Переступив порог квартиры, чувствую, что конфетный фейерверк в душе закончился, и реалии наступают – я снова напрягаюсь и быстро размышляю, как дальше себя вести, как поступать.
Непривычно видеть тебя растерянным и смущенным. Обычно ты просто равнодушный со мной, спокойно-вежливый, но, похоже, мое предложение переночевать немного выбило тебя из привычного равновесия. Мне даже удивительно, что ты так запросто согласился, а не отправился домой, пожав плечами. Зачем, интересно, я лишний раз травлю себе душу, зачем сам приближаюсь к тебе настолько близко, зная, что прикасаться нельзя, что можно запросто потерять даже тот хрупкий мир, что с таким трудом удалось построить. Я ведь не нравился тебе изначально, совершенно точно не нравился, и если сейчас что-то и переменилось в лучшую сторону, то пороть горячку и записываться в лучшие друзья уж точно рано.
Но что сделано, то сделано. Ты уже стоишь на пороге моей квартиры и с любопытством осматриваешься, а я ума не приложу, что теперь делать – как развлекать, чем угощать…
- Кофе или чай? – первое, что приходит на ум.
- Чай…
Ты усаживаешься на диван, забрасываешь ногу на ногу и задумчиво уставляешься в одну точку, а я и рад скрыться на кухне. Похоже, в одной квартире с тобой мне становится тесно. Подумав немного, решаю заварить тебе чай с жасмином, по идее, ты должен любить именно такой, а заодно думаю, что, наверное, надо бы тебя накормить, только захочешь ли ты?
Вернувшись комнату, застаю тебя в той же самой позе, с задумчивым выражением лица, как я тебя и оставил. Просто не могу ни постоять секунду, рассматривая твой идеальный профиль, тонкие брови и изящные пальцы, нервно теребящие прядку волос.
- Ю, что ты будешь есть?..
Но ты, кажется, не слышишь, а меня вся эта ситуация начинает веселить – один трясется от растерянности, второй сейчас успешно заснет, сидя на кушетке.
- Юичи-сама, не соизволите ли вернуться в наш грешный мир?
Ты вздрагиваешь от неожиданности, растеряно смотришь на меня и переспрашиваешь:
- Что? Прости, я не услышал…
На мое предложение ты отрицательно мотаешь головой и снова погружаешься в свои мысли.
Сесть рядом с тобой я не решаюсь – слишком близко, да и хочется тебя рассматривать, последнее время это стало любимым занятием. Поэтому сажусь на пол, прямо напротив тебя, а ты пьешь чай, который вроде бы тебе нравится, но меня не покидает ощущение, что ты меня совсем не слушаешь, думаешь о своем и вообще разговариваешь на автомате. В другой ситуации это должно было меня обидеть, но сегодня такая необычная ночь, и сам чувствую себя так странно и непривычно, что твое поведение не кажется каким-то из ряда вон.
Мне так удивительно видеть тебя у себя дома, с чашкой чая в руках и рассеянной улыбкой на лице. Как будто какой-то экзотический цветок попал в самый заурядный сад. И вроде бы все в порядке, но присутствие его так нелогично, и в голове не укладывается, как такое несоответствие могло получиться в природе.
Неожиданно замечаю, что ты глядишь на меня во все глаза и молчишь.
- Что ты такого удивительного на мне рассмотрел? – поднимаю брови, ожидая ответа, а ты делаешь такое, от чего в прямом смысле слова отвисает челюсть: тихо смеешься, слезаешь с дивана, буквально стекаешь с него на пол, и обнимаешь меня руками за шею.
Так близко, так опасно близко… Облизываю враз пересохшие губы и некрепко обнимаю в ответ. Что же ты делаешь? Неужели ты тоже…?
- Ты меня сегодня удивляешь. Что с тобой? – спрашиваю, но ответа не получаю, ты только еще крепче обнимаешь меня, а я уже не могу остановиться. Знаю, как буду жалеть, если не попробую.
Твоя шея, нежный бархат… Прикасаюсь губами, чувствую как под кожей бьется жилка, а запах такой, что если не опомнишься вовремя, вдыхая пьянящий аромат, можно потерять сознание. Так пахнут лилии или… Или жасмин. Веду губами по шее, к твоему лицу, так сладко, так приторно-сладко, и, наконец, встречаюсь с твоими губами, такими мягкими и горячими. Все так, как я и мечтал, как хотел. И сейчас только одно в голове – попробовать тебя на вкус, узнать, какой ты.
Не сразу соображаю, что произошло, не успеваю даже испугаться, но когда приходит понимание, горечь захлестывает с головой.
Ты прижимаешься спиной к дивану, закрывшись от меня руками. Прекрасные глаза расширены, я вижу в них удивление, страх, шок и… отвращение? Нет, только не это… Мне показалось, мне это просто показалось. Хочется сглотнуть, но во рту пересохло. Боже мой, что же я натворил? Идиот! Последний идиот! Надо тебя успокоить, надо все обернуть в шутку, хотя… Я поступил так однозначно и слишком не смешно, чтобы теперь так запросто выкрутиться.
- Тише, Ю, тише… - но ты шарахаешься от меня в сторону, как от прокаженного, и взгляд твой не обещает ничего хорошего. – Если ты не хочешь, я не настаиваю…
Что же я несу, черт возьми? И так ведь понятно, что ни то, что не хочешь, ты и думать о таком не собирался. Дурак, какой я дурак! Что себе возомнил! Но зачем же ты меня тогда обнимал? Просто так? Ю, ну ты же не маленький, должен же понимать…
"Ты тоже не маленький и должен был понимать, что спешка ни к чему хорошему не приводит, а объятия ровным счетом еще ничего не значат", – слышу свой собственный голос в голове.
Лихорадочно соображаю, что делать, как поступить. Сейчас ты встанешь, уйдешь от меня, хлопнешь дверью, и никогда уже ничего не будет, ничего у нас не получится. Не будет никаких "нас", а ты так и останешься моим ночным наваждением. А, кроме того, теперь меня еще будет преследовать не просто равнодушный, а презрительный насмешливый взгляд. Так и будет, боже, ведь так и будет теперь.
Как обычно в таких ситуациях, в голову не приходит ни единого светлого и, главное, правильного, решения.
И снова, как в замедленной съемке ни сразу понимаю, что ты держишь мою ладонь в своих руках, твое лицо так близко, что я снова ощущаю этот дурман, которым пропитаны твои волосы и кожа, на губах улыбка, тихий шепот:
- Я хочу. Я просто от неожиданности.
В следующий миг – твои губы касаются моих, наконец я чувствую их вкус.
Горький шоколад. Ну конечно… Как я сам не догадался?.. Да, только таким ты и мог быть.
Закрываю глаза, сердце перестает биться, а в ушах твои слова отдаются эхом: "Я хочу… Я хочу… хочу…"
Прикасаться к тебе наяву настолько нереально, что не могу отделаться от мысли, не сон ли это. А ты такой спокойный, даже кроткий в моих руках, замираешь и даже, кажется, немного дрожишь. От чего ты дрожишь, Ю? Неужели, боишься? Но чего?
Я не могу остановиться, набрасываюсь на тебя, как измученный жаждой набрасывается на живительную влагу. Покрываю поцелуями лицо, высокий лоб, закрытые глаза с пушистыми ресницами, скулы, подбородок, снова губы… Такие изумительные губы. Одергиваю себя, чтоб не сделать больно, не прокусить. Потом шея, а еще ухо, висок, и зарыться носом в твои волосы, и гладить при этом легонько твой затылок, и... Всё-всё, о чем я мечтал, о чем грезил, я подсознательно пытаюсь скорее воплотить в жизнь, все попробовать, а то вдруг… Вдруг больше не будет возможности?
Горькая мысль на секунду отрезвляет, я останавливаюсь, смотрю на тебя, а ты закрыл глаза, откинув голову назад, судорожно вцепившись в мои рукава, напряженно замираешь. Да что ж это такое?...
- Расслабься, Ю, я же тебя не съем, - тихо и ласково, чтобы ты успокоился и доверился.
Ты улыбаешься и, не открывая глаз, поднимаешь руки вверх, позволяя себя раздеть. Все снизошедшее на миг спокойствие смахивает, как рукой, и я снова остервенело дергаю вверх твой свитер, даже не замечая, куда зашвырнул его, и впиваюсь в твои прямые плечи. И снова бешенная пляска – мои губы путешествуют по твоим плечам, рукам, ключицам, по груди… Я целую, прикусываю, облизываю и не могу надышаться твоим запахом. Твоя кожа покрывается мурашками, хотя в комнате тепло, и я опускаю тебя на ковер. Ты немного прогибаешься в моих руках, глаза по-прежнему закрыты.
Нет, не так, не годится. Встаю, дергая тебя за собой, твои глаза приоткрываются, и я вижу с них теплоту, удовольствие, взгляд даже немного замутнен. Если б не знал, подумал, что ты под кайфом, Ю. Недовольно тянешься назад, не желая вставать, но я шепчу:
- Не здесь… В спальню… Скорей…
Буквально тяну тебя за руку, спотыкаясь, обнимая, целуя, и дальше по коридору… Добравшись до постели дергаю с нее покрывало и толкаю тебя вперед, забираясь следом. Какое-то безумство… Я за собой такого не помню даже в подростковом гормонально-играющем возрасте, что теперь говорить. Но останавливаться нет сил и тем более желания. Сдираю с тебя и с себя попутно остатки одежды и замираю от обжигающего восхищения. Как же ты красив. Просто идеален.
Веду ладонью вдоль твоего тела, от шеи, по груди, вниз, поглаживаю живот и перехожу на бедра, специально не касаясь твоей возбужденной плоти, понимая, что стоит это сделать, и дальше будет не остановиться, а хочется еще потерпеть, полюбоваться идеальной фигурой, понаблюдать, как ты замираешь под моими руками, как сжимаешь кулаки, как беззвучно что-то шепчешь. Хочется, чтобы ты попросил, хоть один жест, одно слово… Но ты молчишь, а я сдаюсь сам, сначала обманчиво нежно беру тебя губами, а потом резко и даже грубо во всю длину начинаю наслаждаться, пробовать тебя.
Несколько моих движений, с твоих губ срывается первый тихий стон, и я не могу ни поздравить себя с первой победой. Сегодня тебе будет хорошо, Ю, иначе быть не может, я ведь все для этого сделаю.
Когда понимаю, что ты уже сильно возбужден, отпускаю тебя и приподнимаюсь, рассматривая, любуясь твоим телом. Ты хочешь продолжения, смотришь на меня из-под прикрытых ресниц, облизываешь губы, а я улыбаюсь, испытывая при этом такой неописуемый восторг, неожиданно поймав себя на неуместной мысли, что ухмылка моя должна получиться на редкость глуповатой.
Еще раз погладив отзывчивую плоть, коснувшись губами твоего приоткрытого рта, я переворачиваю тебя на живот. Ты покорно подчиняешься, как и все это время, лежишь, замерев, немного разведя ноги.
Ты такой красивый, я не могу налюбоваться тобой. Прямая спина и такая удивительная, немного смуглая кожа. Накрываю тебя своим телом, чувствую, как мы соприкасаемся, запускаю пальцы во влажные пряди на затылке. Хочется подуть на кожу, увидеть, как она покроется мурашками… Ты тихонько вздыхаешь, и я чувствую, как ты подаешься назад бедрами, словно просишь. От этого твоего такого животного, страстного порыва все тело сводит приятная нетерпимая судорога, от головы до низа живота. Отстраняюсь от тебя, приподнимаю твои бедра, ставя тем самым на колени, ты упираешься на локти и замираешь, ожидая продолжения. А я… Я смотрю на тебя и понимаю, что схожу с ума.
Провожу двумя пальцами между твоих ягодиц, осознавая, какой ты горячий, возбуждаясь от этого понимания еще больше. Хотя куда уж больше? Ты тихонько вздыхаешь, но не двигаешься, и это заводит еще сильней. Где-то на задворках сознания здравый смысл шепчет: "не торопиться, подготовить, не сделать больно…", но желание, такое всепоглощающее, такое невиданно сильное, какого я никогда не испытывал, просто срывает крышу.
Прихожу в себя только когда резко подаюсь вперед и замечаю, как ты замер в моих руках, напрягся, затаив дыхание, как сжимаешь кулаки, явно не от приятных ощущений. И эта покорность, готовность терпеть ради моего удовольствия возвращают меня в реальность. Останавливаюсь и успокаивающее глажу вдоль позвоночника… Сердце сдавливает от нежности, от понимания, что ты такой, как я и представлял, такой, каким я видел в своих снах – трогательный и хрупкий, и такой отзывчивый.
Одно плавное движение вперед, ты жалобно стонешь, скорее даже вздыхаешь. Еще одно… Тебе больно, и я не знаю, как успокоить.
- Не напрягайся, хороший мой…
Но ты, кажется, не слышишь, сосредоточившись на своей боли, и я обхватываю твою напряженную плоть одной рукой, начинаю резко дергать. В ушах звенит, перед глазами темнеет, и я сам не замечаю, как начинаю быстро двигаться в тебе, продолжая работать рукой, а ты стонешь подо мной, но уже не от боли.
…Темп просто бешеный, я даже не знаю, сколько прошло времени с того момента, как мы соединились, когда чувствую горячую влагу на своих пальцах, ты вздыхаешь громче, сжимаешься, и мое сознание взрывается, раскрашивая мир всеми цветами радуги. Как будто вижу нас со стороны, вижу, как выгибаюсь, и сам слышу свой долгий стон. Никогда такого не было, ни с кем... Мне кажется, что я на секунду теряю сознание, потому что в следующий миг уже обнимаю тебя сзади, глажу влажную кожу и шепчу что-то ласковое, все равно не в силах передать словами то, что чувствую. Передать, как мне хорошо. Как рассказать тебе, как дать понять, что ни с кем так не было? И что, наверное, скорей всего, ни с кем и не будет.
Не знаю, сколько мы так лежим. Минуту? Две? Может, час?..
- Ю, пойдем в душ… - тормошу тебя за плечо, улыбаясь, видя, как ты недовольно жмуришься. Не тут-то было – ты сворачиваешься клубочком у меня под боком, уткнувшись носом куда-то в подмышку, и явно никуда не собираешься. Через минуту я понимаю, что ты уже спишь, а я снова смотрю на твое лицо, и глаз отвести не могу.
Такой умиротворенный, веки неплотно прикрыты, удивительные длинные ресницы и мягкие губы, припухшие от моих поцелуев. Хочется снова и снова касаться их, и мне даже досадно, что ты спишь, а я просто не смею потревожить ради того, чтоб вновь и вновь ласкать тебя.
Господи, да что же это такое?.. Рядом со мной спит мой идеал. А я столько лет жил и не знал, что у меня есть такая вот мечта, мечта с тонкими запястьями, кофейными глазами, шелковистыми губами и точеными плечами.
Как же так случилось, что счастье, которое я даже не искал, само пришло в руки? И как теперь его не упустить? Как не дать уйти?
А в груди неприятно скребет острыми льдинками опасение, даже страх, что я-то вполне могу и не оказаться твоей грезой, что ты видишь рядом с собой кого-то совсем другого, и близко на меня непохожего…
Ведь что такое, в конце концов, одна ночь? Утро все расставит по своим местам, и не будет ничего удивительного, если ты выпьешь кофе, мило улыбнешься и помашешь мне рукой на прощание. Все станет, как и было раньше: я буду рассматривать тебя украдкой на репетициях, неуловимо напрягаться от звуков твоего голоса и мучиться от острых болезненных уколов ревности, когда ты улыбаешься кому-то другому. Только теперь будет даже хуже – теперь мое тягостное томление превратиться с жестокую пытку, потому что я узнал, какой ты. Узнал и "подсел", как подсаживаются на тяжелые наркотики с одного укола. Только в отличие от наркоты тебя мне не получить ни за какие деньги. Все зависит только от твоего желания, дашь ли ты мне еще насладиться, подаришь ли еще несколько минут твоего теплого взгляда, мягкой улыбки, дурманящего запаха кожи и сводящих с ума прикосновений… Чтобы потом я вновь страдал от страшной ломки, от желания обладать тобой, живя воспоминаниями о твоей близости.
Не смотря на наше общение в последнее время, ты явно не воспылал ко мне светлыми чувствами, и твой взгляд чаще всего равнодушно скользит мимо. Сегодня, когда ты ни с того, ни с сего обнял меня, я невесть что себе возомнил, а ты явно не ожидал ничего подобного, даже испугался на секунду. Кто скажет, почему ты решил поддаться и отдаться мне. И не будешь ли ты завтра об этом сожалеть…
Волшебство ночи окончательно рассеивается, к горлу подкатывает горький комок, и, аккуратно освободившись от твоих объятий, чтобы не разбудить, не потревожить, я выхожу на балкон, предварительно завернувшись в одеяло и прихватив пачку сигарет.
Закуриваю, мрачно глядя на ночной город перед собой. Что же делать? Как мне теперь быть?.. Как не потерять? Как доказать, что тебе ни с кем не будет так хорошо, как со мной?...
Хотя откуда такая самоуверенность? Это я сознание терял от сладкого тягучего наслаждения, а ты… Кто тебя знает.
Осознав, что настроение окончательно испорчено, отбрасываю окурок и возвращаюсь в комнату.
Сердце заходится, когда я снова вижу тебя – ты перебрался на мою половину кровати и обнимаешь подушку так, как до этого обнимал меня. Опускаюсь на краешек постели, прикрываю глаза и понимаю, что сегодня уже не засну. Из глубины души приходит понимание, что я хочу вот так сидеть и смотреть на тебя вновь и вновь, видеть, как подрагивают во сне твои ресницы, видеть тебя в моих руках. И такое впечатление, что вся душа сжимается, плачет и просит не отбирать. Сердце несогласно, чтобы это было всего лишь на один раз, чтобы эта ночь стала просто очередным приключением, сексом без обязательств.
Ю… Мой Ю… Что же ты со мной сделал за каких-то несколько часов?

