сжимать твоё запястье.
- Отпусти меня… - Ты произносишь это так тихо, что если бы не окружающая нас звукоизоляция, я бы и не расслышал твоих слов.
- Нет.
- Юджи… - Растерянность сквозит в голосе, и ты отступаешь назад, недовольно поджав губы и сильнее дёрнув рукой.
- Я же сказал, нет. – Спокойно повторяю эти слова, сделав шаг и резко обняв за талию. – Не отпущу.
- Какой же ты дурак, Камиджо. - Ты как-то слишком грустно улыбаешься, посмотрев на меня.
А я не нахожу, что ответить тебе, лишь жадно изучая взглядом твоё лицо, крепче обнимая за талию, отпустив твою руку.
- Ты ведь понимаешь, что это только сон? – Ты закусываешь уголок губы, касаясь почти холодными кончиками пальцев моих щёк. И от этого прикосновения болезненно щемит где-то в груди.
- Глупости, Ю. – Я упрямо качаю головой, прикрывая глаза, тихо усмехнувшись от неожиданности, когда ты буквально виснешь у меня на шее, утыкаясь носом в щёку и часто дыша. – Сны не бывают такими реальными.
- Ошибаешься… - Едва слышно шепчешь мне в щёку, прижавшись и тихо вздыхая.
- Если бы всё было действительно только сном – ни один из нас не стал бы поддерживать такой диалог. – Я усмехаюсь, зарываясь лицом в мягкие волосы, глубже вдыхая их аромат.
- Ты рушишь все правила и законы, а я – иду у тебя на поводу. Ты не должен приходить сюда, а я… - Ты вздыхаешь, не договаривая, и мягко касаешься губами моей щеки. – Ты слишком умён, Камиджо. И это плохо.
- Для кого? Для кого плохо? – Если я скажу, что не понимаю, о чём ты говоришь – я не совру. – И я буду приходить сюда, ловить тебя и рушить все правила и законы до тех пор, пока всё не станет так, как хотим мы оба.
- Ты не вершитель мира, Юджи. Ты забываешь об этом.
- Боже, Жасмин, замолчи!
И ты в ответ лишь тепло улыбаешься, прикрывая глаза и покорно размыкая губы в тот момент, когда я наклоняюсь к тебе…

Протяжная трель будильника врывается в сознание, не оставляя шанса остаться во сне. А я меньше всего хочу просыпаться сейчас, в полусне ловя исчезающие картинки леса, высокого неба и твоих чайных глаз.
- Стой! – Это срывается с губ как-то само собой, и я резко сажусь на постели, бесконтрольным движением сбивая с тумбочки надрывающийся мобильник.
Телефон слетает на пол с глухим стуком, затихая. А я пытаюсь сделать глубокий вдох, быстро изучая комнату взглядом, словно стараясь найти что-то, за что можно уцепиться.
Смятое одеяло белым лоскутом лежит рядом, и я касаюсь кончиками пальцев взбитой, не тронутой никем второй подушки на постели. Проводя ладонями по лицу, закрывая глаза, я отчаянно пытаюсь вспомнить сон, в котором было что-то до боли важное, что-то до дрожи родное, что-то, без чего я не узнаю свою жизнь. Но все попытки – тщетны. Я вновь проигрываю бой со своей памятью, которая подводит меня уже далеко не в первую ночь.
Звук хлопнувшего окна где-то на кухне заставляет вздрогнуть. Опуская ноги с кровати, ёжась от холода паркета, я пытаюсь вспомнить, закрывал ли все окна (и все двери) перед тем, как лечь спать, но по этому вопросу моя память вновь меня подводит.
Проходя по пустой, окутанной серой дымкой нового утра, квартире, я невольно хмурюсь, осторожно открывая дверь в кухню.
Кап-кап-кап… Вода тонкой струйкой сочится из незакрытого до конца крана, и слабые порывы ветра, проникающего в квартиру сквозь распахнутое окно, треплют тонкие занавески. Не отводя взгляда от танцующей тюли, я на ощупь выключаю воду. Сейчас я готов поклясться, что чувствую в воздухе тонкий запах жасмина.
Принять душ, застелить постель, сделать кофе, выкурить первую утреннюю сигарету, перекусить тем, что нашлось на полках в кухне, собраться и выбежать из этой пустой, пропитанной утренней сыростью квартиры. Удивительно, но я так и не привык собираться один.
И дальше – всё, как и всегда: вереницы дорог, автомобильные пробки, накатывающая на плечи усталость, не прошедшая после прошлого дня… Каждый раз, выключая свет над кроватью, я говорю себе: «завтра будет новый день». И новый день приходит, до безобразия не отличимый от всех предыдущих. День «жизни по расписанию», в котором нет возможности думать, вспоминать, мечтать или ошибаться. Улыбки, дежурные слова, разговоры и музыка – мои дни наполнены лишь этим.
…Заходя в кабинет, где все терпеливо ждут моего появления, я с удивлением смотрю не в лица ребят, а на их спины. Они, словно стайка подростков, скопились у открытого окна, шикая друг на друга, и мне не понять сейчас тех слов, что я выхватываю из общего контекста разговора.
- О! – Теру оборачивается на звук закрывающейся за моей спиной двери. – Доброе утро, Камиджо-сама! – Он улыбается, помахав мне, но быстро теряет интерес к моей персоне, вновь поворачиваясь к окну.
- Что там у вас? – Решая опустить приветствие, задаю интересующий меня вопрос, скидывая лёгкую куртку на диван.
- Иди сюда. – Хизаки, даже не посмотрев в мою сторону, призывно машет рукой, и в следующий момент все трое едва ли не отскакивают от окна, когда в комнату, бесстрашно взмывая под потолок, влетает белоснежный голубь.
- Ты его спугнул! – Шипит Юки, подавив смешок, мельком глянув на меня.
- Ками-кун, у тебя лицо, как будто ты призрака увидел. – Озвучивает мысли драммера Теру.
И на этом диалог заканчивается. Наверное, со стороны это очень забавное зрелище – четверо взрослых мужчин стоят в центре комнаты, задрав головы, и с неподдельным интересом и удивлением наблюдают за наворачивающей круги птицей.
- Слушай, он тебя, что ли, ждал? – Тихо, коротко рассмеявшись, говорит Хизаки, тем самым нарушая сложившуюся тишину в кабинете.
