Я весь месяц ждал, нет, морально готовился к тому, что на праздники ты уедешь к родителям, и мы не увидимся почти десять дней. Такого огромного, по нашим меркам, перерыва группа еще ни разу не брала, но ведь… Ведь Новый год же, в конце концов! В том году отдохнуть не получилось, концерт был даже 31-ого, уже глубоко под вечер. Но знаешь, я был рад. И когда ты открыл бутылку шампанского в гримерке, и пробка со свистом улетела в потолок, я вдруг подумал, что все праздники хотел бы отмечать именно так. С тобой.
Но не в этот раз. Сам не понимаю, вернее, признаваться не хочу, почему, черт возьми, это для меня так важно.

* * *
- Ты билеты взял?
Упаковывая гитару, в последний раз в старом году проверяю, все ли в порядке. Я еще не особо привык ней, к этой новой сиреневой гитарке, взамен старой, еще с прежней группы, на которой играл уже много лет. Но новая мне нравится. Прежде всего, потому что она чуть побольше, весомее старой.
Ты сидишь нога на ногу, откинув голову назад, и слегка массируя виски. Рядом на столе исписанные нотные листы, где все черкано-перечеркано. Ностальгическое напоминание о вашем полуторачасовом творческом сражении с Хи из которого он вышел победителем.
- Взял… Надо было заранее съездить, да все никак. В итоге в худшем случае я встречу новый год в кресле самолета.
- А в лучшем? – поднимаю глаза, пытаясь сдуть лезущие в глаза черные прядки.
- А в лучшем – в такси.
До Канагавы четыре часа лету, при условии, что погода хорошая. Я всегда любил снег, и радовался как ребенок, если в новогоднюю или в рождественскую ночь выпадало его хоть чуть-чуть. Но в этом году все идет шиворот-навыворот, потому что снег в Токио валит так, как не упомнят и старожилы, а я молюсь только о том, чтобы к семи часам он прекратился.
- А вещи отправил?
Улыбаешься, легко поднимаясь на ноги, собирая злосчастные листки, прикусывая уголок губы. Интересно, ты отдаешь себе отчет в том, как красив бываешь в такие минуты? Впрочем, о чем я… Ты всегда прекрасен.
- Все-таки Хи тут намудрил с тактом и размером. Погоди, Юичи с Юки еще взвоют. И вообще, у нашего лидера тяга к гигантизму поперла что-то в последнее время… А, что? – прерываешь сам себя на полуслове, пряча листы в папку, - А-а-а, нет. Скромно надеюсь, что дома мне найдется, во что переодеться.
- Когда ты там был последний раз?
Как-то неожиданно оказываешься совсем близко, кладя руки на плечи, и склоняешься к моему уху, а от горячего дыхания бросает в дрожь.
- Что за интерес к моей жизни, м-м?
Стараюсь удержать тебя на лишнюю минутку, словно копя вот эти маленькие воспоминания, чтобы не так одиноко было ночами без сна в пустой квартире. Господи, Ками, да как же до этого дошло? И почему именно я, в душе уже давно нарушивший наш статус кво, никак не могу решиться нарушить его в реальности?
- Да нет, я вовсе допытываться не хотел, просто…
Тихий смех над ухом, чуть поворачиваю голову, чувствуя вдруг, как твои высветленные прядки волос падают на мою шею. И от этого становится как-то неловко, хотя внутри все резко и коротко обжигает огнем.
- Давно. Очень давно не был, поэтому и решил в этом году… Стыдно сказать, мать не видел уже года два.
- Ясно…
Знаешь, я очень хочу верить, что ты не понимаешь, почему я мягко убираю твои руки, выворачиваясь из почти что объятий. Просто почему-то больше не получается позволять себе даже то, что было прежде. Слишком тяжело, и слишком не удается совладать с самоконтролем, он упрямо не хочет мне подчиняться. Я стараюсь пореже вспоминать тот наш поцелуй на подоконнике, хотя эти воспоминания приятны. Но проблема в том, что стоит начать думать об этом, и тут же предательское воображение достраивает совсем даже не невинные картинки того, что могло бы быть после.