Как и следовало ожидать, сна я в эту ночь так и не увидел. Зато насмотрелся на тебя. Ты очень беспокойно спал, обнимал и прижимался. Наверное, ночь с тобой - истинное мучение – выживешь с кровати за милую душу, еще и одеяло отберешь. Но сейчас я не сплю, а потому наслаждаюсь твоей близостью, легонько, чтобы не разбудить, глажу по голове и прислушиваюсь к твоему глубокому дыханию. Рассвет наполняет комнату серыми тенями, а ты кажешься таким маленьким и беззащитным в этом тусклом свете. Может, так и есть, я ведь почти не знаю тебя, не ведаю, что скрывается за твоей отчужденностью. Перед глазами плывут картинки прошедшей ночи, вся твоя податливость, покорность… Да, именно о таком тебе я мечтал, но даже не смел надеется, что таким ты и окажешься. Хотя я в принципе не смел надеяться, что ты вообще будешь просыпаться в моей постели, о чем тут говорить.
Еще достаточно рано, но я вижу, как ты заворочался, судя по всему, просто привычка просыпаться в какое-то определенное время, обусловленное твоим распорядком дня. Интересно, как ты обычно проводишь утро? Что делаешь первым делом?..
Внимательно наблюдаю за тобой, каким ты будешь, как пробудишься окончательно, но еще не нацепишь маску вежливости. И боюсь. Боюсь увидеть или услышать что-то нежелаемое. Например, "спасибо, было хорошо, у меня дела".
Ресницы дрогнули, ты открываешь глаза, секундное замешательство, как у всех людей, просыпающихся в незнакомом месте впервые, и… улыбка. Уже легче…
Смотришь на меня, все также улыбаешься, молчишь и протягиваешь руку, поглаживая по щеке. Не хочется ничего говорить, не хочется разрушать эту хрустальную тишину, но ты заговариваешь первым:
- Доброе утро.
- Доброе…
- Как спалось?
- Замечательно, - не могу ни улыбнуться. – Это у тебя надо спрашивать, ты ведь спал в непривычном месте.
- Зато ты спал с непривычным человеком, - снова улыбаешься. – Мне постоянно говорят, что со мной плохо спать, я толкаюсь и вообще лезу на того, с кем сплю.
Итак, раз. Вот он утренний удар. Первый, и вполне возможно не последний. Кто тебе такое говорит? С кем ты спишь? Хотя чему удивляться, что у такого как ты кто-то есть… Глупо даже было раскатывать губу, что ты одинок.
Обида, даже не на тебя, а на собственную наивность, неумолимо вгрызается в душу, а я только и выдавливаю:
- Нет, все в порядке. Хочешь кофе? – в конце концов, какая разница. Сегодня ты был со мной, спал со мной, проснулся в моей постели, значит, и это утро принадлежит мне, и ты заодно.
- Кофе в постель… Кто ж такое не захочет? – мечтательно закатываешь глаза и сладко потягиваешься.
…Смотреть, как ты сидишь, завернувшись в одеяло, подтянув в себе колени, сжимая обеими руками чашку, и щуришь сонные глаза – разве это не счастье? Обнимаю твои ноги и блаженно улыбаюсь. Не хочу думать, что ты не мой, сейчас все так, как мне хочется. А хочется мне думать, что мы ты любишь меня…
Аж вздрагиваю от этой мысли. Ничего себе претензии… Ну и финты может выдать подсознание…
- Кто бы мог подумать, что ты такой, - твой голос возвращает в реальность.
- Какой такой? – осторожно спрашиваю, совсем неуверенный, что хочу знать ответ. Немного утренней откровенности? Ну-ну…
- Ты всегда такой серьезный, даже злюка…
- Я? Злюка? – от такого неожиданного заявления аж расслабляюсь на миг.
- Ага… Представить не мог, что ты можешь быть таким нежным. Мне никогда не было так хорошо.
Этот фоновый страх, с которым я уже привык жить, боязнь, неуловимо, но и неустанно сжимающая грудную клетку, немного отпускает, и я, успокоенный таким в общем-то ни к чему не обязывающим, возможно, просто вежливым заявлением, неожиданно выдаю свою собственную тайну:
- А вот ты именно такой, как я и представлял!
И отчего-то так легко – я обнимаю тебя, уткнувшись носом в шею, не в силах сдерживать счастливый смех, а ты только и успеваешь сказать "осторожно, кофе!", да, кажется, уже поздно – кофе успешно перекочевал на постель.
Но моя секундная откровенность незамеченной не осталась. Когда я отпускаю тебя, ты внимательно заглядываешь в лицо и тихо спрашиваешь:
- А что ты себе представлял?
Я растеряно молчу, твои внимательные такие ласковые глаза, кажется, смотрят в душу.
- Хироки, ты представлял себе… нас? А я думал, эта ночь случайность…
Второй удар.
Да, Ю, я представлял. Я мечтал. Я грезил о тебе. Я ночами не спал. А когда спал – снова видел только тебя. И дело не только в сексе. Я хотел быть с тобой, держать за руку, смотреть в глаза, слушать тебя и рассказывать тебе. Гулять под дождем и смотреть на звезды. Хотел и хочу.
А ты и близко о таком не думал. Еще бы. Не такой я счастливчик. Случайность, вот как оно называется. Спасибо, что хоть такая случайность произошла в моей жизни.
Ты мой горький шоколад. Слишком горький, если переесть. Кажется, я переел.
Не знаю, что ответить, и как спасательный круг, вовремя брошенный утопающему, раздается трель телефонного звонка. Быстро отпускаю тебя, хватаю трубку и вылетаю из комнаты. Даже не глянув, кто звонил, сбрасываю, прислоняюсь спиной к стене и мысленно считаю до десяти. Всё как я и предполагал в своих худших опасениях.
Немного успокоившись, приведя, насколько это возможно, рваные чувства в порядок, возвращаюсь в комнату, но тебя не застаю, и журчание воды в ванной дает понять, что дожидаться меня ты не стал, утренняя сказка окончена.
"Хороша сказка, - ехидно заявляет внутренний голос. – Сказка-страшилка!"
"Заткнись", – мрачно огрызаюсь сам на себя, цепляю пустую чашку от кофе и тащусь на кухню.
Что ты ешь по утрам? Или, может, не ешь вообще? Может, тебе еще кофе сварить? Логично решив, что раз я все равно правильного ответа ни на один вопрос не знаю, разумно будет подождать тебя. Приоткрыв форточку, закуриваю, вяло думая о том, что курить в квартире – последнее свинство, но сегодня можно, потому что мне плохо. Хуже, чем было все несколько месяцев до этого.
"Вот так вот сбываются мечты", – наверное, у меня началось раздвоение личности – злобный голосок в собственной голове затыкаться никак не желает. – "До балкона сигарету донести не в состоянии".
"Мне можно, у меня стресс", – прекрасно, уже разговариваю сам с собой.
"О-о-о, то ли еще будет…"
- Обкуриваешь собственный дом? - вздрагиваю от твоего голоса. Погруженный в увлекательную беседу с самим собой, я даже не услышал, как ты вошел.
- Что хочу, то и делаю, - звучит грубо, но вырывается само собой, ты поднимаешь одну бровь, удивленно и, кажется, насмешливо, а мне уже мнится, что ты видишь меня насквозь, читаешь все мои мысли. От этого тошно, и я одергиваю себя, стараясь придать голосу максимум дружелюбия. – Я снова не знаю, чем тебя угощать. Или, может, еще кофе?
Отрицательно мотаешь головой и с лучезарной улыбкой сообщаешь:
- Нет, спасибо, я, пожалуй, пойду.
"Спасибо, было хорошо, у меня дела".
Третий удар под дых. Браво, Ю. Ты просто боксер-чемпион.
Бреду за тобой в прихожую, снова лихорадочно соображая, что бы такое сказать, что придумать, чтобы… Чтобы ты еще пришел. И чтобы при следующей встрече не делал вид, что ничего не было. Ведь я вот точно ничего не забуду.
Ты выходишь за дверь и вызываешь лифт, а я мнусь на пороге…
- Ю, послушай… Не знаю, что на меня вчера накатило, я так спешил и сделал тебе больно…
- О, да! Было дело.
Четвертый. Контрольный.
"Прекрасно, Хироки. Ты был на высоте.
У него кто-то есть, кого он, чем черт не шутит, вполне возможно любит.
Он не думал, не гадал с тобой спать, а о чем-то более серьезном и заикаться не стоит, в то время как ты, идиот несчастный, просыпаешься в мокрых простынях, как сопливый подросток.
Твои ухаживания, кофе, завтраки и прочая дребедень ему на фиг не нужны.
И вообще, ему с тобой было больно. Пока удовлетворял свою животную похоть, ты сделал любимому плохо…"
"Любимому?.. Любимому?!!"
"Любимому, любимому… Сам знаешь прекрасно, что уже давно любимому. Полная победа твоей тупости над здравым смыслом. Таких поражений мир еще не видел".
Смотрю в пол, сжимаю кулаки, чтобы не взвыть в голос от обрушившегося на меня понимания своих собственных чувств, от твоих таких жестоких, но справедливых слов, и только и могу прошептать:
- Прости…
Неожиданно – теплые ладони на моей шее, ты поднимаешь мое лицо и заглядываешь в глаза. На своих огромных платформах – ума не приложу, как можно в таком ходить в повседневной жизни – ты почти одного роста со мной, и прекрасные, самые прекрасные на свете, миндальные глаза смотрят на меня, прямо в душу, с легким удивлением.
- Ты чего? Я же сказал, что мне ни с кем не было так хорошо.
Легкий поцелуй в щеку.
- Я сегодня буду дома часов в восемь…
Еще один - в уголок губ.
- …если будет настроение, приходи.
Ведешь языком по моим губам и резко впиваешься в нижнюю, кусаешь и немного посасываешь, от чего я окончательно теряюсь, сердце бьется что зазря, а ощущение реальности покидает окончательно и бесповоротно. Ты сейчас… Ты сейчас меня пригласил… к себе?..
Звук открывающегося лифта на фоне, я почти не замечаю его, но у тебя явно лучше с самоконтролем, легко отпускаешь, разворачиваешься и идешь к кабине, обернувшись на секунду. В глазах озорные искорки, лукаво улыбаешься:
- Мне все же очень хочется узнать, что еще ты себе представлял.
Двери закрываются, лифт увозит тебя, а я стою, прислонившись лбом к косяку, и не могу успокоить бьющие фейерверком в душе эмоции.
- Я приду, Ю… Обязательно приду…

VI

- Может, расслабишься хоть немного? Я тебя не съем, - смеешься, повторяя в точности мои слова, сказанные тебе вчера у меня дома.
Теперь все с точностью наоборот – я у тебя в гостях и места себе найти не могу от накатившей неловкости.
Твоя квартира настолько необычна, настолько не похожа на мою, но зато очень смахивает на тебя своим каким-то даже очаровательным беспорядком и нагромождением лишнего бесполезного барахла. У тебя очень уютно, но отчего-то мне дискомфортно, и я понимаю, что просто подсознательно ищу следы чужого присутствия. Но как их увидишь, если я даже не представляю, как выглядят твои собственные вещи, не то, что твоих теоретических любовников…
Ты с порога меня огорошил своим теплым приемом. В домашней одежде, без лишних украшений и макияжа ты кажешься таким родным, и складывается обманчивое впечатление, что мы с тобой знакомы сто лет. Сразу предлагаешь мне посмотреть кино. Я ожидал чего угодно, но только не такого – удивленно моргаю и спрашиваю какое такое кино.
- Не все ли равно? – ты смеешься, откинув голову назад.
И вот мы сидим на диване, ты удобно устроился у меня подмышкой, я приобнимаю за плечи, и никак не могу сосредоточиться на сюжете фильма. Ты же совершенно расслаблен, веселишься над какими-то шутками персонажей и периодически суешь мне под нос ложку с мороженным, ведерко с которым расположилось у тебя на коленях.
Это так странно. Мы сейчас сидим как будто мы… пара. И как-то даже дико думать, что утром я места себе не находил от мыслей, что ты уйдешь и не вернешься. Но сложившаяся ситуация не расслабляет, а производит совершенно обратный эффект – не дает покоя горькая мысль, что кроме воспоминаний о сказочной ночи, меня теперь будет мучить твой образ в этой видавшей виды домашней майке, с мороженным в руках и солнцем в глазах.
- Мы поменялись ролями, Хиро. Сегодня ты меня не слушаешь. Да к тому же фильм не смотришь, - последняя фраза звучит с напускной обидой.
Щелкаешь пультом, встаешь и тянешь меня за руку:
- Пойдем.
- Куда?.. – от неожиданной перемены обстановки теряюсь.
- В спальню, конечно. А о чем ты думаешь последние полтора часа? – опять звонкий смех.
- Я, между прочим, совершенно не об этом думал, - отвечаю с легкой досадой, но зато совершенно честно. Действительно ведь не об этом.
- Да? – ты оборачиваешься и поднимаешь брови. – А о чем же тогда?
Закусываю губу, проклиная свою болтливость, и лишний раз убеждаюсь, что язык мой – враг мой.
Я молчу, и ты опять смеешься:
- Хироки, ты такой смешной.
- Обхохотаться можно, - сам чувствую, что мрачнею на глазах.
- Ну не будь врединой, ты ведь не такой, - запускаешь пальцы в мои волосы и целуешь переносицу, не иначе разглаживая морщинку, появившуюся там от несветлых идей. И снова от твоих прикосновений пустеет голова, дурные мысли покидают, и я прижимаюсь к тебе, нежно-нежно. Хочется согреть тебя, хочется носить на руках… Это уже не страсть, не только одна страсть, глупо обманывать себя, списывая все на простое желание.
А ты тянешь меня в приятный полумрак спальни, и я даже не успеваю осмотреться – твои руки сдирают с меня рубашку, и это так агрессивно, так не похоже на твое вчерашнее поведение, что я слегка оторопеваю.
- Сегодня я главный, - шепчешь почти неслышно, но я понимаю все до последнего слова, ноги слабеют, джинсы становятся невероятно тесными, а в груди щемит.
- Ты такое себе представлял? – игривый шепот, пальцами прихватываешь мои соски, а языком легонько касаешься ушной раковины. - А такое? – начинаешь грубо ласкать рукой через ткань джинсов.
Дышать все трудней, желание уже болезненно отдается во всем теле. Хочется схватить, развернуть тебя и взять, снова взять, грубо, как вчера. Но ты так не хочешь, я вижу, что ты задумал свое, и не смею, да и не хочу тебе мешать. Пусть будет так, как ты решил.
- Хиро, отвечай! Будешь молчать, я перестану! Мечтал о таком?
Слова даются тяжело, сил не хватает просто дышать, не то, что разговаривать.
- Даа… Мечтал…
Довольно улыбаешься, медленно целуешь в губы, ласкаешь мой рот языком, так сладко и томительно, а я пытаюсь ответить тебе, посильней и погрубей, но ты не даешь, отстраняешься, и дергаешь вниз мои джинсы, сдирая попутно белье, оставляя меня совершенно обнаженным.
Все не так, как я себе представлял, как видел во снах, не так, как было прошлой ночью. Тогда ты был кротким ангелом в моих руках, позволял мне делать с тобой все, а сейчас у меня такое чувство, что ты можешь разорвать меня на куски в порыве своей страсти. Разворачиваешь меня спиной к себе, через секунду я упираюсь руками в стену и чувствую, как ты коленом раздвигаешь шире мои ноги.
Сердце бьется, как сумасшедшее, неожиданно ловлю себя на том, что опасаюсь тебя такого, а ты, словно читая мои мысли, обнимаешь и шепчешь на ухо:
- Не бойся… Я буду очень нежным… Просто стой так и все.
"Еще не хватало тебя бояться", – хочу бросить в ответ, но слова застревают в горле, когда твои руки смыкаются на моем возбужденном члене. Понимаю, что меня надолго не хватит, но и тебе это ясно, потому после нескольких резких движений отпускаешь, а я захлебываюсь воздухом и сам ощущаю собственную дрожь, трясутся даже колени.
Ты нежно массируешь ладонями мои плечи, опускаешься ниже, поглаживая спину, доходишь до ягодиц. Еще пара ласковых поглаживаний, и твои пальцы массируют колечко мышц, я выдыхаю сквозь зубы, инстинктивно сжимаясь.
Краем сознания улавливаю, что ты опускаешься сзади меня на колени, и в глазах темнеет, когда понимаю, что ты собрался делать. Не может быть…
Долгий стон срывается с губ еще до того, как ты касаешься языком, стон от одного осознания, что сейчас будет. Никто никогда так не делал мне, никто… Ты разводишь руками мои ягодицы, и от первого влажного прикосновения меня дергает, как от разряда тока, кажется, я даже вскрикиваю.
- Стой смирно, Хиро!
Хотел бы я стоять смирно, Ю, хотел бы не реагировать так, но это просто невозможно, невероятно, когда ты ласкаешь языком самое сокровенное, то грубо, то нежно зализывая.
- А о таком ты мечтал? – хриплый голос ни сразу достигает сознания.
- Н-ет… - шепчу, а в голове пульсирует "не останавливайся".
- Не слышу, Хироки.
- Нет, не мечтал, - все ты слышишь, садист чертов.
- Не смел? – не вижу, но понимаю, что ты улыбаешься.
- Не смел…
И снова безумные неповторимые круговые проникающие движения, достаточно сильные, чтобы свети с ума, но слишком слабые, чтобы дать желанную разрядку. Инстинктивно прогибаю спину сильней, и такое чувство, что сейчас сознание потеряю.
"Так нельзя ласкать кого попало. Так можно только с любимым человеком", – проносится в голове дурацкая обнадеживающая мысль перед ослепительной вспышкой. Я сам не понимаю, как оказался развернут на сто восемьдесят градусов, как моя плоть оказалась в тебя во рту, лишь только чувствую твои горячие губы. И осознаю, что меня выпили до дна – сил не осталось даже чтобы думать.
Бессильно опускаюсь на колени, уткнувшись лбом в твое плечо. Ты даже не разделся, твоя майка пропитывается моим потом, а я только часто дышу, не в силах двинуться. Глаза закрыты, я чувствую, как ласковые руки укладывают меня на пол, спиной ощущаю длинный пушистый ворс – я и заметить не успел, что у тебя такой мохнатый ковер в спальне. Слышу, что ты стягиваешь с себя одежду, как лязгает пряжка ремня на твоих джинсах… Ты разводишь как можно шире мои ноги, не переставая поглаживать бедра.
- Думаю, после вчерашнего заморачиваться на презервативы уже нет смысла, - твой веселый голос как-то не соответствует происходящему. Презервативы, конечно… Вчера я свое имя забыл рядом с тобой, какая тут контрацепция…
Ты нетороплив и очень нежен. Не открываю глаз, только чувствую, как ты смазываешь меня, как скользят твои пальцы между ягодиц, проникая внутрь, приподнимаешь за поясницу и медленно входишь. После всего, что было, даже почти не больно, расслабленное тело легко принимает тебя. Я запрокидываю голову, оплетаю ногами за пояс, руки вцепляются в ворс ковра, а ты плавно двигаешься, крепко удерживая меня на месте.
И почему-то именно в этот момент я понимаю, что меня поработили. Теперь, когда ты взял меня, ты облаешь не только моим телом, но и душой. Несуразная какая-то мысль, несвоевременная, но я уверен, что так все и есть. И знаю, что я полностью в твоей власти, делай что хочешь… И если ты захочешь просто поиграть или сломать меня, плевать. Значит, так тому и быть.
Начинаю дышать тяжелее, снова возбуждаясь, похоже, насытиться тобой мне не светит. Ты уже на пределе, несколько судорожных движений, замираешь, твой глубокий вздох, и все окончено. Мне даже жаль, хочется еще, и ты все видишь, выходишь из меня, и снова я чувствую твои влажные губы на своей плоти.
Ю… Мой сладкий мучитель… Такой заботливый и ласковый, все время думаешь о моем удовольствии.
Второй оргазм накрывает быстро и ослепительно. Я впиваюсь ногтями в твои плечи и дергаюсь на грани собственных сил.
…Мы лежим рядом на полу, твоя ладонь в моей, и надо встать, дойти до душа хотя бы, но просто невмоготу.
- Если еще будешь так кричать, соседи вызовут полицию, - слышу твой насмешливый голос.
- Я кричал? – слабо, но искренне удивляюсь.
- Орал, будто тебя каленым железом прижигали, - похоже, тебя вся эта ситуация веселит.
Вот так новости… До чего ты меня довел, Ю?
- А что ты предпочитаешь – чтобы соседи подумали, что у тебя тут камера пыток, или чтобы они узнали, что на самом деле ты делаешь римминг коллеге мужского пола?
Ты смеешься, так радостно и от души, что несмотря на отсутствие сил, присоединяюсь к тебе.
Отсмеявшись, все же находишь силы встать и тащишь меня за руку в душ. Залезть вместе в одну кабинку, наверное, не лучшая идея, я смотрю на твое тело, капли, стекающие по золотистой коже, влажные волосы, облепившие твою шею, и понимаю, что снова хочу тебя. Ты замечаешь и в тоске закатываешь глаза:
- Неееееееет, ну Хироооооо, ну нет же… Мне уже надоело с тобой сексом заниматься!
И снова смеешься, натягивая мне на голову здоровое белое полотенце, чтобы я на тебя не смотрел.
Уже лежа в постели, обнимая тебя одной рукой, уныло размышляю обо всем произошедшем. Для меня после этой ночи пути назад уже нет, спасаться надо было раньше. И особенно пугающе то, что щекотливей всего, всего нежнее и щемяще вспоминать не твои необычные такие интимные ласки, а то, как ты сидел ко мне прижавшись, смеялся над фильмом и пытался кормить мороженным, не глядя, вслепую попадая ложкой мне то в щеку, то в нос. Хочется еще так, чтобы каждый вечер, постоянно. А еще с тобой очень здорово гулять по осеннему парку, ты собираешь желтые листья, только для того, чтобы вскоре снова разбросать их, и постоянно смотришь в лазурное небо, заявляя, что таким оно бывает только в это время года. Мне нравится наблюдать, как ты заправляешь за ухо непослушную прядь, когда куришь, и еще обожаю задумчивый взгляд, когда играешь… Это пугает, потому что я прекрасно отдаю себе отчет в том, что чувствую к человеку, в котором никак нельзя быть уверенным, я же мало что о тебе знаю. Можно ли тебе довериться? И… у тебя, возможно, все же кто-то есть… А не предпочитаешь ли ты секс без обязательств?... Только бы не это…
Тяжело вздыхаю - что ломать голову, когда все уже решили без меня. Пусть теперь идет, как идет.
- Слушай, Хироки, у нас же на следующей неделе получается целых три выходных. Поехали вместе куда-нибудь!
- Что?.. – тупо уставляюсь на тебя, думая, что вижу очередной сон.
- Ну, вместе, куда-нибудь на море, ты и я. Думаю, будет весело, - наивно улыбаешься, глядя немного исподлобья.
Вот так просто – "поехали вместе", "ты и я", "будет весело". Какой же я непроходимый дурак… Мнительный дурак и трус.
- Ну Хироооо… Ну что ты все молчишь? Не хочешь, что ли? Или у тебя уже другие планы? – ты смотришь на меня огорченно, похоже, эти предположения тебя действительно расстроили.
Обнимаю крепко-крепко, треплю одной рукой по волосам и выдыхаю:
- Хочу, Ю, очень хочу. Конечно, поедем. Нет у меня никаких планов, уже нет.