А я не могу ничего ответить, как не могу отвести взгляда от белого голубя, заворожено наблюдая за каждым взмахом крыльев. А голубь, то ли понимает, какое впечатление он произвёл, то ли просто выбирает наугад, неожиданно резко сбавляет высоту, через секунду цепляясь лапками за моё плечо.
- Точно, его ждал. – В полголоса говорит Юки, кивнув, глянув на Хизаки, и следом вновь переводя взгляд то ли на меня, то ли на птицу на моём плече.
- Бред какой-то… Откуда в центре Токио белый голубь?
- Теру, какая разница? С чего голубь оказался здесь, залетев в помещение – вот это вопрос!
- Юки, ничего подобного. Вопрос не в этом и даже не в том, что говорит Теру. Вот почему птица се…
- Так, ну прекратите! – Я решаю не дослушивать мысли Хизаки, искоса поглядывая на спокойно сидящего голубя на моём плече.
Птица, склонив голову в бок, с интересом смотрит на меня своими глазами-пуговками, слишком доверчиво, слишком бесстрашно оставаясь на своём месте.
- Ну? И что же ты от меня хочешь? – Я улыбаюсь против воли, в какой-то момент чувствуя, что память подкидывает мне картинки из забытого сна, но мне не хватает времени, ловкости, быстроты реакции, чтобы поймать их.
Вместо ответа, голубь переминается с лапки на лапку, начиная тихо ворковать, и бестактно ловит клювом прядь моих волос. Подобное вызывает тихий, растекающийся по помещению смешок.
- Откуда ты такой взялся?..
- Юджи, ты что, думаешь, что он тебе даст ответ? – Ехидничает Юки.
- А вдруг? – Усмехаюсь, осторожно протягивая руку и в очередной раз удивляясь, когда птица остаётся сидеть на моём плече.
- Выпустить его надо… - Мудро подмечает Хизаки, искоса наблюдая за складывающейся картиной.
Голубь недовольно курлыкает, ворчит и издаёт какие-то странные гортанные звуки, когда я осторожно снимаю его со своего плеча, бережно взяв в ладони. Птица не рыпается, не вырывается, лишь норовит устроить встречу моим рукам со своим клювом.
- Может, он с голубятни прилетел? – Неуверенно выдвигает предположение Теру, протянув руку и проводя подушечками пальцев по хвосту птицы. – Я слышал, тут где-то есть неподалёку…
- Разумное предположение. – Теряя всякий интерес к происходящему, говорит Юки, пожав плечами и бросив скучающий взгляд в раскрытое окно.
Поглаживая пальцами мягкие белые перья, я чувствую кожей, как быстро, но не нервно, бьётся в груди птицы маленькое, бесстрашное сердце. И отчего-то мне не хочется выпускать этот тёплый, живой комочек из своих рук.
- Камиджо, выпусти ты его уже, наконец… - Вздыхает Хизаки, изучая голубя взглядом.
Я лишь молча киваю, подходя к открытому окну, и раскрываю ладони, взмахнув руками, позволяя птице расправить крылья. Но в следующую секунду я с удивлением понимаю, что голубь не улетает прочь, а упрямо возвращается назад, на лету цепляясь лапками за мои пальцы и быстро хлопая раскрытыми крыльями, обдавая меня потоками воздуха.
- Отлично! – Хизаки смеётся, и я слышу, как Теру с Юки за моей спиной хлопают в ладоши. – Юджи, я могу тебя поздравить. У тебя теперь есть своё «домашнее животное».
После таких слов голубь взлетает с моей руки, облетая весь кабинет, и самодовольно приземляется на мою же куртку, потоптавшись по ней, с интересом изучая обстановку вокруг, сложив белые крылья.
- Прекрасно. – Мрачно подаю голос, доставая из кармана джинсов сигареты и закуривая, выпуская струйку серого дыма в такое же серое небо, виднеющееся в открытом окне. – Мало мне чертовщины в жизни…
- Что? – Хизаки в момент хмурится, становясь серьёзным, отмахиваясь от всё ещё подшучивающими над ситуацией Юки и Теру. – Юджи, о чём ты?
- Ни о чём. Забудь. – Самое простое – уйти от ответа, сделать вид, что ничего не случилось, чем рассказывать всем о том, что у меня дома сами открываются окна, включается вода, переставляется посуда и разбрасываются книги. – Давайте приступим к работе?
- А с ним что делать? – Неуверенно спрашивает Теру, краем глаза наблюдая за освоившейся в комнате птицей.
Я молча и слишком устало пожимаю плечами, отправляя за окно недокуренную сигарету.

Мне кажется, я никогда не был здесь ночью. Искажённые силуэты бесконечных деревьев, что сплетаются ветками, создавая неясный узор, сквозь который волнами струится почти прозрачная дымка. Сейчас здесь нет того привычного сладкого запаха, есть лишь холод, что несёт в себе это место. Но этот холод не пугает, не сковывает, лишь разливается мурашками вниз по позвоночнику. Высокий купол неба весь, от края до края, покрыт мерцающими звёздами, и мне чудится, что я слышу какие-то звуки, словно мелкие электрические разряды высоко над землёй.
- Что ты тут делаешь? Сейчас?
Я вздрагиваю, но не от страха, а от неожиданности, хотя, наверное, мне давно пора привыкнуть к такому твоему появлению. Озираясь по сторонам, краем взгляда я выхватываю почти прозрачные тени, танцующие меж деревьев и растворяющиеся в текущей в воздухе белёсой дымке. Но не вижу тебя.
- Камиджо? Что ты здесь делаешь?
В твоём голосе нет удивления, ты произносишь каждое слово с каким-то нажимом, и сейчас я ловлю себя на мысли, что, наверное, оказался и правда не в том месте и не в то время.
Ты появляешься словно из ниоткуда, оставляя позади себя на тропинке слабый мерцающий след, что тонкими нитями поднимается от земли, теряясь среди теней и деревьев. И, смотря на тебя такого, у меня предательски замирает сердце. Чем ближе ты оказываешься ко мне, тем чётче я вижу, что твои глаза почти чёрные, а недовольство на лице не скрывается даже слабой улыбкой, которая больше похожа на снисходительный жест.
- Я… - Слова застревают в горле ровно в тот момент, когда ты непримиримо складываешь на груди руки, внимательно смотря мне в глаза.
