Глава 1


Kamijo

Говорят, что самая большая проблема артистов – плохое зрение. Вкупе с вечно больным горлом это проблема номер два. Но я почему-то не думаю ни о глазах, и вправду начинающих уже нестерпимо болеть от света софитов, ни о связках, которые пока и не думают преподносить сюрприз. Но со зрением действительно проблема, и давно, уже порядка двух лет. Как можно было сразу не заметить, и добровольно сдаться в руки замкнутого интроверта, эксплуататора и психа. Во всяком случае, я уверен, что психа.
- Хватит дурака валять, ноги в руки и бегом.
Ты никогда не повышаешь голос, за очень, очень редким исключением. Обычно интроверт в тебе не дает в полной мере развернуться эксплуататору, а эксплуататор удерживает от вспышек ярости психа. И работа кое-как идет на лад.
…Я закуриваю, украдкой держа сигарету в пальцах, и думаю о том, что еще тогда, два года назад, стоило понять, что ужиться с тобой будет крайне тяжело, если не сказать невозможно. Извечные противоречия и споры даже в мелочах, когда в итоге Мачи и Эмиру постепенно замолкают, а последний и вовсе выходит от греха подальше, в то время как коса находит на камень.
Начинается все с того, что я повышаю голос. Ты ненавидишь какое-либо проявление эмоций, и спокойно тычешь мне в нос обидным "истеричка", вставая и собираясь уйти, пока я не бросаю тебе в спину обидное "Из-за тебя ушел Акира!" И вот тогда ты уже не можешь заставить себя не реагировать.
Думая о твоей принципиальности, снисходительности Мачи, и не конфликтности Эмиру, я часто прихожу к выводу, что я тут – истерик – в этой компании явно лишний.
- Я тебя долго буду ждать… а ну выбрось.
- Сейчас.
- Вот да, именно сейчас.
Ты уже знаешь, что выдергивать недокуренную сигарету из моих пальцев чревато последствиями, потому что меня совершенно не заботит, что играть с ожогом на пальцах тебе будет трудно. "Чертова истеричка", ты так часто обидно этим бросаешься, но сейчас странно молчишь. Вместо этого, скрестив руки на груди и слегка склонив голову, методично ждешь, пока я не начинаю давиться сигаретным дымом под таким внимательным и чертовски "заботливым" взглядом.
- Камиджо. У нас саунд-чек, если ты помнишь. Концерт сегодня. Тебе же не наплевать на это, правда?
- Прекрати накачивать. Я всё. – Слегка щелкнув машинально пальцами, убираю за ухо прядку волос, отходя от перил. И не оборачиваюсь, хотя знаю, что ты остался стоять там в одиночестве.
По правде сказать, едва ли не единственный человек, которого я по-настоящему боюсь – ты. И когда начинается вот такое вот тихое и проникновенное, да еще и с официальным "Камиджо" вместо привычного "Юджи" - значит дело серьезно, значит, ты уже на взводе, и ничто не помешает тебе сорваться, включив психа вместо добродушного эксплуататора. Я, разумеется, понимаю, что не давал тебе права даже пальцем прикасаться к себе, но почему тогда боль в запястьях сейчас так сильно дает о себе знать, тоже не имею представления.
А на улице лето. Потрясающе жаркое, но нежное. И мне страстно хочется куда-нибудь на побережье, но вместо этого я с некоторой тоской возвращаюсь в темное помещение клуба, машинально все же обернувшись и отметив, что ты идешь следом за мной. То, что я чувствую к тебе, нельзя назвать симпатией или антипатией, ты просто не даешь мне ни единого шанса стать для тебя другом. Стать им для меня. Какая там симпатия, когда поубивать друг друга хочется, просто потому, что единство и борьбу противоположностей никто и никогда не отменит.


Mayu

Всю жизнь я старался придерживаться простого правила – никогда не связываться с морально-неустойчивыми людьми. Лишние эмоции, непрогнозируемая реакция на то или иное событие, истерики на пустом месте… Что может быть утомительнее? Но жизнь любит посмеяться над теми, кто для себя все решил, и в неожиданный момент преподносит сюрприз.
С первого взгляда я рассмотрел и оценил тебя, всю твою сущность, а в дальнейшем лишь убедился в правильности первого впечатления. В тебе всего слишком много. Слишком много быстрых движений, ненужных слов, навязчивых идей. Понадобилось не так много времени, чтобы понять, если что хорошее из нашей работы и получится, нервотрепка будет просто невыносимой.
Но что-то было в тебе притягательное, какая-то удивительная искорка в глубине глаз, не позволившая вовремя отказаться и уйти. А потом все закрутилось, и с удивлением я обнаружил, что уже и не получается оставаться спокойным и равнодушным, не выходит плюнуть на все, хотя иногда так хочется.
В очередной раз наблюдаю за тобой и из последних сил стараюсь подавить поднимающееся раздражение.
- Я тебя долго буду ждать, - наконец выдаю мрачно.
Очень хочется добавить "ваше высочество", глядя на эту гордую осанку, на застывшую позу. Но сдерживаюсь, потому что в случае с тобой от сарказма до скандала один шаг.
Хуже всего то, что с кем поведешься, таким же и станешь. Постепенно я прихожу к выводу, что сам становлюсь неврастеником. И все чаще ловлю себя на мысли, что хочется протянуть вперед руки, встряхнуть тебя за плечи, сжимая до боли, и спросить: "Какого черта, Юджи, ты так себя ведешь?"
Очевидно, что твое спокойствие напускное. В каждом движении чувствуется напряжение, как будто ты изо всех сил сдерживаешься, чтобы не психануть. Как обычно, назло тянешь время, не куришь, а словно мечтаешь о чем-то, и я сам не замечаю, как руки сжимаются в кулаки.
Итак. Мысленно досчитать до десяти. Вдох. Спокойным, тихим голосом напомнить тебе, что у нас есть дело и не надо лишний раз разжигать конфликт на ровном месте. Выдох.
А теперь не зли меня, и так немного сил осталось.
Возможно, тебе надоедает ломать комедию, или чувствуешь наконец, как воздух звенит от напряжения. Выбрасываешь толком недокуренную сигарету и с независимом видом уходишь.
А я провожаю тебя взглядом и почему-то думаю о том, что, мягко говоря, не по-мужски выглядит такая импульсивность, как, впрочем, и большинство твоих поступков. Хотя чему тут удивляться? Истеричка есть истеричка.
Тихо вздохнув, иду за тобой и уныло размышляю, что день не задался с самого начала. То ли еще будет…
Вот от чего ты такой, интересно? Почему ты не можешь вести себя нормально и сдержано? Как же трудно иметь дело с человеком настроения.
"Зато никогда нескучно", - ехидно сообщает внутренний голос.
Что тут скажешь, скучать с тобой, действительно, не приходится. Интересно, Юджи, а ты сам от себя не устаешь?


* * *
Когда я начал наблюдать за тобой украдкой, пока ты не видишь – сам не помню. Но в какой-то момент я понял, что в динамике, в движении, не важно, чем занятый, ты куда красивее, чем на самых лучших фотографиях. Потому что ни одна фотка не может поймать тот летящий порыв твоих волос, или особенный жесткий блеск глаз, например, во время нашей очередной перепалки, когда мне кажется – ты вот-вот не выдержишь и ударишь меня. Ты однажды уже сделал это, и, признаться, я был сам виноват, но проклятая гордость… Впрочем, гордости обоим не занимать. А ты все же извинился, сухо и как-то неофициально, вечером придя ко мне без звонка и предупреждения. Хотя дальше прихожей я тебя все равно не пустил.
…А сейчас, снова украдкой за тобой наблюдая, глядя, как ты ходишь туда-сюда по сцене, о чем-то переговариваешься со звуковиками, настраиваешь гитару, я улыбаюсь, стараясь, чтобы ты вдруг не заметил. Вообще, это очень странные мысли, но я иногда думаю, что ты не стал бы реагировать так на меня, будь ты ко мне полностью безразличен. Правда, Маю?
- Эй, Маю!
Я даже вздрагиваю от голоса Мачи, который стоит посреди сцены в одних джинсах и что забавно – уже с прической и макияжем. Ты тоже явно не ожидал, потому что резко вскидываешь голову, ища источник шума.
- Чего тебе?
- Я не могу свои красные палочки найти. На концерте я же только ими…
- Возьми рабочие, деревянные.
- Нет, это ты сейчас оторвись на пару минут, и скажи мне, куда ты засунул мой рюкзак, ты же сам вещи у меня отобрал и пнул на сцену.
- Юджи, дай ему его вещи.
Я даже не успел заметить, как диалог переместился на меня, а ведь еще думал, что ты и не видишь, чем я занимаюсь.
Оглядевшись, нахожу на спинке стула висящий на лямке рюкзак Мачи, из которого живописно торчит пара красных барабанных палочек, и передаю их драммеру, сразу же возвращаясь на свое место – одинокий стул в углу зрительного зала, за широкой металлической лестницей.
- Тебе пора приводить себя в порядок. – Не поднимая головы, бросаешь мне, кажется даже не отметив, как я вообще выгляжу сейчас.
- Маю, я готов давно, если ты не заметил. А вот ты еще совсем не того…
- Сделай милость, помолчи.
И так всегда. Ты обрубаешь меня всегда и везде, и именно в тот момент, когда я настроен на дружелюбный лад и вовсе не собираюсь ругаться.
- Знаешь, что… мальчиков на побегушках затыкать будешь, когда они у тебя появятся!
- А ты кто есть? Бывший мальчик на побегушках и есть. Или забыл, Юджи?
У меня откровенно чешутся руки бросить все, в два прыжка подлететь к тебе и как следует приложить лицом о микшер-пульт, над которым ты склонился, как над самым дорогим и ценным.
Ты частенько напоминаешь мне, кем я был еще совсем недавно. Забываешь только, что сам стоял на той же ступени, что и я, за одним исключением – не мог, да и не хотел быть обаятельным, побольше виться в гримерках групп, с которыми мы работали, побольше улыбаться, почаще напоминать свое имя. И ждать, ждать тот самый удобный момент, звездный час, когда можно будет попробовать выбиться из грязи в князи. Однако, делать это все пришлось мне, а ты теперь при каждом удобном случае меня этим попрекаешь.
Сволочь. Циничная, эгоистичная сволочь. И какого черта я сейчас стою в нескольких шагах от себя, сжимая пальцы в кулак, и смотрю, как ты отводишь длинные каштановые пряди распущенных волос за ухо – не понятно.
- Ногти свои холеные сломаешь. Ваше величество. – Подняв голову и неожиданно усмехнувшись, выпрямляешься и подходишь ко мне. Как всегда, так и теперь, мне нечего тебе сказать в ответ.
- Пойдем… Я тебе с макияжем помогу. Ты похож на светотехника, а никак не на гитариста вижуал-группы.
- Моя бы воля…
- Знаю. Я все знаю, что ты можешь мне на эту тему сказать.
Ты не любишь линзы, не любишь темные тени и яркий слой помады на губах, не любишь сладкий "бабский" запах парфюма, лаков для волос, косметики… И у нас с тобой даже в этом незримое противостояние, мне то и дело кажется, что я не удержусь, находясь так близко от тебя и проводя кисточкой по губам. Особенно когда ты открываешь глаза и смотришь сквозь ресницы.
…Закрыв дверь гримерной и швырнув в угол куртку, ты берешь свой белый открытый костюм, быстро переодеваясь и поворачиваясь ко мне спиной, придерживая на весу волосы.
- Застегни молнию?..


