Когда вы были молоды – моложе, чем теперь, - это считалось модным. Ехидные замечания, двусмысленные шутки, реклама, постеры, совместные выступления. Когда вроде бы случайно, за несколько минут до выхода на сцену ты исподтишка рассматривал его, стоя в нескольких шагах, и думал не о том, что впереди концерт, что надо постараться, выложиться и произвести эффект - тогда еще это для тебя было важно. Ты думаешь о том, почему в момент оргазма он всегда смотрит тебе в глаза. Как будто нарочно, иногда даже жестко держа пальцами за подбородок, силясь на кусать губ. И по красивому лицу проходит едва заметная судорога, дыхание замирает на долю секунды.
Вам обоим уже далеко не восемнадцать, и то, что было между вами прежде кануло в лету. Но наверное не стоит ни упоминаний, ни рассказов по секрету за стаканом виски очередному общему знакомому то, что ты до сих пор чувствуешь жару – внезапный ток по всему телу, шумом бросающийся в голову, и пульс под девяносто ударов – только когда он рядом. И дрожат кончики пальцев, они-то помнят каждый изгиб, каждый сантиметр, каждую родинку.
Сейчас ты, как и прежде, отвечаешь отрицанием на вопрос, просил ли он у тебя когда-то хоть что-нибудь. Потому что такие люди не просят. Они просто ставят перед фактом, но при этом очень мягко. Настолько, что ты сам думаешь, будто решил все самостоятельно. Никакого принуждения.
В чашке теплый черный чай с лимоном и двумя кубиками сахара. Ты пьешь только это, брезгливо морщась, когда предлагают кофе или сок. Привычек по жизни у тебя осталось не так уж много, фактически их всего две – лимонный чай и Камиджо. Лимонный сок слегка пощипывает губы, а от поцелуев Юджи хочется пить, словно в пустыне. Он имеет привычку иссушать до дна, вытягивать все, довольно и расслаблено лежа после поперек кровати, глотая сухой комок у горле и бормоча, что заниматься сексом в летнюю ночь смерти подобно.
В Токио – разгар июля. Хотя, впрочем, этот месяц царит сейчас на всей планете, но разве тебе есть дело до других стран? Главное то, что лето в Токио ни на что не похоже, и даже плавящийся асфальт кажется не таким уж чудовищным. Молодежь носит с собой бутылки с холодным чаем, а ты не понимаешь – как можно пить чай холодным?
Как-то раз Камиджо сказал, что ты извращенец. Наверное, он был прав, только что – природное любопытство или тяга к риску – заставило его принять предложение на очередную встречу «на нейтральной территории».
Выбор обоснован. Просто вам, как уже известно ранее, не по восемнадцать. Да еще и тянется кое-какой след из прошлого, из того восхитительного времени, когда застигнутые случайно в не самый подходящий момент, вы могли отделаться только выраженным недовольством, максимум агрессией. Совсем уж максимум – штрафом за нарушение общественного порядка. А теперь это равносильно катастрофе.
- Жди на углу в кафе возле своего дома. Я скоро буду.
Ты словно слышишь, как он улыбается в трубку. Словно видишь, как ведет машину, одной рукой держа руль, а другой - телефон у уха.
- Я уже здесь. Не гони сильно.
- Сегодня жарко. Твой чай не имеет права остыть.
Столбики термометров сегодня и правда сходят с ума. В городе пекло, многократно отраженное от бетонных высоток и асфальта, но в небольшом летнем кафе, прячущемся в тени, прохладно и тихо.
Нормальные люди кладут в чашку по одной, максимум две дольки лимона. Ты же просишь шесть а то и семь, и зная тебя, официанты выполняют просьбу. Осталось пять долек, Камиджо успеет приехать, когда ты выловишь последнюю.
Справа парочка – мальчик и девочка – сидят, взявшись за руки. Презрительно фыркнув, ты думаешь только о том, что в такую жару ладони страшно потеют, и это становится неприятно. А у Юджи всегда, в любую погоду, ледяные руки. Когда он своими холодными пальцами очерчивает твои позвонки на спине, тебя передергивает от неожиданного контраста температур. А он улыбается – подло, низко, кусая губы. И снова указательным пальцем по позвоночному столбу вверх, на этот раз цепляя ногтями.