- Я задал как минимум один вопрос и хочу услышать на него ответ.
Но я только пожимаю плечами, чувствуя, как за спиной темнота становится гуще, а тени становятся ближе, обдавая меня ощутимой волной холода. И лишь через мгновение я понимаю, что холод несёт эта дымка, этот туман, что становится с каждой секундой всё гуще.
Ты вздыхаешь, покачав головой, протягивая мне руку:
- Почему ты всегда умеешь появиться совсем не в то время где-либо?..
- Жасмин… – Это звучит с укором, хотя я и понимаю, что ты в чём-то прав.
- Дай мне руку.
- Что это за место? – Вопрос срывается с губ сам, раньше, чем я успеваю подумать, что не стоит произносить этого вслух.
- Ты знаешь ответ. – Ты лишь улыбаешься уголками губ, цепляясь кончиками пальцев за мою руку, потянув к себе. И от этого прикосновения у меня по телу проходят ледяные волны мурашек – я просто не чувствую от тебя тепла. – Тебе не надо здесь находиться. По крайней мере, не сейчас…
- А если я скажу, что не хочу уходить? – Делая шаг к тебе, я ловлю твою вторую руку, стараясь согреть холодные пальцы в своих ладонях.
Ты улыбаешься, на мгновение отводя взгляд, но я успеваю заметить, что твои глаза светлеют.
- Я знаю, но ты должен.
- Кому? Кому и что я должен?
- Камиджо, не спорь. – Ты говоришь это так резко, так серьёзно, что я теряю последние слова, которые так старательно подбирал. – Тебе пора. Сейчас же.
- Это приказ?..
- Это просьба, но можешь трактовать как приказ. – Ты высвобождаешь руки так быстро, что я не успеваю понять, что происходит, чувствуя лишь, как белый туман стирает все картинки и образы вокруг меня...

Сигналящая под окнами машина вырывает меня из состояния полусна, но я вновь, как и много раз до этого, ловлю себя на мысли, что мне не хочется просыпаться. Только в следующий момент я резко распахиваю глаза, едва ли не вскакивая на ноги как от чьего-то толчка в плечо.
- Твою мать…
Уснуть даже после долгого и трудного дня с тлеющей в руке сигаретой – это слишком необычно для меня. Поэтому сейчас, пока я судорожно тушу догорающий окурок, я не знаю, какие силы благодарить за такой толчок извне. На тонком ковре остаётся прожженная внушительная дырка с чёрными краями, и если бы я не проснулся, не миновать бы последствий.
Звук крыльев, разрезающий потоки воздуха, отвлекает от созерцания прожжённого у кресла ковра, и я неуверенно поднимаю взгляд, наблюдая, как со стороны окна в темноту вечернего токийского неба удаляется белая точка, а воображение само дорисовывает к ней черты голубя – недавнего гостя в студии.
…Набирая номер Хизаки я не знаю, что хочу сказать ему. Рассказывать о том, что происходит вокруг меня, внутри меня, в моих мыслях и снах – мне не хочется и, слушая долгие гудки в телефонной трубке, я верю, что он просто не ответит.
- Да?
Я тяжко вздыхаю в трубку, понимая, что моя надежда не оправдалась.
- Юджи?
Царапая ногтём лакированную поверхность стола, я молча киваю телефону, всё ещё не зная, что стоит говорить.
- Послушай, я не намерен разговаривать с тишиной, особенно в том случае, что «тишина» позвонила мне сама. Что случилось?
Не сдержав улыбки, я тихо хмыкаю в телефонную трубку, оставляя в покое лак на столе:
- Тебе когда-нибудь снились звёзды?
- Что? – Столько непонимания в голосе гитариста я не слышал давно.
- Звёзды, деревья, тишина… Жасмин? – Твоё имя произносится самым тихим шёпотом, хоть мне и кажется, что оно тут совершенно лишнее.
На том конце провода повисает томительная тишина, от которой мне становится не по себе.
- Почему ты спрашиваешь… такое? – Голос у Хизаки изменился до неузнаваемости, если бы я сейчас был рядом с ним и видел его выражение лица, то, наверное, предположил бы, что он узрел, по меньшей мере, призрака в своей гостиной.
- Мне просто кажется, что я схожу с ума. – Я пожимаю плечами, грустно заглядывая в пустую пачку из-под сигарет.
- Юджи, не сказать, что ты меня пугаешь, но твои слова меня сейчас настораживают… - После недолгой паузы отзывается Хизаки.
- Я сам себя пугаю. – В полголоса и словно бы обращаясь к самому себе, отвечаю, отбросив на диван злополучную пачку. – Почему сигареты заканчиваются так не вовремя?
- Камиджо-сан, вы совсем нелогичны. – Хизаки тихо хмыкает в трубку. – Объясни мне, что случилось? Только не загадками, я тебя умоляю…
- Я не уверен, что хочу объяснять. – «Я хочу, чтоб объяснили мне».
- Но ты ведь позвонил…
- Ты сам сказал, что я – нелогичен. – Улыбнувшись, пожимаю плечами, подходя к окну и поглубже вдыхая ночной воздух.
Хизаки лишь вздыхает и молчит. И в этом молчании живёт терпеливое ожидание того, что я продолжу говорить.
- Я уснул с непотушенной сигаретой в руке. И мне снился слишком странный сон. А потом, если бы что-то не разбудило меня, мне бы пришлось, в лучшем случае, делать полный ремонт, как минимум, комнаты. Хотя ковёр всё равно придётся менять. – Слова не подбираются, срываются лишь куцыми обрывками полноценных фраз. – И я вновь видел того голубя. Здесь, у себя. Мне каждую ночь сняться сны, которые начинают сводить с ума…
- Камиджо…
- Я не договорил, подожди. Мне снятся сны, а потом я будто бы чувствую везде, всегда, постоянно его присутствие. Открытые окна, едва уловимые запахи, бегущая вода из-под крана, раскрытые альбомы с фотографиями на полках, переставленная посуда… Я схожу с ума, да?..
