Успокоительные, прописанные врачом, я выбросил еще в прошлом месяце, и если бы не Така, вообще не было бы нужды делать вид, что я что-то пью. Какой-то спектакль, я с самого начала не был уверен, что они мне нужны, не уверен и теперь, но волей-неволей я уже привык. По утрам и перед сном обязательно выпиваю две-три, хотя вообще-то надо по одной, но эффекта от одной уже почти не чувствуется.
Метаквалон нельзя мешать с алкоголем, но я и не мешаю, и вообще мы с Джури живем как образцовая семейная пара, в особенности после того как закончилась демонстрация «Rock of Ages». Конечно, это здорово – не орать, а спокойно выйти покурить, спать по ночам, не тревожить того, кто рядом. Така всё время рядом. Порой стоит мне поднять голову или внезапно обернуться, как я обязательно наталкиваюсь на его взгляд. Спрашиваю, почему так смотрит… В ответ разумеется молчание, иногда улыбка – своя, особая, ни на кого не похожая. И я не могу что-то сказать ему, продолжаю послушно пить эти чертовы таблетки и прикидываться, что мне лучше.
…Джури возвращается очень поздно, как всегда тихонько и крадучись. Пора бы запомнить, что я никогда не сплю без него. Он все-таки не может без меня, наверное, ехал на ночном.
- А говорил, что не приедешь сегодня.
Вздрогнув и включив свет, Така пожимает плечами, подходя ко мне. Соскучился, я вижу, что соскучился. И мне страшно хочется обнять его, прикоснуться к холодной щеке, мягко взлохматить волосы. Но почему-то я этого не делаю, продолжая угрюмо сидеть с ногами в кресле, размышляя о том, что сегодня я кошка, которая ждет одного-единственного человека. Но быть кошкой мне не нравится. Это какое-то рабство.
- Могу пойти обратно и походить где-нибудь до утра. – Сев передо мной на колени прямо на пол, Такуя берет мою руку в свою, зачем-то целуя тыльную сторону кисти. От этого короткого жеста с его стороны меня обдает волной жара, нестерпимо хочется кинуться к нему. Детка, детка… ты снова забыл принять таблетки? Что еще за дурь?
Дернув рукой и высвободив пальцы, я пожимаю плечами. Дурацкий жест тупых блондинок, у которых по тридцать пять пар туфель и папа-миллионер. Может быть, я насмотрелся дешевых американских фильмов.
- Хватит. Я не твоя девушка, чтобы ты так делал.
Раньше, еще даже год назад, Джури вспыхнул бы и смутился, топтался на месте и мямлил что-то. А еще смотрел таким взглядом, от которого мне непременно стало бы стыдно. Но сегодня, сейчас, он улыбается, легко вставая и догоняя меня, как будто можно играть в догонялки в крохотной комнатенке три на четыре квадратных метра. От теплого дыхания над ухом по шее ползут мурашки, я чувствую себя бабочкой, попавшей в липкие сети паука. Пауки впрыскивают своей жертве что-то, отчего та расслабляется и чувствует себя прекрасно, желая только одного – быть поскорее съеденной. Я тоже очень хочу сейчас быть съеденным, одному дьяволу известно, почему Такуя так действует на меня.
- Ты – почти моя девушка, раз уж на то пошло. – Шепчет он мне на ухо, осторожно убирая волосы и целуя, как всегда без спросу. Наглый собственник. Надо непременно отпихнуть его и устроить показательное выступления, вот прямо сейчас… только пусть поцелует еще разок так нежно, пусть скажет еще какую-нибудь чепуху, пусть выключит свет и сожрет меня, всего целиком, а утром мы, может быть, будем пить вместе мятный чай, завернувшись в общее одеяло.
Это всё таблетки. Белые ангельские капсулки спокойствия и умиротворенности, я не могу так думать на самом деле.
- Сказал, хватит.
Дернувшись и высвободившись, я выставляю руку, будто удерживая невидимую дистанцию. Такуя продолжает улыбаться, скидывая легкую куртку, и с любопытством поглядывает на меня. Что-то мне подсказывает, что после той сцены с поцелуем на улице, Джури решил, что отыскал ко мне ключ. Ну или не ко мне, так к моему поведению. Мне не особенно хочется разубеждать его, но про себя я все равно знаю, что ключа от меня нет и быть не может. Потому что нет скважины. Потому что я сам понятия не имею, что у меня внутри, да и знать не хочу.
В комнате привычный неясный гул телевизора, с которым Джури пришлось смириться. Я предупреждал его, что жить со мной нелегко, но он же упрямый и глупый – всё знает лучше всех, и мне ни капли не стыдно, когда я вижу, что по утрам у него болит голова, и вообще он ходит весь разбитый. Стыдно и страшно мне было только раз, когда я старался удержать его, жмурясь и отметая короткие «Не надо, Леда» и «За что?». Это было почти обидно. Обидно и больно, что Джури такого обо мне мнения.
Подняв голову от гитарного грифа, я слегка приподнимаю брови, проследив за пультом в руке Таки и приготовившись орать. Но он заставляет меня замолчать раньше, чем я успеваю открыть рот.
Присев на краешек кресла и потянувшись ближе, Джури зачем-то цепляет край моей водолазки, потащив ее вверх, не реагируя на мои слабые протесты. Что еще этот псих задумал? Хотя это неправильное определение, псих тут один, и это я.