VII

В последовавшие дни, а потом недели меня начали посещать серьезные подозрения, что ты умеешь читать мысли. Иначе как объяснить тот факт, что стоило лишь какому-то опасению или неприятному соображению забраться душу, ты одним движением развеивал все мои сомнения?
Не зная, как теперь определить наши отношения, как заявить на тебя свои права, чтобы при этом не спугнуть или, что хуже, не наткнуться на насмешливый взгляд, вопрошающий, какое право я имею на что-то претендовать, я сильно дергался перед ближайшей репетицией, размышляя, как теперь себя вести перед коллегами. Но ты вошел, поздоровался со всеми, и после сделал нечто совершенно невероятное: в два шага приблизился ко мне, прижался всем телом и быстро поцеловал в губы, промурлыкав "привет". Вот так просто, под недоуменными взглядами всех наших согруппников, заявив и расставив по местам, кто тут кому принадлежит, и кто здесь с кем. А я так и стоял ошарашенный и не верил своему счастью. Пока думал, с какой стороны к тебе подойти, ты сам все решил и сделал, как посчитал нужным.
Стоило дернуться, услышав, как ты ласково с кем-то говоришь по телефону, ты сразу же, без каких либо вопросов с моей стороны, рассказывал, кто звонил. И всегда говорил, где ты и с кем ты, куда идешь, и что будешь там делать, не дожидаясь, пока меня начнут душить ревность и подозрения. И я был несказанно благодарен тебе за это, потому что с самого начала болезненное чувство, что ты уйдешь, что тебя отнимут, не давало покоя. Я смотрел на тебя, такого головокружительно красивого, на твои плавные движения, слушая то тихий приятный голос, то заразительный, но такой же тихий смех, и не мог понять, как живут окружающие тебя люди, живут и не хотят тебя при этом все поголовно. Это просто какая-то массовая слепота, которая не дай бог пройдет, и тогда кто-то другой, кто-то лучший и более тебе подходящий уведет мое сокровище.
Сам прекрасно понимая, что это комплексы и чувство неполноценности, ранее мною никогда не ощущаемые, я ничего не мог с собой поделать, и бесконечно ревновал. А ты только то и делал, что своими делами, словами и просто теплыми взглядами сводил на нет все мои страхи.
В голове долго не укладывалось, как мой кроткий и тихий ангел мог такое вытворять в постели, откуда на полном серьезе не хотелось сутками вылезать.
"Давай, Хироки, покажи мне, как ты делал, когда мечтал обо мне… Покажи, как ты себя ласкаешь… Порадуй меня…" - горячий шепот, дразнящие развратные прикосновения, и я срываюсь в пропасть, забыв стыд, да и вообще себя забыв, делаю все, что ты захочешь и попросишь.
И в то же время – опущенные глаза, искренняя сосредоточенность на работе и неподдельная детская радость от какого-то самого простого предложения сходить в кино, например. Наивные взмахи ресниц, глаза полные доверия при какой-то сказанной глупости, и после – нахмуренный носик и надувшиеся губы: "Хирооо, ну я же не ребенок… Чего ты издеваешься? А я поверил…" И меня прорывает от нежности, я душу тебя в объятиях, покрываю поцелуями, а ты смеешься, все еще немного дуешься и сопишь, что я тебя раздавлю.
Меня затягивало, как в сладкий сироп, и в какой-то момент я окончательно перестал сопротивляться, отдавая тебе свое сердце и свою душу.

Не знаю, когда начал говорить тебе о своей любви, этот момент как-то не отложился в памяти, возможно, потому, что мысленно я повторял это с той первой ночи с тобой. Говорил я это часто, и все казалось мало. Ты никогда не отвечал, что тоже любишь меня, лишь улыбался, твои глаза сияли мне, и нежно обнимал за шею обеими руками. А мне так хотелось взять твое лицо в ладони, посмотреть в глубину удивительных глаз, обрамленную пушистыми ресницами, и спросить: "А ты? Любишь меня?" Но страх услышать в ответ "нет", "ты мне тоже нравишься", что еще хуже, или вообще ничего, всегда останавливал меня от этого шага. Я робко надеялся, что когда-то ты скажешь мне эти слова, и вообще, не так-то это важно. Хотя душа отказывалась верить доводам разума и лишь вторила: "Очень важно, для тебя это всего важней". Ну да что поделаешь? Насильно слова не вытянешь. Оставалось только ждать и всячески доказывать тебе, показывать, насколько сильна и бесконечна моя любовь.

Более полгода наших отношений пролетело на одном дыхании.
Ты уже давно перебрался жить ко мне, притащил в дом кучу ненужного хлама. Сражаться было бесполезно, я только возводил очи горе, наблюдая очередную дребедень вроде фарфоровых статуэток или ароматических свечек на всех полках и столиках и выслушивая, что "от этого уютно". Твои дурные привычки просто поражали воображение. О манере хватать без разбора полотенца, то мое, то просто какое попало, и потом кругом их разбрасывать я вообще еще не слышал. О привычке оставлять немытую посуду в раковине, это в лучшем случае – в худшем, где придется, слышал, но представить не мог, как это – жить с этим постоянно. Спать с тобой оказалось также совершенно нереально – ты прижимался, залазил на меня, всю ночь душил в объятиях, и даже поразительно, как я ни разу не проснулся на полу или не умер от перегрева.
И при всем этом я легче отказался бы от воздуха и воды, чем от такой жизни, и даже на день не пожелал бы вернуть все, как было до тебя. Иногда, глядя как ты засыпаешь у меня на плече, я задумывался, как раньше жил без этих теплых рук вокруг моей шеи утром, без горячего кофе, приготовленного тобой, без едва уловимого запаха парфюма, наполнявшего квартиру, без ворчания, чтобы я не курил в спальне, и приходил к выводу, что просто я не жил до тебя, что моя жизнь началась с тобой, и с тобой она окончится. Но от этих мыслей не было страшно, ужасней было думать, что жизнь могла так и не начаться, не встреть я тебя, или если бы что-то изначально не заладилось, как это часто бывает в человеческих отношениях.

- Вставай, соня…
В ответ только недовольное мычание, натягиваешь одеяло на голову.
- Ю, дел невпроворот, а ты валяешься…
- Еще ровно две с половиной минуты и я встану, - глухое ворчание из недр постели.
- Две минуты и тридцать три секунды, - искренне веселюсь.
- Не все такие бодрые, как ты, я вот, между прочим, не выспался, - голос уже капризный, вставать тебе явно неохота.
- А нечего было вчера до ночи ко мне приставать, - запрыгиваю на постель, со смехом пытаясь вытащить тебя из-под одеяла. Ты вовсю упираешься и моей радости отнюдь не разделяешь.
- А нечего было меня соблазнять! И вообще, раз такие разговоры, больше не пристану! – упрямо поджимаешь губы, активно сражаясь за отнимаемое у тебя одеяло.
- Ах, не пристанешь… - "разозлившись", окончательно сдергиваю одеяло, начинаю щекотать теплое спросонья тело, а ты хохочешь, брыкаешься и требуешь "прикрыть срам".
Наконец, устав от этого поединка, тяжело дыша, прислоняюсь своим лбом к твоему.
- Я люблю тебя, Ю… - не открываю глаз, легко скольжу губами по твоим прикрытым векам, и чувствую, что ты улыбаешься и прижимаешься ко мне. – Завтрак на столе. Я буду после девяти, не раньше.
Нехотя отпускаю и привожу в порядок растрепанную одежду. Сегодня мне предстоит загородная поездка, родители попросили кое с чем помочь, потому уже с порога бросив "до вечера", спешу по делам…

На обратном пути, когда въезжаю в черту города, мне неожиданно везет.
Буквально за секунду в зеркале заднего вида замечаю, как странно дергается едущий позади автомобиль, проскакивает мысль, что он потерял управление, и дальше – темнота.
Прихожу в себя уже в больнице. Молоденькая медсестра улыбается и сообщает, что ничего страшного не произошло, в меня врезалась машина, и я немного повредил руку. Какие-то непродолжительные анализы, врачи устанавливают, что сотрясения мозга нет, и по итогу я отделываюсь вывихом руки и царапиной на виске. Машину можно забрать завтра с какой-то там, черт ее знает какой, стоянки.
Также мне сообщают, что пока меня в отключке везли на скорой, у меня звонил телефон, и какой-то санитар дал звонившему инструкции меня забрать, и скоро за мной приедут. Потрясающая наглость, думаю про себя, мало ли кто мог звонить, но посмотрев в телефоне, что последний вызов от тебя, решаю не поднимать бучу, учитывая, что сам позвонил бы тебе.
В ожидании устало опускаюсь в холе на стул и прикрываю глаза. Голова немного кружится, видно, последствия удара все же дают о себе знать, да и рука ноет. Поморщившись, открываю глаза и вздрагиваю от неожиданности.
- Ю… - и не могу больше ничего сказать, потому что никогда таким тебя не видел.
Всегда такой стильный и элегантный, сейчас ты стоишь передо мной и имеешь очень несуразный вид в общественном месте в своей домашней одежде, явно выскочил на улицу в чем был, с растрепанными волосами и совершенно без украшений, что представить вообще невозможно. Твое лицо, как застывшая бледная маска, губы плотно сжаты, и глаза, с неестественно расширенными зрачками, влажно блестят.
- Юичи, ты что?.. - встаю, притягиваю к себе за локти. – Что такое, хороший мой?..
А ты лишь слабо вырываешься из моих рук, бессильно опускаешься на тот стул, с которого я сам только что встал, и под моим ошеломленным взглядом вытаскиваешь из кармана пачку сигарет, пытаясь прикурить, но дрожащие пальцы не слушаются.
- Ю, тут же нельзя, - наконец прихожу в себя, вырывая у тебя сигарету и сажусь на корточки напротив, а ты заворожено смотришь на свою руку, в которой только что эта самая сигарета была. – Ты за меня испугался, что ли?
Прикрываешь глаза, медленно киваешь.
- Что тебе сказали? – беру твои ладони в свои руки, понимаю, какие ледяные у тебя пальцы, ласково целую.
Молчишь, а я уже начинаю за тебя бояться.
- Маленький, тебе не сказали, что все хорошо? Что я легко отделался?
Не открываешь глаза, отрицательно мотаешь головой.
- Вот уже ж… - матерю последними словами того, кто вообще посмел прикасаться к моему телефону, обнимаю тебя и успокаивающе глажу по спине, но ты никак не реагируешь, так и сидишь, застыв в одной позе.
Непонятно, кто кого теперь должен доставить домой. Вызываю такси и под руку тащу тебя на воздух.

Всю дорогу в машине ты прижимаешься к моему боку, пряча лицо у меня на шее – я чувствую, как прерывисто ты дышишь – и на все ласковые увещевания ничего не отвечаешь. Но, доехав до дома, вижу, что тебе уже лучше – не такой бледный, да и не настолько заторможенный.
Зайдя в квартиру, помогаю тебе раздеться и предлагаю выпить чаю. Ты все равно молчишь, но утвердительно киваешь. Опускаешься в кресло, откидываешься на спинку, а я зажигаю торшер. Какой же ты красивый… Опущенные ресницы отбрасывают длинные тени на высокие скулы, пухлые губы приоткрыты, и очень хочется поцеловать, нежно и тягуче, чтобы дыхание перехватило… Одергиваю себя, не в том ты сейчас состоянии. Хорошо хоть успокоился немного, трястись перестал.
Зажигать свет лень - торшер в зале дает и так достаточно света. Я подхожу к шкафчику и начинаю искать чай, думая о том, что денек получился на редкость длинным и неприятным, когда чувствую холодные пальцы на своей талии, а на шее – твое дрожащее дыхание. От неожиданности замираю – удивительно, как тебе удается так тихо перемещаться…
Ты даже не шепчешь, это похоже на какой-то надрывный сип:
- Не смей так больше делать! Ты слышишь меня?! Никогда так не делай!!.
Хочу обернуться, но ты крепко обхватываешь меня за пояс руками, а лицом утыкаешься в плечо, и я с ужасом понимаю, что ты плачешь.
- Я ведь люблю тебя… Я же так тебя люблю… А ты… Такое вытворяешь…
Тебя трясет от рыданий, а я смотрю в одну точку, не в силах пошевелиться, боясь спугнуть такие долгожданные слова, и механически поглаживаю обнимающие меня руки.
От самого горла горячим потоком проходит непонятная волна, замирающая только где-то в животе, и растапливающая по пути острые царапающие льдинки, мешавшие так долго насладиться счастьем. Ощущение такое, как будто я скинул с плеч непосильную ношу, тянувшую меня к земле так долго, и теперь мне непривычно легко и хорошо.
И сейчас, слушая твое отрывистое признание о том, как сильно, как бесконечно сильно ты меня любишь, о том, что ты любил меня всю жизнь, еще задолго до того, как вообще узнал о моем существовании, я понимаю, каким был дураком. Как я мог сомневаться?
- Я просто позвонил… спросить… когда ты… будешь… А мне говорят… - судорожный всхлип, тебе не удается совладать с собой. - А потом… Я пока ехал… Я думал, что тебя… уже… что тебя уже, может… Возможно… может, уже нет…
И после этих слов отпускаешь меня, отступаешь на шаг назад и, закрыв лицо руками, плачешь в голос, вздрагивая от сильных всхлипываний, и так горько, так по-детски, что у меня заходится сердце. Обнимаю тебя, зарываюсь носом в каштановые прядки, а ты все не можешь успокоиться, пытаешься что-то сказать, но кроме отрывистых "люблю" я ничего не могу разобрать.
Так долго ждать этих слов, так мечтать их услышать… И вот теперь, когда мое самое заветное желание исполнилось, хочется только одного – найти и убить того идиота, который так тебя напугал, ответив на звонок, тем самым доведя до такого состояния.
…Ты сидишь на краешке постели, а я стою напротив тебя на коленях и глажу твои щеки, шею, плечи. Ты наконец успокоился, и только немного опухшее от слез лицо напоминает о том, что мне не показалось, не приснилось… Ты действительно плакал и говорил, что любишь меня. Не смотришь в глаза, изучаешь свои руки, лежащие на коленях, и я не могу удержаться – беру твою кисть, целую тонкое запястье и дальше покрываю поцелуями раскрытую ладонь и каждый палец. Я сейчас так хочу тебя, что ломит в висках и перехватывает дыхание, руки подрагивают, и почему-то очень-очень страшно, как будто все в первый раз.
Словно читаешь мои мысли, откидываешься назад. Твои глаза закрыты, а губы шепчут:
- Люби меня…
И тут же все сдерживаемые чувства вырываются наружу. Я плохо соображаю, что делаю, срывая одежду с тебя, с себя, сдавливаю в объятиях, целуя, прикусывая кожу, и до хрипоты то шепчу, то кричу, как я люблю тебя. Как безумно неконтролируемо я люблю, боготворю тебя.
Клянусь, Ю, я клянусь тебе, и себе, что никогда и ни за что тебя не оставлю, не брошу. Я всегда буду рядом, буду беречь и любить тебя.

VIII

Вспоминая сейчас все те события, задаюсь вопросом – как я упустил тот момент, когда все рухнуло? Это удивительно – ты живешь, дышишь, любишь, ты счастлив всем своим миром, несчастлив самыми мелкими неурядицами, как любой человек, у которого все хорошо, и нет причин печалиться "по-серьезному", но в один прекрасный момент ты вдруг узнаешь, что мира-то твоего уже нет. И нет давно.
Как так вышло, что я пропустил момент начала землетрясения… пожара… наводнения… нападения вражеских войск? Что именно произошло? Стоишь вот так на руинах того, что называлось домом, гнездышком, крепостью, и ума не приложишь, не ответишь на мучающий вопрос – когда. Когда это случилось? Где я был в то время, когда все пропало, разбилось на мелкие осколки, уродливо искрящиеся в лучах закатного солнца. Уродливо – потому что осколки всегда безобразны, несмотря на весь свой блеск. Уродливо – потому что, не глядя на всю красоту битого стекла, единственное чувство, которое оно вызывает, называется "уже не вернешь".
Подкрадывается чувство вины. Быть может, если распахнуть глаза раньше, не ходить в розовых очках царящей в собственной душе идиллии, быть внимательнее к любимому человеку, что-то удалось бы спасти? Вынести из разрушительной стихии, пожиравшей ставшее привычным, но от этого не менее дорогое, счастье?..
…После той ночи, когда я попал в аварию, ни разу не слышал от тебя слова "люблю", но никогда не возникало сомнения – любишь, ты любишь только меня. От тебя как будто исходило тепло, которое я, по глупости своей, не чувствовал, не воспринимал до тех пор, пока ты не объяснил уже словами, как неразумному ребенку. Все твои поступки, взгляды, жесты указывали на твою любовь с самого начала, а я не верил, боялся обнадежить сам себя, мучился, но в итоге был вознагражден пониманием – осознанием того, что меня любят.
Твоя любовь стала обычным явлением, чувствовать ее стало так же естественно, как думать или спать. Или любить тебя в ответ. Но любовь не стала серой, как часто бывает. Наверное, истинное чувство не теряет своих красок со временем, как никогда не темнеет чистое серебро, когда оно действительно абсолютно чисто, без единой примеси.
И от того, что твоя любовь стала природной потребностью, воздухом, влагой, я сейчас еще больше поражен, как не заметил ее уход. Как можно не заметить, что закончился воздух?
Хочется схватить тебя за плечи, встряхнуть и закричать, громко-громко, чтобы ты точно услышал, чтобы мои слова достигли не только мозга, но и сердца: как такое может быть?!! Твою мать, как??? Если ты не любишь, почему я еще дышу? Почему я жив?!! Как я могу быть живым, если мертва твоя любовь?!! Значит, она жива, значит, ты по-прежнему любишь!!! Но если любишь, какого?.. Я тебя спрашиваю, какого ты это делаешь??!!..