- Мне кажется, что ты не с ума сходишь, а забывчивостью страдаешь. – Неуверенно и тихо произносит Хизаки, и я слышу в его голосе напряжённые нотки. – Сны это всего лишь сны, ощущения это всего лишь ощущения, всё это ты навязываешь сам се…
- Этот разговор бесполезен. – Фраза получается слишком резкой и грубой, не такой, какой я хотел её сделать. – Забудь о нём, и при встрече не смотри на меня как на умалишённого. – И я вешаю трубку раньше, чем Хизаки успевает возразить, пробормотав предварительно порцию неясных извинений: неясно перед кем и за что.

2.

…Хизаки смотрит на меня оценивающим взглядом снизу вверх, на мгновение поджимая губы и тихо вздыхая:
- Паршиво выглядишь.
- Спасибо, это не новость. – Сухо отвечаю ему, устало опускаясь на стул напротив него.
В будний день вечером в этом маленьком баре никого нет. Пустые столики по залу и звучащая где-то под потолком песня как саундтрек из американского фильма ужасов – навевают тоску. За окном – сыро, в помещении – промозгло и зябко.
Хизаки небрежно подталкивает ко мне тонкое, раскрытое на странице с крепкими спиртными напитками, меню:
- Тебе надо расслабиться. Ты действительно выглядишь так, будто вкалывал где-нибудь на золотых рудниках несколько суток подряд без сна, еды и воды.
- Какое… ммм… высокохудожественное описание моего внешнего вида. – Я невольно усмехаюсь, краем глаза изучая буквы на бумаге.
И ведь Хизаки не особо далёк от истины. В последние ночи я не могу спать, проваливаясь в глубокую дрёму, раз за разом меня что-то будит, что-то не даёт погрузиться в полноценный сон, пусть и не приносящий абсолютного отдыха. И я ворочаюсь с боку на бок в пустой постели, вздрагивая от каждого звука и шороха, от каждой случайной тени, украдкой скользящей из одного тёмного угла в другой.
- Я хотел поговорить с тобой… - Как-то очень осторожно начинает Хизаки, дождавшись, пока официант отойдёт подальше от столика.
- О чём? – Смотря на кубики льда в бокале с двойным виски, я не уверен, что хочу сейчас говорить о чём-либо.
- О тебе. – Так просто и, кажется, без подвоха отвечает Хизаки, что я не сдерживаю тени удивления, подняв на него взгляд:
- Обо мне? Хизаки-сан, я не понимаю.
Гитарист вздыхает, бросая короткий взгляд куда-то за окно, где клубятся, смешиваясь с вечерним туманом и испариной от асфальта, поздние сумерки. Выдерживая паузу и беззвучно постукивая пальцами по поверхности стола, он дожидается, пока я сделаю первый глоток обжигающего и терпкого на вкус виски, и лишь тогда решает удостоить меня ответом.
- У меня не выходит из головы тот вечерний разговор…
В момент хмурясь, я готов перебить его, но Хизаки упрямо качает головой, холодным взглядом давая понять, что не нужно этого делать.
- Пойми, Юджи, я просто за тебя волнуюсь. Будь ты мне чужим человеком – я бы наплевал… - Он коротко вздыхает, кусая губы. – Я считаю, тебе нужно рассказать мне всё, в конце концов, мы – друзья, а друзья должны помогать и выслушивать друг друга. Тебе станет легче, и мы вместе сможем найти…
- Хизаки. – Бесшумно опуская бокал с почти допитым виски на стол, я не выдерживаю, переставая обращать внимания на его холодный взгляд. – Так считаешь ты, но не я. Я просил забыть тот разговор, и я не хочу поднимать эту тему снова.
- Ты должен отпустить и забыть его. – С каменным лицом отвечает Хизаки, как-то слишком неловко ловя мою руку, крепко сжимая пальцы в своей ладони.
Эти слова мелкими, дробящими кость молоточками звучат в висках. И я чувствую, как внутри что-то ломается, выпуская на волю ощущение какого-то холода, протеста и непонимания, пропитанных неприятным чувством горькой обиды за такие слова. Хизаки озвучил то, что я не мог сказать сам себе, но, услышав эти слова – я вновь отказываюсь воспринимать их.
Одним махом допивая оставшийся виски в стакане, слыша, как неприятно стукнулись подтаявшие кубики льда о толстое стекло, я высвобождаю свои пальцы из ладони Хизаки, предпочитая не смотреть на него, не отвечать ему. И мне сейчас кажется, что всё моё существо или какая-то часть разорванного сознания сковывается невидимой паутинкой воспоминаний – я вспоминаю почти каждый сон в почти каждую ночь, всё то, что моя память не хотела сохранять и показывать.
- Камиджо?.. – Голос Хизаки звучит откуда-то издалека, и так же издалека, словно сквозь ватную оболочку до меня доносится звук упавшего стула в тот момент, когда я быстро поднимаюсь на ноги.
Сейчас мне хочется одного – уснуть, крепким, долгим сном, отключив телефон и наплевав на весь мир. Уснуть и вновь быть с тобой, зная, чувствуя, что ты ждёшь. А после никому, ни за что, никогда не рассказывать нашей общей тайны. Сны не могут быть такими реальными, а ты не можешь просто взять и исчезнуть из моей жизни.
- Юджи?!
Я вижу перед собой едва ли не испуганные глаза Хизаки, широко распахнутые, чувствую, как его пальцы с силой вцепляются в рукав моей куртки.
- Пусти. – На выдохе выворачиваюсь из его цепкой хватки, нетвердой походкой быстро пересекая небольшой зал, вываливаясь на улицу, разрывая своим телом вязкие сумерки и серый, влажный туман.
- Стой! Стой же, чёрт возьми! Камиджо! – Голос Хизаки свинцовыми пулями бросает слова мне в спину, заставляя тормознуть в двух шагах от порога заведения. – Я не хотел тебя обидеть или задеть! Прости… Прости, если я сказал что-то не то или не та»…
- Ты ничего не понимаешь… - Слова уходят с губ сами, не против моей воли, но и не с желанием. – Ты ничего не понимаешь и никогда не поймёшь. – Оборачиваясь к нему, я горько усмехаюсь, неуверенно идя вперёд спиной вдоль края дороги, задевая плечом фонарные столбы.
- Ну, так объясни мне… - Хизаки осторожно, медленно двигается вперёд, и от его взгляда мне становится не по себе.
- Как можно объяснить человеку то, что он не в состоянии понять? – Я искренне удивляюсь, успев подумать, что виски всё-таки сыграл дурную шутку с уставшим организмом.