- Я не настроен на секс. – Буркнув и отобрав у него скомканную кофту, выворачиваю ее, недовольно вжавшись в кресло. Хотя зачем я вру. Когда Така рядом – я всегда настроен на что угодно.
- А на любовь? – Хитро улыбается он, поймав мои руки и заставляя сидеть спокойно.
- Как ни назови…
- Это разные вещи.
Конечно, разные. Это чертовски разные вещи, я даже представить себе не могу что-то более непохожее, чем секс и любовь. Наверное, в тот миг, когда я это наконец-то понял, Такуя сумел пробить брешь в моем глупом сопротивлении. И как пробить… До сих пор от воспоминаний о нашей первой близости меня бросает в дрожь.
Джури всегда действует не по правилам и исподтишка. Своеобразный должок от него мне за все годы его безответной любви и моих издевательств, хотя я и понятия не имел, что он любит меня. Любит. Сейчас это так легко произнести. Почти так же, как Джури стало легко со мной, вот так запросто раздеть, заставить молчать, надеть на шею цепочку с подвеской. Отшлифованный металл приятно холодит кожу, я чувствую, как весь покрываюсь мурашками, а Така все возится с застежкой, раздраженно сдувая с моей шеи волосы.
Идиот. Вот что он творит.
- Никогда не снимай это. – Он слегка касается кулона у меня на груди, будто оставляет знак своей принадлежности на этом коротком, но замысловатом «Любовь». Теперь можно считать, что моей единственный мальчик навесил на меня оковы, от которых мне совсем не хочется избавляться.
Рассматривая иероглиф и машинально проверяя цепочку на прочность, я вдруг чувствую, что мне нечем дышать.
- Мне кажется, это лишнее. – С трудом жалко выдавив из себя, я сползаю с кресла, пройдясь туда-сюда по комнате. – Ты же знаешь, что я не люблю…
Джури не слушает. Он вообще в последнее время оборзел и перестал меня слушать и бояться. Одна часть меня вовсю орет и негодует, предлагая различные варианты исправления ситуации, а вторая… А вторая, должно быть, и правда чокнулась, потому что этой самой чокнутой половинкой души я так хочу, чтобы Такуя обнял меня. Так хочу ощутить запах его легких, ненавязчивых духов у шеи, и сдаться, как сдавались без боя государства, только бы сохранить свои культурные памятники. Может, от меня еще что-то останется, если я сейчас сдамся без боя?
Тишина больше не угнетает, я даже перестал бояться еженощных шагов, перестал просыпаться, резко садясь в постели, потому что мне опять снились чьи-то руки на своем теле. Сейчас тишина кажется благословением, а по утрам, на рассвете, она и вовсе священна и прерываема только невнятным шепотом и звуком частых жадных поцелуев.
Откинув голову Джури на плечо, я смотрю на вечерний город, и понимаю, что так нельзя. Нельзя вот так любить, без оглядки и планов, забыв прошлое. Потому что люди не меняются, и перечеркнуть, переписать что-то, что имело место быть, увы, нельзя.
- Носи его, хорошо? Кольцо тебе дарить я все-таки не решился.
Обжигающей шепот на ухо, и я опять трепыхаюсь в паутине слабой растерянной бабочкой.
- Правильно, что не решился. – Хрипло выдохнув в ответ, накрываю руки Такуи своими, прекращая думать о чем-либо. – Дай мне мои таблетки?
Кивнув, Джури ворует у моего спокойствия еще пару драгоценных секунд. Я уже чувствую, как его тело горит от сдерживаемого желания, и понимаю, что, как в эпидемии – поддаюсь и заражаюсь, даже не подумав о прививках и антибиотиках. В квартире царит ночная тишина, Джури честно отпускает меня ровно на секунду, чтобы выдавить из упаковки две спасительные капсулы и передать мне стакан воды, но это уже лишнее. Мне ни черта не надо сейчас, кроме губ Джури на моем теле, его тихих стонов и этого вечного «люблю».
Резко расстегивая ремень в джинсах, я раздеваюсь на ходу, успев только подумать, что надо бы оставить на шее этот идиотский подарок. Ненавижу спать с украшениями, всегда всё с себя снимаю, почему-то панически боясь, что разорву себе ухо сережкой или еще что, но вот эту ерунду с громким словом «Любовь» я снимать не буду. И пускай она похожа на ошейник.
- Леда… - Едва слышно выдыхает Такуя, чувствуя меня всем телом даже через одежду, которой на нем еще до неприличия много, а на мне уже нет вовсе. – Таблетки…
- Да черт с ними. Иди ко мне.
Белые капсулы и прозрачный стакан летят в раковину. Таблетки смывает в водосток, а стакан бьется вдребезги, рассыпается длинными мелодичными осколками. В этом стеклянном шелесте тонет сдавленный вздох Джури и мой жадный стон, столешница кажется ледяной, и у меня возникает ощущение ритуального совокупления на мраморной плите. Но уже все равно, хоть в аду, лишь бы только Джури, метнувшись за мной к краю стола, не отпускал и не прекращал свои поцелуи-укусы, заставив меня обнять себя ногами за бедра.