Обычный будничный вечер обычного зимнего. Щелкаю пультом каналы, не особо концентрируясь на экране – голова занята другим. Скоро новый год, совсем-совсем скоро, а я даже не представляю, что тебе дарить. Просто беда! Чем ближе человек, тем труднее с этими чертовыми подарками. Хотя, возможно, это просто от того, что всегда хочется подарить что-то особенное, запоминающееся и непременно нужное. Но для этого необходимо иметь такие же особенные гениальные идеи, с которыми у меня, как обычно, туго. Уныло думаю о том, что все возможное я тебе передарил за те годы, что мы вместе, и тут следом приходит другая тоскливая мысль – вот ты всегда придумаешь что-то интересное, оригинальное, тебя не переплюнешь… Усмехаюсь, думая, как бы ты посмеялся, если б узнал, что я собираюсь тебя "переплевывать" в дарении подарков.
- Чему радуешься? – голос тихий и немного отстраненный. Ты сидишь в кресле, сбоку от меня, поджав одну ногу и обняв ее руками.
- Да так… Сюрприз тебе готовлю, - посмеиваюсь в ответ.
- Хироки, у меня тоже для тебя сюрприз. Неприятный, я думаю. Надо поговорить.
По твоему тону понимаю, что сейчас меня не ожидает ничего хорошего. Случились какие-то проблемы. Но пока не страшно – какие проблемы мы с тобой не решим?
- В чем дело?..
- Знаешь… - ты вздыхаешь и смотришь на меня, слова даются тебе с трудом. – Я уже давно хотел поговорить об этом, но не знал как. Но, в конце концов, чаша моего терпения переполнилась. Хироки, я устал от тебя.
Слова не достигают сознания. "Вот какой нелепый сон," – приходит мысль, и я даже не расстраиваюсь услышанному, это ж глупость какая-то – с чего вдруг из-за нее расстраиваться.
- Я не буду говорить, что больше не люблю тебя. Не из-за того, что чувствую любовь, а потому, что сам не знаю, что чувствую. Но я понимаю одно – не хочу быть с тобой больше. Мне надоело. Мы столько лет вместе, просто ужас какой-то, изо дня в день одно и то же, а вокруг такой прекрасный удивительный мир, который из-за твоего розово-слюнявого семейного настроения проходит мимо, - ты горько усмехаешься, смотришь куда-то вниз. – Если бы я хотел семью, Хироки, я бы нашел себе женщину. А семья мужчины с мужчиной – это абсурд. Все было ничего, пока мы с тобой не превратились в двух наседок, не выходящих из своего курятника. Ей-богу, как престарелые муж и жена.
Не могу сказать ни слова. Да и что говорить? Что я стою на руинах, рассматриваю битые стекла, вывернутые кирпичи и вспоминаю, когда пришла беда, а я прохлопал ушами, прощелкал клювом, не заметил… Называй, как хочешь. Мне пока не больно, и я сам знаю, что это только пока – быть может, действует какой-то защитный механизм в мозгах, понимание будет приходить постепенно, просто чтобы я ни умер в один миг от болевого шока. А в голове пульсирует одинокая мысль: "Это не шутка. Он не шутит".
Молчу, а ты продолжаешь.
- Я, конечно, ожидаю, что ты начнешь предлагать различные варианты, как поправить ситуацию, потому сразу предупреждаю – не надо. Ничего не поможет, я все уже решил… Расстаться одним махом будет тяжело, зачем кривить душой, я сам к тебе привык, поэтому… Отныне у нас будут свободные отношения. Если тебя не устраивает, придется попрощаться. Одно из двух.
Украдкой поглядываешь на меня, и я вижу в твоих глазах жалость и… Черт возьми! Я любовь в них вижу, как видел всегда. Как это может увязываться в одно: твои слова и твоя любовь? Не знаешь, что чувствуешь? Я знаю! Любовь ты чувствуешь, балда кареглазая!
Но вместо этого только и могу вымолвить:
- Что значит – свободные отношения?
- А то и значит, - кажется, я этого не слышу, просто каким-то образом в сознание приходит твой ответ. - Не хочу больше принадлежать одному тебе. Я буду спать с кем мне заблагорассудиться. Но ты всегда будешь моим самым любимым мальчиком.
Но это не твой голос. Ты так не можешь разговаривать – таких интонаций у тебя не было никогда. Кто подменил моего любимого? Как?…
- И кстати, мы больше не будем жить вместе, завтра я начну искать себе другую квартиру.
Господи, надо покурить. Сейчас я покурю, приведу в порядок мысли и придумаю, какое дать тебе лекарство, чтобы ты пришел в себя. Руки трясутся, но прикурить получается сразу. Сейчас ты скажешь: "Фууу, только не в комнате", и я пойму, что ничего не изменилось, что мне показалось…
Но ты молчишь.
А я думаю, что подарить тебе на новый год. Просто потому, что ни о чем другом думать сейчас нельзя. Просто потому, что думать о произошедшем – смерти подобно, да и вообще, прямой путь в дурдом.

Я смутно помню тот день, когда увидел вокруг себя острые одинокие осколки моей жизни. Помню, что молчал и что всю ночь прижимал тебя к себе. Ты сопротивлялся, просил прекратить, но я просто обнимал тебя и все, не слушая протестов. Мы лежали на застеленной постели, без сна и покоя, ты тяжело дышал, а я вроде бы не дышал вовсе. Мне казалось, что в голове нет мыслей, но при этом перед глазами шел фильм под названием "Мое счастье". Фильм был цветным, но немым, не было слышно ни единой фразы, ни единой мелодии, только оглушающая тишина.
…Вот я, простуженный дурак, пришедший с непонятной целью в клуб, выхожу курить, забыв даже зажигалку. Вот ты, точнее твой профиль, полуоборот, вопросительно поднятые брови, сбивающая мое сердце с нормального ритма красота.
…Студия, волосы в неаккуратно собранном хвосте, насмешливая улыбка. Ты что-то говорил про перевод часов… Жаль, что фильм без звука, а то я не помню, что именно ты сказал, а теперь никто и не подскажет.
…А вот здоровая рыба, трепыхающаяся на леске спиннинга, и твои восхищенные глаза.
…Первый поцелуй, испуг – сначала твой, потом мой. А после – неудержимая страсть, шелковая кожа, прохлада простыни в контрасте с горячими объятиями…
И далее – бесконечно много картин моего сна. Простого, самого обыкновенного сна, который так неожиданно закончился, но при этом был таким долгим, что я успел поверить в его реальность и полюбить ее. Всего лишь на всего сон, потому что ты устал от меня и не хочешь быть моим. И раз этот так, значит, не любишь. А если не любишь, значит, и не любил. Тот, кто любит, никогда не поверит в то, что устал, никогда не поймет, что пришел конец, ведь ни у чего реального в этом мире нет завершения, и если что-то когда-то закончилось, означает лишь то, что и не было вовсе. Вывод: мне все приснилось, нас не было.
Я был уверен, что не усну и даже не пытался поддерживать свою бодрость, но все же задремал в тот момент, когда сюжет фильма дошел до сегодняшней ночи. Мне снились чьи-то ласковые руки и тихий шепот, повторяющий "прости" и "люблю", наверное, проснулся я с улыбкой, и с улыбкой оглядывал спальню, залитую солнечным светом – хорошо же я разоспался.
А потом увидел, что твоих вещей нет. Нет бесконечных безделушек, которые в свое время так нервировали меня. Нет разбросанной одежды. Нет твоей улыбки. Нет тебя.
Ты ушел, оставив легкий запах парфюма, золотистый след в моем прошлом и сквозную рваную рану в сердце.
Ты ушел.

IX

- Нет, Хироки, я же уже тебе сказал и повторяю снова. Я сегодня занят. У меня планы.
- И как зовут твои планы, а? – от злости давлю неизвестно какой по счету окурок в пепельнице.
Тяжкий вздох на том конце провода – я тебя достал, все понимаю. Но так ничего не добьешься, потому, стараясь придать голосу максимальную мягкость и вкрадчивость, захожу с другой стороны.
- Юичи… У тебя же сегодня день рождения, да еще и такая круглая дата, и я так хочу тебя поздравить. Мы же не чужие с тобой. Если б тебе звонил твой друг и хотел зайти, ты бы не посылал его, верно?
- Хи, ну какой ты мне друг… - снова тяжелый вздох.
- Я обещаю, что приду, как друг, ничего от тебя требовать не буду, просто поздравить, на пять минут… - тошно от молящих ноток в собственном голосе, противно от этого пресмыкания, но я так соскучился, так давно не видел тебя, по-настоящему…
Те многочисленные разы, когда я следил за тобой из собственной машины, не в счет. Следил, как ты идешь по улице из студии, или выходишь из супермаркета, поджидал возле дома, шпионил, как ревнивая жена, с мазохистским упорством пытаясь узнать, кто у тебя появился, с кем ты теперь спишь. Как ни странно, я так никого незнакомого с тобой не засек, хотя ты и говоришь регулярно, явно издеваясь надо мной, что койка твоя не пустует. Но все к лучшему – если я добьюсь своего и увижу, за здоровье этого, впрочем, ни в чем не виноватого человека, не отвечаю.
- Ю, ты ведь сам говорил, что у нас свободные отношения. А получается, что вообще отношений никаких нет, - закрываю глаза… Как же я устал от всего. Без тебя не могу, а к себе ты даже не подпускаешь.
После недолго молчания наконец меняешь гнев на милость.
- Ну ладно, давай… Только после десяти, я постараюсь вернуться к этому времени.
Как же хорошо… Как мало надо для счастья. Сегодня я тебя увижу, поздравлю, и плевать, что ты будешь только что из чьих-то объятий – я не буду об этом думать. Подарю тебе подарок, и потом, если сразу не выставишь, расскажу тебе, как у меня дела, что новенького на работе, ведь больше в моей жизни ничего сейчас и нет, а если очень-очень повезет, ты расскажешь, что и как у тебя…
- Только никаких подарков, Хиро.
- Но… почему?!... – чувствую резко подступающее к горлу отчаяние.
- Не хочу быть тебе должным.
- Ю, хороший мой, с ума сошел? Какое должен? Это же день рождения… - как ненормальный мечусь с трубкой по комнате. – Я так старался, я так долго выбирал и подумал… - прикусываю язык, понимая, что сейчас провоцирую в тебе жалость, и хуже быть не может.
- Хироки. Или без подарка, или вообще никак, - чужой холодный голос чеканит ледяные бескомпромиссные слова.
- Как скажешь… - ничего не остается, как выдохнуть в ответ, и связь обрывается, ты кладешь трубку, а я слушаю тишину. Хотя кто сказал, что я слушал что-то иное, пока ты был на связи?
С яростью швыряю об стену несчастный телефон, который с жалобным треском теряет аккумулятор и разлетается с ним в разные стороны.
Будь проклят тот день, когда я тебя встретил, Юичи Кагейяма. Будь проклят тот день, когда я отдал тебе сердце.

Ты стоишь на пороге и смотришь снизу вверх. Твое лицо ничего не выражает, но мне хочется верить, что ты тоже рад, хотя бы чуть-чуть, ведь, по крайней мере, отсутствие отрицательных эмоций в нашем случае уже маленькая победа.
Наверное, ты все же давно пришел – на тебе домашняя одежда, и ты уже смыл свой ежедневный макияж, а ведь сейчас без пяти десять. Я просто не усидел дома, хотя и думал, что надо прийти попозже – торчать под твоей дверью совсем унизительно, а зайти в квартиру без тебя, хотя ты и дал мне ключи, еще давно, когда наши отношения не были окончательно расстроенными, не рискну – мало ли, что я там увижу, чьи вещи, следы присутствия…
Делаешь шаг в сторону, пропуская меня в дом, а я стою, как дурак, и рассматриваю тебя. Кажется, лицо похудело, и ты немного бледный, но все равно – такой красивый. И чем-то пахнешь таким теплым и родным, чем-то сладким. Ю… Мой…
- Так и будешь стоять, роняя слюни, или все же зайдешь? – это даже не грубо, это просто устало, и я почему-то уже не обижаюсь, делаю шаг вперед.
- С днем рождения, Ю, - ты сказал "никаких подарков", потому я даже не взял цветы, которые купил для тебя еще утром. Огромный букет белых-белых роз. Когда я выбирал их, представлял, как удивленно вытянется твоя мордашка, распахнуться и без того большие глаза, и как ты несмело протянешь руки – ведь всегда так было, когда я что-то дарил тебе – самые удивительные и приятные моменты нашего прошлого. Но ты велел приходить без подарков, и я, долго думая, все же решил не будить лихо – кто тебя знает: расценишь цветы тоже как какой-то презент и хлопнешь дверью перед носом. Так рисковать я не могу.
Протягиваю руки, чтобы приобнять тебя. Ведь, черт возьми, это же день рождения, все всегда обнимают именинника, когда поздравляют. И тут твоя реакция выбивает меня из колеи, хотя пора бы ко всему привыкнуть.
Грубо отталкиваешь, как-то даже возмущенно взвизгнув, на твоем лице отражается злость и брезгливость:
- Не трогай меня!! Не смей!!!
Стою и смотрю ошарашено, даже не опускаю рук. Что это было?..
Ты, словно опомнившись, берешь себя в руки, торопливо закрываешь дверь и выдавливаешь, словно от неловкости:
- Ты же сказал, что просто как друг… Вот и не лапай…
"Не лапай". Это очень больно, Ю. Ты знаешь, как это больно?
Пытаюсь успокоиться и еще раз начинаю то, что так оборвалось, стараясь при этом не делать никаких телодвижений в твою сторону, вообще стараясь резко не двигаться – бог весть, что еще тебе почудится.
- Ю, я хочу тебя с днем рождения поздравить. Ты знаешь, хотя в последнее время столько всего было, но ты для меня настолько дорогой человечек, что… - речь, конечно, отрепетированная и заученная, но как иначе? Ведь я столько чувствую, а правильных слов так мало, и надо сказать таким образом, чтобы ты поверил. И я так боюсь, что ты снова не услышишь, или что того хуже, и договорить не дашь…
- Вот только без соплей, Хироки. Ты меня поздравил, я рад. Спасибо. Чай, кофе? Что покрепче? За здоровье юбиляра, так сказать, раз ты уже пришел.
Так и стою на пороге твоей гостиной, прерванный на полуслове, сжимая кулаки от обжигающей, пожирающей обиды. За что ты так со мной? Что я тебе сделал?
А ты стоишь и ехидно меня рассматриваешь, откровенно радуясь, что твои шпильки попадают в цель, грубые слова болезненными уколами ранят душу.
Гнев, злость, ярость и при этом срывающее крышу желание ударяют в мозг.
- А ну иди сюда… - сам не замечаю, что мой голос сейчас больше похож на шипение. – Сейчас ты мне за все ответишь…
Я вижу, как в твоих глазах на секунду вспыхивает страх от такой резкой перемены моего поведения, но ты быстро берешь себя в руки, с напускным ехидством улыбаешься и разворачиваешься, чтобы гордо уйти. Не тут-то было.
Хватаю сзади за пояс и одним движением сдираю с тебя штаны. Больше и не надо, мне хватит и этого. Ты резко вздыхаешь от неожиданности и слабо пытаешься вырваться, но я тебе не даю. Не устояв, падаем на пол, ты ударяешься и стонешь, дергая ногами, не давая себя раздеть, но я сильнее, и срываю с тебя часть одежды окончательно. Быстро встаю и дергаю тебя за руки. Разворачиваю лицом к себе, с неудержимой силой сжимаю запястья и провожу языком по твоим сжатым от боли губам.
- Ты же говорил, что я всегда буду твоим любимым мальчиком. Пришло время показать, как ты меня любишь, - шепчу в холеное лицо, неотрывно глядя в бездну карих глаз. – Смотри на меня! – резко встряхиваю, когда ты зажмуриваешься, но ты не открываешь глаза, лишь отрицательно мотаешь головой. Ну и не надо.
Падаю на ближайшее кресло, одной рукой продолжая сжимать твою кисть, второй расстегиваю свой ремень и дергаю вниз. Меня охватывает чувство нереальности – что происходит здесь вообще? В голове стреляет болью любовь вперемешку с ненавистью, а здравый разум куда-то забился, пуская все на самотек.
Наконец устроившись, отпускаю твою руку, цепляюсь в бедра и притягиваю к себе, заставляя расставить ноги. Ты не смотришь на меня, взгляд направлен куда-то вверх и в сторону, не поддаешься, но и не сопротивляешься. Интересно, ты со всеми такой покорный, как со мной? Вспышка ревности от этой мысли, понимание, что ты совершенно не возбужден и не хочешь меня, а также яркое воспоминание, как ты шарахнулся только что от моего прикосновения, подливают масла в огонь, и я с силой насаживаю тебя на всю длину. Боль пронзает меня самого, не могу сдержать стон, а ты судорожно дергаешься, запрокидываешь голову, одной рукой цепляясь за стоящий рядом столик, вторую сжимая в кулак. Ты даже не стонешь, сжимаешь зубы, и я вижу, как бледнеет твоя шея.
"Ты что творишь, урод?" – ледяной ужас сковывает душу, я словно пробуждаюсь от тяжелого бредового сна и смотрю на тебя.
Такие длинные стройные ноги, которыми я никогда не уставал любоваться, красивые руки с музыкальными тонкими пальцами, теплая приторно пахнущая кожа… Мой мальчик, весь мой, от кончиков ногтей до кончиков волос. Такой родной и знакомый, словно ты был со мной всю жизнь. Даже не пытаешься вырваться, замерев и напрягшись, ожидаешь продолжения, глаза плотно зажмурены, а ноздри трепещут от тяжелого дыхания.
О боже… Я же просто чудовище…
Одной рукой обнимаю за талию, второй аккуратно приподнимаю, ты снова дергаешься от боли, явно думая, что я продолжаю насиловать тебя, но снова не сопротивляешься, и лишь тихо выдыхаешь, когда я ставлю тебя на ноги.
В длинной футболке с голыми босыми ногами, опущенной головой и прядями, упавшими на точеное бледное лицо, ты так похож на ребенка, что у меня появляется настойчивое желание избить самого себя. Быстро натягиваю назад свои брюки, замечая, что я весь в твоей крови, и ощущаю подкатывающую тошноту.
- Ну что же ты? Струсил? Начал мстить, мсти до конца, - стараешься, чтобы это прозвучало невозмутимо и высокомерно, но твой голос так сильно дрожит, что получается жалобно, даже жалко, ты себя выдаешь, сам того не желая, показываешь все свои истинные чувства, а глаз поднять так и не решаешься. Но это и к лучшему, я сам не смогу теперь на тебя смотреть.
- Идем, - тяну за талию в ванную, но ты не двигаешься, из-за упрямства, из-за нежелания поддаваться мне, или из-за чего-то еще, не знаю. – пойдем же…
- Нет, не надо… Пожалуйста, не надо больше… Я пошутил… Нет… - неожиданно лихорадочный шепот, в котором проскакиваю высокие нотки, худенькая фигурка, замершая в испуге.
Перед вами когда-нибудь стоял ваш любимый человек, дрожа от ужаса, умоляя не насиловать его?... Вам повезло…
"Убейте меня кто-нибудь…" - тоскливая мысль.
– Ю… Идем в ванную… Надо, ты весь в крови…
Опускаешь сам на себя взгляд и смотришь с таким недоумением, как будто ты уже забыл все, что было три минуты назад, и теперь ума приложить не можешь, как это такое получилось.
Вздохнув, подхватываю тебя на руки и несу в ванную.
Только стянув с тебя майку, понимаю, как сильно ты похудел за последние месяцы: ребра выпирают, ключицы резко очерчены, а талия стала такой тонкой, что обзавидуется любая девушка.
"Это я тебя замучил", – мрачно думаю, рассматривая твое тело с уже темнеющими кровавыми потеками и наливающимися синяками на бедрах, а также на запястьях, твое тело, кажущееся теперь таким хрупким и даже нездоровым, которое ты стыдливо прикрываешь руками, как будто я что-то у тебя не видел.
Открываю воду и, приподняв за пояс, ставлю тебя под теплые струи – сам ты по-прежнему не двигаешься, все также безучастен, равнодушно наблюдаешь, как я отвожу твои руки, поглаживая по ягодицам и ногам, смываю кровь.
Заворачиваю в огромное пушистое полотенце, такое, как ты всегда любил, и которых у тебя постоянно было в избытке. Ты наконец поднимаешь на меня глаза, смотришь снизу вверх с такой невыносимой печалью, и я понимаю, что еще немного и расплачусь.
- Прости меня, Ю, прости, - быстро покрываю легкими поцелуями твое лицо. – Башню снесло… Я бы никогда не смог… Ю…
И от сердца отлегает, когда ты в ответ прижимаешься, некрепко обнимаешь за пояс, и через минуту я слышу тихий голос:
- Больше так не делай.
Снова подхватываю на руки и несу в спальню. Ты и сам смог бы дойти, но очень хочется держать тебя, прижимать, как раньше, тем более, ты стал таким легким, прямо как пушинка.
Укладываю в постель, заворачиваю в одеяло покрывшееся мурашками после теплого душа тело и вытираю полотенцем влажные волосы, украдкой поглаживая плечи и шею. Ты полусидишь и, кажется, даже наслаждаешься такими ненавязчивыми ласками, но это иллюзия – ты дал мне возможность осознать все масштабы твоего отвращения ко мне.
И словно вопреки моим мыслям вдруг обнимаешь за шею и целуешь так трепетно, так нежно, как когда-то очень давно, и я теряюсь от этого. Отбрасываю полотенце и отвечаю, целую губы, подбородок, опускаюсь ниже.
Ты тянешь с меня свитер, поглаживаешь по обнаженным плечам и откидываешься назад, позволяя гладить себя, ласкать, а я стаскиваю одеяло и бережно прикасаюсь губами, вкладывая всю любовь в эти движения, и мысленно молю о прощении за свою выходку.
В какой-то момент ты со вздохом раздвигаешь ноги, как будто разрешаешь, даже просишь, но нет, хватит с тебя на сегодня такого, наверное, до сих пор больно. В ответ на свои мысли лишь отрицательно качаю головой и медленно провожу языком по твоему члену, приостанавливаясь на головке.
Это так сладко, Ю, быть с тобой… Только теперь понимаю как соскучился по тебе, по твоей близости. Едкие мысли о том, что вот ты-то точно не скучал, тебя и так регулярно развлекают, загадочным образом исчезают, и я наслаждаюсь каждым мгновением, каждым тихим стоном, каждым твоим судорожным вздохом.
Ты кончаешь, как обычно, почти беззвучно, замерев на месте, и облегчено выдыхаешь. А я вытягиваюсь рядом с тобой, глажу по голове и снова любуюсь удивительной тонкой красотой. Так приятно трепетно и нежно завернуть тебя в одеяло, заботясь о тебе, закутать с ног до головы, как будто и не было последних месяцев, не было боли и измен. Мой мальчик, только мой… Открываешь глаза и тянешься руками к пряжке моего ремня, но я отрицательно мотаю головой:
- Спи, мое сокровище, ты же устал, - тихонько шепчу и прижимаюсь всем телом. Ты недоуменно смотришь, но не противишься, отдаешься в мои объятия и замираешь.
Сколько мы так лежим, я не знаю, но когда слышу глубокое ровное дыхание моего спящего солнца, с болью в сердце отнимаю от себя любимые теплые руки, высвобождаюсь из объятий и выскальзываю из постели.
Перед тем, как уйти, смотрю в зеркало в прихожей, словно советуюсь с самим собой, и решаюсь. Все равно теперь терять нечего, максимум ты мог меня выгнать, но я же и так уже ухожу, потому оставляю на полочке небольшую коробочку.
Всегда так мучился, не знал, что дарить, и вот стоило тебе уйти – идея пришла сама. Зная о твоей любви к красивым и бесполезным вещам, я заказал тебе необыкновенную кружевную цепочку из белого золота, такую тонкую, как будто сотканную из паутинки, с вплетенными в нее по всей длине изящными цветками жасмина – насколько цветы жасмина вообще можно идентифицировать. Но заказывал я именно их.
Такая вещь не может тебе не понравится, я все же очень хорошо успел изучить твою сущность. Может быть, у тебя даже рука не поднимется выбросить сразу же или разорвать. Хотя, по большому счету, какая мне теперь разница?
…Улица встречает мартовским холодом и промозглой сыростью. В памяти всплывает твоя теплая постель, прижимающееся горячее тело, но я отмахиваюсь от этих мыслей. Ты определил наши отношения, быть с тобой до утра мне не положено. Зачем тогда провоцировать болезненные неудобные ситуации, думать, как смотреть утром в глаза. Пусть все так и останется.
А еще… Еще я глаз не сомкну даже в твоих нежных объятиях, лежа в этой постели, думая, сколько человек через нее прошло, сколько вот так же лежало на том же месте, что и я, обнимая мое единственное счастье.