- Почему ты уверен, что я не пойму?.. Юджи… Я готов выслушать тебя, быть с тобой рядом и помочь…
Но я лишь отрицательно качаю головой, болезненно прикрывая глаза, оступаясь:
- Потому что ты никогда не любил его так, как я. – Это звучит так просто, но от этих слов горло сжимается железными тисками. – Ты никогда не касался его губ, осторожно, по утрам, боясь разбудить раньше, чем нужно. Никогда не метался тигром в клетке ожидая, когда же он позвонит. Не держал его за руку, подставляя лицо холодному северному ветру, и не лежал на его коленях, тая от дурманящей нежности. – Сглатывая, я уже не обращаю внимания на то, какие эмоции отражаются на лице Хизаки. – Потому что он никогда не любил тебя. Он никогда не шептал тебе на ухо глупую любовную чепуху, никогда не готовил по утрам кофе и не засыпал на твоём плече в автобусе, уставший после выступления…
Закрывая глаза, я провожу словно не своими, дрожащими руками по лицу, стараясь поглубже вдохнуть промокший туманный воздух. И не обращаю никакого внимания на пролетающие со свистом мимо машины, сигналящие каждый раз, когда я делаю неосторожные шаги дальше от тротуара.
Хизаки что-то говорит мне, ускоряя шаг, пока я смотрю на него сквозь пальцы невидящим взглядом, всё так же спиной доходя до поворота улицы.
Резко разворачиваясь лицом к потоку машин, делая неосторожный шаг на непослушных ногах в сторону, я жмурюсь от ослепляющего дальнего света машинных фар.
- Камиджо!
Он дёргает меня за рукав куртки, буквально вышвыривая в сторону с дороги в тот момент, когда мимо на большой скорости, оглушительно сигналя, пролетает пустой автобус. И лишь в следующую секунду я понимаю, прислоняясь спиной к шершавому боку дома, что Хизаки лишь сейчас оказался рядом, ошарашено смотря на меня, часто дыша, и, кажется, совершенно не понимая, что произошло.
Сердце бешено стучит в горле, своим ритмом отрезвляя и словно возвращая из состояния небытия обратно в реальность. Я облизываю в раз пересохшие губы, чувствуя, как пальцы Хизаки неуверенно сжимаются на моём плече, и провожаю взглядом слетевшую с крыши дома стаю птиц, готовый поклясться чем угодно, что вижу среди этой серой массы белого голубя.

- Ты сдурел! Сдурел, слышишь?! Ты совсем перестал понимать, что ты творишь!? Совсем перестал думать, отдавать себе отчёт..?!
Бледное солнце пробивается сквозь сплетённые ветки бесконечно высоких деревьев. Блёклые краски размываются ещё больше этим тусклым и негреющим светом, как вода размывает акварельные мазки на белой поверхности бумаги. Запах мокрой листвы и травы смешивается с ароматом отцветающих веток жасмина, куст которого вечной невестой теряется среди серых стволов остальных деревьев.
- Если тебе так не терпится отправиться на тот свет, то я умываю руки! Ты понял? Камиджо, ты понял меня?!
Твои слова болезненным эхом звучат в моей голове, а от взгляда потемневших карих глаз становится неумолимо больно где-то в центре грудной клетки. Дрожащие влажные ресницы отбрасывают размытую тень на побледневшую кожу щёк, и мне кажется, что за то время, что я не был здесь, не видел тебя, ты похудел. Резко, сильно, приобретая нездоровую бледность кожи, сквозь которую на запястьях и кистях рук проступает паутинка тонких вен.
- Жасми… - Я выдыхаю твоё имя, стараясь поймать тебя за руки, но ты ловко уворачиваешься, отталкивая меня. – Я не понимаю, чёрт возьми! О чём ты?!
- О том, что ты непроходимый дурак и идиот! О том, что бросаться под поток машин уже старомодно, а тебе путёвку на тот свет ещё никто не выдавал! – Ты повышаешь голос, отступая от меня всё дальше, натыкаясь спиной на безмолвные стволы деревьев.
- Откуда ты… - Я осекаюсь, слыша, как в моём сознании беснуются две мысли, одна не в силах побороть другую. – Да не собирался я ничего с собой делать! Жасмин, стой!
- Не подходи ко мне. Не приходи сюда. Хватит, Юджи! Слышишь? Хватит!
Мне достаточно какой-то пары мгновений, чтоб сорваться с места, ринувшись к тебе, резко прижимая спиной к ближайшему дереву, сильно сжав пальцами твои плечи.
- Нет.
- Юджи!
- Нет!
Наклоняясь к тебе, я не отдаю себе отчёт в том, что делаю, а мысль о том, что это только сон, стирается в момент, когда ты всхлипываешь в мои губы, как-то слишком отчаянно целуя, обнимая за шею.
- Я просто хочу быть с тобой. – Едва слышно выдыхаю, обняв за талию и соскальзывая губами на шею, теряя голову от слишком реальных ощущений.
- Прекрати… Не надо, Юджи… - Ты шепчешь в ответ, откинув голову, открывая шею и безропотно прижимаясь ко мне.
- Не отталкивай меня…
И ты лишь тихо ахаешь, закусив уголок губы, соскальзывая вниз на траву, утягивая меня следом за собой.
- Я не знаю, что будет дальше… Такого не должно…
Прикладывая палец к твоим губам, я ловлю взглядом скользящие тени по твоему лицу, аккуратно убирая с твоих рассыпанных по траве прядей волос белые лепестки жасмина.
- Всё будет так, как захотим мы. И плевать я хотел, что я – не король мира, тебе ясно?
Ты улыбаешься, проводя кончиком языка по моим пальцам, от чего по спине проходит горячая волна, и в этот же момент я забываю обо всём, настойчиво целуя тебя, заражаясь твоей дрожью…

Небо здесь всегда было низким, но сегодня, сейчас, мне кажется, что оно буквально опускается на плечи, норовя рухнуть на землю, разлететься под ногами в грязный пух, оглушить звоном тишины.
Собрать вещи и уехать из Токио оказалось проще простого. Снять номер в дешёвом мотеле недалеко от железнодорожной станции, и выключить телефон было ещё проще. Стереть границу между сном и реальностью, перестать отличать, где явь, а где лишь плоды моего воображения тоже было не трудно.
