Что такое жизнь публичного человека? Бесконечные выходы в свет, бесконечная череда городов, студий, концертных залов и отелей, которые мешаются в одну большую кучу мерцающих пятен перед глазами. И уже почти не чувствуется постоянная усталость, причудливо сочетающаяся с творческим подъемом, когда кажется – работаешь на пределе.
Я привык к этому в непозволительно короткий срок. А вот ты все обижаешься на слишком уж редкую частоту наших встреч, ты все еще пишешь мне трогательные смс с одним и тем же вопросом, ты все еще боишься, глупый, что я найду себе кого-то, что разлюблю тебя. Как ты можешь... Ведь только с тобой я чувствую полный покой в душе, полную гармонию с этим миром, только состояние постоянной едва ли не сумасшедше-подростковой влюбленности в тебя позволяет мне делать то, что я делаю, быть тем, кто я есть. Почему влюбленности, спросишь ты? И, возможно, даже слегка обидишься на меня, намекая на то, что мое отношение к тебе, к нам, к нашему «мы» - несерьезно. Но и сам при этом знаешь, что это все не так. Что сильнее тебя любить, чем я люблю, невозможно. Это и любовь... И страсть. И дружба. Это – когда мир на двоих, сердце одно на двоих, когда дышится легко и чувствуется – как никогда. В четыре глаза, в четыре легкого.
Один день, одна ночь на двоих... Одна постель со смятыми от страсти простынями. Одна тоска, когда не вместе. Когда я в одном городе, а ты в другом. Когда у меня двойной концерт в Осаке, а ты летишь ночным рейсом в Нагано. Когда существует только коммутатор отеля, а разговор отнюдь не для чужих ушей. Сколько раз ты это устраивал? Ты умеешь это как никто – завести меня по телефону, шепча своим неповторимым голосом такое, от чего я закусываю губы, улыбаясь и закрывая глаза... Твои обычные эксгибиционистские штучки. И становится отчаянно весело, когда ты выдыхаешь в трубку: «А ты все еще не развязал пояс кимоно?»
Но сегодня наконец-то все будет иначе.
Сегодня, в этом городе, как в точке пересечения двух прямых – тебя и меня – мы будем только вдвоем. У меня – единственный свободный от концертов день. У тебя – долгая дорога, утомительные часы пути, очередной аэропорт, очередное такси, где я буду уже ждать тебя.
У нас есть только двадцать четыре часа. Завтра в это же время тебе нужно быть в Токио, потому что на следующий день – очередной сольник. У меня же продолжение масштабного затянувшегося турне, и еще столько впереди городов и гостиниц, работы, отнимающей силы, но приносящей удовольствие, этого такого желанного мне радостного труда.

...Мы начинаем целоваться еще в такси, едва ты легко впархиваешь в него, а я тут же тяну тебя к себе за шарф, обмотанный в несколько рядов вокруг шеи. Ты простужаешься всегда так легко, и в такие моменты становишься милым и капризным, как ребенок, требующий к себе внимания.
- Я так соскучился по тебе... – целуешь меня в шею, от чего мурашки до кончиков пальцев, а по коже кругами расходится приятное тепло. Ведешь носом по шее, находя пульсирующую венку, резко вдыхая воздух. Щекочешь. Своими волосами, своим дыханием, своим запахом... Искушаешь.
- Я тоже, я тоже, милый мой... Самый любимый на свете.
Сиплый, едва различимый шепот. Я запускаю руки в твои волосы, перебирая пряди, прижимаясь к тебе и чувствуя, как сильно бьется твое сердце, как выбивается из привычного ритма, постепенно начиная стучать в один такт с моим.
Водителю все равно. Наверняка ему все равно, и громкие звуки радио с лихвой заглушают наш свистящий шепот, все эти признания, все слова любви, все твои шуточные упреки в неверности, все-все слова, предназначенные мной лишь тебе. И даже наши имена, которые тоже созданы только для двоих. Для того мира, в котором есть лишь двое. И хрупкий мирок этот сияет всеми оттенками серебряного и золотого. Я буду беречь его, слышишь?.. Я буду беречь его, как зеницу ока.
Поднимаешь повыше ворот моего пальто, укутывая, прижимая к себе, ласково водя губами по щеке. Такой нежный со мной, такой ласковый. Такой по-настоящему свой, что перехватывает дыхание. А я просто жмусь к тебе, переплетаю свои пальцы с твоими, и дышу одним с тобой дыханием.
Ты, разумеется, останавливаешься в моем номере, и нас совсем даже не заботит выражение лица администрации, выражение лица целого мира, потому что никого, кроме друг друга, для нас не существует. И уже просто нет ни сил, ни терпения ломать комедию, прикидываясь «лучшими друзьями».
Крутая лестница, девятнадцать шагов по коридору, и ты резко прижимаешь меня к двери номера, тут же бесстыдно распахивая пальто и запуская руки под мою рубашку. И я не могу, я не хочу тебя останавливать!.. Я готов на безумие.
- Подожди, я открою дверь...
- Я ждал столько дней без тебя и еще целых четыре часа в самолете, не могу больше... – затыкаешь мне рот очередным поцелуем, шаря по моим карманам и выуживая все-таки на свет божий ключи от номера.
Но едва мы оказались совсем вдвоем, совсем наедине, отгороженные от всех и вся стенами, твое безумие сменилось нежностью, страсть превратилась из испепеляющей в томительную. Ты так ужасающе медленно раздевал меня, хотя я видел, как дрожат твои руки... Хиро, любовь моя, ну зачем так себя мучить?
...Я принадлежал тебе десятки раз за эту ночь, наполненную криком и шепотом, стоном, твоим изголодавшимся хрипом, когда ты царапал мне плечи, больно прикусив себе губу, лихорадочно повторяя мое имя. Только мое имя и «люблю». Это так сладко слышать...
А потом – лежать на твоей груди, водя по ней пальцем, время от времени целуя и дразня кончиком языка чувствительные соски, вести ладонью по теплой коже ключиц, гладить плечи... Ты дышишь мне в волосы, сонно прикрывая глаза, а затем с неудовольствием косясь за окно. Очередной рассвет трезво размеривает жизнь на сутки, и у нас остается всего семнадцать часов из начальных двадцати четырех. С каждой секундой время все утекает, как песок сквозь пальцы, и мы, отчаянно боясь упустить его, прижимаемся все крепче друг к другу, шепча самые нужные на свете слова.