* * *
Не очень-то хотелось просить о помощи, но самостоятельно справиться с застежкой проблематично. Кроме того, если начну извиваться в попытке застегнуть, это комично, как минимум.
Почему-то казалось, что, будучи раздраженным, ты рванешь молнию что есть силы. И теперь удивительно, что ты неторопливо тянешь ее вверх. Прикосновение холодных пальцев немного неприятное, и я отстраненно думаю, почему у тебя такие ледяные руки, учитывая, что на улице лето, да и вообще – жара кругом.
"Снежная королева", - проскакивает в мыслях, пока пальцы застегивают молнию, легко касаясь кожи. Пытаюсь не вздрогнуть, но не получается.
- Не бойся. Я не укушу.
В ответ остается лишь усмехнуться. Знаю я тебя. Уж ты-то, Юджи, и не укусишь. Тебе только волю дай.
Передергиваю плечами и спешу отстраниться.
- Благодарю за помощь.
- Да не за что, - равнодушно пожимаешь плечами. – Давай накраситься помогу.
"И с чего ты такой добрый сегодня, а?" – хочется ответить ехидно, но я сдерживаюсь.
Самая нудная для меня часть приготовлений к концерту – это макияж. Самостоятельно заниматься этим я не люблю, и был бы кто другой на твоем месте, я бы с удовольствием отдался в чужие руки.
На размышления ровно пару секунд, и я согласно киваю. Ну тебя к черту, если нравится красить кого бы то ни было, пожалуйста. Если тебе так хочется.
…Кисточка скользит по лицу в ловких руках, и я невольно ловлю себя на мысли, что это даже приятно. Приоткрыв глаза, вижу, что ты улыбаешься.
Знаешь, у тебя очень красивая улыбка, если не задумываться, чему именно ты радуешься.
- И почему лыбимся? – Не выдерживаю и интересуюсь причиной приподнятого настроения.
- Знаешь, Маю, когда молчишь, ты истинное золото, - еще шире улыбаешься ты.
И у меня появляется желание, что есть силы вцепиться в эту белую шею, оставляя синяки, чтобы кто-то не веселился на ровном месте.
Медленно вдохнув и выдохнув, я мысленно приказываю себе успокоиться и не поддаваться неконтролируемым вспышкам гнева. В конце концов, ничего плохого ты не сделал. А бросаться на людей просто так, без повода, это настоящая неврастения.
- Ты тоже. Так что, будь добр, заткнись.
Не так-то просто подавить всплеск неконтролируемого гнева, но я хорошо справляюсь с этим и мысленно хвалю себя.
Ты же как-то криво усмехаешься, и я предпочитаю закрыть глаза, чтобы не видеть твою физиономию.
Удивительная вещь. Черты твоего лица настолько правильные, что впору восхититься. Редкая ситуация, когда человек настолько хорош, что почти не к чему придраться. И, в то же время, ты кажешься мне каким-то незапоминающимся. Вроде все красиво, да только как-то неинтересно.
Впрочем, наверное, это лишь мое мнение. Большинство окружающих не надышится на тебя, нахваливая и любуясь.
- Готово.
Только теперь я непроизвольно выдыхаю, даже не задумываясь, почему замер и не дышал, пока ты делал мне макияж. Взглянув зеркало, одобрительно киваю головой. Надо признать, если человек в чем-то мастер, тут упрекнуть не в чем. Все же следует быть справедливым даже к тем, кто тебе не нравится.
- Спасибо, - считаю должным поблагодарить.
Но ты не удостаиваешь меня ответом и направляешься к выходу, взмахнув волосами, оставив за собой шлейф парфюма.
Что-то есть в тебе волнующее. Неуловимо женственное. Что-то, заставляющее засматриваться вопреки моей неприязни.
И, надо признать, достаточно часто я ловлю себя на мысли, что любуюсь твоими потрясающими волосами, этой невиданной роскошью. Нет, мои чувства – не зависть, это именно восхищение. Самое настоящее.
Вздохнув, я ругаю себя за неуместные мысли. Нашел, о чем лишний раз думать – о главной головной боли всех последних лет. Мотнув головой, словно пытаясь прогнать навязчивые идеи об утомительном коллеге, я направляюсь к выходу, невольно глянув в зеркало еще раз.
Все же молодец ты, что ни говори. Макияж получился выше всяких похвал.


* * *
- Ты куда бежишь?
Едва не столкнувшись с Эмиру, который, уже будучи в концертном костюме, вышел перекурить последний раз перед саунд-чеком, хватаю его за локти, пытаясь удержать равновесие. Надо признать, налетел я на него мощно, да так, словно удирал, по меньшей мере, от дюжины чертей. На деле же – всего лишь от тебя.
- От Маю, что ли, бежишь, лидер-сан?
- С чего ты взял?
- А ты с такими ошалевшими глазами только от него бываешь.
Тихо усмехнувшись и невольно переведя дух, чуть мотаю головой, жестом отказываясь от протянутой басистом сигареты. И вовсе не потому что ты запретил.
В чем-то Эмиру прав – я же действительно дал деру из гримерки, как всегда трусливо поджав хвост. Странное дело, наедине с тобой я могу оставаться не дольше двадцати минут, в то время как в компании это время сокращается еще вдвое. Мы друг друга не выносим, это общепризнанный факт, но каждый раз в редкий выходной день я невыносимо скучаю не по флегматичному милому Мачи, с которым у нас полная гармония, и не по доброжелательному Эмиру – я скучаю именно по тебе.
- Тебе не кажется, что он меня презирает? – опираясь о поручни ограждения зала, вяло наблюдаю, как проверяют огни рампы, и признаться, от этой мельтешни уже побаливают глаза.
- Презирает? Не-ет. Презирать он может, ну, например, вон его. – Эмиру дергает подбородком в сторону кого-то из стафа. – Или арендатора клуба. Или нашего менеджера. Словом, кого-то, кто ему, собственно, до лампочки, и эмоций никаких не вызывает.
- А я вызываю?
- Между вами разрядом шарахает, сам знаешь. Но если бы ты чуть открыл глаза…
Эмиру откровенничает редко. Практически никогда. И то, что он говорит сейчас, если не изумляет меня, то, как минимум, заставляет задуматься. Хотя верно ведь говорят, что со стороны всегда виднее.
- И что бы я увидел? Злобное, психованное, замкнутое создание, с которым мы на пару тянем лямку?
- Он тобой восхищается, Юджи. Совершенно искренне. Только показать не умеет. И все его придирки к тебе – не более чем желание сделать тебя идеальным. В его глазах.
- Брось…
- Как хочешь. Но поверь, это очень заметно.
Машинально оглянувшись и заметив, как ты поднимаешься на сцену, уже с собранными вверх волосами, беря свою ненаглядную гитару, мне хочется спросить у тебя, правда ли все, что говорит Эмиру? Но я тебя слишком хорошо знаю – ты либо язык себе откусишь, либо посмеешься в очередной раз, если я обращусь к тебе с таким вопросом.
Посмотрев на меня с высоты сцены – сверху вниз – ты чуть усмехаешься, но это какая-то угрюмая усмешка. И я внезапно понимаю, что по-настоящему ты улыбаешься только на концертах, и почему-то всегда именно тогда, когда я в каком-то порыве подхожу к тебе, иногда касаясь твоего плеча и длинных волос. Вот тогда на твоем лице появляется искренняя улыбка, и ты становишься почти красивым. Я говорю "почти", потому что тебя отнюдь нельзя назвать красавцем, но я почему-то не то, что не замечаю этого – я напротив слишком долго смотрю на тебя, на твою чрезмерную чуть болезненную худобу, узкие плечи, руки и очень длинные пальцы, резковато сжимающие гитарный гриф. Хотя играешь ты мягко и плавно, совсем не так, как в моем представлении мог бы играть человек с твоим-то характером. А может быть, я просто не знаю тебя?
Перекинув волосы на одно плечо, я вижу, как зал медленно погружается в темноту, и единственный луч прожектора сейчас направлен на тебя, в круге света ты выводишь вступление Solitude, Эмиру из зала вступает следом, стоя в нескольких шагах от меня. Но я слушаю не его, я слушаю тебя и только тебя, и почему-то в эту минуту ты смотришь не привычно куда-то в противоположную от сцены стену зала, и не на струны гитары – ты смотришь мне в глаза, а уголки губ чуть подрагивают, будто ты хочешь улыбнуться. Если бы я знал тебя меньше, я бы верил, что это улыбка. Но за последние два года ты приучил меня ждать в любом случае от людей худшего, хотя я до сих пор не понимаю, почему оставил в группе тебя, а не Аки. Аки, который был покладистым и спокойным, со всем соглашался и не выносил только одного – соперничества. Наверное, это-то меня и подкупило в тебе, Маю… Тебе же плевать на любую конкуренцию, плевать на то, лучше ты или хуже кого-то. Когда в твоих руках гитара, ты идеален, и никого, пусть даже играющего лучше и виртуознее рядом с тобой просто нет. Просто есть ты, и есть твоя музыка, а она важнее всего на свете. Важнее даже нашей взаимной неприязни странным образом граничащей с маниакальной одержимостью друг другом. И полным контролем с обеих сторон – ты не дашь мне шагу ступить в сторону, я же ревностно слежу, как бы кто не подобрался к тебе. Зачем?..
Я не знаю, зачем. Так же, как не знаю сейчас, почему не могу оторвать от тебя взгляд, и почему мне кажется, что в этом зале ты играешь мелодию Одиночества только мне одному.



Глава 2

Mayu

Неприятно признаваться себе, но я немного пугаюсь, когда ты смотришь на меня вот так, когда следишь неотрывно. Слабая полуулыбка и как будто затуманенные глаза не проведут – ты не задумался о чем-то постороннем, ты внимательно наблюдаешь за мной.
Не первый раз я вижу этот взгляд и вновь ловлю себя на уже привычных ощущениях, которые он вызывает. Словно глубоко в душе натягивается струна, дрожит и вибрирует. Странное чувство, странное и непонятное.
А еще не дает покоя навязчивая мысль о том, насколько ты все же красив.
"Нашел, о чем думать. Что еще себе вообразишь?" - с раздражением одергиваю сам себя и невольно передергиваю плечами.
Медленно перебирая струны, я отворачиваюсь, делая вид, что просто засмотрелся на что-то в глубине сцены. Но даже спиной чувствую, что за мной следят, и ни одно мое движение не остается без внимания. О чем ты сейчас думаешь, Юджи?
…Только лишь во время концертов мы можем сосуществовать с тобой в мире. Наверное, есть в этом что-то символичное, когда два человека, на дух не переносящие друг друга, в один определенный момент начинают звучать в унисон. И речь идет не только, да и не столько, о музыке, нет. В такие минуты мне кажется, что на свете не найти человека ближе мне, чем ты. Хотя тут же я пресекаю подобные размышления. Не хватало еще…
Но против истины не попрешь. Наблюдая сейчас за тобой, я в очередной раз признаю, насколько ты хорош в образе. Это твоя стихия, и на сцене ты на своем месте. Иногда мне чудится, что мы с тобой лишь вдвоем, и нет ни Мачи, ни Эмиру, ни сотен человек в зале. Есть только ты и я, твой голос и моя игра. А еще кажется, что ты чувствуешь то же самое.
Но, впрочем, волшебство рассеивается, стоит отзвучать последним аккордам. И я снова ловлю себя на том, что меня раздражает слащавый тон, которым ты разговариваешь с публикой – убил бы! – и некоторые твои более чем женственные жесты, и еще много чего. Список почти бесконечен.
"Пора задуматься о том, где настоящие чувства, а где видимость, на сцене или за ее пределами…" – проскакивает на периферии сознания мысль, когда снова обнаруживаю, что неизвестно какую песню по счету я пялюсь на тебя во все глаза и как-то совсем по-детски восхищаюсь.
Вот оно – состояние эйфории, самое настоящее безмятежное блаженство, легкость и радость.
В этот миг мне даже как-то странно осознавать, что сказка долго не продлится, и буквально через час между нами продолжится старая утомительная, но такая неизбежная война. Хочется даже спросить тебя: "А вдруг можно как-то по-другому?.." Но здравый смысл услужливо подсказывает, что если я не хочу получить очередную порцию ехидных насмешек, лучше свои нелогичные мысли держать при себе.
Я смотрю на тебя, ловлю каждое движение и вслушиваюсь в каждое слово.
"Безукоризненно", - единственная оценка, которую могу дать тебе.
Только никогда не озвучу ее. Наоборот, после концерта, как обычно, будет очередной "разбор полетов", работа над ошибками, в течение которой я буду указывать на твои промахи, сам не понимая, зачем так усердствую в поисках болевых точек.
Хотя о чем это я? Тебе полезно слышать иногда, что не такой уж ты великолепный звездный мальчик, как сам о себе думаешь. И так цену себе набиваешь больше некуда.
Однако все это будет после, а пока я наблюдаю за тобой, непроизвольно улыбаясь, когда неожиданно наши взгляды встречаются. Поспешно отвожу глаза, отмечая с досадой, что выражение моего лица сейчас, как минимум, довольное и глупое, и уж теперь ты наверняка это заметил.
Но даже если и так, то что? Мало ли, что может привидеться.
Усмехнувшись, снова поворачиваюсь к тебе и смотрю с вызовом, стараясь вложить в свой взгляд как можно больше издевки: "Тебе померещилось, Юджи. Не обольщайся".