Я потерялся в днях, часах, минутах, желая сейчас лишь одного – раствориться в японском небе, забыться, уснуть и остаться там, с тобой. И после последней ночи в Токио, я запоминал каждый сон, всё то, что происходило, всё больше понимая, что та реальность, в которой был и есть ты, вытесняет скучную и пустую реальность обычной жизни.
Проснувшись в середине дня, с тяжёлой головой и на влажных от пота простынях, я не заметил тот момент, когда в каком-то бессознательном состоянии собрался и вышел на улицу. И, пожалуй, только сейчас, насилуя пальцами очередную сигарету, я начинаю отдавать себе отчёт о том, куда меня сами привели ноги.
Идя по центральной дорожке городского кладбища, я ловлю себя на мысли, что, кажется, мог бы найти путь к твоей могиле даже с закрытыми глазами и в полной темноте, несмотря на то, что был здесь всего пару раз. И все те пару раз глухая тишина вокруг, эта атмосфера, пропитанная, целиком чужими слезами и болью, и это низкое небо в драных заплатках облаков – давили на грудную клетку, не давая сделать полноценный вдох.
Вечерние сумерки здесь кажутся гуще и темнее, грязным туманом расползаясь меж крестов и надгробий. И в них тонет звук каждого шага.
Темно и тихо, я слышу каждый нервный, тяжёлый удар своего сердца, что отдаётся пульсацией крови в висках. И лишь где-то далеко, едва ли не за гранью горизонта, раздаются глухие раскаты грома, а мне так хочется, чтобы пошёл дождь.
Опускаясь на колени перед твоей могилой, не обращая внимания на влажность земли, что пропитывает собой ткань джинсов, я делаю глубокий вдох, до боли кусая губы. Закрывая глаза, я вновь вижу перед собой тебя – едва заметная улыбка, играющая в уголках губ, искрящиеся янтарным светом глаза – и тут же накрывают воспоминания, подкидывая картинки из общего прошлого, мешая их с теми снами, что преследуют меня неустанно который день, который месяц. И, словно холодной морской волной на песчаный берег, выкидывается чувство, с которым начался мой день девятого августа.
- Почему ты ушёл? – Эти слова дрожащим шёпотом оглушают, растворяясь в серости близкой ночи.
Слишком сильный, какой-то до безобразия близкий раскат грома заставляет вздрогнуть, и я отнимаю от лица руки, запрокинув голову и смотря в свинцовое небо. Как жаль, что сегодня на нём не видно звёзд…
Закрывая глаза, я стараюсь отключиться от этого мира, от этой реальности, в которой сейчас есть лишь электрические разряды боли вниз по венам, словно желая пропасть в кладбищенской дымке, поднимающейся от сырой земли и растворяющейся в низком небе.
Дождь начинается так неожиданно, что я едва ли успеваю подумать, что мои желания на руку кому-то там, наверху. Первые мелкие, холодные капли обжигают кожу на щеках, быстро скатываясь куда-то вниз, рождая неприятную дрожь по телу.
- Ты так нужен мне. Здесь. Сейчас. Юи-кун… - Протягивая руку, я едва касаюсь кончиками пальцев надгробия, чувствуя, как в момент перехватывает дыхание, а к горлу подскакивает комок из всех тех невыплаканных слёз, невыкрикнутых слов, несделанных вдохов.
Шум крыльев заставляет резко обернуться, и я буквально ощущаю, как из лёгких выбиваются остатки воздуха. Белый голубь, появившийся из ниоткуда, низко пролетает мимо меня, едва не задевая крылом, и садится на краешек надгробия, встряхнув перьями, будто бы стараясь избавиться от капель дождя. Птица внимательно смотрит на меня, едва склонив голову в бок и переминаясь с лапки на лапку.
- Я просто не понимаю… Я просто ничего не понимаю, Жасмин… - Выдыхаю, общаясь к птице, словно бы ожидая услышать от неё хоть какой-то ответ. Но голубь молчит, лишь вычищает клювом белоснежные перья, и я замечаю, как одно из них бесшумно опускается на землю, тут же намокая.
- Я знал, что найду тебя здесь.
Сказать, что в этот момент, услышав за спиной голос, мне захотелось подскочить и едва ли не вскрикнуть от неожиданности – это ничего не сказать.
- И ты белый, как смерть… Как бы несуразно это сравнение не звучало здесь.
Голубь замирает на долю секунды, не моргая, смотря на меня чёрными глазами, и уже через мгновение срывается с надгробия, растворяясь в густой и вязкой темноте.
- Хизаки… - Я огорчённо выдыхаю имя гитариста, вновь закрывая ладонями лицо и низко опуская голову. Меньше всего я сейчас ожидал увидеть его. Здесь.
Хизаки бесшумно присаживается рядом со мной на корточки, кладя на могилу две багровые розы, и шумно, глубоко вдыхает воздух, делясь со мной раскрытым зонтом. По туго натянутой на металлический каркас ткани стучат мелкие, частые капли холодного дождя, собираясь в небольшие водопады, беззвучно стекая вниз.
- Камиджо?.. – Тихо говорит он, и я кожей чувствую его взгляд.
- Уходи, ладно? Оставь меня. Хотя бы на время, но оставь.
- Я тоже очень тоскую по нему, слышишь? – Без нажима и очень осторожно продолжает Хизаки, прижимаясь ко мне плечом.
Я лишь молча вздыхаю, отнимая от лица руки, бессильно опустив плечи и упираясь ладонями в промокшую поверхность земли. И мне хочется то ли напиться до беспамятства, уходя обратно, туда, в те сны, где есть ты, то ли выть раненным волком, царапая ногтями размытую дождевой водой землю, и просить, чтобы ты отпустил меня. Просить, чтобы я смог отпустить тебя.
Хизаки молча обнимает меня одной рукой за плечи, упрямо заставляя подняться на ноги. И я тряпичной куклой висну в его пальцах, не чувствуя под ногами земли. Кажется, сейчас я готов рассказать ему, как самому близкому другу, обо всём. Но даже от этой мысли мне становится чертовски страшно… Ведь самые заветные мечты и самые страшные тайны нельзя говорить никому.
- Пойдём… - Голос Хизаки заглушается сильным раскатом грома, и мы оба беззвучно ахаем, когда небо рассекается яркой вспышкой молнии, на секунду освещая надгробия и кресты в полуметре вокруг нас.