- Дай мне посмотреть на тебя... Дай полюбоваться...
- Ты же уже сотни раз видел меня, Джу-тян...
- Все равно. Позволь...
Приподнявшись на локтях, долго изучаешь меня взглядом, скользя по шее, по развороту ключиц, по впадинке у горла. Ниже.... А затем склоняешься, чтобы поцеловать крохотную родинку на животе.
- Красивый мой мальчик. Только мой... Ведь правда?
- Только твой, - киваю тебе, прикрыв глаза, наблюдая за тобой, таким смешным, взлохмаченным и теплым, сквозь ресницы.
- Кайя... – шепотом, раз за разом, словно перекатывая на языке кусочек шоколада, повторяешь мое имя, а твои руки вновь творят со мной то, от чего сердце сладко вздрагивает и вновь становится нечем дышать.
- Кайя... Мой...
- Твой, любимый... Только твой.

Мы покидаем постель лишь для того, чтобы перебраться в душ. Ты всегда любил водные процедуры, а я никогда не закрывал дверь ванной, поэтому в это утро «просто принять душ» переросло в нечто куда более приятное. Легкий озноб от холодной воды и твое горячее тело под ее струями – такой контраст... Ошеломляюще.
А потом мы опять вернулись в постель, прихватив с собой блюдо с красиво уложенным на нем виноградом. Стоит мне закрыть глаза, и я снова вижу эту сцену: ты водишь виноградинкой по моим губам, и как только я собираюсь ее поймать – дразнишь, убирая пальцы. Но дразнить меня нельзя, и поэтому, приличия ради стерпев такое пару раз, я резко поднимаюсь, и в итоге получаю и тебя, и виноград.
- Давай сходим, погуляем по городу?
- Давай... Но для этого нужно вылезти из постели.
- Мне не хочется... Иди ко мне.
- Мне тоже не хочется никуда тебя отпускать. Так тепло...
Мы так и не увидели этого города. Мы так и не осмотрели его достопримечательности, ведь дорога до очередного концертного зала не призвана разнообразить впечатления. Ты же видел только почти такую же дорогу из аэропорта вчера, и до него же сегодня вечером.

Снова такси, снова такой же путь – вдоль дороги мерцают желтоватым искусственным светом мигающие фонари. Только вот подмигивают они, пожалуй, чересчур уж невесело.
- Почему приходится расставаться, когда я так сильно люблю тебя?
Я не могу ответить на твой вопрос. Лишь утыкаюсь сильнее в пушистый воротник твоей куртки, уже заранее чувствуя боль. Боль разлуки и тоску, предвкушая очередную бессонную ночь в одиночестве и смс до утра.
Целуешь меня в макушку, обвив одной рукой, и смотришь куда-то вдаль. А затем поднимаешь мое лицо за подбородок, скользя мизинцем по скуле. И спрашиваешь, так тихо-тихо, а я вижу, как блестят в полутьме твои глаза.
- Сколько еще осталось?
- Месяц и восемь дней.
- Семь. Этот день уже можно списывать. Через месяц и одну неделю это закончится. И мы снова будем дома, только вместе.
Я ведь давал себе слово не плакать. Я всю дорогу в такси твердил себе «не смей раскисать!». И для чего все? Чтобы жалобно расплакаться, крепко обняв тебя обеими руками за шею, что есть сил прижав к себе и уткнувшись носом во встрепанные волосы? Чтобы сбивчиво шептать, как сильно я люблю тебя, как сильно ты мне нужен? Чтобы чувствовать твои немного растерянные движения руки на своей талии, и отпечатки губ – на шее?
- Мне пора.
- Хироки...
- Ну, что ты, глупый? Что?..
Неохотно размыкаешь кольцо моих рук, причитаешь тихонько шепотом, вытирая с моих щек слезы. Поднимаешь лицо за подбородок, целуешь кончик носа – так по-детски... И заставляешь все-таки меня улыбнуться, заставляешь клятвенно «пообещать» не изменять тебе слишком уж часто. И я действительно улыбаюсь твоей глупой и нелепой шутке. Ведь кроме тебя в моем хрупком мирке нет никого, и поэтому я буду терпеливо ждать очередного звонка, очередного твоего приезда, очередной смс с теми же словами, что и всегда. Но настолько нельзя без этого, настолько даже дышать больно, когда не так, НЕ вместе, что я начинаю медленно сходить с ума.
...Поцеловав на прощанье мои руки, раскрыв их ладошками к своему лицу, ты легко подхватываешь небольшую спортивную сумку и идешь по трапу, а потом оборачиваешься и машешь мне рукой. Я же посылаю тебе воздушный поцелуй, всецело чувствуя, что принадлежу тебе – весь, без остатка.
Всем сердцем, всей душой твой, любимый мой Джу-тян.

back