…Теперь я вообще стараюсь не позволять себе этих маленьких слабостей – смотреть на тебя украдкой, приглаживать волосы, помогать с костюмом… Особенно с костюмом. Пыткой стало недавно даже просто то, что мы втроем – ты, я, и Юки – отправились переодеваться в общую гримерку. И пока Юки уже по привычке беззлобно ворчал, приглаживая и затыкая за отвороты все эти рюши и кружева, по его словам, только отвлекающие от работы, ты начал снимать майку, стоя ко мне спиной. А я так и замер с шапочкой в одной руке и с кушаком в другой, не в силах оторвать взгляд от твоей бледной кожи, от хрупкого позвоночного столба с выступающими косточками, от необъяснимой красоты еле заметных движений лопаток и мышц, когда ты поднимал и опускал руки. Линия плеч завораживала, так и тянуло опустить на них руки, дотронуться до сводящей с ума кожи ладонями, а затем губами. Почему-то мне кажется, что она у тебя должна быть приятно-прохладной и гладкой на ощупь. А еще ты определенно должен был вздрогнуть от ощущения моих горячих губ. Они всегда пересыхают, когда я долго смотрю на тебя…
Когда за человеком наблюдают, он это чувствует. Скорее подсознательно, чем как-то еще. Вот и ты обернулся тогда, ослепительно улыбнувшись в своей обычной манере. Ты всегда улыбаешься, и это красит тебя больше, чем дорогой костюм, прекрасные волосы и точенное ангельское личико.
- Нани?
А я быстро отвел взгляд, смущенно пробормотав что-то, уже не помню. Через пару дней мы как раз ночевали у меня. И был тот бесконечно сладкий вечер с вкусным пирогом, с твоим голосом, твоими мыслями и твоими губами, тоже сладкими…
- Теру-кун?
- А?
Замечтался. Как обычно. Ребенок, не покинувший мир сказок и грез…
- У меня рунические письмена на лице или я макияж не смыл как следует?
- Н-нет, я просто это… Когда у тебя, говоришь, самолет?
- В семь.
Ты уже совсем готов, привычным жестом - солнечные очки на нос, одной рукой подхватываешь сумку, объемистую на вид, но не тяжелую.
- Ты в каких-то облаках летаешь сегодня, милый. – оборачиваешься уже на пороге, запустив пятерню в волосы на затылке, разлохмачивая тщательно уложенные перед концертом волосы, - Домой очень спешишь, или, может, проводишь меня?
Теряюсь, быстро обернувшись, резко натягивая свитер поверх футболки. А я-то не знал, как начать, как так попросить разрешения поехать к аэродрому с тобой… Наверное, так и не решился бы, но ты, как и всегда в наших взаимоотношениях, взял доминирующую роль на себя. Иногда я готов проклинать свою застенчивость, как подросток, в самом деле…
- Конечно, провожу! – быстро ставлю гитару на место, хватая с вешалки куртку, ныряя в нежный мех. Я давно уже заметил, что тебе нравится, когда я в чем-то пушистом. Забыв очки на столе, выхожу следом за тобой, натягивая на ходу перчатки и машинально принимая поздравления с новым годом от работающего с нами персонала.
Я не стану думать о том, как поеду потом домой, когда твой самолет исчезнет среди зимних облаков. Не стану думать, как прожить десять дней без тебя. Мне ведь даже просто видеть тебя – уже счастье, Юджи. А еще, знаешь… Я так боюсь и одновременно так хочу, чтобы ты когда-нибудь это понял.

* * *
Барабаню пальцами по стеклу, абстрагируясь от прикосновения твоего локтя. Почему-то ты предпочел сесть не на переднее пассажирское сиденье, а рядом со мной. За спиной водителя самое безопасное место.
- Ками, ты видел когда-нибудь такой снег, а? – с восторгом смотрю на буран, забывая, что именно из-за него мы уже битый час стоим в пробке.
- Нет, никогда. – тянешься в мою сторону, потому что с твоей видно только поток машин, и сильно выгибаешь шею, наклоняя голову, вглядываясь в жемчужно-серое небо. Кажется, будто земля и небеса слились в страстном поцелуе, совсем не намереваясь его прекращать.
- К аэродрому такими темпами не успеем.
Голос водителя вырывает из волшебной сказки в жестокую реальность. Господи, сделай так, чтобы время остановилось? Хотя бы на лишний час… Просто я так не хочу провожать тебя, видеть, как ты уходишь по трапу, как садишься в самолет, как… И мне страшно. Полет – это ведь всегда грань. Совсем не так, как перемещение поездом или машиной. В самолете остро чувствуется зависимость от пилота, от того, все ли он делает верно, а еще от самой воздушной машины. И от воли рока.
Встряхиваю головой, отгоняя эти глупые трусливые мысли, и застенчиво беру тебя за руку, слегка сжимая пальцы.
- Мы успеем… - одними губами.