… За окном шумит дождь и ночная темнота то и дело освещается слабыми вспышками молний от уходящей обратно за горизонт грозы.
В номере душно и влажный воздух буквально обволакивает тело и лёгкие при каждом вдохе. Открытые настежь балконные двери впускают в комнату промокший воздух, капли дождя и вязкую темноту.
Я сижу на краю кровати, до боли сжимая в руке горлышко бутылки, и невидящими глазами смотрю в пол. Я чувствую на себе тяжёлый и какой-то слишком задумчивый взгляд Хизаки, что молча сидит в кресле, забравшись в него с ногами то и дело ёжась от ползущей с улицы сырости.
Как только мы оба переступили порог моего номера, что в последние дни стал местом, где встречаются две мои реальности, я не смог сказать себе «стоп».
Открывая первую бутылку вина, я рассказывал ему о том, как первый раз пригласил тебя к себе, как ты долго отнекивался, но, в конечном счёте, сдался и приехал. Как ты остался у меня до утра, и мы вели какие-то глупые разговоры, сидя на кухне при слабом свете уличных фонарей. Я тогда очень много курил, а ты робко заглядывал в мои глаза и менял чашки с кофе и чаем.
Допивая напиток до середины бутылки, и чувствуя, как по телу разливается приятное тепло, я рассказывал Хизаки о том, как первый раз отвозил тебя на море, где мы встречали наш первый и единственный общий рассвет. Ты тогда смеялся и обещал мне, что когда-нибудь мы сможем увидеть восход солнца в Париже и Вене, в Нью-Йорке и Амстердаме, и обязательно будем вместе. А я – верил тебе, с нежностью заглядывая в глаза и рассказывая, как изумительно бликуют первые солнечные лучи в твоих волосах яркими красками.
Делая последний глоток из бутылки, я говорил Хизаки о том, как ты каждый вечер с упоением рассказывал мне о новых дизайнерских коллекциях, и показывал эскизы, наброски костюмов, которые бы тебе так хотелось носить. Как мы спорили с тобой о том, какая марка машины лучше и как правильно «варить» по утрам кофе, когда безбожно опаздываешь на встречу.
За всё это время Хизаки не сказал ни слова, свернувшись клубочком в кресле рядом с балконом бесшумно открыв и успев допить банку пива.
Я не заметил, как быстро кончился один сорт вина и на смену ему пришла вторая бутылка. И тогда я перестал останавливать себя, перескакивая с ситуации на ситуацию, с мысли на мысль, со сна на сон…
Сейчас мысли в моей голове растворяются, стираются сами собой, мне их не ухватить, не поймать, не понять. И мне не остаётся ничего, кроме как сидеть и прожигать взглядом пол под ногами, стараясь не выпустить недопитую бутылку из слабеющих пальцев.
Хизаки почти беззвучно поднимается с кресла, подходя ко мне. И я, в свою очередь, медленно поднимаю голову, мутным взглядом изучая его лицо.
- Тебе нужно отдохнуть… Переключиться. – Тихо говорит Хизаки, нервно облизывая губы.
- Мне просто нужно уснуть… Увидеть его… Вновь услышать его голос… - Бессвязно бормочу себе под нос, помотав головой. Я не чувствую себя нетрезвым, я ощущаю себя смертельно уставшим, выжитым, вымотанным.
Хизаки лишь недовольно качает головой, поджав губы и заглядывая в мои глаза так, словно стараясь увидеть всё то, что прячется внутри меня, разрывая на куски и покрывая плёнкой вакуума душу.
- Я люблю его, Хиз… Понимаешь? – Я горестно усмехаюсь.
- Понимаю. – Тихо отвечает он, едва заметно кивнув.
- Но я так и не успел сказать ему это… Понимаешь?.. – Я даже не замечаю, как дрогнул голос, срываясь на хрип. Недопитая бутылка вина легко выскальзывает из руки, глухо ударяясь об пол, на который через мгновение тонкой струйкой из горлышка сочится багровая жидкость.
Хизаки шумно сглатывает, кажется, задержав дыхание, и с силой сжимает мои плечи, хорошенько встряхнув:
- Камиджо… Послушай меня. – Он переводит дыхание, недовольно хмурясь, когда я отворачиваюсь от него. – Пускай ты не успел… Не сказал ему этого при жизни, но я уверен, он это знает. И ценит. Но ты должен заставить себя жить не в том прошлом, а в этом настоящем, понимаешь?
Меньше всего сейчас мне хочется слушать его. Как по заказу в памяти всплывает тот вечер в баре и все те немногие слова Хизаки, а позже – его изумлённые глаза, когда мы оба, прислонившись спинами к стене дома, провожали взглядом стаю голубей, растворяющихся в чернильном токийском небе.
- Оставь меня… - Почти беззвучно бормочу в ответ Хизаки, вяло стряхивая его руки со своих плеч, падая спиной на смятую кровать.
Шум дождя за окном всё тише, а в комнате становится всё более сыро. Я слышу, как неспешно собирается Хизаки, чуть прикрывая балконную дверь, и говорит мне что-то о том, где остановился и сколько ещё собирается пробыть в Нагое. Ни одно его слово сейчас не задерживается в моём сознании, пулями вылетая прочь.
- Я зайду днём. – Хизаки наклоняется ко мне, осторожно убирая с лица пряди волос.
Я лишь молча отмахиваюсь от него, сворачиваясь в комочек в центре постели, закрывая глаза. И почти тут же проваливаясь в дурманящий сон…

Сон, в котором сегодня нет тебя.

Я просыпаюсь, резко открывая глаза, и тут же щурюсь от бьющих в стекло рассветных лучей нового солнца. В комнате тяжело дышать, и делая частые, рваные вдохи, чувствуя, как лёгкие обволакивает влажность, я готов поклясться, что ощущаю запах жасмина и твоих духов.
Устало садясь на постели, я зябко передёргиваю плечами, чувствуя взгляд в спину. И от этого взгляда по телу проходит ток.
- Тихо…
Меня будто сковывают невидимые путы, тяжёлые, крепкие, не дающие пошевелиться. И от кончиков пальцев, дальше, по всему телу, разливается волнами холод.
Голос. Я знаю этот голос.