Kamijo

И снова тот самый ослепляющий свет рампы, по мнению врачей, имеющий свойство выжигать сетчатку. Но я об этом не думаю, по совести сказать, никогда особо не думал. И гораздо сильнее слепят меня не эти яркие брызги света – а твой взгляд, когда мы случайно переглядываемся. Вроде бы действительно случайно, но почему тогда весь концерт, так или иначе, я старался быть ближе к тебе, а ты, словно сговорившись, оказывался рядом со мной настолько близко, что я чувствовал запах твоих духов. Агрессивный мужской запах, я даже название наизусть затвердил, хотя в отрыве от тебя мне этот парфюм никогда не нравился. Eternity. Вечность. В этом что-то есть, Маю, правда? Уж не намек ли, что ты решил остаться в моей жизни навсегда?
Голос дрожит, срывается, и я понимаю, что это неправильно, но почему-то именно сейчас, в эту минуту, на этом концерте мне кажется, что он должен звучать именно так – с надрывом, импульсивно, с едва заметным отчаянием. И я упал бы на колени, чувствуя порыв, но вместо этого почему-то, резко повернувшись на месте так, что веер завитых волос взлетел и снова опустился на плечи, иду к тебе, на твой край сцены. Ты снова вскидываешь голову, глядя мне в глаза, на этот раз уже совсем близко. Еще несколько шагов, и я прикасаюсь к твоему плечу, с силой дернув к себе и обняв одной рукой, прильнув головой к твоей шее. Голос звучит чуть глуше, я чувствую, как по твоей коже проходит ток… чего? Отвращения или волнения? Ты, разумеется, продолжаешь играть, только чуть поведя подбородком от меня, но я готов поклясться, что ты сделал это машинально. На самом же деле тебе хотелось повернуть голову в обратную сторону и уткнуться в мои волосы…
Секунды тянутся словно вечность, в ушах стоит гул и свист. Крепче прижавшись к тебе, я слегка поднимаю голову, чувствую твой запах в мягких волосах. И не понимаю, как такое возможно, почему к человеку, которого мне порой хочется прибить, выгнать, накричать или оскорбить, сейчас, на сцене меня тянет как магнитом. Может быть, потому что на сцене ты такой, какой есть, не прячущийся за маской то бездушности, то нервного деспотизма, то еще чего-то. Я не знаю, играю ли я, нужно ли мне то, что происходит между нами, но до сегодняшнего концерта эти мысли удавалось сдерживать. Больше – нет.
- Юджи… отпусти…
Два слова, а голос твой я не узнаю. Такой мягкий, тихий, чуть хриплый. Ты никогда таким тоном со мной не говорил, и мне чудятся сейчас в твоем голосе нотки даже какого-то страха. Покорно отпустив тебя, сразу же ухожу, как сбегаю, в центр сцены, уговаривая себя, что ничего не случилось.
…Кажется, в одном месте я спутал и забыл слова, но думать об этом буду потом, сейчас не до того. Ослепляющий свет бьет в глаза, я ничего не вижу перед собой, кроме живого рукоплескания, и не чувствую ничего, кроме твоего запаха, он словно кружит вокруг меня, сжимая тисками, заставляя задыхаться. И я хочу задохнуться, мне впервые в жизни настолько близок стал другой человек, хотя я его просто обнял. Тебя обнял. И что будет сейчас, после того, как мы уйдем за кулисы, я пока не думаю, хотя уже самое время.
Едва уйдя со сцены, я тут же прислоняюсь к какой-то стенке рядом с кулисами, откинув слегка назад голову, и закрываю глаза, чувствуя в теле невероятную легкость. Такая легкость обычно бывает после хорошего секса, либо после долгих танцев, когда тело, кажется, невесомое и само управляет собой, а я будто вне его, где-то рядом.
- Камиджо, тебе плохо?
Приоткрыв глаза и вяло улыбнувшись, отрицательно мотаю головой на вопрос тревожно держащего меня за плечи Мачи.
- Нет, мне очень хорошо.
- Уверен?..
Кивнув, мягко убираю руки драммера со своих плеч, начав массировать виски кончиками пальцев, и только тут замечаю тебя, стоящего буквально в нескольких шагах от меня. Гитару ты уже снял и отдал стафу, и нервно теребишь в пальцах не прикуренную сигарету, неловко ее сломав и тут же доставая другую. У меня ощущение, что весь шум вокруг в мгновение ока прекращается, а в ушах звенит тишина. И мне так странно, Маю… Странно видеть тебя сейчас не таким, каким ты обычно бываешь после концерта. А каким-то растерянным, приторможенным и словно задумчивым. Боюсь, как бы я не старался, но воспринимать тебя прежним эгоистично-бездушным существом я уже никогда не смогу.
Мне ни капли не страшно, когда ты все-таки подходишь ко мне, медленно и как-то устало опершись рукой в стену, прямо на одном уровне с моей головой, оказавшись близко. Глаза, и так очень темные, сейчас словно бы почернели еще больше и яростно сверкают в полутьме, а на ободке сигареты, который ты сильно затягиваешься, остается след бордовой помады.
Сейчас я готов даже к тому, что тебе захочется меня ударить. Я этого почти жду. И молча смотрю на тебя в ответ, принимая вызов. Но такая игра в гляделки не может тянуться долго, кто-то один непременно отведет взгляд первым. И это буду не я.
- Ты соображаешь, что делаешь?..
- Вполне.
- И сказать ничего не хочешь мне?
Пристальный взгляд сквозь дым твоей сигареты, я невольно смотрю на твои губы. Они едва заметно дрожат.
- Может быть нам стоит поговорить. И на этот раз ты будешь слушать.

* * *
"Вдохнуть, выдохнуть. Успокоиться, не психовать".
Повторив это, как мантру, несколько раз, прихожу к выводу, что эффект достигнут. Меня уже даже почти не трясет.
"Что, черт возьми, это было?" – хочется поинтересоваться в голос, даже заорать.
И в этот раз не на тебя, дорогой мой Юджи. Я уже давно привык к идиотским выходкам любого рода в твоем исполнении. Все ясно, как божий день. Твоему взбалмошному величеству захотелось эпатировать публику, и ты не придумал ничего лучше, чем повиснуть на мне.
Но свой вопрос я хочу задать самому себе. Что это за реакция такая? Что за новости – замирать и не дышать в твоих объятиях. Тело что-то перепутало, впрочем, как и мозги.
Только сейчас замечаю, что сигарета сломалась. Прекрасно, вот и покурили. Спасибо, хоть не последняя.
Поднимаю глаза и смотрю прямо на тебя. Странный взгляд из-под полуопущенных ресниц, и опять непонятно, о чем ты думаешь. А я снова чувствую раздражение из-за того, что не понимаю тебя, сержусь из-за этого, а от того, что сержусь, злюсь еще больше. И на себя, и на тебя. Какой-то замкнутый круг…
Делаю шаг к тебе и всем своим видом хочу показать – никуда ты от меня не денешься, дорогой, пока не объяснишься. И не пообещаешь больше так не делать. Никогда.
- Может быть, нам стоит поговорить. И на этот раз ты будешь слушать.
Едко усмехаюсь в ответ. Как страшно, Юджи. Я уже почти боюсь. Слушать тебя или нет – мне решать.
Только если до этих слов мне хотелось за шиворот тебя схватить и вытрусить признание, что за сумасшедшая идея взбрела в твою больную голову, то теперь – нет. Теперь желание одно – развернуться и уйти. Просто так, назло, из вредности, называй, как хочешь. И объяснения твои мне на хер не нужны.
- Я бы с удовольствием послушал, - стараюсь, чтобы голос не дрожал от гнева, и потому говорить приходится фактически сквозь зубы. – Интересно ведь узнать, как ты объяснишь всплески собственной дурости. Да только время жалко тратить.
Наши лица совсем близко, и я пристально всматриваюсь в твои глаза. Кто сказал, что по ним можно что-то прочитать? Я вот сейчас ничего не понимаю и ни единой эмоции не могу выделить.
- По-моему, кто-то просто пытается убежать, - негромко произносишь ты, глядя с вызовом, и я демонстративно фыркаю.
- От тебя, что ли?
- От себя.
А вот это уже слишком. Ярость поднимается в душе, но хуже не это. Неожиданно приходит мысль, что отчасти так и есть. А в тайне я мечтаю лишь об одном – унести отсюда ноги поскорей, от тебя, от этого странного взгляда и от твоих объяснений по возможности тоже.
Тело отреагировало раньше, чем голова сообразила, и фактически я очнулся через долю секунды, понимая, что наделал.
Согнувшись пополам и держась за живот, ты пытаешься откашляться. Удар получился неожиданно сильным, видно вложил я в него всю накопившуюся злость, помноженную на негодование. А ты и не ожидал такого поворота. Или ожидал, но не столь неожиданно.
- Маю, ты охренел?! Что ты творишь?!
Сильные руки оттаскивают меня от тебя, как будто я собирался продолжать драку. Хотя откуда Эмиру знать, что творится в моей голове?
- Охренел не я. Охренел наш лидер-сан. Решил, что все ему дозволено.
- Что дозволено? Что он сделал-то?
Наш басист искренне негодует и смотрит на меня ошалевшими глазами.
- Вот пусть он тебе и расскажет. Если сможет.
Я вырываюсь из его рук и ловлю себя на мысли, что курить хочется неимоверно. Только сигарета отправилась на пол, а я и не заметил.
Ты медленно приходишь в себя и глядишь исподлобья. Смело смотрю в твои глаза и в очередной раз удивляюсь.
Твое лицо не выражает ни злости, ни обиды, ни даже упрека. Ты смотришь на меня… спокойно? И по спине пробегают неприятные мурашки от осознания, что я медленно, но верно я схожу с ума, бросаюсь на людей и веду себя неадекватно. Хотя кто первый начал, спрашивается?..
Отмахнувшись не столько от тебя, сколько от своих мыслей, и благоразумно решив разобраться с самим собой попозже, решительно направляюсь в сторону гримерки, бросив напоследок:
- Чтобы это было в первый и последний раз.
Надеюсь, Юджи, тебе хватит ума не лезть ко мне сегодня.


* * *
Я действительно ожидал удара от тебя, но не думал, что он будет таким сильным. Либо все-таки в глубине души, как дурак, верил, что духу и смелости тронуть меня у тебя не хватит. Наивный идиот, давно пора бы запомнить, что люди не меняются. А уж от того что я один раз тебя обнял при большом скоплении народа – ты не изменишься в одночасье и подавно.
Пока Эмиру зачем-то держит тебя за локти, Мачи подходит ко мне, в этот раз даже не спрашивая, плохо мне или хорошо, и так, видимо, все с лихвой видя на моем бледном до зелени лице.
- Маю, хочешь на ком-то сорваться – сходи, нажрись в бар, найди себе крайнего, и бей морду ему. Нашел тоже, кому врезать… - Тихо ворча, драммер мягко берет меня под руку и старается увести переодеваться. Ему удается это с трудом, потому что я неотрывно смотрю на тебя, и странно – но не могу сердиться или злиться. Единственное, что, наверное, отражается в моих глазах, так это немой вопрос и искра какого-то удивления. Я до сих пор не привык отвечать ударом на удар, и уж тем более получать удары от того, к кому только что проявил эмоции.
Такое обтекаемое выражение, правда? Даже мысли текут в заданном порядке – "проявление эмоций", а не "просто потому что он нравится мне так, что заходится сердце". Впрочем, сейчас-то сердце, кажется, и правда заходится. Во всяком случае, восстановить сбитое дыхание так просто на раз два не получается, что-то стоит комком в груди, давит и не дает делать вздох без кашля.
Я все время чувствую руку Мачи, который стоит за моей спиной, готовый поймать в любой момент, стоит мне пошатнуться. Но я давлю в себе кашель, мелко, рвано вдыхая воздух, сбрасывая концертный костюм и кое-как завязывая узлом волосы.
Ты переодеваешься, вернее, уже переоделся в нескольких шагах от меня, краем глаза я вижу, как ты истово аккуратно застегнул чехол с костюмом, заколол волосы и перекинул через плечо сумку. Еще минута и ты уйдешь, как обычно даже не взглянув на меня. Все как обычно, и это ведь даже не первый раз, когда ты поднял на меня руку. Но все прошлые были без свидетелей, только наедине между нами, и тогда не было того, что душит меня сейчас и заставляет дрожать твои руки, когда ты снова закуриваешь прямо в гримерке. Человек ведь курит в двух случаях – или когда нервничает, или когда скучно. Почему-то мне не кажется, что сейчас тебе скучно, Маю…
Такой длинный и бесконечный день вымотал меня настолько, что я забыл об очередной гостинице, такой обыкновенной и незапоминающейся в череде идущего полным ходом турне. Так хочется сейчас оказаться дома, в Токио, привычно упасть на огромный диван в гостиной, уткнуться в подушку и проспать часов двадцать с выключенным телефоном и задвинутыми шторами на окнах. Но этот вариант нереален – в Осаке у нас только одна ночь, завтра новая дорога, новый город, новый клуб и новый концерт. Только я не знаю, какой завтра будет день, и как я вообще переживу эту ночь.
Застегнув джинсы и кое-как запихнув костюм в чехол, я слегка вздрагиваю от резкого хлопка двери. Ты ушел, не сказав никому ни слова. Так привычно… Но в груди совсем даже непривычно заныло, потому что я уже знаю, что сегодня ты напьешься в баре при гостинице, и в номер тебя отволокут Эмиру с Мачи, или кто-то из нашего стафа, а утром тебе будет настолько все равно на то, что было вчера, что я могу не волноваться – ты больше об этой ситуации со мной на сцене даже не будешь вспоминать. От этого непривычно горько, настолько горько, что мне самому хочется сейчас купить бутылку виски, снять кого-нибудь и запереться в номере.
- Как ты? – Мачи берет мою сумку, закинув себе на плечо, кажется, что ему это не стоит никаких усилий. – Пойдем, я тебе помогу, до номера хотя бы. Он, кажется, сильно ударил…
- Пустяки. Я не хрустальный же, да?
- Знаешь, напрасно ты его злишь.
- Я не злил. Я просто захотел это сделать.
Мачи еще не снял линзы, и его очень светлые серые глаза смотрят испытующе. Мне кажется, он все понимает.
- "Просто"? Юджи, это звучит так же глупо, если бы ты решил "просто" кинуться с моста, чтобы посмотреть, как это делается.
Резко повернувшись и снова охнув от давшего себя знать твоего удара, я забираю у барабанщика с плеча свою сумку, улыбнувшись. Всегда и везде главное – улыбаться. Даже когда на душе не то что кошки, а вообще неизвестный науке зверь скребется.
- Все будет нормально. Меня просто понесло, как обычно, понимаешь? А Маю снова решил, что я посягаю на его, черт побери, репутацию. Все в порядке, поехали.
Эмиру задумчиво выходит за нами следом, машинально зацепив забытую тобой пачку сигарет со стола. Что бы ты забыл сигареты… Не иначе, как и правда нервничаешь больше обычного, и из-за кого – из-за меня. Смешно.
…Номера у нас у всех одинаковые, через один по четной стороне. И все на солнечную сторону, по утрам это будит не хуже будильника. Конечно, если не глушить всю ночь дешевый виски или еще что похуже.
Я принимаю душ, переодеваюсь, и по совести сказать, не жду совершенно никого, чувствуя себя отвратительно. Еще бы не отвратительно, если засветили кулаком в живот после концерта. Гадкие мысли, я хожу по комнате туда-сюда, стараясь успокоиться, а главное – согреться.
Можно, конечно, лечь в постель, выключить свет и попытаться отдохнуть от всего, забыть, задвинуть подальше и мои неожиданно всколыхнувшиеся эмоции, и твою такую болезненную близость ко мне. Но я вместо этого думаю о таких вещах, о которых прежде если и думал, то лишь со смехом и иронией. Например, о том, что у нас бы все равно ничего никогда не получилось, если бы мы вдруг рискнули. Ты кидался по-первости знакомства ехидными намеками, впрочем, довольно беззлобными, но я никогда и не скрывал своих отношений с мужчинами. Хотя вряд ли это можно назвать отношениями, поэтому даже однажды сорвавшееся с твоих губ обидное "шлюха" не сильно меня задело. Задело другое – почему тебе вообще есть дело и интерес до моей личной жизни.
Кашляя и стараясь дышать максимально ровно, я вздрагиваю от резкого официального стука в дверь – так стучит только обслуживание, ни Мачи, ни Эмиру не стали бы столь нагло ко мне ломиться.
За дверью официант из бара внизу - не самый лучший, надо сказать, бар, впрочем, как и гостиница. И то, что он говорит, вполне тривиально, мало ли набравшихся постояльцев в конце рабочего дня, которые не в состоянии дойти до номера своими ногами? Особенность только в том, что в этот раз дойти до номера не в состоянии ты, и меня, как лидера группы, почему-то поставили об этом в известность. Почему меня, а не хотя бы нашего менеджера, я уже не думаю.
Едва утихнувший было кашель сейчас возвращается вновь и с новой силой, когда, скинув халат и снова переодевшись в первое попавшееся, я иду вниз, то и дело прикладывая ладонь к груди. Если не пройдет, лайв завтра будет тяжелым, и ты снова будешь орать на меня, если конечно тебе позволит трещавшая по швам голова. А если ты пьян так, как мне расписали – трещать она у тебя будет не утром, а уже через пару часов.
Маю-Маю… ну какого же черта ты делаешь? Почему нельзя жить как все нормальные люди, ну или слегка не нормальные, но все-таки отдающие себе отчет в действиях? Если бы ты действительно хотел забыться – ты ушел бы напиваться на улицу, подальше отсюда, чтобы ни я, ни наши ребята об этом не узнали раньше утра. Но ты засел внизу, наотрез отказался идти, потребовал к себе меня, да еще и наорал, кажется, на персонал. Какое же ты дитя.
Опустив руку тебе на плечо, я слегка сжимаю пальцы, потеребив тебя за рубашку.
- Ну, радость моя, я тут. Ты же хотел меня видеть? Правда, не уверен, что смогу отвести тебя в номер, но мы можем очень постараться.
Ты поднимаешь голову, глядя на меня странно погасшими глазами, в которых тогда, после концерта за кулисами, горел такой живой гневный огонь. Ты все потушил. И не сделаешь мне сейчас ничего, даже узлом я тебя завяжи. Мне тяжело видеть твое безволие, тяжело быть свидетелем твоего стремления оторваться как можно дальше от статуса "человек, друг, товарищ", и то, как ты смеешься, вяло тихо смеешься на все мои слова.
…Будь на моем месте любой другой человек, он бы и пальцем не пошевелил ради тебя сейчас, особенно после двух лет взаимных общих претензий, жалкого подобия драк и неприязни. Я не пытаюсь себя обелить или возвысить, просто так легче думать, какого черта я делаю в твоем номере – точном близнеце моего – сидя на краю постели, куда тебя сбросили, как непосильную ношу, и чуть убирая с твоего лица спутанные длинные каштановые пряди волос, замечая, что ты не спишь и смотришь перед собой, вцепившись пальцами в подушку. Какого черта я тут делаю, я не могу сказать даже себе. По-хорошему мне бы бежать от тебя, а я думаю только о том, где бы и у кого в этой гостинице достать аспирин.