Только почему-то на лице твоем нет тревоги, которая по всем правилам вроде должна бы быть. Нет того, что называют предвкушением, волнением, ожиданием. Совершенно не кажется, что ты собрался в гости домой, где тебя уже давным-давно не видели. Домой, за сотни километров от занесенного небывалым снегопадом Токио, от группы, работы, от привычного образа жизни, от квартиры в высотном доме в центре Харадзюку. От меня…
- Успеем, конечно. – ни тени сомнения, полуулыбка на бледных губах. Иногда, когда я смотрю на тебя, взгляд сам невольно фокусируется на твоих губах, и я хочу укусить тебя за них. Просто ради того, чтобы они вспыхнули и порозовели.
- Я бы не был так уверен, - надоедливый водитель, явно желающий как можно скорее закончить рейд, и поехать праздновать домой, постукивает по рулю пальцами, - Затор не видно, где начинается. Мы можем стоять очень долго или поехать в объезд. Но будет дороже.
- А сами-то как считаете? Мы же не на экскурсию покататься выехали. Давайте в объезд.
Тихо, почти незаметно вздыхаю, мельком глянув на часы. Двадцать минут седьмого. Можно еще успеть. У меня есть всего полчаса, чтобы сказать тебе то, что я должен сказать еще в этом году, не откладывая на следующий. Иначе я просто не решусь уже никогда, но, Ками… Мне даже сейчас по-детски страшно, очень страшно начинать первым. А сил больше нет, и раз за разом прокручиваются в сознании все упущенные возможности, начиная с того ноябрьского вечера.
Минуты бегут слишком быстро. Я не успеваю следить за ними.
- А ты где праздновать будешь?
- Дома, - улыбаюсь как обычно, зная, что на щеках появились ямочки. Ты говорил как-то, что у меня лицо удивленного ребенка, широко распахнутыми глазами смотрящего на мир. Не знаю, хорошо это или плохо. Наверное, в чем-то плохо, а в чем-то и хорошо.
- Хочешь, приезжай через пару дней, если никаких планов нет.
- К-куда, к тебе на Канагаву?
- Да.
Так беспечно. Но откуда мне знать, может, ты просто попал в ловушку ситуации, надо же было что-то сказать… А теперь вроде как бы и не нужен я там тебе, но ведь пригласил. Хотя ты не из тех, кто разбрасывается обещаниями.
- Да нет, знаешь, я тут подумал, может, в Киото тоже на пару дней рвану…
Да, я знаю, что струсил. И знаю, что ты этого, наверное, ожидал. Юджи… Юджи, как же я люблю повторять беззвучно губами твое имя, а вот вслух всегда дается с таким трудом. В последнее время особенно.
- Как хочешь. Но все же, если что, звони. Встречу тебя.
- Хай…

* * *
Мы успели. Мы успели даже чуть раньше положенного – посадку только объявили. И поскольку ты летел налегке, то позволил себе задержаться на лишние пять минут, отчего-то слишком притихший. Когда ты так смотришь, склонив голову на бок, я смущаюсь. Точно знаю, что щеки сейчас слегка порозовели, и глупо уповаю на то, что в случае чего могу с легкостью обвинить во всем морозец на улице.
- Теру-кун, ты что-то сказать хочешь, или мне кажется?
Тихо-тихо. Ты еще никогда так не говорил, таким голосом…
Собираюсь с духом, как перед прыжком в воду. И очень кстати было бы сейчас зажмурить глаза, потому что ведь когда не видишь – не так страшно. Но труден только первый шаг, я знаю за собой такое.
Я тебе должен сказать. Должен… Но у меня ровно две минуты, а у тебя – два шага до турникета, отделяющего тебя от коридора, идущего к выходу на летное поле. Его очень хорошо видно через стекло, около которого мы стоим с тобой, так же, как уже готовый к отлету самолет.
И в тот самый момент, когда я открываю рот, чтобы начать, у тебя звонит телефон. И кто знает, может именно этот звонок, неизвестно, чей он, убережет сейчас меня от роковой ошибки. Ведь я же, черт возьми, ничего не знаю наверняка…
- Извини, - подносишь сотку к уху, тут же улыбаясь так тепло, что я немножко выдыхаю, вдруг поняв, как же сильно был напряжен минуту назад.
Мы стоим уже одни, билеты давно у контролера, и даже странно, почему вокруг ни души? Наверное, все пассажиры уже давно на своих местах, а провожающие поспешили домой, к столу.
Крыло самолета через стекло здесь видно лучше. А под ним – турбина двигателя, настолько огромного, что кажется абсурдным. И что, сейчас эта махина поднимет тебя в воздух, и унесет куда-то, а я так и останусь стоять на земле, не сказав тебе, как ты мне нужен? Как я люблю тебя? Как я жить без тебя не могу, и даже дышу в полсилы, когда тебя нет рядом? Ками-Ками, наверное, я идиот… Наверное, я сейчас сломаю все, наверное тебе важнее статус хорошей дружбы, чем не понять какие отношения, не приветствующиеся, между прочим, в обществе? Но пусть. Пусть лучше так, чем неизвестность.