- Я же…
-…сказал тихо…
И всё дальше, как в замедленной съёмке: я оборачиваюсь, в следующий момент замирая, чувствуя, как сердце ухнуло куда-то вниз, не желая выбивать привычный или слишком быстрый ритм. Бессмысленно открывая и закрывая рот, я не замечаю сам, как отползаю к краю кровати, чувствуя, как холод внутри запускает по венам тяжёлый свинец страха. Страха от непонимания того, что происходит.
Ты сидишь на противоположном краю кровати, без тени улыбки наблюдая за мной, а рассветное солнце создаёт вокруг тебя светящийся ореол.
- Я сплю? – Нервно сглотнув, произношу, не узнавая свой голос. – Или я сошёл с ума?
- Ты ведь так хотел этого…
- Спать? Сойти с ума? – Не успевая зацепиться хоть за что-то, я скатываюсь на пол с кровати, словно мешок с картошкой, чувствуя, как от этого замершее сердце оживает, отбивая чечётку в грудной клетке.
- Меня. – Тихо отвечаешь, не двигаясь с места, пока я выглядываю из-за кровати.
Кислорода в комнате, кажется, совсем не осталось.
Я с трудом поднимаюсь с пола, на ватных ногах обходя кровать, чувствуя, как ты не спускаешь с меня глаз, и останавливаюсь напротив тебя, судорожно сглотнув и облизав в раз пересохшие губы.
- Это просто сон… - Почти беззвучно произношу, видя, как на твоих губах отразилось подобие улыбки.
- Во сне ты твердил о том, что всё это – реально, а в реальности принимаешь всё за сон. Юджи, ты так нелогичен…
- Этого просто не может быть…
Ты поднимаешься на ноги, сокращая расстояние между нами, и меня обдаёт очередной волной холода с дурманящим запахом жасмина. И подобное словно бы убивает живущий в крови страх, руша оковы на теле, заставляя податься к тебе и трепетно обнять, зарываясь носом в мягкие волосы.
- Выдыхай, Камиджо, выдыхай… - Шепчешь у уха, и я даже сквозь ткань рубашки чувствую холод твоих рук.
Рассветное солнце алыми лучами заливает комнату, стирая остатки темноты из прошлой ночи.
Я не нахожу слов, просто не зная, что говорить, ловя твоё лицо в ладони, поглаживая подушечками пальцев по щекам, изучая взглядом, словно бы видя в первый раз. А ты улыбаешься, тепло, искренне, не отводя взгляда.
- Почему?..
Ты лишь молча качаешь головой, на мгновение прижимая кончики пальцев к мои губам, и ловко перехватываешь руку, потянув следом за собой на освещённый солнцем балкон.
- Я обещал тебе рассветы в Париже и Амстердаме, но могу подарить лишь этот, в Нагое… - Ты как-то грустно усмехаешься, садясь на перила балкона, крепко сжимая пальцами мои плечи, пока у меня перехватывает дыхание.
Буквально вцепившись в тебя, я часто дышу, недовольно замотав головой:
- Я не хочу, чтоб ты так…
- Тихо… - Ты улыбаешься, взглядом заставляя меня замолчать.
Обняв тебя, прижавшись щекой к волосам, я не сдерживаю улыбки, щурясь от лучей почти оторвавшегося от горизонта солнца. Сегодня небо здесь какое-то хрустальное, чисто, высокое, не такое, каким я привык его видеть… И воздух с привкусом прошлого счастья…
- Я так скучаю… скучал, Юи… - Бесконтрольно выдыхаю, закрывая на мгновение глаза, чувствуя, как ты обнимаешь меня и от этого сердце замирает вновь.
- Я знаю… - В тон мне отвечаешь, поглаживая ладонью по боку.
И сейчас мне кажется, что все последние месяцы, что тот чёрный август – всё это было сном. Кошмарным, длинною в жизнь. И что теперь всё будет по-другому.
- Я люблю тебя. – Скользя губами по щеке, шёпотом произношу эти заветные слова, чувствуя, как ты улыбаешься. – Не оставляй меня, Жасмин…
- Я не оставлю того, кого буду любить вечно. – Ты чуть отстраняешься, заглядывая в мои глаза, и от этого взгляда в грудной клетке разливается дурманящее тепло.
Проходит какая-то короткая секунда, и я захлёбываюсь этим чистым утренним воздухом, целуя тебя в губы, а в памяти проносятся все наши общие минуты, часы, дни… Ты трепетно отвечаешь на поцелуй, ослабляя пальцы, сжимающие ткань моей рубашки, а мне резко становится дико страшно, страшно до слёз.
Утреннее солнце яркой вспышкой отрывается от горизонта, ослепляя чистыми, тёплыми лучами, и я невольно отшатываюсь от тебя, когда ты слабо, но ощутимо отталкиваешь меня, разорвав поцелуй.
- Я обещаю, я вернусь.
Твои слова эхом звучат в голове, а у меня в горле застревает звук твоего имени в тот момент, когда я открываю глаза, протягивая вперёд руки, но ловя пальцами лишь воздух.
Солнце обжигающим белёсым шаром медленно ползёт вверх, а меня обдаёт волной запаха твоих духов, когда я до боли кусаю губы, вздрагивая и отступая ещё дальше от перил балкона, глядя широко распахнутыми глазами на белого голубя, взлетевшего откуда-то с земли. Птица ещё с минуту кружит над балконом, надо мной, и после взмывает выше, в звенящее утренней тишиной небо.

Эпилог.

Багровые розы, которые принёс Хизаки, давно сбросили лепестки, а принесённая тобой веточка жасмина до сих пор жива. Я не знаю, где ты нашёл этот его в такое время года, но я каждый день пересчитываю белые лепестки на маленьких цветках.
Каждую ночь я жду тебя, плутая меж бесконечно высоких деревьев в полной темноте, и знаю, что ты не придёшь, что ты просто не сможешь сейчас вновь найти дорогу в это место. Иногда мне кажется, что ты просто перестал верить, но эти мысли растворяются под напором других, упрямо твердящих, что ты живёшь сейчас той жизнью, в которой теперь не должно быть так много меня.
Я знаю, что поступил правильно, и я знаю, что с тобой всё будет хорошо. Я обещал тебе вернуться, и, Юджи, я сдержу своё слово, но не сегодня, не сейчас.
Когда-нибудь, мы вновь обязательно встретимся, пусть только в твоих снах, которые ты продолжаешь так упрямо путать с реальностью…

back