Тебя часто спрашивают, держишь ли ты дома кошку. Нет, кошек у тебя нет, а царапины – дело рук одного блондина, вот уже много лет сводящего тебя с ума своей кажущейся доступностью.
Ты знаешь, что на самом деле он – трудоголик, каких поискать. У таких людей нет времени на личную жизнь, нет времени на жен или постоянных любовниц, а походы по клубам становятся суровой необходимостью. Хотя теперь уже нужда в этом отпала. И вот тогда именно ты, ваши «нестандартные» отношения и являются спасением. Юджи часто тебе говорил, и продолжает говорить при каждом удобном случае, что ты для него – своего рода терапия. Эдакий священник, которому он исповедуется, друг, который готов поддержать, и любовник, готовый на все без оглядки – в одном лице. Ему нравится такое бесстрашие, ведь причинить боль другому гораздо страшнее, чем вынести ее самому. А ты любишь в нем как раз эту черту ненормальности на грани с одержимостью. Было бы странно верить, что человек, трепетно относящийся к своей внешности, предпочитает боль всем остальным наслаждениям.
«А тебя не беспокоит, что твои желания оставляют слишком заметные следы?» - спросил ты однажды, кровью из рассеченной царапины выводя на его белой спине звезду и букву «К». Камиджо же лишь улыбнулся, по обыкновению уткнувшись лицом в уголок одеяла. Ты и так знаешь, что следов ваших отношений никогда и никто не увидит. Потому что у него кроме тебя никого больше нет.
В чашке остается три дольки лимона, температура воздуха близка к критической. Температура тела давно зашкаливает все допустимые нормы. Так бывает каждый раз – секс между вами происходит даже на расстоянии, стоит только начать думать. Бесконтактно, на уровне ментальности. Это простительно подросткам, так же, как и сны по ночам, но никак не взрослому успешному человеку, из раза в раз мечтающему не о красивой женщине, а о красивом мужчине. Ты устал путаться в собственных мыслях и просто смирился. Это единственный верный вариант.
…Вздрогнув от стука брошенных перед тобой на стол ключей от машины, ты поднимаешь глаза, чуть откинув голову. Сегодня Камиджо приехал прежде, чем закончились лимоны в чае. Неужели так уж тянуло? Или просто попался удачный момент на дороге, без закономерных пробок.
Он молчит, садясь рядом с тобой, беря свои же ключи и перебирая их. А ты усмехаешься про себя, видя, что он, как и всегда, готовился к встрече. Несмотря на жару – в черном. Хотя ему очень идет белый цвет.
- Как ты?
- Неплохо.
В такие минуты с ним тяжело разговаривать. Ситуация смешна и пошла одновременно – вы ведь оба знаете, зачем встретились. Так что разговоры тут вообще неуместны. Для этого есть другие дни, для этого есть студия, Хизаки, и полная окурков пепельница на столе. Порой ты даже забываешь о том, что бывает как-то иначе, и серьезный собранный лидер вполне успешной группы, может дугой выгибаться в твоих руках, шепча твое имя и слова, от которых бросает в жар и кружится голова.
Уже давно не имеет значения, что вас видят соседи, какие-то случайные люди на площадке, пока ты поворачиваешь ключ в замке, а Юджи просто стоит рядом. В некотором смысле это даже удобно – прикрыться личиной лучших друзей. Последний щелчок – и ты распахиваешь дверь, без слов кивнув. Бросив на тебя этот особенный, такой редкий лукавый взгляд, Камиджо шагает в полумрак коридора, на ходу оборачиваясь и словно бы невзначай облизывает губы.



~*~
Молчаливость и спокойствие Кисаки всегда пугали и привлекали тебя одновременно. Даже в самые интимные минуты он кажется холодным и отстраненным, будто не здесь.
У него хорошая просторная спальня в золотистых тонах, на панорамных окнах – тяжелые занавески. Сегодня в Токио слишком яркое солнце, и ты жмуришься, сдергивая с постели покрывало, непроизвольно сжимая в руках мягкие кисточки, и видя неизменные белоснежные простыни. Он всегда почему-то предпочитает их во время ваших встреч.