X

"Если человек идиот – это надолго. Если любящий идиот – навсегда", – грустно размышляю, глядя сквозь лобовое стекло в пелену дождя. Дворники безнадежно гоняют воду из стороны в сторону, и от того, что это простое механическое действие автомобиля не возымеет действия – все равно почти ничего не видно в таком ливне, еще ощутимей безысходность всей сложившейся ситуации и всей моей не сложившейся жизни.
Хотел узнать, с кем он теперь? Узнал? Тебе легче? Как же…
Мои шпионские игры в слежку за тобой увенчались успехом – я узнал, с кем ты проводишь большую часть времени. И хотя я ни разу не видел, чтобы он заходил к тебе, или ты к нему, все и так откровенно, просто и ясно. Больше никто вокруг тебя так не вьется.
И самое обидное и горестное то, что это не чужой человек, которому набил бы морду, глядишь, полегчало бы, а… можно сказать друг.
Хорош друг. Вяло усмехаюсь. Аристократ, позер чертов, кто бы мог подумать. Видел бы ты себя со стороны, тоже мне, его величество граф.
Вчера я наблюдал милую картину, как вы прогуливались вдвоем по улице, и он периодически обнимал тебя за плечи, а ты улыбался и что-то ласково говорил ему. Три дня назад вы вместе обедали. И сколько еще всего было, когда я не следил? Сегодня я позвонил тебе, но ты не брал трубку, а потом пришла смс: "Все ближайшие вечера я занят". И знаешь ведь, зачем звоню…
Почему все твое безобразное поведение не вызывает злости? Почему я не могу возненавидеть тебя и выбросить из головы?
Что бы не происходило, что бы ты не делал – в моем сердце любовь. А в душе тоска. Я скучаю, боже, Ю, если бы только знал, как я по тебе скучаю…
Мне не надо секса, не надо даже твоей любви… То есть, надо, конечно, но я обойдусь, привыкну жить без этого. Но не могу, никак не могу жить без тебя. Ну почему ты не хочешь хотя бы изредка видеться со мной просто так? Просто говорить ни о чем, обсуждать, советоваться, а со временем, может, даже получилось бы вместе над чем-то смеяться, вместе радоваться.
Хотя стоит ли тебя винить. Как-то раз я уже сказал, что приду как друг, и что из этого вышло? Какое-то чудо вовремя вправило мне мозги, не дав разорвать тебя на куски, но все равно чувство стыда за эту попытку изнасилования до сих пор не дает спокойно спать. Неудивительно, что теперь ты меня избегаешь.
После твоего дня рождения у нас была пара встреч, которые заканчивались скандалами, мною же учиненными, и пара сотен телефонных разговоров, когда я бился в истерике, жалобах, увещеваниях, мольбах, обещаниях, а ты вздыхал, слушал, в итоге бросал трубку.
И вот, пожалуйста. Получите и распишитесь – новость недели. Камиджо и Жасмин Ю – вокалист и бас-гитарист известной группы официально перешли на новую ступень отношений. Ликуй, народ.
А что остается брошенному, даже выброшенному, никому не нужному бывшему любовнику? Только сидеть в машине под студией, ждать появления счастливых влюбленных и травить себе душу просмотром очередной серии мыльной оперы "Чужое счастье, или, Третий лишний". Развернуться бы сейчас, уехать, позвонить кому-то из друзей, устроить себе веселый вечер, снять кого-то и хорошо провести ночь, как раньше бывало, много-много раньше, до того момента, как появился в моей жизни ты. Но нет, продолжаю сидеть с маниакальным упорством в ожидании собственной пытки, чтобы достоверно узнать, чем же ты сегодня так занят.
Наконец мое ожидание увенчивается успехом – в поле зрения появляешься ты, следом, конечно же, он. Вы о чем-то оживленно беседуете, причем Камиджо явно сегодня в ударе, шутки льются из него потоком, а ты радостно смеешься, запрокидывая голову, как ты всегда делаешь. Как же тошно.
Минут пять вы курите, продолжая что-то обсуждать, потом он раскрывает зонт, и вы вдвоем отправляетесь в неизвестном направлении. Романтика, блин, под одним зонтиком, даже машины бросили.
Руки неуловимо дрожат, и почему-то легонько стучат зубы, а внутри все скрутилось узлом, и даже дышится как-то прерывисто, болезненно. И, тем не менее, завожу мотор и двигаюсь следом…
Далеко ехать не пришлось: доходите до первого попавшегося ресторана, Ками закрывает и стряхивает зонт, ты снова улыбаешься ему, и вы скрываетесь внутри, а я опять останавливаюсь у входа и жду непонятно чего. Пальцы все крепче и крепче сжимают руль, аж костяшки белеют, а перед глазами пляшут картинки, как вы сидите за одним столиком, как ты несмело улыбаешься, глядя наивно, немного исподлобья, и очень напоминаешь маленького ребенка, а он берет тебя за руку, и ты отвечаешь, легонько сжимая ладонь, мечтательно смотришь в сторону, и просто невозможно не хотеть сейчас поцеловать твои приоткрытые губы, самые желанные и сладкие на свете.
Надо прекращать травить душу. Самое разумное сейчас развернуться и уехать подальше, постараться не думать, и главное – не сидеть в такой опасной близости от тебя, но вместо этого сам не понимаю, как происходит то, что происходит.
Память услужливо стерла путь от автомобиля до ресторана, все как в кино: сижу в машине, а следующий кадр – уже стою перед вами. Нет, он не держит тебя за руку, и вообще никак не прикасается, но мне все равно так больно, что темнеет в глазах. Вы оба смотрите изумленно, и я даже не вижу в твоем взгляде ни ненависти, ни презрения, становящихся последнее время привычными – только лишь непонимание и удивление. Грохот, треск ломающей мебели, звон битого стекла, чей-то испуганный вскрик, краем сознания понимаю, что это я творю такое безобразие, сам того не осознавая, и смотрю в его глаза, даже не в твои, с тобой уже все ясно, теперь только хочу знать, как он может так.
- Зачем он тебе?! Ты не любишь!! Я знаю, что не любишь, что ты его просто трахаешь! А мне как быть?!! Что мне теперь делать?!!
Отчаянные слова вырываются наружу, неконтролируемо и обреченно, а мне страшно, плохо и горько от того, что скорей всего я не прав, наверняка он любит тебя, ведь как можно тебя не любить? Как можно попробовать тебя на вкус и не полюбить после этого?..
Швыряю об пол подвернувшуюся бутылку. Будь оно все проклято!
Камиджо холодно бросает мне какие-то успокаивающие слова, безобразная сцена, мною учиненная, явно не по вкусу его величеству, но я уже не смотрю на него, только на тебя. Что с тобой, Ю? Ты расстроен, или мне кажется?..
"Я люблю, люблю, люблю тебя, мой самый чистый светлый ангел…"
- Ненавижу. Шлюха.
Сам не понял, что сказал. Ведь я не это думал, не этого хотел. Ты смотришь устало, согласно и печально качаешь головой, и я понимаю, что больше не могу – лимит сил исчерпан.
Развернувшись, выбегаю на улицу, под ледяной дождь, кажущий не таким уж и холодным по сравнению с лютой стужей у меня в груди.

Пятый стакан виски. Седьмая сигарета. В какой момент я обзавелся привычкой чуть что, сразу набираться?
Темный бар почти пуст, а я так вообще сижу в дальнем углу, никем не замечаемый, медленно напиваюсь и вспоминаю, где я ошибся.
Все началось с секса. Тебе захотелось свежих ощущений, тебе стало мало меня, ты потребовал свободных отношений. Значит, я тебя не удовлетворял, наши постельные упражнения стали обыденными и приедающимися для тебя. Вывод: виноват я.
Тебя замучила рутина. Надоело постоянное просиживание дома, отсутствие какого-то разнообразия в развлечениях и времяпрепровождении. Последние месяцы до разрыва мы много работали, уставали, мне казалось нормальным редкий выходной проваляться в кровати, а еще я думал, что тебя это устраивает. Вот так и вышло, что все это "казалось". А на деле ты хотел иного. Вывод: виноват опять я.
Когда все рухнуло, у тебя не осталось сил терпеть меня и мириться со всем происходящим, ты еще хотел сохранить хрупкий мир, но я ревновал, истерил, всячески все портил, не желал мириться, не хотел делить тебя с кем-то, и как результат – ты ушел вообще, сведя к минимум общение со мной и перекрыв тем самым мне кислород. А вывод из этого: виноват только я, один единственный.
Надо было иногда слушать тебя, смотреть в любимые глаза и видеть в них не только свое отражение, но и то, что в глубине.
"Прости меня, Ю, прости, дорогой мой, это я все испортил, разрушил нашу любовь, был невнимательным, не ценил, не долюбил…" – тихо шепчу, неожиданно понимая, что по лицу катятся слезы. Вот только этого не хватало мне – пьяного рёва. Зло тру щеки, но ничего не помогает, чертовы слезы льются все сильней и сильней, грудь давит от рыданий. Как девчонка, как плаксивая девчонка…
Опрокидываю в себя залпом еще один стакан, но облегчение не приходит, во рту чувствуется только соленый привкус моего горя.

XI

Нет ничего хуже, чем просыпаться от разрывающей головной боли. Разве что более паршивым можно считать состояние, когда предпочитаешь лежать и умирать от похмелья, чем возвращаться в этот мир, который, несомненно, хуже.
Открываю глаза и сперва ничего не могу понять, где я, черт возьми, нахожусь хотя бы. Через секунду осознание – твой дом, твоя постель. Еще через миг – вспышками вчерашние события, моя машина, ты, он, ресторан, виски, слезы... Дожил, Хироки, скоро тридцать лет, а ты, словно веселый тинэйджер, просыпаешься в чужих койках, не помня, как сюда попал.
Интересно, я сам пришел к тебе пьяный, или ты меня приволок? Второе вряд ли – зачем я тебе, тем более, когда ты так замечательно проводил вечер, да и как бы ты меня нашел? Но первый вариант тоже сомнителен – ты меня пустил, пьяного и злого?
Пожалуй, я ошибся – хуже, чем просыпаться с похмелья, может быть ситуация, когда ты вдобавок к этому не помнишь половину вчерашнего вечера.
Собираюсь с силами и поднимаюсь, бреду по квартире, но тебя нет. Не хочешь меня видеть? Что ж, понимаю… Странно, что ты меня вообще оставил в своем доме.
Прохладный душ с силой бьющий тугими струями по телу понемногу возвращает в гребаную реальность, давая возможность, но отнюдь не желание, мыслить.
Все напрасно, Ю, все это зря и ни к чему.
Я могу напиваться изо дня в день, меняя жизнь на алкоголь. Я могу взращивать ненависть к тебе в своем сердце, холить ее и лелеять. Я могу найти себе сотни любовников любого пола, с любой внешностью и любым характером. Я могу погрести себя под работой, занимаясь любимым делом, посвящая себя только лишь ему, да так, чтобы не оставалось ни сил, ни времени думать о чем-то другом. Я все могу сделать. Но это бесполезно, пустая никчемная трата времени и сил.
Потому что все, что я хочу - быть любимым тобой.
Я сделаю еще одну попытку. Последнюю. Прямо сегодня. Без лишних эмоций, без жалости к себе и тоске о прошлом. Я попробую еще один, самый последний раз.
И если ты разрешишь остаться, приложу все силы, чтобы вернуть хотя бы твою дружбу и уважение – на эту жизнь мне хватит, ведь даже просто твое присутствие это так много.
Ну а если прогонишь… Буду учиться жить без тебя. Жил же как-то до. Значит, буду и как-то после.
"Вот именно, что как-то…" – тяжело вздыхает плохое предчувствие.
К черту, все к черту! Решаем проблемы по мере их поступления.
От принятого решения неожиданно легчает, я решительно закручиваю воду и выхожу из душа.