Глава 3

Mayu

Итак, первый пошел.
Янтарная прозрачная жидкость в стакане, если сквозь него посмотреть на свет, кажется золотистой, только пахнет отвратительно – хоть стреляйся. Но сейчас мне плевать на это. Залпом выпиваю содержимое бокала и со стуком ставлю его на стол. Дело осталось за малым – надо теперь некоторое время ни о чем не думать, а через пару таких порций приступить к самоанализу. Ни в коем случае не раньше, а то рехнуться недолго. Хотя разве кто-то еще думает, что я в своем уме?
Второй стакан.
За тебя, Юджи! Чтоб ты был жив и здоров, твою мать! Как бы скучно и спокойно я жил, не повстречайся ты однажды на моем пути. И, знаешь, сколько всего между нами было, ссор и гадостей, скандалов и обид, только сейчас я впервые жалею, что не послал тебя еще тогда, пару лет назад. Что связался с тобой и остался. А теперь такое чувство, что мне от тебя никуда не деться.
Третий.
Я пью за нас, за тебя и за меня. Как не хотелось бы это признавать, но по отдельности нас нет давно, мы с тобой вместе, хотя со стороны и не скажешь.
Неотрывно слежу за собственными пальцами, вычерчивающими на столе непонятные рисунки, а после поднимаю глаза и пытаюсь сфокусировать взгляд на какой-то картине на стене. Получается с большим трудом, и я прихожу к выводу, что можно заняться самокопанием.
Начнем с того, что мне неприятно вспоминать, как я ударил тебя. Вдохнув поглубже, медленно выдыхаю сквозь зубы… Ладно, признаю. Мне стыдно. Но стыдно самую малость, потому что ты сам виноват.
В глубине души вновь пытается заворочаться оскорбленное достоинство, приправленное негодованием, но как-то вяло и без энтузиазма. Может, выпивка действует. А, возможно, не так уж сильно я был оскорблен, как показывал. Как сам думал.
Черт, наверное, надо извиниться перед тобой. Могу, конечно, представить, что ты наговоришь в ответ, и все твои ехидные ухмылки уже вижу. Будешь теперь три дня стонать и изображать муки боли, а припоминать этот инцидент так вообще не перестанешь.
Но все равно. В детстве родители говорили, что если тебя обидели словом, сдачи надо давать тоже словами, а не в драку лезть. А что я сделал? Хотя… Горько усмехаюсь и, взяв бутылку, наливаю себе снова. Как же тогда давать тебе сдачи? К стенке прижать? С трудом удается подавить смешок. Бред. Придет же такое в голову.
А извиниться все же надо. Сейчас еще немного выпью, поднимусь к тебе, скажу и уйду в свой номер, не дожидаясь, пока ты придумаешь колкие ответы. И обязательно сегодня, потому что завтра точно не соберусь с силами, и тогда появится в нашей с тобой истории очередное пятно.
Зачем же ты сделал это, Юджи? Чтобы публику повеселить или мне нагадить в очередной раз? Мелькнувший было вариант, что тебя потянуло ко мне, захотелось обнять, давлю на корню. Если так, делалось бы это не на сцене. Хотя, с другой стороны, желания – они и есть желания. Когда хотят, тогда и появляются, и как-то им ровно, где человек в это время находится.
Делаю еще один глоток, когда передо мной вырастает силуэт бармена. Рассмотреть его лицо не получается, перед глазами все плывет, когда грубоватый голос достигает сознания.
- Вам на сегодня достаточно. Пора остановиться.
И я в ответ тихо смеюсь. Действительно, Юджи, нам пора остановиться. Остановиться и разобраться, потому что дальше так нельзя. Сегодня ты по почкам получил, а что в следующий раз будет?..
Кто-то трясет меня за плечо, и я огрызаюсь в ответ. Реальность вокруг пляшет, и в какой-то момент кажется, что я словно лежу на дне лодки, которую качает на волнах. Приставучий персонал куда-то отвалил, я даже не уловил, как давно это произошло, только радуюсь несказанно.
На мое плечо снова опускается рука, и я поворачиваюсь, чтобы высказать все, что думаю об этом бармене и его заведении, об этой гостинице и обо всем городе тоже, когда вижу, что это ты стоишь за моей спиной. Слова так и остаются непроизнесенными, а я усиленно вспоминаю, что хотел сказать тебе. Что-то важное и именно сегодня.
У тебя какой-то тоскливый взгляд, так смотрят на тяжелобольных людей, которых и жалко, и не поможешь ничем. Я почему-то уверен, что ты должен быть зол на меня, и хочу спросить, так ли это, но даже просто ворочать языком не получается. Не то, что говорить.
Тянешь меня за руки, и я поднимаюсь. Веки опускаются сами собой, и я бы рад открыть глаза, да только задача оказывается непосильной. Ты прижимаешь меня к себе, и я опускаю голову на твое плечо, понимая, что пахнешь ты как-то не так. Не так, как обычно. В замутненном сознании проскальзывает мысль, что сейчас ты просто не надушился своим идиотским парфюмом, который мне всегда не нравился, и этот запах – твой собственный, настоящий. И какой же он… Действительно, какой?..
…Не соображаю, ни где я нахожусь, ни что со мной. Только понимаю, что очнулся, вырвался из черного забытья из-за ласковых прикосновений к волосам. Кто-то гладит меня по голове настолько легко и невесомо, как будто пытается не разбудить. И надо признать, что на этом приятные ощущения заканчиваются, потому что мутит и крутит меня невыносимо.
Наверное, проходит несколько минут, прежде чем я понимаю, что происходит. И в который раз за сегодня хочется спросить – какого черта, Юджи? Какого черта ты сидишь на моей – моей ли? – постели? Какого твои руки опять прикасаются ко мне? И почему мне кажется, что если бы не эти легкие касания, так сильно напоминающие ласку, я бы сейчас вообще жить не хотел?
Неожиданно ты замираешь и через секунду давишься сильным кашлем, непроизвольно схватившись рукой за живот. И перед моими глазами встает сцена после концерта. Хочется взвыть в голос, но выходит только сдавленный стон.
Ты внимательно смотришь на меня, и я через силу произношу:
- Больно?
Кажется, что ты молчишь очень долго, хотя на деле пару секунд от силы.
- Больно.
- Мне тоже, чтоб ты знал.
Закрываю глаза и несильно сжимаю кулаки. Это совсем не то, что я собирался сказать. Теперь вспоминаю, что хотел попросить прощения. Но разве наберешься сил произнести подобное вслух, когда знаешь, что в ответ только рассмеются и уж точно никогда не простят.
- Я знаю.
Приоткрываю глаза и смотрю на тебя из-под полуопущенных ресниц, но с удивлением вижу, что ты не усмехаешься, не кривишься и вообще не делаешь ничего, что я привык видеть. Ты смотришь на меня немного печально, устало, с какой-то еле уловимой теплотой. Знаешь, если бы ты всегда был таким, то, возможно…
- Ты кретин, Юджи. И ни хрена ты не знаешь.
Надо было сказать что-то, чтобы оборвать поток нелогичных, недопустимых мыслей в своей пьяной голове. А теперь зажмуриться, уткнуться лицом в подушку и дождаться, пока хлопнет дверь. Давай же, проваливай отсюда.
Но вместо этого я чувствую, как твои руки опускаются на мои плечи, слегка массируя. Пальцы легонько касаются затылка, и по идее такие действия призваны успокоить, но вместо этого я чувствую, как все тело напрягается, словно натянутая струна.
- Прекрати… Немедленно…
- Почему?
- Потому что я не могу это выносить.
Не сразу понимаю, что произнес это вслух. А когда осознаю, проклинаю все на свете. Еще немного, и я не в таком тебе признаюсь.
Твоя невозмутимость просто поражает. Реагировать на мои слова ты не планируешь – пальцы зарываются в мои волосы, и я, собравшись с силами, переворачиваюсь на спину, стараясь не реагировать на острую вспышку боли в голове.
- Юджи, ты оглох? Не трогай меня.
- Почему?
Смотришь серьезно и внимательно, ожидая, судя по всему, что я сейчас подробно объясню, почему не стоит ко мне прикасаться. А я, вместо того, чтобы послать тебя подальше, неуместно думаю, как ты красив. Вот такой, без грима и сложной укладки, в обычной одежде ты удивительно прекрасен. Слабый свет с улицы только оттеняет твою красоту, и в полумраке комнаты невольно возникает ассоциация с фотографией. Сейчас, без яркого света, твое лицо словно на черно-белом снимке. А ведь всем известно, что нет ничего прекраснее таких фотографий.
- Потому что мне больно от этого.
Быстро отворачиваюсь в сторону и медленно выдыхаю. Надо же, как все просто, вот так взять и озвучить, что на самом деле чувствуешь. То есть не совсем так. Это ж надо, сначала ответить и только потом понять, что сказал правду.