Какие к черту таблетки, когда между нами – пожар, и потушить его можно только друг другом? Впрочем, я не уверен, что пожар такой силы еще можно потушить.

~~~

После того как не стало моей группы и пришлось отложить на неопределенный срок свою, казалось бы, уже почти осуществленную мечту, Такуя перестал капать мне на мозги тем, когда и во сколько я прихожу домой. Он знает, что семь-восемь лет назад, вместо того чтобы ходить на концерты, я был занят собственным, еще таким смешным, самосовершенствованием. И может быть глупо делать это сейчас, глупо общаться с кем-то в суете перед выступлениями, но я-то знаю, что никто не посмеет сказать или подумать, будто я тут лишний.
Я никогда и нигде не буду лишним в музыке.
…Когда я увидел Шуса и Акихидэ, пальцы сами замерли на «отправить» и крепко сжали сотовый. За секунду до этого я собирался написать Джури, что еду домой. Духота давит на уши, меня не особо тянет улыбаться или общаться с кем-то, но я улыбаюсь. И общаюсь. Потому что есть для кого.
Состояние легкой влюбленности обычно идет всем творческим людям на пользу едва ли не сильнее, чем душевные страдания от неразделенной любви. Хотя это тоже у кого как, смотря чего в человеке больше – любви к людям или любви к себе. Если к себе, то определенно продуктивнее страдания. Мне страдать совершенно не хочется, я себя ненавижу, иногда только тактично напоминая, что об этом никто не должен знать. А вот состояние легкой влюбленности делает из меня еще большего монстра, чем можно представить, и монстр этот поднимает голову, учуяв добычу, заставляя меня отменить набор сообщения, убрав телефон в задний карман джинс.
А Шус что-то болтает, улыбается, то и дело оглядываясь. И говорит, что ждет Ясу, который вот-вот должен подойти.
Есть теория, что все знакомы между собой через шесть человек. Мне же все время кажется, что в моем окружении все знакомы не через шесть, а как минимум через одного.
С Ясунори Хаяши мы знакомы постольку поскольку. Через общих знакомых, через какие-то слухи и сплетни. Акихидэ говорит, что Ясу не прочь получить меня, и застенчиво улыбается, понимая, что в этом случае ему придется уступить мне свое собственное место. Я тоже совсем не прочь поработать с лидером Acid Black Cherry, но это второстепенное значение. Как тепло от электрической лампочки, а ведь лампочки должны светить, а не греть.
Одуряющее пахнет вишней. Откуда только, а если это духи, мне хотелось бы знать, чьи.
- Мы выступаем последними. – Шус берет меня за локоть, отводя в сторону. – Оставайся до конца, Ясу знает, что ты здесь.
Кивнув, я понимаю, что на сегодня мое состояние легкой, какой-то совершенно нелогичной влюбленности усугубляется и не отпустит домой. Здесь и не пахнет какими-то чувствами, просто меня уже год с лишним интригует человек, который пишет такие неоднозначные тексты. Прижавшись спиной к стене, я ухожу прежде, чем Ясу появится и ему может быть скажут, что здесь сегодня лидер бывших Deluhi.
Интересно, что чувствовал Ясунори, когда узнал, что какое-то время не сможет петь? У меня есть еще немного времени подумать обо всем этом, пока я стою на балконе, глядя на сцену сверху вниз и возвышаясь невидимым наблюдателем над ней, машинально царапая ногтями стальные поручни. И почему-то не сомневаюсь, что именно сегодня, а не в какой-то другой день, мне доведется познакомиться с Ясу чуть ближе.

~~~

Я сам себе ломаю к чертовой матери жизнь. Дома меня ждет единственный на свете человек, которого я люблю и с которым хочу быть, и вместо того, чтобы поторопиться или хотя бы позвонить, я совершенно точно веду себя как последний мудак.
- Ты долго будешь молчать? – Ясу косится на меня, мимолетно сжав сильнее губы, но ничего не говорит на повисший коромыслом дым сигарет в салоне его дорогущей машины. – Вообще-то у меня нет времени сидеть тут с тобой, и…
- Пфф. Времени у тебя предостаточно, не ври.
Приоткрыв окошко и выбросив окурок, тут же выцепляю из помятой пачки еще одну – последнюю – сигарету. Пальцы почему-то дрожат, и я не могу нормально щелкнуть зажигалкой. Ясунори следит за моими жалкими попытками казаться крутым и независимым не с кривой усмешкой, а с какой-то совершенно неуместной теплотой в глазах.
- Дай сюда.
Потянувшись, он забирает у меня сперва сигарету, а потом и зажигалку. Почему-то мне показалось, что он их сейчас выбросит, наверное, потому что вспомнил – Ясунори бросил курить после операции. Даже жаль… Сигарета безумно ему шла.
Картинно щелкнув моей зажигалкой и прикурив, он тянется ко мне, мягким и каким-то безликим жестом вставив сигарету мне в губы. Вроде бы ничего такого но, черт побери, почему этот человек из всего на свете умудряется сделать порно? Или может, у меня просто окончательно поехала крыша.