Кисаки стоит у окна, как-то слишком медленно задергивая шторы. Как всегда неизменно верен себе, не обернется даже когда услышит шорох одежды, позвякивание стальной пряжки ремня, небрежно отброшенного на кровать. И в такие неловкие минуты ты не знаешь, как сказать ему о том, что ты просто хочешь, чтобы он поцеловал тебя. А ты очень-очень хочешь этого.
В прошлом было много всякого. Порой неловко вспоминать. Но сейчас стало похоже на постепенно успокоившийся горный поток – такой мирный и спокойный с виду, без каких-то порогов и крутых берегов. Но впечатление обманчиво – стоит ступить и сила воды собьет с ног.
Так и с ним.
…Ты не успеваешь заметить, откуда берется его рука с тяжелыми кольцами, жестко держащая тебя за подбородок. Шторы задернуты. В комнате – приглушенная золотая жара.
Он не любит раздевать тебя, твое тело куда больше нравится ему без всякого подобия одежды. Исключение составляют только длинные волосы и украшения – тонкое серебряное кольцо и крест на цепочке.
- Поцелуй меня… - Хрипло шепчешь ты, и тут же получаешь наотмашь пощечину. Так странно и неожиданно, и с совершенно не изменившимся лицом.
Ваши роли переменились. Если за дверями этой квартиры ты мог позволить себе любую вальяжную глупость, мог легко бросить на стол эти проклятые ключи или сидеть нога на ногу, то здесь ты – сплошной комок нервов. Напряженный слух ловит каждое движение, взгляд следит за движениями. Кисаки медленно снимает одежду, и по лицу его невозможно понять, о чем же он думает. Ясно одно – целовать даже не собирается.
У тебя, и у него, у обоих вас, в жизни было достаточно увлечений и даже пылких влюбленностей. Только ни ты, ни он так и не сумели встретить серьезное чувство. Не потому что бежали от этого или не осознано обходили стороной. Просто то, что даете друг другу, вы больше ни от того не смогли получить.
Кисаки знает, что ты боишься боли. Она нервирует тебя, не принося никакого удовольствия, а виной всему – низкий болевой порог. Ты даже царапины с трудом терпишь, не говоря уже о порезах. Но то, что он обычно делает после того, как причинит тебе боль, не поддается никакому описанию.
Меж тем, приготовления заканчиваются, и ты как по команде тут же чувствуешь, как ускоряется твой сердечный ритм. Тело обнаженного мужчины кажется тебе невероятно красивым, может, даже красивее тела женщины. Еще десять лет назад такие мысли тебе не нравились, и ты упрямо гнал их из своей головы, даже если заводил себе любовников.
Подойдя вплотную, Кисаки встает между твоих ног, наклоняясь и осторожно проводя языком по шее, переходя за ухо, мягко убирая тяжелую светлую прядь медовых волос. Ты отстраненно думаешь о том, что хотел бы видеть сейчас, в эту самую минуту, лица тех людей снизу, из кафе, если бы они были свидетелями этой сцены. И такая мысль вызывает улыбку – было бы забавно.
Поцелуй становится требовательнее, едва ощутимое пощипывание – Кисаки оставил на твоей шее засос. Ты продолжаешь сидеть, чуть откинувшись на руки, сохраняя равновесие, но это ведь так ненадолго.
- Девка.
Он с силой толкает тебя в грудь, заставляя откинуться на кровать. Твоя улыбка становится шире, ты смотришь из-под ресниц, как он наклоняется, ногтями ведя по твоему животу до самого низа. Подать голос ты можешь, ему нравится это, и поэтому с твоих губ сейчас слетает тихий стон.
Чем еще, помимо всего, нравится тебе твой верный друг – так это своей непредсказуемостью. Иной раз он берет тебя нежно, шепча на ухо такие слова, от которых кружит голову. А иногда грубо насилует, не щадя, поливая грязью и презрением. Но ты все равно чувствуешь – в нежности или в силе – он любит тебя. Но не такой любовью, о которой пишут книги или стихи.
Устраиваясь удобнее, ты сгибаешь ноги в коленях, разводя их и ставя на край постели, выгибаясь дугой. Сегодня ты – девка. И это тоже определенная модель поведения.

~*~
…У него хорошо выходит с полуслова понять направленность.