Kamijo

Тебе – больно. Любое нормальное проявление эмоций за пределами ехидства, агрессии, ссор и скандалов – у тебя уже воспринимается как "боль".
Может быть, просто ты слишком пьян, а я упрямо гоню от себя мысли о том, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Но, тем не менее, сейчас ты хотя бы искренен. За все время знакомства мне едва ли удавалось добиться от тебя этого хоть раз.
Подняв голову и машинально бросив взгляд на стены, я отмечаю что угодно – обои, отделку, кровать, кресла в углу – только бы не думать сейчас, что мне отчего-то чертовски обидно. Ты, должно быть, понимаешь, что я всего лишь помочь хочу, но все равно отталкиваешь как обычно. Неожиданно в сознание закрадывается мысль, что это ведь вообще я виноват во всем, и в том, что ты надрался сегодня до беспамятства – тоже. Значит, обижаться не на что, в номер я тебя привел, проследил, чтобы ничего с тобой не случилось, и утром надо зайти, разбудить пораньше, в идеале – заказать в номер холодной минеральной воды. И на этом все.
Это было бы правильно. Но кто сказал, что я всегда и все в своей жизни делаю правильно?..
Неслышно сняв обувь, и босиком пройдясь по номеру, открываю платяной шкаф, доставая еще один плед. Уже далеко за полночь, становится совсем холодно, но окно закрывать не стоит, иначе к утру мы оба с тобой помрем. Задумчиво глянув на тебя, свернувшегося в позе эмбриона на кровати справа, я понимаю, что утром заслужу еще один повод себя ненавидеть. Но я не могу сейчас уйти и оставить тебя, хотя и помню прекрасно, что ты велел тебя не трогать. Но ты ведь уже уснул…
Поколебавшись и все-таки стянув майку, ложусь рядом с тобой, до самых глаз замотавшись в плед, и минуту-другую глядя тебе в спину. Ты уже не проснешься сейчас, даже если у тебя под ухом будет маршировать кавалерийский полк, но мне все равно страшно. С тебя станется вышвырнуть за дверь, да еще и наподдать для ускорения. Но, придвинувшись чуть ближе, я думаю не об этом, а о твоих словах. О том, что ты сказал о боли.
Я знал людей, для которых в принципе проявление каких-либо эмоций сопровождалось разрывом сознания, психами, нежеланием подпускать кого-то, а то и вовсе нервным расстройством и неадекватной реакцией. То, что ты – псих, я особо и не сомневаюсь. И провоцировать лишний раз страшно, но вместе с тем внутри сидит упрямая надежда, что, как и любое разумное существо, тебя еще можно переломить. Глядя в кромешной темноте тебе в макушку и осторожно собрав и убрав с плеч твои волосы, я говорю сам себе, что был бы не против помочь. Быть рядом, ничего не требуя взамен. Но отчего-то мне кажется, что ты будешь упрямо гнать меня от себя если не всю жизнь, то, по крайней мере, еще очень долго.
Тяжело засыпать с невысказанными мыслями. Особенно когда по потолку и стенам мечутся тени редких проезжающих машин, а рядом спит человек, который неожиданно из врага номер один стал… кем?.. Есть такая хорошая фраза "на самые близкие отношения всего лучше прыгать с крайней точки ненависти". Если следовать этому принципу, близкие отношения нам уже по умолчанию обеспечены, но вопрос в другом – хочу ли я, и главное, нужно ли это вообще обоим? И нет, я вовсе не тешу себя мечтами о том, что однажды ты возьмешь и станешь для меня прекрасным принцем, просто мне достаточно было бы знать, что есть кто-то, занявший место в сердце. Об этом очень легко думать вот так, отвлеченно, и что ни говори – это очень похоже на самоубеждение, игру в любовь. Только мне почему-то кажется, что объект я выбрал не самый подходящий.
Я знаю, что ты не спишь с мужчинами, никогда ими не интересовался и всегда высказывался грубо против однополой любви. Как назло, этим ты привлекаешь к себе еще сильнее, эдакий образ сильного серьезного парня, хотя мы и ровесники. Ровесники, но я в чем-то никогда не дорасту до тебя, а ты в чем-то так и не поймешь меня. Но я видел твои глаза и слышал твой голос – тогда, на сцене, и сейчас. Пьяным или трезвым, но ты смотришь на меня, отталкиваешь, а это верный признак, что я все понимаю верно. И мы друг друга измучаем, вот как сейчас – ты меня гнал от себя, а я назло остался. Ты садист, я мазохист. И в чем-то непоправимый романтик, мне хочется думать, что все будет хорошо…
…Я не заметил, как уснул. Просто в какой-то момент стало жарко, и я укрылся до пояса, уткнувшись тебе в спину, вдыхая аромат твоих волос и угадывая в них всю гамму запахов, которые в целом можно назвать "Маю" - шампунь, лак, сигареты… Привычный и успокаивающий запах, он подействовал как снотворное, и я отключился. Даже боль в груди и животе стала слабее, утром она совсем исчезнет, и дай бог, ты не подкрепишь свой "урок", если проснешься первым, и найдешь меня у себя под боком. Просыпаться от ударов хочется меньше всего.


* * *
Нет ничего мучительней, чем просыпаться после бурной пьянки. Не играет никакой роли, веселился ли ты с друзьями или заливал горе в одиночестве. Наутро одинаково плохо, и начинаешь клясть безрассудство, с которым вчера вливал в себя стакан за стаканом.
Несложно догадаться, что сегодня у меня как раз такое пробуждение. На улице серые сумерки, только начинает светать, а, значит, еще очень и очень рано – лето как-никак. Голову разрывает изнутри, а во рту настолько пересохло, что, кажется, пытки нет страшнее. От этого букета ярких ощущений я и просыпаюсь, но через секунду все горести физического дискомфорта меркнут на фоне всколыхнувшихся воспоминаний.
"Вот это ночка была…" – проскакивает в голове, вырывается наружу тихим стоном.
Я пытаюсь пошевелиться, и безрадостное утро преподносит мне очередной сюрприз. Вот теперь я окончательно забываю и о головной боли, и муторном состоянии.
Не желаю знать. Отказываюсь просто. Думать не хочу, как ты здесь оказался, почему ты ко мне прижимаешься и, самое главное, какие именно события вчерашней ночи я не помню.
Нет, я совершенно точно знаю, что ничего такого не было, просто не могло быть. Смутно припоминаю наш ночной разговор, если обмен невнятными репликами можно так назвать. А еще я как будто вновь ощущаю твои ладони, зарывающиеся в мои волосы. Вообразить это не сложно, потому что твоя рука и сейчас на моем поясе. Она кажется невыносимо горячей и тяжелой, но у меня нет никаких сил ее скинуть.
Надо собраться с силами, встряхнуть тебя и вышвырнуть вон, только так и никак иначе. Но вместо этого я переворачиваюсь на спину, медленно и осторожно, чтобы не разбудить, и, повернув в голову, внимательно всматриваюсь в твои черты.
Когда-то я слышал, что истинное обличье человека можно увидеть, только когда он спит. Глупость, конечно, но глядя на тебя сейчас, я думаю, что если это так, ты настоящий намного лучше того, что я наблюдаю не первый год. А еще приходит мысль о том, что сколько мы уже знакомы, я ни разу не видел тебя спящим. Хотя тут удивляться как раз нечему.
Твои ресницы чуть подрагивают, а на губах застыла легкая улыбка. Определенно тебе сниться какой-то хороший сон, и я невольно усмехаюсь. Судя по всему, и ты, Юджи, вчера набрался. Иначе как это тебе удалось уснуть рядом со мной, да еще и посмотреть приятное сновидение?
Закрываю глаза и уговариваю себя еще немного поспать. А заодно давлю навязчивый вопрос, почему я не вышвырнул тебя за шкирку из своей постели.
"У меня похмелье, и просто нет сил", - объясняю сам себе.
Только интересно, зачем тогда я легко, почти неощутимо поглаживаю кончиками пальцев твою руку, обнимающую меня за талию.
…Уснуть так и не удается. Мое состояние больше всего напоминает болезненное забытье, когда понимаешь, что бодрствуешь, но тело расслабленно и мысли текут вяло. Пару раз накрывает тяжелый сон, но, кажется, не более чем на пару минут.
Зато ты спишь по-детски безмятежно, глубоко и ровно дышишь, даже не шелохнешься. Говорят, что так спят люди с абсолютно чистой совестью. Или те, кто считает, что их совесть чиста. Ты точно относишься не к первому виду. Но, как бы там ни было, твое присутствие и тепло действуют умиротворяющее, и отчего-то мне кажется, что в одиночестве было бы сейчас гораздо хуже.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем ты просыпаешься. Чуть вздрагиваешь, дыхание сбивается, и я думаю о том, что все ночное очарование развеивается на глазах. Утро вступило в свои права, а, значит, здравствуй, привычный Юджи. И здравствуй, новый бой.
Я не открываю глаза, но чувствую, как ты убираешь с моего пояса руку, как приподнимаешься на локте. Рассматриваешь меня, а я жду, когда тебе надоест созерцание моей персоны, и ты отправишься в свой номер.
Но вместо этого неожиданно чувствую прикосновение к моему лицу. Кончики пальцев скользят от виска по щеке к подбородку, и даже не представляю, как мне удалось не вздрогнуть.
- Я не сплю, - тихо произношу вслух, но глаза не открываю. Какое-то шестое чувство шепчет, что лучше мне тебя сейчас не видеть.
- Я знаю.
Ну и наглость. Знает он, видите ли… Тогда какого ты меня лапаешь, раз знаешь?
- Тогда что ты делаешь? И почему ты до сих пор здесь? – озвучиваю свой вопрос.
Теперь надо открыть глаза и отстранить от себя эту руку, потому что от прикосновений по коже бегают мурашки, и я тихо радуюсь, что ты не можешь этого видеть.
Вот так и знал, что не надо смотреть. Почему все люди как люди, а с тобой вечно все не так? Все, ну абсолютно же все, с утра помятые и невзрачные, а ты выглядишь так, словно уже успел принять душ, выпить кофе и порадоваться жизни. В солнечных лучах твои волосы кажутся просто нереальными, такие бывают только у персонажей сказок. Не волосы, настоящее золото. Но даже их красота меркнет на фоне глаз. Мне часто приходилось слышать о "лучистом взгляде", но всегда слабо представлял, как именно это выглядит. А теперь знаю. Вот радость-то. Интересно, почему раньше не замечал?
Медленно, словно устало, закрываю глаза. Ты никогда не догадаешься, что я зажмуриваюсь, лишь бы не видеть. Пусть со стороны это выглядит, будто мне нехорошо, и голова болит. Впрочем, в этом тоже есть доля правды.
- Ты хочешь, чтобы я ушел? – нарушаешь повисшее молчание, а я невольно напрягаюсь от этого вопроса.
"Нет, не хочу", - слышу в голове свой собственный голос. Но вслух лишь вздыхаю:
- Я хочу пить. И сдохнуть.
Не знаю, какого ответа ты ожидал от меня, но, похоже, не такого. Что, Юджи, думал, матом пошлю? Веришь, самому так казалось…
- Сейчас принесу тебе. Потерпи.
Приоткрываю глаза и вижу, как ты поспешно одеваешься и обуваешься, как отбрасываешь назад волосы, знакомым и даже привычным жестом. Как идешь к двери. И буквально за пару секунд до твоего ухода неожиданно сам для себя произношу:
- Юджи, прости меня.
Твоя рука в прямом смысле слова зависает в воздухе в нескольких сантиметрах от дверной ручки, и ты медленно поворачиваешься.
Знаешь, тебе очень идет изумленное выражение лица. Ты кажешься совсем юным и беззащитным. Еще немного, и ресницами хлопать начнешь. Да, таким удивленным я тебя в жизни не видел.
- За что? – осторожно спрашиваешь, не веришь, должно быть, что не ослышался.
- За то, что ударил.
Снова закрываю глаза, потому что нет сил видеть тебя таким… Не знаю. Таким трогательным, что ли.

* * *
Не успев взяться за ручку двери и обернувшись к тебе всем корпусом, я просто ушам своим не верю. Ты мало того, что извинился, ты еще и соизволил уточнить, за что конкретно. Нет, я, конечно, знал, что рано или поздно тебя замучает если и не чувство вины, то необходимость наладить худо-бедно отношения, но чтоб так…
- Будем считать, что этого не было. – С трудом выдавив из себя жалкое подобие улыбки, я выскакиваю за дверь, только тут спохватившись, что выбегать помятым и во вчерашнем от собственного гитариста будет, по меньшей мере, странно.
И ведь не ошибся – навстречу мне неторопливо семенит сонный Мачи, должно быть, только что вернувшийся с пробежки. Это уму непостижимо, наш драммер всегда и везде, не важно, пили ли мы по черному или мирно спали с вечера, начинает утро с традиционного бега трусцой.
- О-ля-ля, какая прелесть, лидер-сан… Что это ты у нашего Маю в номере с утра пораньше забыл?
- Он вчера перебрал лишнего.
- Нажрался, то есть. Маю же никогда не "перебирает", он всегда в умат. Живой хоть?
- Живой вроде. Я вниз за минералкой.
- Юджи…
Я набегу оборачиваюсь, вскинув голову и неторопливо задержавшись на ступеньке лестницы.
- Что?
- Нос не расшиби. Несешься, как любимый сеттер с тапочками в зубах.
- Да иди ты в…
- Иду-иду.
Посмеиваясь, барабанщик удаляется, а я думаю, что в его словах есть микроскопическая доля правды. Я же и в самом деле в лепешку ради тебя разобьюсь, Маю… И если бы ты только захотел это увидеть, как знать, может, наши бесконечные претензии друг к другу стали менее значительными.
…Вернувшись в твой номер с бутылкой холодной минералки и стаканом, я застаю тебя по-прежнему сидящего в горе подушек на постели. Только в пальцах твоих как обычно дымится первая утренняя сигарета, а мне чуть ли не физически тошно. Не представляю, как ты вообще с утра, да еще и с похмелья, умудряешься курить на пустой желудок?
- Держи. И дай-ка это сюда…
Аккуратно забрав из твоих пальцев сигарету, стараюсь не смотреть на твое лицо – уж больно оно забавное. Смесь изумления и мрачной покорности, определенно нужно тебя почаще спаивать. Ты становишься тогда почти милым, если бы не хмурое ворчание в мой адрес.
- Ты что, нанялся в мои мамаши?
- Нет, просто не хочу, чтобы тебя мутило всю дорогу. Мы через пару часов выдвигаемся.
- Как же я устал…
Падая назад, на подушки, ты как-то странно, но красиво взмахиваешь волосами, которые тут же рассыпаются по белоснежной наволочке. Я замираю с бокалом в руке, машинально отпив минералки сам, и стараюсь утихомирить разбушевавшиеся чувства-ощущения. А еще желания. Например, вроде тех, чтобы запустить пальцы в твои пряди, взять расческу и медленно расчесать их.
Солнце бьет в глаза, я щурюсь, с опаской присев в ногах кровати. То, что ты ничего не сказал мне на наглость водить кончиками пальцев по твоему лицу, думая, что ты спишь, меня настораживает и пугает, как и все, что расходиться с понятием "норма". Потому что норма для тебя по отношению ко мне – грубость, холодность, резкость. И убийственная привычка смотреть на меня свысока. Будто я горничная какая, или хуже того – шлюха по вызову. А ты ведь так обзывал меня в запале, несколько раз во время особенно разгромных скандалов. Почему сейчас, глядя на тебя и больше всего на свете желая обнять, я вспоминаю снова только плохое, даже сам себе не отвечу. Должно быть, это и есть девиантный тип мышления – ты просто приучил меня не ждать от тебя ничего хорошего. Ты-то приучил, но мое сознание наперекор всему противится этому, и хочет, очень хочет сделать несколько важных шагов. И поэтому возникает такой резонанс.
- Маю.
- Чего?
- Почему тебя так задело то, что я сделал вчера? – вопрос срывается с губ прежде, чем я успеваю сказать себе "стоп" и вспомнить, что сам же решил больше не возвращаться к этому. – Скажи, я что, тебе настолько противен?