А так с виду и не скажешь. Я достаточно в свое время пялился на него, чтобы сделать определенные выводы. Разумеется, не красавчик. Джури рядом с ним – королева красоты. Така, конечно, и сам по себе очень даже ничего, хотя я никогда особенно не замечал его внешности, относясь к ней примерно так же, как к своей гитаре, дредам Агги или проколотой брови Сойка – как к части группы, части программы, части нашего общего имиджа. Но Ясу выбивается из каких-либо критериев, я не могу понять, почему никак не получается отвести от него взгляд. А еще он последняя сволочь, о чем я даже не могу поставить его в известность. Это, наверное, идиотизм, но сейчас я давлюсь сигаретным дымом только для того чтобы не ощущать тонкий, какой-то очень естественный запах вишни. Можно даже не сомневаться, кому он принадлежит.
- Дождь пошел. – Машинально отмечает певец, рассеяно барабаня пальцами по рулю. И ловит мой взгляд в зеркале. – Может, поедем уже куда-нибудь?
- Я не хочу.
- Тогда, прости, но я не понимаю, что мы здесь делаем.
Мы и в самом деле торчим на стоянке уже добрых полчаса, и за это время не сказали толком друг другу ни слова. В самом деле, что мне ему сказать? «Я знаком с твоими ребятами?» или «Они обещали, что поговорят с тобой насчет меня?». Или и того хуже: «Мне кажется, мы могли бы поработать вместе»? Никогда не страдал излишней скромностью, но сейчас у меня просто язык не поворачивается, да впрочем, и мозги тоже, подумать и предположить, что я зачем-то могу быть нужен Ясунори Хаяши, будь я хоть лучшим гитаристом Японии. Поправка – лучшим молодым гитаристом.
Кашлянув и стряхнув пепел, чуть ниже сползаю по сиденью, независимо и зло застегнув легкую ветровку. Почему мне кажется, что Ясу смотрит на меня с доброй усмешкой и скрытым разочарованием? Я вижу, что нравлюсь ему, но в то же время он как будто хочет видеть вместо меня кого-то другого, и досадует, что это невозможно. Как будто покупаешь лилии, хотя хотелось розы. Вроде тоже красиво, но не то.
- Ю-то…
- Леда. – Меня окатывает ледяной водой, идиотская реакция свихнувшегося организма.
- Леда. – Ясу покорно играет по моим правилам. – А кстати, почему «Леда»?
- А почему «Ясу»?
- Это мое имя.
- Аналогично.
Рассмеявшись, он все-таки заводит мотор и машина, мягко похрустывая шинами по мокрому асфальту выходит на трассу. Уже совсем стемнело, дождь моросит несильный, скорее неприятный. Ясу едет куда-то в центр, хотя при желании я еще могу назвать ему адрес, пристегнуться ремнем безопасности и спокойно расслабиться, подумав о Джури, который уже, наверное, с ума сходит. Если ему опять приснится, как я вспарываю его во сне, придется что-то с этим делать, хотя бы отправлять почаще ночевать домой.
- Ты когда-нибудь жил с человеком, который до смерти тебя боится?
Мельком глянув на меня, Ясу коротко пожимает плечами, а я внезапно замечаю, что он как-то изменился. Легкие морщинки в уголках губ стали четче, будто я спросил сколько раз в неделю он кончает, или еще что-то из оперы личного и интимного.
- Кого-то любишь, Ясу?
Я бы на его месте тормознул посреди автострады, развернулся и двинул самому себе с локтя, а потом выкинул из машины как паршивого котенка и больше никогда в жизни не поздоровался, да еще и не преминул сказать какую-нибудь гадость.
Ясунори чуть сбрасывает скорость и медленно убирает прядь высветленных волос за ухо настолько непринужденным жестом, что я начинаю думать, будто и правда сморозил глупость.
- Если я скажу, что да, это что-то изменит лично для тебя? – С центральной полосы он все-таки ушел, вильнул куда-то в сторону, все дальше и дальше удаляясь от моего дома. И Джури. Который с ума сходит.
Мне наплевать, будь что будет. Может быть, сейчас он отвезет меня в какой-нибудь бар, и мы хорошенько напьемся. А может, мы едем к нему. Может в отель. Может – к черту.
Но я ошибся, мы не приехали ни в бар, ни в отель, и даже до черта не добрались. Ясу тормознул машину в конце набережной и вышел, небрежно хлопнув дверью. У меня возникает отвратительное чувство, будто меня похитили, и сейчас только от меня самого зависит, останусь я жить, или меня скинут в мешке в токийский залив.
Дождь, судя по всему, кончился, Ясу стоит ко мне спиной, обняв себя за плечи, а ветер треплет его волосы и одежду. Со спины он кажется мне ужасно похожим на кого-то, но я никак не могу понять, на кого.
Сигареты кончились. Смяв и выбросив пачку, я тоже выхожу из машины, почему-то моментально продрогнув, хотя на улице тепло. Меня всего трясет мелкой дрожью, и чем ближе я подхожу к певцу, тем больше эта непонятная дрожь усиливается. Некстати вспышкой перед глазами проносятся глаза Такуи, и мне хочется зажмуриться. Что этот мир может знать лучше меня? Что я хочу обнять этого человека, который и тянет к себе и отталкивает, что мне до одури хочется почувствовать, какие на вкус у него губы. Что я не хочу избавляться от едва ощутимого запаха вишни, который буквально преследует, когда Ясунори рядом. Или я знаю, что он где-то рядом, как сегодня.