Забираю телефон из твоих рук, бесцеремонно захлопнув крышку.
- Камиджо, дай сказать… больше не могу так. Я люблю тебя.
Уголки красиво очерченных губ дрогнули в улыбке…
- Молодой человек, посадка закончена. Вы летите или нет? – девушка в форме стюардессы выжидательно смотрит на нас обоих, держа в руках твои билеты.
- Нет.
Твой голос прозвучал как выстрел. И пару мгновений и я, и работница аэропорта смотрим на тебя ошарашено.
- Простите?
- Я никуда не лечу.
Забираешь у нее свой билет, разорвав его надвое. И неотрывно смотришь мне в глаза, держа темные очки в вытянутой руке.
- Ками, ты что?.. – шепчу, вцепившись тебе в рукав, - А домой как же, ты же не успеешь, тебя ждут…
- Тот, кто ждет меня больше всего, передо мной.
К горлу подкатывает ком, мне даже кажется, что я сейчас упаду – такая дурацкая предательская слабость в ногах. Отсутствующим взглядом наблюдаю за стюардессой, закрывающей проход в коридор, по которому ты должен был сейчас уйти.
Но как только открываю рот, чтобы сказать что-то еще, не совсем понимая, что именно, ты прикладываешь палец к моим губам, заставляя молчать. А взгляд у тебя красноречивее всяких слов.
- Я этих слов больше месяца ждал. Как же много времени тебе понадобилось, чтобы сказать их.
- Ты…
- Ну, конечно, знал. Кои, у тебя же на личике написано все…
Я никогда прежде не видел твоих губ так близко, хотя тогда, на подоконнике, ты тоже поцеловал меня. Но тогда был целомудренный поцелуй, оставляющий выбор. И я не решился на большее в тот вечер, просто не был готов. А сейчас… Сейчас твои губы обжигают, властно подчиняют мои, и кажется, что слияние – полное. Будто души соприкоснулись…
Одной рукой притягиваешь меня к себе за талию, а я дрожу, как подросток, как дитя малое, судорожно погрузив пальцы в твои волосы, прижавшись изо всех сил. Даже если бы кто-то увидел нас сейчас, я все равно не смог бы оторваться от твоего жадно раскрытого рта, не смог бы отпустить тебя, не смог бы разорвать поцелуй. Первый. По-настоящему первый.
- Юджи…
- Я тоже…
- Что – тоже?
- Глупый, люблю тебя. Тоже…
И на фоне, окончательным аккордом – рев двигателей самолета, на который ты не попал. Шасси скользят по обледенелой трассе, разгоняя стальную птицу, но пускай летит она сегодня без тебя. Потому что ты нужен здесь, на земле… Мне нужен. Больше, чем кто-либо, сильнее, чем кто-либо. Только теперь понимаю, что просто не смог бы никуда тебя отпустить, пускай даже на 10 дней.
Спрятав лицо на твоей шее, с улыбкой чувствую, как твои тонкие пальцы зарываются в короткие растрепанные прядки у меня на затылке.
А в груди разливается что-то теплое, уютно сворачиваясь клубочком. Целую тебя в шею, вдыхая запах духов, и благодарю бога, что наконец-то переборол себя и сказал тебе о своих чувствах.

* * *
- А кто звонил, кстати?
- Тебя это еще интересует?
- Ну…
- Перед Хизаки сам извиняться будешь. Хотя он за сегодня замучил меня своими звонками.
- Да? А что хотел?
- Узнать, сказал ты, или нет…
Хватаю тебя за плечи, разворачивая к себе, невольно любуясь веселыми искорками в твоих темных глазах.
- Ты меня… как ребенка… Ведь ты же давно уже понял, да? И Хи тоже? Но, почему?
- Ты сам должен был это сказать. Хизаки почему-то был уверен, что скажешь сегодня. А он тебя неплохо знает, кстати. – невесомо запускаешь пальцы под мой свитер, забираясь под майку так, что я вздрагиваю от легких щекочущих прикосновений.
- Значит, он звонил?
- Угу…
Прижимаюсь к тебе, закрыв глаза, и очень сожалея, что нельзя наплевать на водителя и вновь дотронуться до твоих губ. Так здорово было бы целоваться в такси всю дорогу домой.
- Ладно, извинюсь…
- И почему я уверен, что он тебя простит?

back