* * *
Так и знал, что стоит дать слабину, будет мне худо. Сначала ты вырываешь из рук сигарету, потом по-хозяйски устраиваешься на моей постели, теперь решаешь задушевно побеседовать. Нашел время. Если б ты знал, как меня тошнит, как хочется послать и тебя, и твои откровения, благоразумно помалкивал бы.
Скандалить нет сил, отвечать нет желания, лучший выход из положения – промолчать. Но я возвожу глаза к потолку от одной мысли, как ты вцепишься в меня, требуя пояснений, и не отстанешь, пока не нарвешься на очередную грубость. А нарвешься ведь обязательно.
Эти невеселые мысли за секунды проскакивают в голове, и я вновь тянусь за сигаретой. Когда меня насмерть укачает в пути, виноват в этом будешь только ты, так и знай.
- Твой эгоцентризм, Юджи, не перестает меня удивлять, - не спеша закуриваю и поднимаю на тебя глаза.
Ты смотришь серьезно и испытующе, аж напрягся весь. Интересно, что ты ожидаешь услышать? Хотя, признаться честно, мне самому не очень-то легко на душе, только тебе знать об этом не стоит.
Очень не хочется нового скандала, еще меньше тянет анализировать свои чувства. Вот интересно, как бы ты поступил, если узнал бы, что я на самом деле думаю?..
- Причем тут вообще ты? – слегка улыбаюсь и выпускаю струйку дыма в сторону. – Поверь мне, будь на твоем месте кто другой, я отреагировал бы точно также.
- Врешь, - прерываешь на полуслове, и я от неожиданности давлюсь дымом.
Впрочем, это оказывается даже к лучшему. Сильный кашель – хороший повод отвести глаза от твоего лица, выражение которого мне сейчас ой как не нравится. Такое впечатление, что твои глаза в душу смотрят и видят все, что я активно заталкиваю поглубже. То, в чем я не желаю признаваться самому себе.
Деланный смех вперемешку с кашлем, похоже, получается достаточно натуральным. Взяв себя в руки, я снова смело поднимаю голову, нацепив максимально веселое выражение лица.
- Конечно, вру! Разве может единственный и неповторимый Юджи Камиджо поверить в то, что его объятия не отличаются от всех остальных объятий в этом мире?
Такой мрачной физиономии я еще никогда у тебя не видел. Только почему-то радости это не вызывает, и, что еще хуже, мне просто физически противен весь этот разговор, больше смахивающий на мой монолог, перемежаемый твоими красноречивыми взглядами.
- А теперь послушай меня, - резко меняю тон с ехидного на серьезный. – Я не шутил, когда предупреждал. Чтобы это было в первый и последний раз. Иначе я за себя не ручаюсь.
Давлю окурок в пепельнице, мимоходом поразившись, что выкурил сигарету от силы в три-четыре затяжки, и перекатываюсь на противоположный край постели. Выталкивать тебя из номера в шею я не собираюсь. Думаю, хватит ума свалить самому.
"Молодец, Маю. Ни слова правды не сказал. Актер в тебе гибнет", - поздравляет внутренний голос, и я лишь невесело усмехаюсь, когда ты хватаешь за запястье.
От неожиданности замираю на месте. Ты не тянешь назад, но и не даешь уйти.
- Ты потрясающий лгун, Маю, - голос абсолютно спокойный, никак не вяжущийся с выражением твоих глаз, и от этого становится не по себе. – Только я ни слову не поверил. Как и не поверю никогда, что ты также реагировал бы на того же Эмиру. Так что объясни, что во мне не так.
Желание одно – дернуть что есть силы рукой, сбрасывая с себя это некрепкий захват, от которого, кажется, кожу печет. Но позволить себе настолько истеричный жест я не могу, а потому лишь цежу сквозь зубы.
- Убрал. Руку.
Наши взгляды скрещиваются, и сейчас мне кажется, что еще немного, и ты прожжешь во мне дыру.
- Объясни.
- Убрал, я сказал.
Не столько вижу, сколько чувствую, что ты меня отпускаешь. Но твой взгляд остается таким же пылающим.
- Что в тебе не так? Ты не знаешь элементарных правил приличия. Демонстрация на публике каких-либо личных эмоций, пусть даже деланных и ненастоящих, это отвратительно. И, кроме того…
В голове звенит набатом предупреждение "заткнись, заткнись!", но мне уже не остановиться, и слова срываются раньше, чем я успеваю осознать их смысл.
- И, кроме того, мне не нравится, когда меня обнимают шлюхи.
Быстро отвернуться, спрыгнуть с постели, в два шага достигнуть двери в ванную комнату. И не смотреть, не смотреть, не смотреть, черт побери, на тебя. Не хочу видеть.
- И ты мне не противен, не думай, - сам не сазу понимаю, что уже стоя у самой двери и не оборачиваясь, говорю это вслух. – Ты меня просто раздражаешь.
Как можно быстрей делаю шаг вперед и закрываю дверь, хотя хочется захлопнуть с силой, лишь бы поскорей отгородиться от тебя, с твоими вопросами и взглядом, говорящим больше, чем я желаю знать.
Закрыв глаза, приваливаюсь спиной к двери. Господи, как же мне паршиво…


* * *
Мне кажется, что меня только что оглушило. И не могу понять, чем больше – твоей ложью, твоим внезапным уходом в ванну, или тем, что ты снова назвал меня шлюхой. Вот так просто, как будто сказал о погоде. Вероятно, для тебя это – само собой разумеющееся и сомнений не вызывает. По идее должно быть обидно, неприятно, стыдно, и еще черт знает что, но я не испытываю всех этих чувств. Я сижу на твоей постели и размышляю о ситуациях, из-за которых ты мог сделать такой вывод.
Писк гостиничного будильника заставляет нервно вздрогнуть и осознать, что еще совсем рано. Интересно, на кой черт я его вообще вчера заводил? И так было понятно, что ни один из нас не проспит долго.
Итак, Маю. Вечный саркастичный смешок. Но смеюсь я не над тобой, я смеюсь над собой. И в самом деле, нужно быть дураком, чтобы сидеть в номере на кровати одногруппника, накануне схлопотав от него под дых за приставания в форме объятий, проспать всю ночь с ним рядом, и еще удивляться, почему упомянутый одногруппник употребляет слово "шлюха".
Встав с постели и небрежно накинув на нее покрывало, я сметаю с прикроватной тумбочки твои сигареты, машинально закуривая. И давлюсь дымом, уже особо не думая о том, как можно курить натощак. Как говорится, есть ситуации, когда и некурящий закурит. Какое счастье, что твоя страсть к Салему не страдает даже от того, что я предпочитаю эту же марку.
В ванной шумит вода, но такое чувство, что ты открыл ее просто для галочки, а сам стоишь, прижав ухо к двери, и прислушиваешься, когда же я соизволю свалить. Усмехнувшись своим мыслям, выпускаю дым прямо в комнате – черт с тобой, сам же вечно прокуриваешь номера – и прикидываю, о чем из моей личной жизни ты мог знать. Разве что Мана… Ты однажды сам сказал, что видел нас. Но это было так давно, неужели помнишь? Или мой день рождения тогда, с Кисаки? Вот это уже больше похоже на правду, но мы в тот вечер все ужасно набрались, с чего бы тебе вообще было следить за нами? Если только у тебя нет своего интереса.
Ты сказал, что я тебя раздражаю. И теперь мне ужасно хочется узнать – чем? Вряд ли дело только в моей манере себя вести или одеваться, или еще в чем-то. Если бы только у меня был на примете знакомый психолог, я бы непременно потащил тебя к нему, чтобы он тебя проанализировал и сказал мне, как тебя понимать.
А в ушах все отдаются твои слова, надо же, как оказалось сложно избавиться. Шлюха. Тонкий намек на продажность? Что ж, может и так. Ты всегда знал, что у меня есть цель. А методами для достижения целей я точно никогда гнушаться не стану.
В твоем номере мне явно делать нечего, ты только и ждешь, когда я уберусь. Было бы нагло разочаровывать тебя и все еще торчать тут, когда ты выйдешь из душа.
…У себя в комнате – точной копией твоей – я, не раздеваясь, падаю на заправленную кровать, сворачиваясь комочком. Странно это, и от мыслей никуда не деться – я все равно продолжаю думать о тебе. О той нелепой возможности, если бы ты вдруг хоть немного ответил на мои… чувства? Нет, не чувства, скорее, потаенные желания. Это весьма забавно – в человеке, который даже другом, по сути, не был, которого знаешь уже довольно долго, вдруг увидеть возможного любовника.
Подслушать мои мысли никто не может, и я закрываю глаза, начиная представлять, как бы все было. Незаметно мысли плавно перетекают в обдумывание того, каким ты можешь быть. Наверняка у тебя тонкие ключицы, и они отчетливо выпирают под кожей, ты ведь ужасно худой. Длинные ноги, слишком изящные для мужчины. Ты стыдишься этого, словно это недостаток, и прячешься в длинных юбках. Когда-нибудь я точно заставлю тебя показать их, хотя бы на сцене.
Нервы мои на пределе, организм доведен до ручки. Мне необходима хоть какая-то разрядка, хоть что-то, в конце концов, двадцать два года тоже диктуют своё. Я уговариваю себя таким образом, но щеки все равно заливает краской, я чувствую это, а пальцы сами ползут по кромке ремня джинс, по животу под майкой. Один короткий вздох, чтобы не вырвался слишком откровенный всхлип – расстегнуть молнию джинс… И дальше, внутрь, беспрестанно думая о вчерашнем. О тех несчастных объятиях, которые я себе позволил, о твоем тихом "Юджи, отпусти…", о том, как влажно блестели твои глаза, как пахли волосы. О черт… Самому противно, это вообще что-то ненормальное – я думаю о тебе, лаская себя, чувствуя такое сильное возбуждение, какого, кажется, еще никогда не чувствовал. Раскинувшись на постели, я слегка развожу ноги, сглотнув и закрыв глаза. Чертовски жарко… В этих номерах что, кондиционеры тоже не работают? По виску скатывается капелька пота, теряясь в длинных волосах, а я представляю, как бы ты сейчас поймал ее своими губами, вдавив меня в постель. И непременно сделал бы больно – ты без боли же просто не можешь.
- Маю…
У меня вырывается этот полусип-полушепот непроизвольно, я не успеваю ничего с собой сделать, сжимая пальцы сильнее. Сволочь, только за то, что я сейчас делаю, я тебя ненавижу, Маю, будь ты проклят, гад такой. Я же вижу, чувствую, что ты на меня пялишься, и врешь сам себе, что я тебя раздражаю. Ты меня хочешь, зачастую так сильно, что не выдерживаешь и срываешься, орешь на меня, обзываешь, а иногда и бьешь… Чертов псих.
Выгнувшись и коротко всхлипнув, я наконец-то кончаю, снова и снова шепча твое имя. Но такая разрядка дорогого стоит. Я чувствую себя ужасно грязным, будто ты проволок меня по луже. Да, honey, именно ты, а не я сам. И будь я проклят, но когда мы вернемся в Токио, я все-таки заставлю тебя говорить правду. Хотя бы раз.
- Эй, Юджи! Ты собрался? Машина уже ждет, поторопись, а то Маю там рвет и мечет!
Вздрогнув и замерев на постели, я открываю глаза, приведенный в чувства голосом Эмиру, который, предупредив меня, тут же ушел от двери.
В ванную. Быстро в ванную, сменить одежду на свежую, и снова старательно делать вид, что ничего не происходит. Что ты не врешь мне, будто я тебе ненавистен, а я не строю из себя гулящую девку, нарочно тебя провоцируя, а потом довожу себя до оргазма, выстанывая твое имя.