Слегка сжав его плечи, я чутко прислушиваюсь к себе и своим ощущениям. Когда Джури обнимал меня – всё было совсем не так. С ним сердце колотилось как сумасшедшее, норовя вырваться из груди, с ним мне болезненно тяжело дышать, как будто я нырнул без акваланга, и все мое спасение только в поцелуе любимых чуть обветренных губ.
Рядом с Ясу мне кажется, будто я остываю, а сердце стучит все медленнее, в конце концов останавливаясь совсем. Это не холодность и не стужа, в чем-то Ясунори такой же человек. Но он для меня – как амфитамин. Не хочется есть, сердце колотится как ненормальное, и кажется, что ты можешь танцевать часами.
- Бесполезно уже спрашивать, что ты хочешь? – Чуть повернув ко мне голову, так, что я вижу только острый подбородок, Ясу накрывает мою руку на своем плече своей ладонью. Я думал, что он сейчас мягко разожмет мои пальцы, но почему-то он этого не делает. Шагнув еще ближе, вплотную к нему, вне себя от какого-то странного страха, я прижимаюсь виском к его щеке, стараясь взглянуть в глаза. Он совершенно зря носит цветные линзы, мне кажется, что я обнимаю большую куклу в спине у которой есть отверстие для заводного ключа.
- Я не знаю, чего я хочу. – Голос сел и вышел слишком откровенный хрип.
Ветер пробирает до костей, я начинаю дрожать уже не от близости Ясу, а от холода. Он это чувствует и отпускает мою руку, зачем-то беря за локоть, и в следующее мгновение я отказываюсь понимать, что происходит. Он меня обнимает. Совсем не так, как обнимал Така, здесь даже сравнивать нельзя, но все-таки такие безликие объятия мне знакомы. Как будто эпизод из прошлой жизни, где я и Ясу знали друг друга слишком близко. Опасно близко.
- Глупый. Если сам не знаешь, чего хочешь, то зачем лезешь? – Случайно или нарочно но, говоря это, он заставляет меня слегка сжать футболку у него на груди слева. Где сердце.
- Даже не думал.
Снова хрип, какой-то болезненный. Господи, почему так холодно? Почему сводящий с ума запах вишневых лепестков обязательно сопровождается таким холодом, будто я на что-то надеюсь, а мне говорят «мальчик, не лезь». Ясу намекает, чтобы я не лез к нему на опасно близкое расстояние, а сам нагло проводит пальцами по моей груди, расстегнув одну пуговицу и неосторожно коснувшись иероглифа. Коснувшись любви Джури ко мне, и от этого случайного жеста я мигом трезвею, ощутив сразу все – и осенний холод, и чувство времени, и явное нежелания Ясунори подпускать меня к себе и самому приближаться.
- «Любовь». – Его пальцы обводят подвеску, а неожиданно сильная рука на спине не дает отпрянуть. – Кого-то любишь, Леда?
Он возвращает мне мои же слова и явно со мной играет. Не по правилам и жестоко, как кот с маленькой глупой мышью. В конце концов, я же действительно рядом с ним – ничто, но Ясу будет последним, кто узнает о таких моих мыслях.
- Не трогай. – Высвободив руку и оттолкнув его пальцы, я не выдерживаю и первым разрываю наш затянувшийся зрительный контакт. Нельзя слишком долго смотреть кому-то в глаза, за таким обычно следует либо драка, либо поцелуй.
- Тебе что, связи мои нужны? – Обманчиво нежное дыхание Ясунори касается моего уха, и безотчетным порывом мне хочется оттолкнуть его и разбить эти губы в кровь.
- Пошел ты... Я прекрасно пробьюсь без этого.
- Тогда что? Я сам?
- Ты последний, кого я хочу.
Странно, но я даже почти не вру. Мысль о ком-то, кроме Джури, кажется мне преступной, все равно что размышлять о прибыли от продажи детских органов. Мне не хочется, чтобы Ясу и дальше обнимал меня. Когда я сам держал его за плечи – это было другое. Но всё-таки…
Он молчит, а я тихо торжествую. Не каждый день вот так удается загнать в угол человека старше себя на столько лет, к тому же знаменитость, которую хотят все кому не лень. Интересно, кого хочет сам Ясу.
Подняв голову, я чувствую, что у меня зудят губы. Нехорошее чувство и еще более нехорошее предчувствие. Я знаю, что он сейчас сделает. Прижав кончики пальцев к его губам за секунду до того, как они коснулись моих, я слегка отклоняюсь назад, раздраженно передернув плечами и чувствуя, что певец держит меня под спину. Бессмысленно врать, что мне не хочется. Мне очень хочется, до безумия хочется, чтобы он поцеловал меня, но я не могу. И дело тут даже не в Джури. Я просто не могу.
- Не делай ничего. – Убрав пальцы, закидываю одну руку ему на плечо, скользнув к шее и попытавшись хотя бы так контролировать его. И себя.
- Знаешь, ты очень странный. – Тихо выдыхает Ясунори, но покорно замирает, внимательно глядя мне в глаза. Вот это да, вот это выдержка. Его же трясет уже. Пускай сердце и занято, предположительно, кем-то иным, телу явно все равно.