Облизывая губы, чувствуя ни с чем не сравнимый, желанный вкус его кожи на шее, ты пару секунд рассматриваешь Камиджо, кончиками пальцев гладя его бедра с внутренней стороны, близко к паху. И больше всего на свете хочешь поцеловать его – неважно, где. Еще пятнадцать минут назад, в кафе, ты не чувствовал ничего, кроме дружеской симпатии, а сейчас, глядя на него перед собой, такого раскрытого, бесстыдного и уязвимого, понимаешь, что безобразно хочешь его. Так путник в пустыне желает каплю воды. Так юноша-подросток может желать первую в своей жизни женщину.
Мысли «это неправильно» умерли еще в момент вашей второй, а может, третьей близости. Сейчас тебя занимает только то, что на твоей постели, в твоей спальне, в этой удушающе адской июльской жаре, пылает похотью не менее жаркое, желанное тело.
Камиджо стонет в полголоса, разметав по подушке уже слегка развившееся волосы. Искусственные локоны быстро теряют форму, и ты готов сейчас думать о чем угодно, даже об этом, неосознанно оттягивая момент, которого Юджи так ждет и боится одновременно.
Раскрытой ладонью проводя по члену, пальцами другой руки ты дразнишь его, слыша судорожный вздох. И – не жалея, на всю длину указательного пальца, неожиданно – проникаешь в него, тут же жестоко сделав пару движений. Он вздрагивает всем телом, сжимая в кулаки простынь, выкручивая, словно намереваясь порвать плотную белую ткань, и непроизвольно втягивает живот. Но даже так, резко и на сухую, ему не может быть слишком больно.
- Ками…
- Заткнись. – Еще дальше, Юджи почти скулит, и вот тут ты улыбаешься. – Дрянь.
- Ками…
Он называет тебя богом, тем именем, которое так прочно прилипло к тебе. В этот момент, дрожа от возбуждения, он действительно готов молиться на тебя. Это пошло и вульгарно – примешивать сюда религию, но когда-то секс считался единственным путем к общению с высшими силами. Может, поэтому Камиджо так тянет к тебе, поэтому тебя так тянет к нему. В совместной близости вы оба – идеальны.
…Продолжая размерено двигать пальцем, склоняешься ниже, окончательно опускаясь перед ним на пол на колени, и обхватываешь губами головку члена, вызывая новый судорожный вздох. Он подается к тебе, умело и совершенно бесстыдно, опуская руку вниз и зарываясь тонкими пальцами тебе в волосы. Прикосновения, хоть и судорожные, но приятные. Да иначе и не может быть, потому что ты жесток даже в такой ласке.
Долго так продолжаться не может, думаешь ты, чувствуя как постепенно ползет вверх температура твоего тела, а простынь под Юджи ощутимо сбивается, долгие открытые стоны становятся глуше…

~*~
Пока что он ласков с тобой, лишь раз сделав больно. Но это только начало, обычно ваша близость длится до вечера, или до утра, в зависимости от того, какое изначально было время суток. Останавливаясь, прерываясь на время достаточное, чтобы отдохнуть, он мучает тебя несколько часов, но после этого ты очень долго отходишь, обычно – в одиночестве в своей квартире. Как после дозы, лишь с тем исключением, что после Кисаки тебя не ломает.
…Всхлипнув и кончив ему в рот, ты поводишь бедрами, высвобождаясь и отползая дальше на постель, замечая ремень и ногой подталкивая его к нему. Плевать, что останутся следы, сейчас это меньше всего имеет значение.
- Сука, ненавижу тебя. – Он выдыхает это тебе на ухо, грубо связывая руки над головой, пристегивая к металлической перекладине в изголовье кровати. А резкие слова словно ласкают, не хуже его умелого языка и губ.
- Трахни меня… - Неожиданно подавшись вверх и вперед, ты кусаешь его за губу, чувствуя свой вкус, и все-таки добиваешься поцелуя. А в следующий момент вскрикиваешь от боли – жестокие пальцы сжали твой сосок, другая рука больно вцепилась в волосы на затылке.
- Какого черта ты улыбаешься, я ведь знаю, что тебе не нравится.
- Да…
Руки связаны так, что не шевельнуться. Ты полулежишь, глядя на своего бога, одной ногой судорожно собирая сбившуюся ткань одеяла в комок, вновь сгибая ногу в колене. Это – сигнал.