А если ты придешь не один? А если вообще не придешь? А если…?
Стоп, хватит ныть. Мысленно обрываю поток страхов и сомнений в собственной душе. Всегда поражался людям, которые заранее переживают о том, что еще не произошло. И вот, пожалуйста – жизнь наказала, сам стал таким же.
Просто так много зависит от результатов сегодняшнего вечера, вся моя жизнь может измениться в один момент, как тут не волноваться.
Закуриваю очередную сигарету, закидываю ногу на ногу и нервно болтаю одной в воздухе. Уже более двух часов сижу под твоим подъездом, а тебя все нет. Вы, конечно, очень много репетируете, ты сильно устаешь, весь такой изможденный последнее время, просто ужас, но все равно такой удивительно притягательный, что сил нет смотреть. Хочется прикоснуться к твоей шее, прижаться носом к виску и шептать все накопившиеся нежности, которым не было выхода в последнее время…
Тихие шаги выводят из раздумий, поднимаю глаза и вижу в нескольких метрах от себя тебя, точнее – твой силуэт. Ты стоишь не двигаясь, в темноте не видно выражения твоего лица, но я знаю, что ты рассматриваешь меня, и сердце ухает в пропасть, а в душе разливается липкий страх. Докатился… Я боюсь тебя, самого любимого человека на свете.
Сил нет слова вымолвить, и непонятно от чего чувствую бесконечное отчаяние. Ничего не выйдет, не получится, ты усмехнешься в обычной манере и попросишь отвалить с дороги…
- Привет, Хироки, - неожиданно теплые нотки в голосе, делаешь шаг вперед, на свет, и я чувствую, как ужас отпускает, потому что ты улыбаешься, кротко и ласково, как не улыбался мне давно. Чувство нереальности происходящего захлестывает меня, я сглатываю, пытаясь выдавить из себя ответное приветствие.
Говорить не хочется, сейчас бы просто обнять, надеясь, что ты сразу все поймешь без лишних слов, мечтая, что не оттолкнешь. Но нет, надо…
Еще с самого утра меня не покидала мысль, что хочется подарить тебе что-нибудь, ведь я так давно этого не делал, а вручать подарки – это особенное необыкновенное удовольствие, особенно дарить их тебе – ты всегда так неподдельно радуешься даже самым незначительным подарочками, долго сбивчиво благодаришь и лезешь обниматься, прерывисто дыша в шею.
Теперь, конечно, на такую реакцию рассчитывать глупо, но подарить хоть что-то все равно хочется…
- Держи, это тебе. Представляешь, мы столько лет вместе, а я только сегодня понял, что не знаю, какие цветы ты больше любишь… Жасмина не было, а все остальные я купил, - улыбаюсь, протягивая тебе букет, настолько огромный, каких и на картинках не рисуют. Ты не заметил его в темноте, от того не успеваешь скрыть удивление и… радость. Мне не кажется, ты рад, а у меня от этого растекается по телу блаженное тепло. Протянутые руки, по-детски приоткрытые губы, хлопающие ресницы. Ты несмело принимаешь подарок, прижимаешь к груди и утыкаешься носом в ближайший бутон. Ради такого момента стоит жить.
- Подумал, что с твоей любовью к нагромождению "всего и побольше" тебе должно понравиться, - улыбаюсь, любуюсь тобой, моим самым дорогим сокровищем. Никогда не смогу разлюбить тебя, да и пытаться не буду. Самый лучший, самый-самый дорогой.
"Любимый, любимый мой, любимый…", - шепчет сердце.
Даже если ты сейчас накричишь, прогонишь, развернешься, уйдешь, я все равно самый счастливый на свете. Самый счастливый дурак. Ну и пусть.
- Почему ты сидишь здесь, у тебя ведь есть ключи, - шепчешь тихонько. Почему шепотом, Ю? Голос, что ли,. дрожит? От чего же, дорогой мой?..
- Не знал, захочешь ли ты, чтоб я к тебе заходил после вчерашнего, - честно отвечаю. Сегодня я вообще буду говорить исключительно правду.
На секунду прикрываешь глаза, судя по всему, вспоминаешь "вчерашнее".
- Пойдем. Нечего тут стоять.
- Пойдем… - маленькая победа, сам пригласил в дом. Значит, хотя бы дашь шанс поговорить.
Пока едем в лифте, старательно не смотрим друг другу в глаза. Этажи мучительно медленно сменяют один другой, ты кончиками пальцев прикасаешься к цветкам, словно пытаясь удостовериться, что они реальны, а я украдкой поглядываю на тебя, и неожиданно замечаю, как что-то благородно поблескивает на твоей шее. Сердце предательски сжимается от щемящей надежды и радостного предчувствия. На тебе мой подарок, эта необычная цепочка, которую я оставил после той ужасной ночи, убегая из твоей квартиры.
"Не порвал, не выбросил и даже носит! Носит мой подарок! Ю, мой Ю…" – глупый восторг, ликование заходятся в душе.
Это хорошее предзнаменование, у меня все получится, твердо решаю, сам понимая, что идиотизм так думать. Но все равно чувствую себя уверенней…

- Ю, я все решил, - ты стоишь спиной ко мне, делаешь чай, и так даже лучше, потому что страшно смотреть в глаза в ожидании реакции, вполне возможно нежелательной. Когда я начинаю говорить, ты застываешь, слушая. - Думал, что не смогу так. Не смогу быть с тобой таким, делить тебя со всеми. Но я ошибся – на самом деле я не могу без тебя. И я прошу… Прости за вчерашнее.
Ты молчишь и не двигаешься, и я уже не рад, что не вижу твоего лица. Что ты чувствуешь сейчас? Что ответишь мне? Но тишину ничто не нарушает, и я продолжаю говорить, искренне и от чистого сердца, точно зная, что все будет так, как я сейчас пообещаю, если только ты позволишь воплотить в жизнь.
- Я люблю тебя и хочу любить всегда. Я не представляю жизни без тебя. Дорогой мой, такое больше не повторится, я больше слова не скажу. Просто будь со мной… Хотя бы иногда, когда тебе самому этого захочется. Ведь будет хотеться, ну хоть изредка, правда же?..
Время замерло. Где-то в комнате тикают часы, ведя отсчет секунд, но я точно знаю, что оно стоит, не дышит и, как и я, ждет приговор – твое решение.
Наконец твои руки вздрагивают, ты продолжаешь делать чай, и только выговариваешь:
- Хиро, ну что ты такое говоришь? Идем в зал.
Выдыхаю… Смертную казнь пока отсрочили, но еще не отменили.
Заходим в гостиную, я дергаю шнурок на торшере, чтобы комната озарилась слабым светом. А ты настолько погружен в собственные мысли, что, наверное, и не заметил, что мы в темноте. Медленно садишься на пол, как ты любишь, и я сажусь рядом, неотрывно вглядываясь в любимые черты. Приходит в голову несвоевременная мысль, что, похоже, ты чем-то болен. Таким измученным, худым и усталым я не видел тебя за все годы, что мы были вместе. Надо заставить тебя сходить к врачу… Но это позже.
Однако молчание затягивается.
- Ю, ответь мне, - возвращаю тебя в реальность, и ты, словно очнувшись, поднимаешь на меня тяжелый взгляд.
- Ты вчера назвал меня шлюхой.
От неожиданности дергаюсь, пугаясь, что разговор сейчас сворачивает не туда, принимает неправильный оборот. Но ты совершенно прав – да, назвал.
- Я так не думаю. Сам не знаю, что на меня нашло, - и это снова чистая правда, хотя звучит как жалкое оправдание.
- Ты давно так думаешь. Вся твоя ревность, скандалы, которые нас преследуют – явное тому доказательство. И самое неприятное, ведь ты совершенно прав. Я – действительно настоящая шлюха.
Это ложь, но почему-то все равно так больно слышать, когда самый чудесный прекрасный человек на свете такое на себя наговаривает.
- Нет, это не так, - решительно отвечаю, сжимая кулаки, словно эта сила, вложенная в руки, делает мой ответ более убедительным. - Ты просто не такой, как все. Раньше ты таким не был, но в этой перемене виноват только я один. Ты ни при чем, если я тебя больше не удовлетворяю, и тебе приходится искать нежность на стороне.
Поднимешь на меня удивленный взгляд. Что, Ю мой милый, не ожидал, что я уже давно все прекрасно понял?
- Это беда многих пар: однообразие, быт… Многие устают друг от друга, расходятся спустя много лет. Но эта история будет не о нас. Если тебе нужно много партнеров, я смирюсь с этим, привыкну, вот увидишь, - произнося это, понимаю, как больно, черт побери, но ничего, я справлюсь. - Больше никаких безобразных сцен. Тебе не придется это терпеть.
Ты молчишь, наверное, ошеломлен таким напором и такими заявлениями, перевариваешь информацию, а я ожидаю решение суда присяжных – что же будет? Наконец тишина обрывается, как лопается чрезмерно натянутая струна.
- Мне все равно придется терпеть тебя, Хироки. Придется терпеть, потому что когда рядом с тобой человек, его можно либо любить, либо терпеть. Третьего не дано.
Звон битого стекла. Грохот рухнувшего мира. Оглушительная тишина пустоты.
Но я смотрю на тебя, и мне становится легче. Потому что ты врешь, откровенно лжешь, и это отлично видно. Ты любишь меня и сейчас мучительно страдаешь из-за собственных слов. Я же знаю тебя, до последней реснички, до каждой черточки, я все вижу, да и что душой кривить – врать ты никогда не умел.
- Ты любишь меня, Ю, - озвучиваю свои мысли тихо и медленно, ласково, чтобы ты осознал, что я понимаю это, точно знаю, чтобы прекратил по-детски вредничать и спорить со мной. Глупенький, зачем же ты все это делаешь, солнышко мое…
- Ты ошибаешься, я не люблю тебя. Раньше любил, а теперь не люблю. Все прошло.
Браво, Юичи, очень убедительно! Вот только актер из тебя, блин, херовый вышел, в балет бы лучше подался, дурак! Почему голос дрогнул на последней фразе, раз все прошло, а?
Ну как, как, скажи мне, выбить из тебя эту дурь? В чем причина твоего глупого жестокого упрямства. Негодование охватывает с головы до ног, я начинаю трясти тебя за плечи, стараясь заглянуть в глаза, и кричу, сам четко не понимая, что именно, только лишь бы услышать правду, понять, для чего ты все это выделываешь.
А ты дрожишь и не смотришь, жмуришься, закрываешься руками, и в следующий миг я покрываю поцелуями твое лицо и обнимаю крепко-крепко.
- Ю, маленький мой, хороший, самый лучший… Все у нас будет хорошо, я же так люблю тебя. И ты меня, дурачок, любишь… Все уладится… Не может не уладиться…
- Я ухожу, Хироки. Навсегда.
Это звучит какой-то чужой голос, не имеющий к нам никакого отношения. До меня даже не сразу доходит суть сказанного. А когда все же доходит…
Отпускаю из объятий и смотрю, как ты устало прикрыл глаза, как ты облегченно выдыхаешь, явно радуясь тому, что смог это сказать.
А я усмехаюсь. Навсегда… Скажешь тоже, Ю.
Сейчас очень хочется расплакаться, встать перед тобой на колени, целовать руки и просить прощения за все, что я тебе сделал, что вынуждает тебя теперь поступать так. Я чем-то обидел, где-то поступил неправильно, но готов все-все исправить, ведь не может же быть поздно. Ведь нам дано любить только раз, а значит нельзя так запросто потерять это чувство.
И я не делаю ничего. Потому что точно уверен, что не поможет, а потеря остатков гордости в твоих глазах не сделает легче ни мне, ни тебе.
Звучит как-то гротескно твое "я ухожу", ведь ты у себя дома, и, значит, уйти должен я. Просто ты выбрал более мягкий оборот, не желая говорить "пошел вон".
- Твое решение окончательное и не подлежит обсуждению? – сухой вопрос, вместо разрывающих рыданий, вместо одной слезы, которая горше сотен иных, вместо криков, рвущих барабанные перепонки и душу.
- Да. Именно так, - холодный ответ, такой же льдисто-прозрачный, как слово "навсегда", когда его произносят тихо и без пафоса.
И все же я не пойму, зачем ты это делаешь. Интересно, а ты понимаешь?
- Ты сам понял, что сделал? – почему-то я совершенно спокоен и, словно в каких-то рабочих делах, обычном деловым тоном уточняю, во всем ли я правильно разобрался. - Ты же предал. Меня. Нашу любовь. Ю, ты предатель.
Поразительно, но ты улыбаешься. Юичи, ты что, рад? Ты этого и добивался?
- Ты не прав. Нельзя предать то, чего уже нет.
Еще одна большая ложь моего маленького капризного малыша. Но их за сегодня столько уже было, что впору прекращать обращать внимание.
И впервые за долгое время я понимаю, что не чувствую боли. Нет, моя любовь не была тобой добита. Нет, я не перехотел быть с тобой.
Просто сегодня, когда наконец нам обоим удалось поговорить спокойно, я абсолютно четко понял. Ты – маленький трусливый лгунишка. Ты – вредный жестокий ребенок, который не ведает, что творит. Ты любишь меня, хотя по непонятным причинам не хочешь быть со мной. А я люблю тебя, и потому отпущу, раз ты так этого добиваешься. Но если захочешь вернуться, всегда приму назад. И пусть кто-то скажет, что у меня нет гордости.
Уже стоя на пороге, вспоминаю об одном деле.
- Юичи.
- Да? – тихий голос, боишься, что начну опять и вновь чего-то добиваться? Или наоборот – надеешься на это? Напрасно. Причем напрасно в любом случае.
- Сходи к врачу. Ты очень плохо выглядишь, бледный и похудел сильно. Сходишь?
- Схожу.
- Обещаешь? – со всеми детьми так надо, требовать, напоминать, уговаривать.
- Обещаю.

Дверь тихо закрывается за спиной, и я медленно спускаюсь по лестнице, почему-то игнорируя лифт.
Надо о многом подумать, много осмыслить, привести в порядок чувства.
Навалившаяся сейчас странная апатия скоро пройдет, и мне будет плохо, тяжело, больно привыкать жить. Жить отдельно от тебя. Но не без тебя. Ты ведь не можешь запретить себя любить, а я и пробовать не стану.
Сейчас, меряя шаги в обратную сторону от тебя, от твоей жизни, мне вспоминается, как часто в романах пишут: "За спиной осталось его прошлое". И понимаю, что горе-писатели опять глупость наваляли, не зря я книги не люблю. Ну, или может не глупость, но, по крайней мере, точно не обо мне, потому что любовь остаться в прошлом не может. Она либо есть, либо ее никогда не было.
Юичи, Ю… Ты моя жизнь, мой свет. Ты весь во мне, а я весь в тебе. Нельзя быть по отдельности одному целому, когда оно неделимо.
Уходит он. Еще и навсегда. Выдумщик.

XII

Я иду по парку. Хмурое небо затянуто тучами, листвы на деревьях не осталось, вся она под ногами лежит грязной бурой массой. Такое впечатление, что уже конец ноября, аллеи пусты, невидно человеческого присутствия, и для полноты мрачной картины не хватает только кружащих воронов. Но нет… Кругом давящая тишина, и только ветер треплет мои волосы и плащ.
Дохожу до искусственного пруда и вижу тебя. Ты стоишь у кромки воды, склонив голову, плечи тоже понуро опущены, руки в карманах черного пальто.
Останавливаюсь шагах в пяти за твоей спиной, ни говоря ни слова, но ты как-то чувствуешь мое присутствие, потому что я слышу твой глухой голос:
- Я не предатель, Хиро. Я любил тебя до последнего вздоха.
Оборачиваешься, и сердце мое проваливается. Лицо худое, изможденное, впалые щеки, бескровный рот, застывшие стеклянные глаза, как у… мертвого.
В ужасе отступаю на шаг назад, спотыкаюсь, падаю на спину и… просыпаюсь в холодном поту.

…Нужно какое-то время, чтобы отойти от ночного наваждения. За окном уже мнется рассвет – утро летом наступает рано. Несмотря на такое время, уже жарко, но меня трясет озноб. Не могу четко вспомнить, что мне снилось, но ни на минуту не сомневаюсь, кто был главным персонажем ночного кошмара.
На сердце скребет тревога, к горлу подкатывает тошнота… Покурить, что ли? Но от мысли о сигаретах становится еще более муторно. Куда я качусь…
Прошло уже больше месяца с тех пор, как я начал жить без тебя. То есть официально без тебя. На деле ты не покидал меня все время – твой образ заклеймил мою душу еще много лет назад, и теперь огненным контуром горел перед моими глазами днем и ночью. Не думать о тебе не получалось, видеть во сне стало нормой.
Как только ты прогнал меня, я поставил себе целью взять себя в руки.
Дышать.
Сохранять спокойствие.
Не напиваться.
Работать.
Жить дальше.
И еще два пункта: простить и продолжать любить тебя.
Поначалу я очень боялся, что потеряю свою любовь к тебе, это так страшно, что сердце станет пустым, но, как ни странно, именно с последними пунктами не было проблем. Я простил тебя уже тогда, когда за мной закрывалась дверь, а прекращать любить сердце и не планировало. С остальной программой вышло сложнее, но я справлялся и не отступал. А внешне так вообще держался замечательно. Браво, Хироки, общипанный, но не побежденный.
Смотрю на часы – пора бы вставать, я и так уже хорошо повалялся, дел много, а именно они помогают забываться.
Потягиваясь, поднимаюсь. А денек обещает быть солнечным. Может, вечером поехать куда-нибудь развеяться? Сто лет нигде не был.
Горячие струи душа – моя главная утренняя радость и к тому же единственный способ проснуться. Потому, слыша звонок в дверь, вздрагиваю от неожиданности и недовольства, а на сердце опять скребет необъяснимая, непонятно откуда взявшаяся тревога. Кого принесло в такую рань?
Удивление мое не знает границ, когда на пороге квартиры я обнаруживаю Кайю. Причем последний явно не испытывает мук совести ни за ранний визит, ни за то, что вытащил меня из душа, и смотрит на меня, как на душевнобольного – с жалостью и тревогой.
- Здорово, Кайа-кун. Не ожидал, проходи.
С Кайске мы расстались вчера вечером, он уговаривал меня после рабочего дня зайти куда-то поужинать, но я был не в настроении, и он укоризненно качал головой. О встрече на сегодня, тем более в такую рань, договоренности не было, потому удивление мое легко объяснялось.
Кайя стоит посреди комнаты и с завидным упорством изучает ковер, а мне становится неожиданно холодно в махровом халате, и я кутаюсь в рукава.
- Кайске, может, объяснишь, что происходит? Ты меня, между прочим, из душа вытащил.
Кайя сглатывает, и я вижу, как блестят его глаза. По спине проходит холодок, я осознаю, что дрожу, а в голове появляется неприятное давление.
- Кайя, в чем дело?..
Он делает шаг вперед, обнимает за плечи, потом сжимает мое лицо ладонями.
- Так, только спокойно… Я приехал сказать… Лучше, если ты узнаешь это от меня, чем прочитаешь в интернете… Мне полчаса назад звонил Хизаки…
Кайя опять останавливается, собирается с силами, а я все понимаю.
"Я не предатель… Я любил тебя до последнего вздоха…" – приходит откуда-то из подсознания, но я не задумываюсь, а уже вырываюсь из Кайиных рук и бросаюсь к телефону, дрожащими пальцами набираю родной номер.
"Абонент не может ответить…"
Трубка выпадает из рук. Не можешь ответить. Почему? Почему ты не можешь?
Из головы даже как-то вылетает, что последние полгода ты очень часто отключал телефон и "не мог" ответить. Но сейчас я откуда-то точно знаю, что теперь вот точно не можешь.

Не помню, что было потом. Следующее всплывающее воспоминание – я сижу на полу, как-то неестественно выпрямившись, а Кайя гладит меня по голове и шепчет что-то успокаивающее. За окном закат этого солнечного, обещавшего быть погожим, денька, и я вспоминаю, что хотел вечером развеяться. А еще вспоминаю, что ты не можешь ответить на мой звонок.
Что я делал весь день?
Память выдает отрывочные фразы, даже скорее слова.
"Сегодня утром…"
"Никто и подумать не мог…"
"Врачи ничего уже не могли сделать…"
"Похороны…"
Нет, мне не больно. Мне просто… пусто. Мне никак. Потому что меня больше нет.
…Похороны?!! Какие еще похороны?!! Сознание цепляется за страшное слово, выныривая из вязкого тумана, в котором успешно проплавало целый день.
- Кайя… - прерываю поток увещеваний.
- Я уже начал бояться, что ты никогда не заговоришь, - тихий голос у меня над ухом.
- Кайя, нельзя, чтобы похороны. Похороны – это ведь когда в землю закапывают. Нельзя… Его нельзя… в землю…
От вставшей перед глазами картинки меня начинает трясти, становится тяжело дышать, и неожиданно я захлебываюсь в слезах, прорвавшихся безудержным потоком.
"Умер. Умер. Он умер. Его больше нет. Больше некого любить. Ты теперь один. А ты ведь столько ему не сказал. Уже и не скажешь. Что ты простил. Что ты любишь. Что не считаешь предателем. И никогда не считал. Умер. Умер". – стучит в голове, а меня раздирает истерика, и только чьи-то руки спасительно прижимают к груди, не дают рвать на себе волосы и одежду, и тихий шепот о том, что все будет хорошо, что все пройдет.
"Умер. Умер. Его больше нет. Он умер. Умер".