- Знаю.
Нервно облизнув губы, я слегка подаюсь ближе, прижавшись к уголку его губ и закрыв глаза, глубоко вдыхая и впитывая вкус. Это нельзя назвать поцелуем, я просто ворую с чужих губ эту вишневую сладость, не похожую ни на духи, ни на ликерные конфеты, ни на коктейли, ни даже на свежие спелые ягоды. Кислотная черешня. Знаешь, Ясу, это гениально, хотя ты, наверное, и так знаешь.
У него даже дыхание ни разу не сбилось, пока я осторожно прикасался своими губами к его, не размыкая их и не целуя, тихо сходя с ума от привкуса. Мы даже не заметили, как снова пошел дождь, намного сильнее, чем прежде, и промокающая одежда начала некстати липнуть к телу.
Закрыв глаза и все-таки легонько поцеловав его, крепко прижавшись и едва ощутимо проведя языком по губам, я отступаю на шаг, сунув руки в карманы и слегка улыбнувшись. Ясунори машинально касается своих губ кончиками пальцев, а потом идет к машине, попутно кивнув мне. Постояв минутку, я тоже сажусь, старательно делая вид, что ничего не произошло.
- Удивил? – Я умею улыбаться так, что совершенно любой человек улыбнется мне в ответ. Ясу, разумеется, не исключение.
- Удивил. – Коротко бросает он, тихо кашлянув, будто что-то сдавило ему горло. – Куда тебя отвезти?
- Домой.
Откинувшись на спинку кресла, я закрываю глаза. Говорят, ЛСД пропитываю бумажные квадратики, превращая в дозы, и кладут на язык. Если вкус у них такой же, как у губ Ясу, то кажется, я подсел.
За раздробленными аккуратными дождевыми дорожками стеклами проносится ночной город. Плывет и тонет в потоках воды, как будто кто-то оплакивает еще одну сгоревшую во мраке душу. Самое смешное, что я до безумия хочу в объятия Такуи, у меня внутри все горит и плавится, я чувствую, как он сейчас ненавидит, проклинает, и волнуется за меня.
А Ясу мне не нужен. Мне нужен только его вкус.
Меня трясет всю оставшуюся дорогу, и сильнее всего – в лифте. Пора бы уже прекратиться этой раздражающей трясучке, но я почему-то никак не могу успокоиться, чувствуя то жар, то стеклянный холод, часто дыша и прислушиваясь к собственному сердечному ритму. А еще как-то очень неприятно ломит кости, как при начинающемся гриппе.
Я готов отвлекаться на что угодно, даже на монотонно вспыхивающие цифры этажей на табло, только бы не думать, что Такуя меня уже, наверное, проклял. Отвратительное чувство рабства заставляет меня зло кусать губу и опомниться только со вкусом крови во рту. Это несколько притупляет привкус проклятой вишни, я наконец-то могу думать спокойно. И на первый план выходит очень уместная мысль, что я – полный идиот. И сволочь последняя к тому же.
…Джури спит, света нигде нет, но все равно заходить крадучись мне противно. Это уже не просто «похоже на отношения», это и есть отношения. Я живу с человеком в одной квартире, мы вместе просыпаемся, он готовит мне завтрак, я закрываю за ним тюбик зубной пасты в ванне, и по ночам мы трахаемся как сумасшедшие, обессилено засыпая в объятиях друг друга. И после этого всего я не должен отчитываться? Я могу шляться сколько мне вздумается? Я могу думать о ком-то, у кого губы со вкусом вишни?
«Сука ты, Леда» – вот все, что я могу сам себе сказать, замирая посреди коридора с ключами в руке.
Неслышно проходя и бесшумно раздеваясь, я быстро ложусь в постель рядом с Джури, забыв даже умыться и снять украшения. По-моему в первый раз, потому что даже после серьезных выступлений или шумных «отмечаний» в клубах всегда наутро мог проследить траекторию раздевания – от ремня и джинс в углу комнаты до снимаемых по дороге браслетов и цепочек на полу у кровати.
Но сейчас меня едва ощутимо трясет, и мысли все не о цацках, а о том, что Такуя – не спит. И по-моему все уже давно понял.
Ясунори до безумия похож на Нинсея. Я осознаю это в тот момент, когда мои руки сами обнимают Джури за талию, словно я опять подросток и ищу спасения хоть у кого-нибудь. Ясу напоминает мне человека, вне всяких сомнений, умершего из-за меня, человека, поломавшего мне психику, но в итоге невольно сделавшего из меня то, что я есть. Некстати мелькает недавнее воспоминание: в машине он назвал меня «Ю-то». Откуда? Кто ему мог сказать? Может, я с ума схожу снова?
- Что с тобой? – Джури оборачивается в моих руках, гладя по волосам и потянувшись к ночнику у кровати.
- Не надо! – Перехватив руку и прижав его ладонь к своим губам, я зажмуриваюсь, уговаривая себя прекратить трястись и стучать зубами. – Джури, таблетки…
Резко сев, Такуя обхватывает меня за плечи, заставляя лежать на спине. Его ладони быстро скользят по моему лбу и шее, нащупывая пульс, хотя я и так чувствую, что он бьется сейчас далеко за сотню. И понимаю, что «обычные» таблетки тут не помогут. Они слишком слабые. Джури не знает, что слабенький цитол я ни разу даже пить не стал, выбросив сразу, и незаметно заменил на более сильный метаквалон. И сейчас мне просто необходимо хотя бы две-три таблетки, но Такуя точно не даст больше одной.