Прикосновения его чуть влажного тела волнуют тебя до ощутимых подергиваний внизу живота. Он слегка вспотел, и от этого кожа стала еще приятнее на ощупь, особенно это чувствуется сейчас, когда он накрывает тебя собой. Вновь вводит пальцы, на этот раз два, дразня и мучая, нарочно надавливая на чувствительную точку внутри. Красная челка скрывает его глаза от тебя, а руки связаны, и ты скулишь, подаваясь к нему, неловко прижимаясь лбом то к плечу, то к подбородку, начиная биться, точно пойманный в силки зверь.
- Ну давай же уже, сволочь… - Только на такое тебя и хватает.
Очередная пощечина. Щека горит, словно обожженная, но это действие будит еще большее желание. Он вдруг оставляет тебя, до боли вцепившись в шею, и начинает целовать, грубо проникая языком в рот, раздвигая нежные губы и кусая, лишая возможности сопротивляться. Безумие нарастает, ты молишь его не останавливаться. Что угодно, только не останавливаться.
И он входит в тебя в тот момент, когда ты уже не можешь больше терпеть.

~*~
Сколько раз ты владел этим телом, сколько раз вы были близки, а чувства и ощущения каждый раз потрясающе свежие и новые. Не потому что ты стараешься не приучать его к своей ласке или грубости. А потому что для тебя это не просто секс с лучшим другом, каким он является везде, кроме этой спальни или его квартиры, когда вы наедине.
- Двигайся… со мной… - Наклонившись к уху, томно выдыхаешь, ускоряя темп, покусывая шею Камиджо и продолжая ласкать его в такт сильным толчкам.
В какой-то миг ты откидываешь голову назад, не сдержав стона, а Юджи только крепче вцепляется в перекладину, к которой привязаны его руки, сдавленно охнув, но вовсе не от боли. Он дрожит под тобой, и сейчас ничего так не хочет, как принадлежать всецело тебе, шептать твое имя, стонать и выгибаться, ни капли не думая о том, что со стороны это выглядит ужасающе вульгарно. От таких мыслей ты желаешь его все больше.
Глубоко дыша, Юджи мучительно закрывает глаза, выгибая шею и приоткрывая губы, прося без слов. Сегодня было слишком много поцелуев, на полном автомате думаешь ты, все-таки целуя его вновь. Отказаться, когда тебе предлагают такое – невозможно.
В тот момент, когда по позвоночнику вниз резко проходит разряд, вот-вот готовый разрубить тугой узел внизу живота и принести долгожданное наслаждение, ты рывком отталкиваешь Камиджо от себя, не обращая внимания на его громкий жалобный вскрик. И, дрожа сам изо всех сил, не слушающимися пальцами развязываешь ремень, замечая, что на бледных запястьях остались синеватые полукружья.
- Я прошу тебя, пожалуйста… - Скулит Камиджо, почти не осознано опуская руки вниз и обхватывая свой член, тут же сделав несколько движений. Перехватываешь его руку, вцепившись ногтями, от чего он опять вскрикивает, а с ресниц срываются слезы. Довести человека до такого состояния легко, сложно лишь удержать его на грани. Просто потому что тогда волна наслаждения будет в десятки раз выше.
- На колени… - Коротко бросаешь ему, не дожидаясь исполнения приказа, и вновь толкаешь, на сей раз, заставляя сильно склониться вперед – грудью на постель. Онемевшими пальцами он сжимает подушку, разведя ноги и выгибаясь, продолжая беззвучно просить.
Ремень по-прежнему в твоих руках, и ты немедля находишь ему применение, набрасывая петлей на тонкую шею, грубо затянув и потянув вверх. Камиджо поднимается с локтей, одной рукой стараясь освободить свое горло, а другой кое-как сохраняя равновесие.
Яростный шлепок все-таки заставляет его расслабиться, хоть и против воли, а по лицу уже беспрерывно катятся слезы. Перегнувшись, быстро целуешь его в соленый подбородок, дернув еще раз ремень, и проникаешь в него вновь, до конца, чуть морщась от сорвавшегося крика.