XIII

Следующие недели прошли в какой-то серой дымке. Со мной долгое время был Кайске, и он – единственное, что я помню. Наверное, здравый смысл цеплялся за его образ, мой мозг сам сражался с бедой, не давая сойти с ума. Потом кто-то еще постоянно дежурил со мной, но все смазывается.
Похороны, боль, твои согруппники, друзья, слезы, боль, утешения, сочувствие. Похороны. Снова слезы. Снова боль. Виски. Снотворное. Кто-то держит за руку, успокаивает, отбирает очередной стакан. Рвота, боль, холодный душ. Холодное утро. Еще боль…
И страшное, ни с чем несравнимое ощущение "пустого места", какое бывает, когда человеку вырвут зуб, только в несравнимо больших размерах. Ощущение, словно что-то пропало. Вроде бы ничего глобально не изменилось, но все равно дискомфортно, не хватает чего-то, стало пусто.
У меня больше нет тебя. У меня больше нет смысла жизни. Как все просто, ситуация банальная до невозможности. Но с кем не бывает? Разве я единственный такой? Какая проза.
…В очередной раз, проснувшись в неопределенное время суток, я ловлю себя на том, что пресловутая боль затихла. Нет, не отступила, но перестала так невыносимо резать. Не прошла совсем, но как-то притупилась, как тупится лезвие даже самого острого ножа, если им постоянно пользоваться. Мне плохо, очень плохо, но уже можно терпеть. Возможно, это то, что называют апатией.
- Проснулся? – надо мной склоняется Камиджо. Вчера была его очередь меня поддерживать. Было время, я так ревновал тебя к нему, а теперь уже все равно. Одергиваю себя – пора прекращать обращаться к любимому мысленно. Его уже нет.
- Как ты? – Ками рассматривает меня. Он сам устал, в глазах застыла печаль и усталость. Всем нам пришлось нелегко.
- Лучше, чем было. – пытаюсь слабо улыбнуться. Удивительно, но получается. – Намучились вы все со мной…
Камиджо явно удивлен перемене во мне, но видно, что испытывает некоторое облегчение. Последние недели я почти не разговаривал. Сказанная сейчас фраза равносильна тираде.
- Все намучились, ты тут ни при чем.
Он встает и скрывается в стороне кухни, чтобы через десять минут вернуться с чашкой чая. Принимаю вертикальное положение, благодарно киваю и тянусь за сигаретой.
"…Фу, Хироки, курить в комнате?.. Ну это совсем уже… Тут еще спать, между прочим!" – твой укоризненный голос звучит в голове.
Рука замирает над пачкой, сигарету так и не беру. Мысль, что так и съезжает крыша, не вызывает особых эмоций. Я сошел с ума, когда тебя встретил, просто болезнь прогрессирует и модифицируется.
Поднимаю глаза на Камиджо, который сидит напротив в кресле и внимательно меня изучает.
- Что такое?
- Радуюсь, что тебе явно лучше.
- Как это ты определил? – не могу горько ни усмехнуться.
- Лучше, лучше, - он качает головой. – По крайней мере, не трясешься, как все последнее время, – и после паузы. – Мы боялись, что ты на себя руки наложишь…
С удивлением сам себя ловлю на том, что тихо смеюсь.
- Представь себе, таких мыслей не было, - задумчиво сообщаю Камиджо, отхлебывая из чашки, а про себя добавляю: "Потому что я уже умер".
- Мыслей, может, и не было, но как ты заливался снотворным и алкоголем без меры… - он недовольно качает головой. – Мог и не рассчитать, знаешь ли.
- Мне насрать, - бурчу в ответ. – Нашелся мамаша воспитывать меня.
- О, Хироки, вот теперь я тебя узнаю, - Камиджо начинает в прямом смысле слова радостно ржать, вызывая бурю моего негодования – нашел время. – Твоя воинственная натура наконец проснулась… А то, что тебе насрать, как ты выразился, так подумай о том, что Юичи точно не оценил бы твое безразличие к собственной жизни.
Я как раз в этот момент делаю глоток, потому давлюсь чаем, и в глазах резко начинает щипать.
- А вот ему так точно было бы все равно… - опять эти предательские слезы, проглатываю подкативший комок.
- Дурак, что ты несешь? – Камиджо смотрит на меня, как на психа. – Он любил тебя больше жизни.
- Ага! Так любил, что даже проститься со мной не захотел! – непонятно откуда взявшаяся злость прорывается наружу криком. – Я вообще все узнал от третьих лиц! Хороша любовь!
- Тише, тише. – Ками успокаивающее, как будто сдаваясь, поднимает руки. – Никто не знал, он никому не сказал. Но это значит только то, что у него были на то причины, и не умаляет его любви к тебе. Он светился рядом с тобой, - Камиджо так ласково улыбается, вспоминая о тебе, что горькая обида тут же отпускает.
- Ты тоже любил его, да? – спрашиваю тихо. Наверное, раньше я побоялся бы услышать ответ, а теперь уже без разницы. Да и кто, скажи мне, смог бы не полюбить тебя?
- Конечно, любил. Как друга… Хироки, у нас с ним никогда ничего не было, вся твоя ревность была абсолютно напрасной.
- Что значит – ничего? – тупо уставляюсь на Камиджо.
- Ничего значит ничего. Мы всегда были просто друзьями. Ю любил тебя, а я… - и добавляет с изрядной долей ехидства. – Тебе, конечно, сложно будет поверить, но и такое бывает… Вообще-то я мужчинами не интересуюсь.
- Да ну! А по тебе так и не скажешь! – огрызаюсь в ответ, чем вызываю у него новый приступ хохота.
Жду, пока этот не к месту жизнерадостный дурень отсмеется, и когда он наконец успокаивается, весело меня разглядывая, все же переспрашиваю:
- Что, правда, ничего не было?
- Ничего. Я тебе честно говорю. Подумай сам, зачем уж теперь врать? – неожиданно он смотрит так серьезно, что я сразу верю его словам.
- Ну что ж… Раз не ты, значит, другие…
- Какие – другие? – Камиджо неожиданно взрывается. – Идиот ревнивый! Он тебя любил, понимаешь ты это?! Тебя! Только тебя! Не было у него никого!
- Юджи, он мне сам договорил, - устало прикрываю глаза. – Говорил, что я у него далеко не единственный. И еще говорил, что не любит меня, что раньше любил, а потом все прошло.
Произнося эти слова, не испытываю горечи, я так устал, что, кажется, никакие эмоции не смогут всколыхнуть каменеющую душу. Поднимаю взгляд на Камиджо – он растерянно хлопает ресницами и смотрит в сторону.
- Что, правда, такое говорил? Я подумать не мог…
- Чужая душа потемки, - невесело улыбаюсь ему. – Видишь, Юичи не перестает удивлять друзей даже после смерти.
- Я не верю, - Ками качает головой. – Это неправда, ты как-то не так его понял.
- Да что тут понимать, если это звучало прямым текстом и неоднократно. Поначалу я тоже надеялся и сомневался…
Камиджо пожимает плечами и задумчиво подходит к окну. Видно, что он не знает, верить ли мне. С одной стороны, как он сам сказал, смысла нет теперь врать и выдумывать, с другой – похоже, подозревает, что я где-то ошибся, где-то недопонял. Хотелось бы и мне так думать.
- Ладно, - Ками встряхивает головой, прогоняя нахлынувшие воспоминания. – Что было, то прошло, а тебя надо возвращать к жизни. Когда ты последний раз ел?
- Не знаю… Когда?
- О, бог мой, - он закатывает глаза. – Так как в холодильнике у тебя воет ветер, сейчас пойдем куда-то пообедаем. Только очень тебя прошу – приведи себя в порядок, побрейся хотя бы, а то упаси господь, увидит кто-нибудь тебя рядом со мной, позора не оберешься. Плакала моя репутация.
Конечно, высоко оцениваю попытки меня развеселить, но идти никуда не хочется, о чем и сообщаю, но Камиджо явно на это наплевать, и он чуть ли ни силком тащит меня сначала в ванную, а потом на улицу.
Как ни странно, свежий воздух, еда и какое-то движение вокруг немного возвращают к жизни, хотя аппетита все равно особо нет. Зато Ками радостно уплетает за обе щеки и сообщает последние новости, которые я пропустил. Я же ковыряюсь палочками в еде и даже удивленно ловлю себя на том, что мне немного интересна его болтовня.
- Да, кстати, раз ты вроде уже более-менее в адеквате, хотел сказать, что тебя искали родственники Юичи, - Камиджо неожиданно прерывает поток "новостей", а я удивленно поднимаю брови. – Я так понимаю, они не в восторге были от ваших отношений, но теперь уже это не имеет значения, и они предлагали тебе зайти к Ю домой, в его последнюю квартиру. Может, ты захочешь что-то забрать, ну или я там не знаю… - и, видя, как я понуро опускаю голову, спрашивает. – Эй, ну чего ты?
- В той квартире ничего моего нет, - глухо отвечаю. – Да я там и бывал всего пару раз…
- Ну и что? Речь не о твоих вещах. Может, ты захочешь взять себе что-то… ну не знаю… на память, что ли… Ключи есть у тебя?
- Есть…
- Вот и отлично. Сходи обязательно!
- Схожу…

XIV

Набирался с силами "сходить" я целых три дня. С одной стороны мучило понимание, что надо будет смотреть на такие знакомые, уже ставшие родными вещи, с другой – страх увидеть чужое барахло. Когда-то уже было такое – ощущение дежавю не отпускает, и я вспоминаю, что точно как же собирался с духом, когда впервые шел к тебе в гости и из-за случайно оброненной тобой фразы думал, что у тебя кто-то есть.
И теперь стою, как дурак, на площадке и никак не решаюсь войти.
Звук открывающейся двери сзади заставляет резко обернуться. На пороге соседкой квартиры стоит миловидная старушка и с интересом меня разглядывает. Быстро киваю в знак приветствия и достаю ключ – достоялся, уже внимание соседей привлекать стал.
- Вы, наверное, коллега Юичи? – так быстро отмахнуться от соседки не удается.
Вздыхаю и разворачиваюсь, думая, как бы вежливо, но быстро отделаться.
- Да… Скорее даже друг, - выдавливаю улыбку.
- Ой, по вам и видно! Современная молодежь такая необычная, а его друзья - так тем более, - и с хитрым видом добавляет. – Я их по телевизору видела.
- Юичи-сан сам был очень необычным, - ума не могу приложить, что тут можно обсуждать.
- О да… - выражение лица старенькой соседки принимает страдальческий вид. – Жалко его, такой хороший был мальчик, тихий, спокойный…
Молча слушаю про тихого мальчика. Знала бы пожилая леди, что этот спокойный вытворял в постели отнюдь не с женщинами. И тут же прикусываю себе язык – как я могу вообще… Прости меня, Ю…
- …он когда только переехал, мы с соседями даже переживали, ведь эти музыканты такие шумные, много пьют и шляются, водят женщин, а некоторые… - тон становится доверительным. – Не поверите! Водят мужчин!
Поднимаю взгляд, придаю лицу изумленный вид – кто бы мог подумать, а?
- Но Юичи-сан оказался не из таких. Всегда приходил ночевать домой, никогда никого не приводил и вообще был тише воды, ниже травы…
Это заявление, как гром среди ясного неба, заставляет меня вскинуться.
- Неужели к нему никто не приходил? – изображаю изумление. Хотя почему изображаю? Так и есть. Но ведь бабуля могла и не досмотреть…
- Почему никто? Вот вы за все время три раза приходили, последний в июне, - старушка опять лукаво улыбается. – Я все знаю! И я ведь почти все время дома, - звучит с непонятной мне гордостью.
Да, действительно, ровно три раза, последний – в июне, перебираю в памяти. Похоже, соседка – достоверный источник.
- И больше никто?
- Нет, за все время никто.
- И всегда ночевал? – еще раз уточняю.
- Да, такой приличный мальчик. Приходил, правда, всегда поздно, но, наверное, работал много…
Старушка говорит что-то еще, но мысли мои мечутся далеко. То, что работал допоздна, это она совершенно права, ваши репетиции регулярно затягивались. Но ты ведь сам неоднократно говорил мне, что не ночуешь или ночуешь ни один, чтобы я не дай бог не пришел. Что же это получается?..
Решаю подумать об этом позже, быстро прощаюсь с пожилой соседкой и скорее захожу в квартиру.

Твой дом встречает меня тишиной и, как ни странно, не затхлым запахом нежилого помещения, а непонятной смесью аромата кофе, жасминового чая и твоего любимого парфюма, как будто хозяин ушел только утром, и вот-вот должен вернуться. Против воли появляется идиотская мысль "я дома", которую тут же давлю на корню.
Вздохнув, прохожу в зал и неожиданно сам для себя улыбаюсь.
Кругом царит такой знакомый и незабытый беспорядок. Раскидана твоя одежда, на полу горой валяются какие-то журналы, на столе немытая чашка и стопка почерканных листов. Все как всегда.
Присаживаюсь на край дивана и легонько поглаживаю пальцами брошенный рядом пиджак такой дикой расцветки, что я даже не берусь ее как-то обозначить.
Мой малыш, мой самый лучший, самый светлый мальчик… Какой же ты у меня замечательный…
"Был замечательный. И не у тебя", – на этот раз гадкий голос в голове принадлежит здравому смыслу.
"Нет. Есть замечательный. Для меня всегда – есть. И именно, что у меня, потому что он только мой, хотя сам и отрицал это", – возражаю сам себе, и от этих мыслей становится легче.
Оглядываюсь по сторонам. "Что-то на память" сказал Камиджо, но я даже не знаю, что хотел бы забрать себе.
Я не вижу кругом никаких чужих вещей, только твои, и в памяти опять всплывают слова твоей соседки. Странно, как странно.
Задумчиво подхожу к твоему столу и рассматриваю белые листы, раскиданные на нем. В памяти всплывает, как ты часто, еще в нашей общей квартире, развалившись в кресле за похожим столом, любил подолгу болтать по телефону и чертить карандашом какие-то ничего не значащие рисунки. Привычке ты не изменял – присаживаюсь и рассматриваю. Непонятные каракули, геометрические фигуры и… По телу проходит теплая волна, когда я вижу лист с моим именем, много раз наведенным и раскрашенным. Хотя чему радоваться? Может, выслушивал от меня по телефону очередную истерику и нацарапал. Но с другой стороны, я больше месяца тебе не звонил… А кто знает, сколько этому рисунку? Может и есть столько.
Пожалуй, это я и заберу…
Захожу в спальню и ничуть не удивляюсь традиционному беспорядку – то, что кровать худо-бедно застелена даже поразительно. Судя по всему, твои родственники еще ничего тут ни убирали, уж очень все "по-твоему".
Бросаю взгляд на тумбочку и застываю.
Наша фотография. Мы с тобой. Ты и я.
Очень старое фото, еще времен Hizaki Grace Project, мы с мрачными лицами, чуть приобнявшись, смотрим в кадр. В свое время, зная, что тебе эта фотография не нравится, я решил над тобой подшутить, напечатал и поставил в рамку. Ты верещал, как резаный, когда ее увидел, вопил, что мы оба тут страшные, и требовал "уничтожить творение рук своих", а я смеялся и говорил, что без макияжа мы еще хуже, но ничего, все смотрят и довольны. В итоге ты тоже рассмеялся, махнул рукой и сказал, что пусть стоит.
Вот она так и стоит. В бывшей нашей, теперь моей квартире. Когда ты уходил, подобные вещи, конечно же, не брал. Ты же официально больше не любил меня, зачем оно тебе.
И то, что сейчас я вижу перед собой то самое фото в совершенно аналогичной рамке повергает в транс. Ю… Зачем ты сделал такое же? Да еще в спальне поставил? Как будто… Как будто хотел сделать, как было в нашем, не в твоем, а в нашем, доме.
Растеряно моргаю, а в голове крутится фраза из известной сказки: "Все любопытственней и любопытственней". Чему еще я сегодня удивлюсь?
Вот сейчас загляну в твой музыкальный центр и если увижу там свои диски, которые ты отродясь не слушал, получу окончательные и бесповоротные доказательства, что ошибся квартирой. Усмехаюсь, открываю СD-changer и сглатываю. Moi Dix Mois, Juka, Hizaki Grace Project… Ты когда-то говорил, что тебе нравится мой голос, очень-очень давно, а я радовался так, словно мой вокал похвалил директор токийской оперы. Ю, неужели ты слушал… меня?
Это все чья-то злая шутка.
Возвращаюсь к столу, начинаю рыться в ящиках. Моя цель – перерыть все. И узнать, увидеть все, что еще можно.
Очередной сюрприз не замедлил явиться – целая стопка наших с тобой фотографий. Самые веселые и счастливые моменты нашей жизни – вот мы смеемся и держимся за руки, вот я пытаюсь тебя поцеловать, а ты демонстративно недовольно щуришься и отталкиваешь меня, вот мы стоим друг напротив друга и смотрим в глаза, на твоих губах легкая улыбка… Я уже и забыл, что такая пачка фотографий была – результат твоей странной мании их печатать, а потом везде разбрасывать, вместо того, чтобы расставить в альбоме – и как-то не уследил, что ты их забрал, не до того было. Карточки залапаны, как будто их часто пересматривали.
На автомате перебираю фото, рука тянется за сигаретой, но одергиваю себя, подумав, что ты бы не одобрил такого в своей квартире.
Ю… Ты что, любил меня? Ты продолжал любить меня? Или что?... Нет, даже в ту страшную ночь, когда ты сказал, что уходишь, я ни на миг не сомневался в твоей любви, я видел ее в глазах твоих, но ты-то сам отрицал. Тогда почему я вижу все это?.. Ничего не понимаю…
Другой ящик забит рецептами врачей, результатами каких-то анализов, обследований. Задумчиво перебираю листки, не в силах отделаться от странных мыслей, вызванных моими находками, и снова – как вспышка молнии. На очередном листке внимание концентрируется на дате.
Февраль 2009 года… Февраль?! Так давно?!!
Хватаю всю стопку, судорожно листая. Апрель, июнь, март, январь… У тебя как обычно беспорядок, все перемешано. Опять апрель, декабрь… Декабрь?!!
Меня бросает в холодный пот.
Ты наблюдался у врачей уже в декабре?! В декабре, когда мы еще были вместе. От горя темнеет в глазах. Ю, ты уже тогда лечился и ничего мне не сказал? Но почему?.. Ты настолько потерял ко мне интерес, что не хотел делиться? Но ведь я все же был тебе близок, ближе многих. Как горько… Роюсь дальше в бумажках, но ничего более старого не нахожу. Итак, значит, декабрь. Как раз когда ты от меня ушел.
Мысли мечутся в голове. Черт возьми, что же это такое? Ты уже знал, что неизлечим? Или этот диагноз тебе поставили позже? Ю, ты что, узнал, что умираешь, и сошел с ума? Решил перепробовать то, что рядом со мной не мог?... Сам поражаюсь такой идиотской мысли.
Сглатываю и думаю о том, что надо выйти и закурить, но вместо этого внимательно читаю непонятные термины на больничных листах. Если б еще что-то понимать.
Наконец озаряет светлая мысль – на каком-то предписании, или как оно называется, вижу фамилию твоего врача. Вот и отлично, сейчас поеду и вытрясу правду, а в твоем доме посижу в другой раз.
Хватаю всю пачку рецептов и анализов, быстро иду к двери, но на пороге, призадумавшись, поворачиваю назад и забираю фотографии. Пусть это тоже будет у меня, мне от них тепло.