На шее и плечах выступает испарина, я закрываю лицо ладонями, не реагируя на испуганные вопросы Джури, что случилось. Да ничего не случилось. Просто я в очередной раз совершил глупость, ошибся, оступился, и понял, что прошлое не отпускает, мне не избавиться от него никогда, даже если природа подарит мне еще двести лет жизни. Или двести успокоительных таблеток.
- Я позвоню в больницу…
- Нет!.. Не надо! – Второй раз за последние пять минут я кричу, чувствуя под пальцами обжигающие слезы. – Така, пожалуйста, дай мне… таблеток дай, две или три…
Слабак. Девчонка. Не выдержал все-таки.
Пальцы меня не слушаются и скребут шею, будто для того, чтобы дышать, мне необходимо прорвать кожу. Запутавшись в шнурке, я крепко сжимаю в пальцах маленький кулон, чувствуя, как острые углы врезаются мне в ладонь. И почему-то верю, что если вот так сжать в руке любовь, Джури все поймет и перестанет мучить меня своим непониманием, что случилось.
Он садится рядом со мной, сильнее сжав плечи и приподняв, глядя в глаза. А меня всё трясет, и теперь уже не только от неожиданного открытия, но и от внезапного понимания – я ушел из дома около пяти, сейчас больше полуночи, организм сходит с ума и требует свою очередную «дозу».
- По сколько ты принимаешь? – Джури чуть встряхивает меня и кладет обратно на подушки, а я даже в темноте вижу, какие у него глаза. Кажется, сейчас он мне врежет.
- Да какая разница!
Сползая с постели и нетвердыми шагами направляясь к кухне, я внезапно теряю равновесие. Колени подгибаются, я даже уцепиться на за что не могу, и все происходит как в замедленной ночной съемке. При желании я, наверное, мог бы увернуться от дверного косяка, но мне интересно, что будет, если позволить телу самому скользить по законам свободного падения. Когда мой висок встречается с закругленным уголком слишком близко стоящего к двери столика, я даже боли не ощущаю, просто как будто кто-то нажал на телевизоре кнопку выключения. Голос Таки на фоне становиться все выше и тише, мир сужается в трубочку, и я отключаюсь, падая на бок на что-то относительно мягкое. Наверное, ковер, а может, Джури успел меня подхватить.
Ясу – это Нинсей. Я слишком много о нем думал, слишком часто тревожил покой умершего, и он вернулся. С чужим лицом и чужим именем, но как глупо было не понять и не почувствовать, хотя сердцем я узнал его сразу.
Сирену скорой помощи я слышал уже через вату. Перед глазами крутились яркие размытые пятна, я словно летел, а надо мной висело искаженное страхом лицо Такуи.

~~~

- Леда, тебя.
Я поднимаю голову от гитары, с удивлением глядя на свой же сотовый в руке Сойка. Почему он взял трубку за меня – не имею понятия, но, скорее всего, я просто слишком увлекся и не услышал. Пальцы отвыкли от баса и начали неметь, но мне же нужно сохранить за собой статус гитариста-виртуоза, который к тому же еще и самый лучший на свете басист.
Взяв из рук драммера сотовый, я смотрю на номер вызова. Незнакомый. Но заканчивается на три семерки. Поиграем в счастливый случай.
- У меня к тебе предложение. Я хочу попробовать отыграть с тобой пару концертов.
Ясунори так предсказуем. Понятия не имею, кто дал ему мой номер, а главное – почему он звонит сам лично. В такие моменты я почему-то начинаю верить в судьбу.
Хмыкнув и отойдя подальше от ребят, я машинально одергиваю пониже рукав длинной кофты. Непривычно так, но это вынужденная мера, до тех пор, пока не сойдут синяки на венах от многочисленных капельниц. Джури говорит, меня едва вытащили с того света, и к этому тоже пока еще трудно привыкнуть.
- Ты даже вопрос не задаешь. Так уверен, что я соглашусь? – Сев на подоконник и проведя пальцем по стеклу, я словно пытаюсь стереть дождевые дорожки, хотя у меня не получится. Они с другой стороны.
- Не уверен, но думаю, согласишься. Тебе ведь нужно это, правда?
- Может быть.
Втянув воздух, я снова чувствую едва уловимый запах вишни. Это, конечно, какое-то самовнушение, иначе и быть не может, очень уж не хочется думать, что я сошел с ума. Хотя, Джури по-моему так и думает и каждый вечер теперь методично пересматривает все лекарства в домашней аптечке, но никогда не находит ничего кроме безобидного анальгина и пастилок от кашля.
Положив телефон на подоконник рядом с собой, я оборачиваюсь через плечо, глядя как Такуя дурачится с серьезным и задумчивым Сойком, который в который раз уже призывает его к спокойствию и работе. У драммера совсем скоро выходит сольник, и я рад. Правда рад, что он собрал нас всех, такое ощущение, будто мы опять работаем вместе и не было последнего года, не было идиотского решения Агги, не было этого общего желания зарубить всё.