Глава 4

Mayu

Ночь. Сигареты. Одиночество.
И никакого сна, ни в одном глазу. От такой жизни я скоро рехнусь, и даже думать не хочется, как ты возликовал бы, если бы узнал, что причина моего безумия только в тебе одном.
Когда я последний раз спал нормально? Это наиболее часто задаваемый самому себе вопрос, а ответ просится только один: "до встречи с тобой". Усмехаюсь и прикуриваю, уже не знаю какую по счету, сигарету.
Летняя ночь удивительно тихая, безветренная, и я всматриваюсь в темное небо. Огни города никогда не позволяют оценить его красоту, и свет звезд можно рассмотреть только где-нибудь на природе. Или на побережье.
Неожиданно улыбаюсь от этой мысли. Я так давно не был на море, и только сейчас понимаю, насколько соскучился по шуму волн, по солоноватому запаху воды, по свежести, которую никогда не ощутишь в сердце раскаленного летнего мегаполиса. Насколько бывает приятно рано утром пройтись по пустынному пляжу и…
Светлые размышления тут же прерываются, потому что невесть откуда перед глазами снова встает твой образ. Тонкий профиль и золотистые волосы в лучах восходящего солнца.
Сердито тряхнув головой, пытаюсь избавиться от наваждения, но не тут-то было. Безрезультатные попытки не думать о тебе терпят провал уже не первый день, и ты безраздельно правишь моими мыслями, лишая покоя и сна, не покидая ни днем, ни ночью.
После нашего возвращения в Токио мы позволили себе пару дней выходных, однако особой радости они не принесли. Никак не удавалось подавить непонятное чувство тревоги, странного волнения, а засыпать приходилось со снотворным. Возобновления репетиций я ждал с таким нетерпением, как будто уже месяц маялся бездельем.
Теперь ты делаешь вид, что ничего не случилось. Ходишь с надменной физиономией и привычно усмехаешься в ответ на любое мое замечание. Как будто и не было ничего. Не было твоей безобразной выходки на сцене, не было унизительной псевдодраки – стараюсь не думать о том, что просто-напросто врезал тебе, и не было ночи, когда ты по неизвестным причинам остался со мной.
Но самое главное – словно не было и утреннего разговора, и оскорбления в твой адрес. Мои слова тебя не зацепили. Хотя тут все логично, зачем обижаться на правду? Уж мне ли не знать, что ты из себя представляешь… Нахмурившись и в очередной раз поспешно затянувшись, гоню прочь воспоминания, которые почему-то кажутся неприятными.
Как же у тебя все просто, Юджи. И как замечательно быть такой легкомысленной истеричкой, как ты. Творишь, что хочешь, через день забываешь и живешь, как ни в чем не бывало. А у окружающих едет крыша.
Окурок отправляется в пепельницу, а я уныло думаю о том, что ведь так и есть – я схожу с ума. Другого объяснения моему состоянию быть не может. Я схожу с ума из-за тебя. И с этим надо срочно что-то делать.
…На репетицию прихожу очень рано и наверняка самым первым. Выспаться, как и во все предыдущие ночи на этой неделе, не удалось, и выгляжу я, должно быть, более чем живописно – с кругами под глазами и хмурым взглядом.
- Здравствуй, Маю!
С трудом удается не вздрогнуть от неожиданности. Вот тебе и самый первый.
- Здравствуй, Юджи, - киваю в ответ и прохожу в помещение студии.
Сохранять спокойствие удается с трудом. И знаешь что? Я ненавижу тебя, когда ты такой. Когда ты выглядишь настолько… просто.
Сидишь на диване, непринужденно закинув ногу на ногу, перекинув волосы на одно плечо. Слабо улыбаешься каким-то своим мыслям – не мне же, в самом деле. И смотришь хитрым взглядом, явно замышляя что-то. В такие моменты ты слишком хорош. Притягательнее, чем в пестрых концертных нарядах. Ярче, чем с вульгарным макияжем.
С усилием отвожу от тебя взгляд, зажмуриваюсь на долю секунды и тихо выдыхаю. Спокойно, Маю. Держи себя в руках и не думай о глупостях.
- Почему же ты не поздравляешь меня с этим замечательным днем? – тут же подают голос "глупости".
Если я буду и дальше так на тебя реагировать, в скором времени перед репетицией мне придется колоть успокоительное.
- А что в нем замечательного? Ты провел предыдущую ночь в хорошей компании?
- Ма-а-аю, - протягиваешь в ответ скучающим тоном. – Ты повторяешься. Это уже не смешно.
Пожимаю плечами и отворачиваюсь. Действительно, не смешно, и я сам не понимаю, зачем сказал это, и какое мне дело, с кем ты проводишь время.
- Неужели ты не помнишь?
Не столько слышу, сколько чувствую, как ты встаешь и неторопливо делаешь несколько шагов в мою сторону. Очень хочется быстро обернуться, как перед опасностью, которую надо видеть в лицо, но я давлю этот идиотский порыв и, как ни в чем не бывало, достаю гитару из чехла.
- Сегодня твой день рождения? – интересуюсь на полном серьезе.
Конечно, я прекрасно помню, когда моя проблема номер один появилась на свет, но хочется подколоть лишний раз. Да и по правде сказать, я пока не понял, к чему ты клонишь.
- Сегодня годовщина нашего знакомства, Маю, - сообщаешь неожиданно усталым голосом. – Мы с тобой три года знакомы. И до сих пор не убили друг друга, представляешь?
Напряжение от твоего присутствия, от этой близости сменяется неподдельным изумлением, и я оборачиваюсь, глядя во все глаза.
- Серьезно?
В ответ слегка киваешь.
- И ты так точно помнишь?
- Хорошая память на даты, - улыбаешься в ответ и тут же добавляешь. – Так что я тебя поздравляю.
- Да уж. Есть что отметить, - неопределенно хмыкаю в ответ и снова хочу отвернуться.
- Это я и хотел предложить.
- То есть?
- Отметить.
Вот теперь я по-настоящему удивлен. Что за новости такие?
Ты стоишь так близко и серьезно смотришь на меня, словно, и правда, очень важно, что я отвечу.
Интересно, если сейчас протянуть руку и прикоснуться к твоим прядям, какими они окажутся? Наверняка, очень жесткими. Крашеные волосы не бывают приятными на ощупь…
- Если у тебя такая хорошая память, ты должен помнить, что я не люблю отмечать бредовые ничего не значащие даты.
Говорю с раздражением, но не на тебя, а на свои глупые мысли, которые надо хоть как-то пресечь.
- А может причина не в этом? Может, кому-то стыдно за свое недавнее поведение?
Заявляешь настолько спокойно, без привычной издевки, что мне не по себе становится.
- Юджи, не зли меня.
Стараюсь говорить строго, но насколько получается – не знаю. В душе перемешан такой коктейль противоречивых эмоций, что в данный момент я затрудняюсь определить, что именно чувствую. Но уж точно не упомянутую злость.
Вновь отворачиваюсь и только слышу твое равнодушное:
- Как скажешь…
Пальцы дергают молнию на чехле гитары, мысли скачут, и по неизвестным причинам я вдруг решаюсь.
- Хорошо.
- Что хорошо? – после секундного замешательства уточняешь ты.
- Хорошо, давай отметим.
Ты молчишь, и, оглянувшись, я вижу, что ты смотришь на меня удивленно, растерянно теребя пряжку ремня. Похоже, ты хоть и приглашал, но получить согласие не ожидал.
- Учитывая специфику наших отношений, до четырехлетия мы можем и не дотянуть, - добавляю с иронией, но ты остаешься серьезным и лишь слегка качаешь головой.
- Как знать, Маю.


Kamijo

В то, что ты, может быть, помнишь дату нашего знакомства, я и не верил. Не рассчитывал на это. Но чтобы вот так просто-напросто вообще об этом забыть… А впрочем, скорее всего, это просто я – сентиментальный дурак, и придаю значение вещам совсем не значимым, с твоей точки зрения.
Знал бы ты, Маю, как мне сейчас сложно вести себя, как ни в чем не бывало, тщательно следить, чтобы ничто в моем облике или поведении не выдавало того, что мир мой трещит по швам и рушится. Потому что я не в ладах с собой, потому что меня мучают сны с тобой, разумеется, в главной роли. Потому что я даже уже расслабиться не могу, не видя перед собой твою чертову физиономию, а по утрам, в ванной, тоже думаю только о тебе, сбрасывая раз за разом напряжение. Ты бы смеялся до колик, если бы узнал хоть что-то, и это меня бы убило. Поэтому нет уж. Пускай я буду изображать того же Юджи Камиджо, какого ты знал все эти два… точнее, уже три года. Так будет легче обоим, ведь ты, как там?.. Ах да, не любишь, когда тебя обнимают шлюхи. И вообще на мужиков не смотришь, да, я помню.
Вот и сейчас, едва дав сомнительное "согласие" отметить годовщину нашего знакомства, не забыв мрачно пошутить по этому поводу, ты тут же отходишь от меня подальше, словно боишься оказаться слишком близко. Впрочем, я ведь тебя раздражаю. Странно, если бы ты вел себя иначе.
Отходя от тебя к окну и теребя ремень на джинсах, я почти не реагирую на вваливающихся чуть ли не одновременно Мачи с Эмиру, первый из которых принимается отбиваться от твоих наездов по поводу опоздания, а второму вообще откровенно наплевать на все, кроме своей басухи. Хотел бы я, черт возьми, обладать таким характером, ни о чем не волноваться, смотреть со стороны и посмеиваться.
А вот с Мачи приходится быть настороже. Он, в отличие от Эмиру, хоть и видит все, но отнюдь не держит язык за зубами.
- У вас что, опять супружеская размолвка?
Ты от неожиданности давишься дымом только закуренной сигареты, а я с трудом сдерживаю смех, глядя на такого встрепенувшегося тебя и томного, но какого-то игривого драммера.
- Язык попридержи, дурак несчастный… И давай-ка, начинай разыгрываться. Мы тебя тут до вечера ждать не собираемся.
- Ой-ой-ой. Да пожалуйста. Пошутить нельзя… - Деланно обижено Мачи стягивает красные волосы в хвост, усаживается за установку и вертит в руках палочки. – Лидер-сан, а ты чего молчишь и смотришь, как лучшего друга тут всякие гитаристы эксплуатируют?
Посмеиваясь и подходя к барабанщику ближе, положив руки ему на плечи, я с усмешкой смотрю на тебя, приложив к губам Мачи указательный палец.
- Тшш. А то видишь, он тебя взглядом мог бы – уже бы убил.
- Идиоты.
Презрительно фыркнуть, пнуть свои чертовы примочки, бессильно повисшие на шнурах – о, Маю, я же знаю тебя уже до мелочей.
- Не дуйся, honey. Мы же просто пошутили…
- И хватит уже обращаться ко мне этим дурацким словом!
- Слушаю и повинуюсь.
Остаток репетиции проходит как обычно. Давно уже минуло время, когда наши с Мачи шутки и подколы могли всерьез тебя задеть. Но все-таки раз или два за сегодня я, вскидывая голову, ловил на себе твой взгляд, и ей-богу, очень тянуло попросить уже в открытую не шугаться так и не делать вид, что смотришь куда угодно – в стенку, в пол, в потолок, но только не на меня. Если бы я мог понять, что тебя мучает, почему ты так себя ведешь, ну ведь не могу же я настолько обманываться, и все стало бы сразу проще. Но ты не ответишь ни за что просто так. Значит, придется тянуть из тебя слова силой. И мне уже заранее очень стыдно.

Я хотел пойти в ресторан, но ты угрюмо буркнул, что ты не спонсор, а я не нимфетка. В качестве альтернативы ты предложил какой-то караоке-бар с дешевым пивом, и тут уж была моя очередь сморщить нос и заявить, что я еще уважаю себя. Поэтому в качестве компромисса мы сидим в вечернем кафе недалеко от студии, чинно смотрим друг на друга, ждем ужин и шампанское. Пить пиво даже в таком милом кафе я тебе просто не дал.
- Такое чувство, что у нас помолвка.
Ты смотришь на меня, а я чувствую, что у тебя чешутся руки пнуть меня по ногам под столом.
- От Мачи глупостей нахватался?
- Ну, нет, почему? Смотри, милое заведение. Музыка… слышишь? Ужин. Шампанское. Не хватает только колечка.
- Размечтался.
Я смеюсь, перебрасывая длинные волосы на одно плечо, и заплетая их в небрежную косу, чтобы не мешали. И изучаю взглядом твое лицо, поражаясь, почему, когда смотришь на тебя, в тебе столько всего, чего совсем не видно на фотографиях.
- Когда-нибудь, обещаю, я заставлю тебя надеть кольцо.
Ты ухмыляешься, видно, все же не в самом плохом расположении духа. А нам, тем временем, приносят наш заказ, и к моему удивлению вместе с бутылкой шампанского еще бутылку какого-то французского вермута и ликер. Я приподнимаю брови и выжидательно смотрю на тебя. А ты, как я и ожидал, смеешься.
- Сам пей свою шипучку. А лучше оставим это на потом и выпьем нормально.
- Голова болеть будет…
- Мне не привыкать.
- А мне очень даже!
И я жду, что сейчас ты вскочешь с места и заведешь свою песню, что я просто невыносим, и вкус у меня идиотский, и еще, что я не мужик, а жалкое подобие. Ну и еще пару-тройку эпитетов. Но к моему удивлению ты лишь тихо вздыхаешь, откупориваешь шампанское и наливаешь в мой бокал, иронично со стуком поставив его мне под нос.
- Прошу, принцесса. Давай выпьем за то, что за прошедшие три года, как не велико порой было мое желание послать тебя к черту, я до сих пор этого не сделал.
Признаться, я несколько обескуражен, но улыбка словно сама играет на моих губах. Тем более, что ты тоже поднимаешь бокал с игристым вином, наверное, решив забрать ликер домой и не тратить его на меня.
В кафе негромко играет какая-то простенькая европейская мелодия. Довольно странно для центра Токио, но мне нравится. Надо же, я раньше и не замечал это кафе…
- А что это за место? – Я поднимаю фужер и мягко соприкоснувшись им с твоим до легкого хрустального звона.
- "Кафе фей" называется. Как раз тебе подходит.
Улыбнувшись, я почти залпом выпиваю шампанское. Летние сумерки сгущаются медленно, и я обожаю это время суток. Фактически, сейчас в этом кафе я обожаю все – вечер, шампанское, легкую музыку, и тебя, Маю. С этой мыслью – с тем, что я, возможно, влюблен в тебя - я свыкся неожиданно, просто на удивление легко. Дурак безмозглый.