XV

- Я вам уже в десятый раз повторяю, Фуджимото-сан, что не имею права. Это врачебная тайна.
Немолодой уже доктор смотрит на меня устало, как на глупого капризного мальчика, не желающего понимать прописные истины. Уже полчаса идет наш разговор. Все мои увещевания, уговоры, давление на жалость и даже угрозы не приносят плодов – врач упорно не хочет рассказывать мне подробности твоей болезни и лечения. Оценив его сходу, сразу понял, что сулить деньги бессмысленно, только хуже сделаю, такой не возьмет, еще и выставит тут же за дверь, и мучиться мне дальше неизвестностью.
Вздыхаю и думаю о том, что остался только один способ, последний, добиться ответа – сказать правду. Лишь бы доктор гомофобом не оказался.
- Поймите, для меня это очень важно. Мне не нужны никакие неприличные подробности или что-то вроде. Я только хочу знать, когда он начал лечение и когда узнал диагноз, что неизлечим, - стараюсь говорить спокойно, но голос дрожит. Может, это к лучшему, глядишь, светило медицины проникнется моим нынешним состоянием. – Вы понимаете, я его очень любил… Мы много лет были вместе. Не удивляйтесь, в нашем кругу это привычное явление, - отвечаю на немой вопрос удивления на его лице. – Так вот, в прошлом декабре, незадолго до нового года он неожиданно, ни с того, ни сего, меня бросил и ушел под предлогом, что больше не любит меня и у него… у него кто-то появился. Он даже перед смертью не позвал меня, мне сообщили все друзья. И вот теперь я совершенно точно узнаю, что никого другого у него не было… Я должен знать, что тогда произошло, почему он меня оставил. И прошу вас только назвать даты – две даты, дату начала лечения и дату диагноза.
Вижу, что лед тронулся, врач уже смотрит с сочувствием и явно сомневается в неприкосновенности своей врачебной тайны.
- Послушайте, никто ничего не узнает, - продолжаю уговаривать я. – Да и если бы даже и узнали? Мало ли что несет одуревший от горя бывший любовник?
Последний аргумент действует, доктор вздыхает и открывает ноутбук.
- Ладно, уговорили, но обещайте молчать – проблемы мне не нужны…
С минуту он что-то щелкает в компьютере, потом сообщает:
- Дата лечения фактически соответствует дате диагноза. Он пришел с жалобами шестнадцатого декабря, ты сделали анализы, восемнадцатого декабря он приходил ко мне, и я сообщил ему. Он поздно обратился, но это проблема большинства молодых людей – игнорировать первые симптомы любой болезни, думая, что само пройдет. Мы рассчитывали на восемь-девять месяцев, максимум на год, если бы он берегся. Но он вел свой обычный образ жизни, потому…
Но я уже не слушаю.

Сколько я блуждаю по городу – сказать сложно, но на улице уже стемнело, да и прохожих почти нет. Видно, уже ночь, и если не хочу приключений, пора двигаться домой.
Но мыслями я далеко от таких мелочей, как время суток и мое местонахождение.
Горечь и очередная обида на тебя медленно отпускают. Первое, что приходит в голову после слов лечащего врача – я опять ошибся, ты перестал меня любить задолго до того, как мы расстались, потому и не сказал ничего, хоть мы и были вместе, а диагноз стал лишь толчком, чтобы избавиться от ненужных отношений.
Но в этой теории определенно многое не клеится.
Перед глазами парад лиц.
Камиджо, серьезно уверяющий, что вы были друзьями и что "ничего это ничего".
Соседка, помнящая точно сколько раз и когда бывал у тебя я, хотя столько времени прошло, но при этом не видевшая у тебя в гостях никого другого.
Врач, утверждающий, что сказал тебе диагноз восемнадцатого декабря.
А двадцатого ты сказал, что теперь у нас свободные отношения. Никогда не забуду этот день. То есть, через два дня после диагноза. Совпадение? Нет, быть такого не может. Человек, который узнает, что скоро умрет, просто думать не сможет о чем-то другом.
И вдобавок во всему твоя квартира, подарившая столько неожиданных находок, прямо указывающих на твою… ну хорошо, пусть не любовь, но, по крайней мере, твое неравнодушие ко мне. Ты, конечно, и думать не мог, что после всего я бы туда зашел, да и я сам не собирался, но твои родные предложили, вот и вышло. А там столько всего, связанного со мной, сколько у меня самого дома не наберется…
И вдруг перед глазами как яркая вспышка – воспоминание, озаряющая сознание.
Та наша первая ночь, когда все получилось неожиданно и спонтанно. Твои прикрытые глаза, ресницы, порхающие словно бабочки, дрожащее тело под моими руками, твои податливость и покорность. Хрупкий нежный цветок, который так легко и так страшно сломать. Легкая улыбка на губах, ты поднимаешь руки, позволяя себя раздеть…
Картина так четко встает перед мысленным взором, как будто это было вчера, и у меня подкашиваются ноги.
Как? Как я мог? Господи, как же я мог допустить, что мой мальчик, самый нежный мальчик на свете, такой чистый и трогательный, мог пойти по рукам? Как я мог поверить, что такой, как ты, мог…? Я, знающий тебя до кончиков волос, до последнего ноготка…
Ты ведь никогда не был ни порочным, ни развратным. Никогда никто тебе не был нужен, кроме меня. И вся моя неуемная ревность провоцировалась тем, что на тебя смотрят, тебя хотят, а не наоборот. И ты всегда смеялся, когда я начинал ревновать, утыкался носом в мое ухо и шептал, какой я дурак.
Прислоняюсь спиной к какому-то зданию, и чувствую, как сползаю по стене на землю, потому что нет никаких сил держаться. И незамедлительно следующее озарение.
Снова ночь, боль в руке, темнота, кухня и ты. Ты, плачущий, так по-детски всхлипывающий, шепчущий, что любишь меня, как ты меня любишь…
С губ срывается стон нетерпимой боли. Как можно было после этого поверить, что ты разлюбил? Разве может такое быть?
Ты меня любил, Ю, ты не изменял, не предавал.
И на самом деле, предатель – это я. Я предал тебя и нашу любовь. Как я мог поверить твоим словам, когда все твои поступки, твои глаза кричали мне о противоположном?!
В ту ночь, после аварии, я поклялся сам себе, что никогда тебя не оставлю. И что же вышло? Бросил в самую трудную минуту, перед лицом смерти, развернулся и ушел. Предал, предал…
Но зачем ты все это сделал? Зачем гнал меня?
Так и сижу на корточках, прямо на тротуаре, и отчаянно тру лицо руками. Думай, Хироки, думай… Зачем же? Ты проверял меня? Ты хотел узнать, насколько сильна моя любовь? И я не прошел испытание…
Нет, стоп, это бред. Отмахиваюсь от глупого предположения. Ты не настолько жесток, чтобы ради праздного интереса ставить такие эксперименты.
А, может… Может, ты думал, что если прогонишь меня, если скажешь, что не любишь больше и не принадлежишь мне, я легче переживу твою смерть?
Застывшими глазами смотрю в темноту, а все факты, словно мозаика складываются воедино. Все сходится. Ты узнал свой диагноз и через два дня, набравшись сил, начал рушить наши отношения.
Ю, мой мальчик, мой такой хрупкий мальчик, ты решил взвалить все на свои плечи?
Вспоминаю, каким ты был, когда не знал, выжил ли я после аварии, как тебе стало плохо от одних мыслей об этом… Ты представил меня на своем месте, и решил, что мне не вынести такой пытки?
И ты убивал, резал мои чувства, обходился с особой жестокостью, никогда тебе не свойственной. И вскоре добился своего – я действительно ушел, так ничего и не поняв. И ты жил, доживал свои последние дни один.
"Один. Один. Один…" – стучит в голове. Наверняка тебе было горько, больно и очень страшно. И ты был один, без меня.
Какой же ты сильный… Вот тебе и "хрупкий мальчик"…
Слезы прорывает так неожиданно, что я даже не успеваю подавить рвущийся всхлип. Краем сознания понимаю, что у меня начинается истерика, но поделать ничего не могу.
И как ответ природы на мое внутреннее состояние, в ту же секунду начинается ливень. Откуда в чистом до этого ночном небе взялась такая гроза я не знаю, наверное, упустил момент, когда набежали тучи, да и не до таких размышлений мне теперь, просто как будто вижу себя со стороны, сидящего на земле, посреди ночной безлюдной улицы, заходящегося в диких рыданиях, а дождь хлещет так, как будто небо оплакивает тебя и твою любовь, твою такую ненужную жертву так же, как и я.
Надо подняться, надо куда-то пойти, домой, наверное, но вместо этого я стою на коленях на мокром асфальте, согнувшись от физически скрутившего меня горя, и уже просто вою в голос, назвать это плачем нельзя.
И ни сразу понимаю, как сзади меня подхватывают сильные руки и резко ставят на ноги. Дико озираюсь и… никого не вижу.
Даже моя истерика обрывается, я чувствую, как округляются собственные глаза и как от ужаса шевелятся на затылке волосы. Дышать становится нечем, и я пячусь в темноту от того места, где только что сидел.
Господи, вот так и сходят с ума… Мне не показалось, не почудилось, я точно знаю, что не сам встал, я чувствовал чьи-то руки на своих плечах…
"Не думай об этом, а то рехнешься, - услужливо подсказывает внутренний голос. – Хотя, наверное, уже поздно…"
Ноги дрожат, и даже зубы стучат, но не от холода, я и думать забыл, что стою промокший до нитки на ветру. И страшно так, что даже подташнивает.
Срываюсь с места и несусь куда-то.
Домой, домой… Срочно домой. А завтра в психушку. Там теперь мне самое место.

Дорога домой оказалась на редкость длинной. Зарываю дверь и приваливаюсь спиной.
"Ну и от кого ты спасся? – слышу ехидный голосок подсознания. – От съехавшей крыши дома не запрешься…"
Предатель, предатель… Так мне и надо, за все, что я тебе сделал. Сойти с ума – это будет еще милостиво. Милость, которую я не заслуживаю.
Да и вообще… Вечно я получаю то, чего не достоин. Я не заслуживал такого, как ты. Я не заслуживал твоей любви. Не заслуживал этой красоты рядом с собой, веселого смеха, бархатного голоса, запаха кофе по утрам и ласковых прикосновений к моим волосам. Не заслуживал нежного взгляда, не заслуживал этого тепла. Не ценил, не берег…
Вот тебя и отобрали. Так мне и надо.
А совесть не успокаивается, и перед глазами всплывает очередная картинка – твои зажмуренные глаза, сжатые кулаки и кровь, когда я чуть ни изнасиловал тебя, подстегиваемый своей, как теперь выяснилось, совершенно необоснованной ревностью и злостью, наказывая за неверность и нелюбовь… Хотя почему "чуть"? От "чуть" такие синяки, как были на твоем теле, не остаются. Ты недоуменно разглядывал свои окровавленные ноги, как будто не понимал, откуда это взялось, просто потому, что тебе так больно было душевно, что боль физическую ты, должно быть, и не почувствовал вовсе. Больно ни за что, незаслуженно. Я ранил тебя в то время, когда не имел права целовать твои следы, ни заслуживал волоска с твоей головы.
"Тварь! Тварь!" – шепчу сам себе. И ничего уже нельзя исправить.
Вялая и чертовски гениальная идея, что на самом-то деле мое исчезновение из твоей жизни – это как раз то, чего ты добивался, на минуту успокаивает, но мысленно снова врезаю себе под дых – не ищи оправдания! Потому что его нет. Бросил, ты бросил, оставил одного, совсем одного, в самую трудную минуту…
Если бы ты был еще жив, Ю, если бы только… Я бы на коленях полз за тобой до края света, моля о прощении за то, что поверил в твою ложь, за то, что посмел думать о тебе плохо. А ты… Ты никогда меня не осуждал и не осудил бы вновь, а просто тихо прошептал бы, как бывало раньше: "Не делай так больше".
Слез уже нет, наверное, они просто закончились, и тело сотрясают сухие горькие всхлипы-судороги. Не хочу жить, не хочу так больше…
Еле доползаю до кровати, падаю прямо на покрывало и последнее, что мне видится, прежде чем сон спасительно уносит в забытье, твои бескровные губы и стеклянные глаза.

XVI

…И снова парк. Только пейзаж разительно отличается от того, что я видел в прошлый раз. Золотая осень, на деревьях разноцветные листья, под ногами тоже, мир наполнен теплыми красками, а над головой – бирюзовое небо. Ты помнишь, как мы любили гулять с тобой в такие дни?...
Ощущение мира и покоя непроизвольно накрывает исстрадавшееся сердце, я выдыхаю и четко понимаю – это сон. Я сплю.
Так удивительно – спать и понимать, что спишь. И точно знать, что надо делать.
Иду по алее, тишина вокруг не кажется давящей, скорее – успокаивающей, а впереди вижу уже известный мне искусственный прудик. В этот раз он не серый, в гладкой поверхности отражается синее небо, и одинокие желтые листья замерли на кромке воды.
Ты сидишь прямо на земле, как обычно, на желто-оранжевом покрывале листвы, подтянув к себе колени и обняв их руками.
Подхожу и сажусь рядом, а ты одариваешь меня укоризненным, ласковым и таким любящим взглядом, что я не могу ни потонуть в шоколадных глазах.
- Ну и чего ты там на улице испугался, глупенький? Меня?
- Кто из нас глупенький… - непроизвольный тяжелый вздох. – Ю, ты хоть понимаешь, какой ты непроходимый дурак?
Качаешь головой и смотришь в сторону водной глади.
- Теперь понимаю. Дурак.
Ноздри щекочет запах осеннего леса, и голова кружится от твоей близости, духовной близости, которую я не ощущал так давно, хотя она всегда была со мной и никуда не девалась.
- Почему нельзя было просто сказать, что ты полюбил кого-то другого, раз уж так хотелось от меня избавиться?
- Я подумал, что тогда ты меня простил бы и продолжал любить, - качаешь головой, снова легкая полуулыбка. – А надо было, чтобы возненавидел и забыл, и чтобы потом пережил, когда со мной все закончится.
- Но я и так простил и продолжал любить…
- Знаю, теперь знаю, - снова смотришь украдкой, словно любуясь. – Я недооценил. Прости меня.
На секунду задыхаюсь от нежности.
- Ю, это ты прости меня, прости за все, я так виноват…
- Глупости.
Мягкий голос прерывает поток так и не начавшихся извинений, а я сам понимаю, что тебе они и не нужны вовсе.
- Надо было сразу сказать все, как есть, - голос жалко дрожит. - Я был бы рядом с тобой до последнего, и мне что так, что эдак пришлось переживать все, но так даже хуже, а вдобавок еще и ты был один…
- Я знаю, Хироки, я все знаю. Я был дураком, - тихо перебиваешь, не отводя взгляд. Мои любимые глаза, такие ласковые и такие печальные… - Но я был не один. Я ни минуты не был один с того дня, когда тебя встретил, - и после недолгой паузы продолжаешь. – И еще… Ты не склонен к эгоизму. Тебе легче знать, что я не люблю тебя, но жив и счастлив с кем-то другим, чем понимать, что я, даже любящий тебя, умираю. Последние несколько месяцев были бы намного страшней, если бы я сказал правду.
Понимаю, что надо сейчас рассказать все-все, что хотел, что уже никогда не доведется, признаться во всем, во всех чувствах, и… Приходит осознание, что ты теперь уже и так знаешь, как знаю и я сам все, что можешь сказать мне ты.
- Ю… Можно к тебе прикоснуться?..
Тихо смеешься:
- Конечно, можно. Тебе все можно – это же твой сон.
- Это не совсем сон.
- Хорошо, не совсем. Но это твой не-совсем-сон, потому тебе все равно все можно.
Протягиваю руку и запускаю пальцы в волосы, как часто это делал. Ты склоняешь голову к моему плечу, и я зарываюсь носом в прядки на затылке и легонько дую. Тебе всегда так нравилось, а мне нравилось, что нравится тебе…
Не знаю, сколько мы так сидим, но в какой-то момент ты прерываешь молчание.
- Будет тяжело, Хиро, очень больно и плохо, особенно первое время. Но все пройдет. Совсем скоро тебе станет хорошо. Главное, держись.
- Хорошо? Без тебя? – не открываю глаз, просто прикасаюсь губами к твоим волосам.
- Хорошо, но не без меня – я от тебя никуда уже не денусь, - улыбаешься. - Все будет в порядке, надо просто переждать. И только попробуй мне сдаться, – голос звучит с шутливой угрозой, и теперь улыбаюсь я.
- А то что?
- А то любить не буду!
- Не сможешь…
- Не смогу. Но все равно не буду. Из принципа.
Смеюсь и обнимаю крепче.
- Ю, ты еще придешь ко мне? Во сне?
- Нет, больше не приду, - легко касаешься кончиками пальцев моих губ, прерывая невысказанное несогласие. – Я и так задержался, теперь мне пора.
Не чувствую ни горечи потери, ни страдания, наверное, потому, что и без того знал, что так и будет. А может потому, что это сон.
- Смерть – это не конец, далеко не конец, а жизнь по сравнению с вечностью – такая мимолетная штука, она пролетает совсем-совсем быстро. Пройдет не так много времени, и мы снова будем вместе. Я буду ждать тебя. Просто всему свое время. Ты даже не представляешь, сколько у тебя впереди, и сколько еще надо сделать.
Я молчу, смотрю на тебя, стараясь налюбоваться на всю жизнь вперед, а ты поднимаешься и улыбаешься мне. Заходящее солнце светит тебе в спину, и кажется, будто ты весь в сказочном ареоле. А, может, это и не солнце, может, мне и не кажется.
- Ничего не бойся – я с тобой, - говоришь нежно, трепетно гладишь ладонью по волосам, и я прикрываю глаза, наслаждаясь этой, я знаю, последней лаской.
- Я всегда с тобой… - тихий шепот, теряющийся в шорохе осенней листвы.
И вроде бы я еще чувствую легкое прикосновение твоих пальцев, но когда открываю глаза, вижу, что на берегу никого нет, кроме меня, и только ветер шумит в кронах пожелтевших деревьев, вторя эхом, что ты со мной, навсегда со мной.
Навсегда. Самое прекрасное из слов, придуманных человечеством.

Эпилог

И я иду дальше.
Поначалу и правда было очень тяжело, как ты и говорил, приходилось через силу заставлять себя вставать утром с постели, через силу работать, и даже есть, не давать апатии задавить и без того намучившуюся душу.
Дальше – легче, и со временем даже удалось искреннее начать улыбаться и радоваться каким-то мелочам.
Нет, я не могу назвать себя счастливым человеком, потому что я познал каково это, когда в твоей жизни сверкает ослепительное счастье. Оно ушло вместе с тобой, но оборачиваясь назад, я могу смело заявить, что если бы мне дали шанс переиграть все сначала, я бы в жизни не пожелал отменить все, что у нас было. Пусть уж лучше "было", чем "не было никогда".
На самом деле, абсолютно любой человек может выделить в своей жизни особенно солнечный период. Период, который закончился, и так, как было, уже никогда не будет. Так чем же моя история отличается от всех остальных? Разве что тем, что закончилась она трагичней, чем у большинства людей, но результат в любом случае один, и называется он – было и прошло.
Я часто вспоминаю тебя, прогуливаясь по парку или сидя вечером дома, вспоминаю, как это было вместе с тобой. Чаще всего мне тепло на сердце от этих воспоминаний, и лишь изредка накатывает грусть, шепчущая "не вернуть…" Но когда тоска становится слишком невыносимой, я отчетливо чувствую на своем плече теплую ладонь, спокойствие возвращается ко мне, тяжесть отступает, и откуда-то берутся силы сражаться дальше. Я точно знаю, что если обернусь, никого не увижу, потому и не оглядываюсь. Но если что-то не видят глаза, еще ведь не значит, что этого нет.
Кто-то, возможно, скажет, что это самовнушение, иллюзия слабого человека, не желающего смириться со своей потерей. Но какая мне разница, кто что думает, если эта иллюзия ведет по жизни, не дает сбиться с пути и поддерживает в трудную минуту? Правильно, абсолютно никакой.
А еще я точно знаю, верю, что это не финал, что наша история не завершена, просто одна глава закончилась, а другая еще не успела начаться. Мой сон, всего лишь сон, помнится мне так ясно и четко, как будто я вижу его каждую ночь. Когда-то, на самом деле очень даже скоро, мы снова будем вместе. Просто всему свое время, ведь и правда – столько еще всего надо сделать.

И в один прекрасный день я снова возьму тебя за руку, а ты посмотришь на меня своими большими, удивительными глазами, укоризненно покачаешь головой и улыбнешься:
- Хирооооо… Я уже замаялся ждать! Где тебя носило так долго? А у меня были такие хорошие планы! Но ничего, еще не поздно. Вот, послушай…

OWARI

---

back