Желание, похоть, страсть – как правильнее назвать такое состояние, ты и сам не знаешь. Но именно ЭТО сейчас не имеет права называться любовью, потому что это – больше чем любовь. Близость без запретов, без границ и правил. Камиджо яростно подается навстречу тебе, несмотря на ремень, ощутимо мешающий ему дышать, и страх, что наслаждение может стоить ему жизни. Суеверный страх порождает усиление желания, в эту минуту он не понимает, что ты никогда и ни за что не причинишь ему вред. А ты не сразу замечаешь, что между его ягодиц стекает тонкая кровяная дорожка, мелкими капельками пачкая простынь. Инстинктивно обхватив его член рукой, делаешь несколько движений, нарочно задевая головку, пока не чувствуешь в ладони горячую влагу, но не останавливаешься, продолжая мучить. Сладкая судорога пронзает тебя почти сразу следом за ним, но в тот момент, пока Юджи стонет, рывком освободив свою шею от ремня и грудью падая на постель, продолжая дрожать, ты замираешь, крепко прижавшись к его спине, кончая и до крови кусая губы.

~*~
Ты сам себе противен сейчас, лежа ничком на одеяле и стараясь унять всхлипы. Ведь что бы не говорил прежде – грубость заводит тебя. И пускай остались следы на руках и шее, пускай Хизаки вновь будет спрашивать, какого черта ты даже трахаться не можешь по-человечески – все равно. Этот миг, пока Кисаки медленно позволяет тебе лечь, расслабившись, на живот, и сам ложится рядом, целуя тебя в плечо, этот миг стоит всего.
- Я люблю тебя, люблю… - шепчет тебе на ухо твой Ками, твой бог, мягко убирая с шеи взмокшие и прилипшие к ней прядки волос, нежно проводит носом по одурманивающее пахнущей коже. – Шлюха.
- Твоя шлюха. – Только и можешь прошептать ему в ответ, закрывая глаза и прижимаясь крепче, ощупью находя его руку и крепко переплетая пальцы.

…Вечером ты уходишь из его квартиры, как и всегда обменявшись дежурным обещанием созвониться как-нибудь. Он никогда не целует тебя вне постели, никогда не говорит тех слов, какие сказал сегодня. Ничего не меняется, отношения выяснены, все желания учтены. Но, медленно считая этажи, загорающиеся на табло, пока кабина лифта едет вниз, ты знаешь, что те слова были правдой. Он любит тебя, а ты любишь его, может, сильнее даже, чем стоило бы. Единственная проблема состоит только в том, что вас обоих угораздило родиться мужчинами, а это значит, какой бы сильной не была любовь, как бы вы не старались сохранить ее, пронести через всю жизнь – такие отношения так или иначе обречены на провал. И причины даже от вас не зависят.
Ты выходишь из подъезда, отходя пару шагов и вскидывая голову, глядя вверх, не зная, где точно окна квартиры Кисаки, но примерно догадываясь. Наверняка он не раздернул шторы и даже не впустил поток свежего воздуха в комнату. И сидит сейчас на растерзанной постели, машинально гладя кончиками пальцев смятую белую простынь.
В Токио – рекордная жара даже для вечера в середине июля. Красное солнце висит над горизонтом, посылая вверх пучки горящего гелия и окрашивая город в медно-золотой цвет. Ты вновь проходишь мимо уличного кафе, отчего-то останавливаясь и глядя на тот столик, где обычно всегда сидит Кисаки. И всегда спиной, как сегодня.
Звонок сотового ожидаем, ты почти делал ставки, через сколько он раздастся. Его номер нет смысла записывать под каким-то именем в записной книжке, ты и так затвердил его наизусть.
- Ты забыл у меня свои очки.
- Я знаю.
Минутная пауза, ты поворачиваешь ключ зажигания, продолжая неотрывно обводить взглядом всех посетителей кафе. Они ведь даже не догадываются, никто. Никогда.
- И еще – с днем рождения, Камиджо.
- Оно будет только через неделю. Приезжай? Вечером?
- А ты будешь один?
Со стороны такой невинный вопрос. Никто не поймет подвоха, но ты мягко улыбаешься в трубку, на миг прикрыв ладонью глаза.
- Ну разумеется…
- Значит, договорились. – С тихим щелчком он отключается, оставляя тебе слушать лишь долгие монотонные гудки в трубке. И в их неизменной периодичности, как и в ваших встречах, есть определенный смысл.

back