Если Ясунори хочет заполучить меня, он точно меня получит. Сейчас, после приступа ломки от совершенно неожиданной для меня зависимости, мне уже кажется абсурдной та дикая мысль о его сходстве с Нинсеем. Воспаленное воображение и слишком сильно увлечение – вот и всё. Не стоит сходить с ума, Леда, ты еще не настолько безумен, чтобы во всех подряд, кто тебе нравится, видеть извращенцев и педофилов.
- Кто звонил? – Джури слегка обнимает меня за талию, несильно сжав ткань кофты.
- Да так. Предложили кое-что.
- Согласился?
Пожав плечами, ловлю внимательный взгляд Сойка, развернувшись в руках Джури и обняв его. Почему-то после больницы мне стало легко это делать, да и Такуе стало намного легче со мной. Как будто ощущение легкой заторможенности на время приглушило моих демонов, и я, наконец, смог жить жизнью нормального человека.
Иногда мне кажется, что это все - продолжающийся наркотический сон, или я до сих пор в реанимации, и в моей крови содержание недопустимых веществ по-прежнему на 0,2 выше нормы.
- Ты всё еще любишь меня? – Шепчу Джури куда-то в вырез майки, склонив голову и мягко поцеловав его в длинную нежную шею.
- Что за вопрос? Конечно, люблю.
- А что, если я думаю еще о ком-то кроме тебя?
На миг мне кажется, что Такуя задрожал или напрягся, не разобрать. А в следующее мгновение он осторожно целует меня в макушку, проводя кончиками пальцев по позвонкам сквозь одежду.
- Главное чтобы не вместо меня. А если еще о ком-то – мне не важно.
Врет – не врет, я не пойму. Джури в последнее время все сложнее стало разгадать, это когда-то я умел читать по нему, как в открытой книге. После больницы вообще все изменилось, и в первую очередь Така. Он стал словно и ближе, и вместе с тем гораздо загадочнее для меня.
За окном опять дождь, а я почему-то размышляю о том, как может пахнуть сакура в цвету во время дождя. Но до цветения сакуры еще пять месяцев, и единственный способ получить ответ на мой вопрос – попробовать поцеловать Ясунори во время ливня. Хорошо бы именно ливня, потому что он на него похож, даже не знаю, чем.
- Я люблю тебя.
Подняв голову и обняв Джури за шею одной рукой, тихо выдыхаю ему эти слова куда-то в щеку. Он кивает и, наверное, понимает лучше меня, что я еще просто не отошел после госпитализации.


~~~

- Ты похож на наркомана. – Нелестно замечает Ясу, слегка улыбнувшись и отстранившись от меня с таким видом, будто я предложил ему прыгнуть со смотровой площадки вниз головой.
Пожав плечами, я облизываю губы, чувствуя ту самую приторную нежно-горькую сладость, но теперь уже не сводящую с ума, а воспринимаемую как данность.
Мы сидим в его машине, а вокруг нас бушует ветер, но дождя больше нет. Кажется, что в воздухе кружится тысяча вишневых лепестков.
- Мне еще никогда не говорили «нет» настолько оригинальным способом. – Продолжает Ясунори, откинув голову чуть назад и опять глядя мне в глаза с какой-то странной, отрешенной добротой.
И совсем он не похож на Нинсея, как вообще можно было так думать. Пускай даже он так же улыбался, так же смотрел на меня, и я так же несмело и целомудренно касался его губ. Всё это было, а я забыл. Память оказалась милосерднее и все изгладила, а вот губы – помнили.
Протянув руку, я убираю со лба Ясу светлую прядь волос, следом проведя кончиком пальца по его щеке и губам вниз, к подбородку. Этот жест не имеет ничего общего с нежностью, я просто зависим. Почти так же, как был зависим от успокоительных таблеток.
- Ты все еще любишь Хайда?
Улыбаясь, я понимаю, что еще десять минут назад этот вопрос был бы неуместен. И Ясу ни за что бы не ответил.
- Люблю.
- За что?
- За то, что он есть.
За что я люблю Такую? Только ли за то, что он – есть? И интересно, что вкладывает Ясу в это слово: существование в принципе, или наличие в своем сердце? Но такое не спросишь.
- Я не буду выступать с тобой в качестве гитариста. Прости.
- Жаль.
Приоткрыв окно, впускаю в салон немного холодного воздуха, понимая, что вишневый запах все равно не забить, а еще вспомнив, что это всё только в моей голове. Ясу не пользуется духами, которые пахли бы вишней.
- Снова вопросы не задаешь. – Покосившись на него, подаюсь чуть ближе, легко притронувшись своими губами к его. – Тебе не интересно, почему?
- Что тут может быть интересного…
Пальцы певца осторожно и деликатно касаются подвески на моей шее, обводя иероглиф, и я незаметно киваю ему, накрыв его пальцы своими.
Я не знаю, что будет дальше. Как долго продлится это состояние анабиоза, переходная стадия от куколки к бабочке. Я дремлю, воспринимая мир только наполовину и делая этим счастливее всех, в первую очередь – Джури. Потому что я люблю его не только за то, что он есть. Я люблю его за то, что он есть у меня.
- Никогда не забывай об этом. – Говорит мне Ясу, улыбаясь и нажимая на газ.

back