* * *
Когда-то я слышал, что наиболее располагающее к романтике время суток – это вечер. Наверное, так оно и есть. Иначе как объяснить, что сейчас, сидя в тихом кафе и глядя на тебя, я испытываю не привычное раздражение, а какие-то странные чувства, которые и анализировать не хочется. При свете дня такого точно не бывает.
Впрочем, сказать честно, желание злиться на тебя пропало, когда ты заявил, что помнишь о дате нашей годовщины. И не смотря на все колкости, которые я наговорил по этому поводу, что-то в душе предательски дрогнуло.
Все присматриваюсь к тебе, словно надеясь разглядеть, о чем ты думаешь. И даже спросить хочется, не выдумал ли ты этот, с позволения сказать, праздник. Но сам прекрасно понимаю, знаю откуда-то – нет, не придумал, действительно помнишь. Юджи, Юджи... Это так… по-женски.
Улыбаясь этой мысли, поднимаю на тебя глаза, и на доли секунды дыхание перехватывает. К этой ненормальной реакции организма на тебя прекрасного я уже почти привык. Хотя удивляться нечему – сидит передо мной, воплощенное великолепие, ногу на ногу закинул, белоснежной улыбкой сверкает и бокал в руках вертит.
На краю сознания проскальзывает мысль о том, какие красивые у тебя пальцы, тонкие и изящные, и я ловлю себя на том, что последнее время только и думаю о том, какой вы весь из себя замечательный, на что не посмотри. Если б еще характер у тебя был таким же ангельским, как внешность.
- Представляешь, Маю, лет через десять, а то и двадцать, будем мы с тобой вот так же сидеть и отмечать очередную годовщину наших непростых взаимоотношений.
Твой голос вырывает из размышлений, и я даже не сразу понимаю, о чем идет речь.
- Не представляю, - отрицательно мотаю головой и делаю глоток. – Хотя… Ради того, чтобы посмотреть на тебя, старого и безобразного, я готов все пятьдесят лет терпеть тебя.
Чуть склонившись вперед, весело улыбаешься и кокетливо выдаешь:
- Ошибаешься, honey. Я и через пятьдесят лет буду выглядеть сногсшибательно.
- Юджи, я же просил… - морщусь от этого словечка.
В твоем исполнении оно звучит как-то особенно пошло, и я невольно представляю, как ты обращаешься так ко всем, с кем…
- Молчу, молчу, - с самым невинным видом поднимаешь руки, как будто сдаваясь. – Но как же мне тебя тогда называть?
- Дорогой друг, - первое, что приходит на ум, а руки сами подливают еще шампанское.
- Отлично, - тихо смеешься и поднимаешь свой бокал. – Даже не представляешь, как ты мне дорог.
- Так же, как и ты мне, - отвечаю в тон, не удержавшись от улыбки.
Все же хорошо, что мы решили отметить. По крайней мере, так я могу тобой, как ни в чем не бывало, любоваться, а ты и слова не скажешь. Ведь куда мне еще смотреть, если прямо передо мной сидишь ты один?
И как же ты все-таки красив. Умопомрачительно красив. Откуда только берутся такие люди? Каждая черта твоего лица, каждая линия. Так и хочется иногда сделать шаг вперед, чтобы…
- Давай выпьем за музыку! – быстро прерываю собственный поток мыслей. – За единственное, что могло связать таких людей, как ты и я.
- Так уж и единственное? – делаешь обиженное лицо, но в глазах горят веселые искорки, а сам так открыто по-детски улыбаешься, что я просто физически ощущаю, как что-то тает глубоко в груди.
"Соберись, Маю! Что за розовые слюни!" – ругаю сам себя, а вслух лишь ворчливо отвечаю:
- Единственное, Юджи, единственное. За три года больше точек соприкосновения не нашлось.
Поспешно коснувшись краешка твоего бокала своим, отпиваю немного и отставляю в сторону. Надо, наверное, приниматься за еду, иначе скоро от шампанского поведет. Хотя, судя по мыслям, роящимся в моей голове, поздно спохватился.
- Ты их не искал, точки эти.
- А что их искать? Тебе нравишься только ты сам, а мне ты не нравишься. Общих интересов нет, - развожу руками и широко улыбаюсь.
И сейчас я ни в коем случае не ставлю цели задеть тебя, эти слова сами вырываются в привычном ключе, но ты, кажется, понимаешь и не обижаешься.
- Совсем-совсем не нравлюсь? – невинно хлопаешь ресницами, и я, не выдержав, начинаю смеяться.
- Разве что на фотографиях, когда без звука. И ты не называешь меня этим идиотским словом.
- Ну, хоть так… - с деланной печалью вздыхаешь в ответ. – Конечно, очень приятно узнать, как тебе нравится слушать вокалиста собственной группы, но это все же лучше, чем ничего.
- Вот только не надо. Как ты поешь, мне как раз нравится, - честно отвечаю на это.
Ты как-то рассеянно улыбаешься, подперев щеку рукой, и барабанишь пальцами по столу.
- А вот ты в жизни намного интереснее, чем на фото.
- Да ну?
- Да… Есть люди, красоту которых не может передать ни один даже самый искусный фотограф, потому что она заключается…
- Юджи, ешь давай, - прерываю тебя, стараясь говорить спокойно. – А то, по-моему, ты уже пьян, раз начинаешь говорить мне комплименты.
- Ой, Маю, когда же ты будешь настолько пьян, чтобы спокойно их слушать?
Весело смеешься, чуть запрокинув голову, и я замираю, ни в силах отвести глаз. Золотистые волосы непослушно рассыпались по плечам, а кожа шеи кажется такой нежной, такой по-девичьи тонкой…
Буквально насильно заставляю отвести глаза, неловко задевая бокал и опрокидывая на себя его содержимое.
"Ну что, Маю, признаешь наконец, что хочешь его?" – звучит в голове вопрос, и я зажмуриваюсь на секунду от этой мысли.


* * *
Впервые за три года мы так много времени проводим наедине, ни разу не сцепившись и не огрызнувшись друг на друга, хотя вроде бы и ведем-то себя как обычно. Я не понимаю в чем дело, но так страшно, что вдруг прекрасная сказка растворится в дым, кафе Фей исчезнет, и все будет как всегда.
Задумавшись на миг об этом, я как-то на какое-то время выпадаю из реальности, и очнуться заставляет только твоя не слишком сдержанная ругань. С трудом удержавшись, чтобы не расхохотаться в голос, перевожу взгляд с тебя на бокал, с бокала на стол, залитый шампанским, а затем опять на твое разъяренное лицо.
- Растяпа.
- Сам дурак.
Ты ворчишь, беря полотенце и пытаясь вытереть джинсы от того, что пролилось, я же живописно представляю, как ты теперь пойдешь в таком виде по городу. Но все равно, даже такая непредвиденная авария не разрушает ничего, и я вижу, что ты хоть и злишься, но все-таки тоже стараешься ни в коем случае не улыбнуться.
- Так уж засмотрелся на собственного вокалиста, а? – Откинув назад волосы привычным жестом, отпиваю немного из своего бокала, с наслаждением смакуя вкус. – Шампанское-то вкусное…
- Юджи, заткнись. И скажи, чтобы дали еще полотенце.
- А волшебное слово?
- Бегом!
Отсмеявшись, тихо зову официанта, объяснив ему, что кое у кого тут руки дырявые, и нельзя ли нам еще пару бумажных полотенец. На что официант вежливо советует тебе сходить в уборную и привести себя в порядок.
- И в самом деле, а без него бы я не догадался. – Тихо цедишь сквозь зубы, вставая и мельком глядя на часы.
А у меня холодеет просто все внутри. Ну почему, почему, черт побери, с тобой вечно так? Если сейчас ты вздумаешь вызвать такси прямо из кафе и свалить домой, клянусь, Маю, я поеду с тобой и начну приставать прямо в машине, рискуя даже получить по лицу или другим более важным частям тела.
Поспешно вставая одновременно с тобой, с некоторой тоской кошусь на едва тронутый ужин, ведь уже начал испытывать голод, и стойко игнорирую твой ошалевший взгляд, направляясь вперед тебя вглубь зала, уходящего из летнего кафе в помещение.
- Ты куда это направился? – Догнав в два шага, ты довольно сильно хватаешь меня за локоть. Что за привычка обращаться как со шлюхами? А, впрочем… я и забыл.
- В туалет. Сказать, зачем? – Язвительно рассмеявшись, мягко подергиваю плечом, стараясь высвободиться. – Пока ты там будешь стиркой заниматься и анализировать, почему у тебя при виде меня руки дрожат, кто-то же должен использовать уборную по назначению.
Ты за моей спиной даже замолчал, видимо, подбирая слова, и пока ты занят этим немаловажным делом, я успеваю сбежать от тебя вперед, быстро найдя туалет и ринувшись туда, словно в спасительный окоп.
…Запершись в кабинке, подальше от умывальников, я замираю, стараясь унять бешено бьющееся сердце. Слышно, как ты заходишь, чертыхаясь, включаешь воду, для вида, скорее всего, и дергаешь полотенца, явно стараясь просушить хоть как-то джинсы. А мне страшно, дико страшно, от того что так хочется сделать, но слишком уж явственно в мозгу вспыхивает твоя тихая угроза вытащить из меня все кости и расставить их в другом порядке, если я вздумаю повторить хотя бы что-то отдаленно напоминающее свою выходку на сцене. И ей-богу, я настоящий самоубийца сейчас.
Шампанское мягко ударяет в голову, я же почти ничего не ел весь день, меня чуть пошатывает, все перед глазами плывет. Странно, но обычно в минуты очень сильного волнения меня тошнит, может даже вывернуть, на тему чего ты постоянно подкалываешь, обзывая меня анорексичной девицей. Но сейчас я почему-то спокоен, если не считать сердцебиения и странного подъема, ощущения, что если не сейчас, то никогда.
Резко открыв дверь, не удержав ее и неловко хлопнув, закрывая, я подхожу ближе к тебе, глядя не тебе в макушку, но в отражение тебя в зеркале. Ты возишься с джинсами, кажется, даже не реагируя на меня, пока я не сжимаю пальцы на твое запястье, заставляя остановиться.
- Чего тебе?
Подняв на меня недоуменный взгляд, ты замираешь, неосторожно глядя мне в глаза. Сердце делает непонятный кульбит и, кажется, пропускает пару ударов. У тебя глаза такие, что можно спятить, и я верю, что сейчас мы с тобой тут, с моей дрожью в пальцах и твоими джинсами, залитыми алкоголем – только из-за того, что твои руки дрогнули, когда ты смотрел на меня. Я взволновал тебя. Я даже сейчас волную тебя, иначе с чего бы ты молчал, всегда такой скорый и резкий на язык?
- Маю, поцелуй меня.
Я не знаю, как у меня это сорвалось…
- Ты окосел с одного бокала? Я отвезу тебя домой.
- Слышишь, поцелуй меня! Тебе ведь хочется, хватит себе врать!
- Пошел-ка ты к черту, Юджи, я предупреждал…
Но сейчас в твоем лице нет и следа того выражения, с каким ты засветил мне под ребра после концерта. Тогда была опасность и злость, звериное желание причинить боль и заткнуть как можно скорее. Сейчас – растерянность, непонятный огонь в глубине зрачков, и призрачное, запретное желание.
Ты – хочешь меня. Ты до безумия меня хочешь.
Пол чуть качнулся под ногами, плафоны на стенах пустились в хоровод, но я не пьян. Или, скорее, безобразно пьян тобой, твоими противоречиями, твоей опасностью получить по полной за такой дикий шаг. Но мне уже все равно, я не могу больше сдерживать себя, Маю, что бы ты там не думал по этому поводу.
- Ну, ладно… Раз так, значит, я сам.
Взяв тебя за ворот рубашки и резко дернув к себе ближе, я что есть сил прижимаюсь своими губами к твоим, тихо всхлипнув, сразу же прихватывая твою нижнюю губу, сменяя робкий поцелуй на жгучий и томительный. Ты, видимо, настолько в ступоре, что даже не отталкиваешь, но и не отвечаешь. Я не знаю. Я закрываю глаза, отпуская рубашку, и обвиваю руками твою шею, целуя со всей страстью, на какую способен. А в тот миг, когда ты чуть приоткрываешь рот, и я касаюсь твоего языка своим, у меня подкашиваются ноги, словно что-то подбило под колени, я едва не падаю, судорожно цепляясь за тебя, властно запустив пальцы в каштановые волосы.
Ну, давай, оттолкни меня. Ударь. Пни ногой в живот. Беги отсюда, а завтра делай вид, что ничего не было, или снова извиняйся угрюмо, не глядя в глаза, за то, что ударил. Но ни ты, ни я не сможем забыть, что ты ответил, что хотел этого поцелуя так же, как и я. И это ты сейчас дрожишь сильнее меня, и ты кусаешь мои губы, но не для того, чтобы я отпустил, а совсем, совсем по иной причине.



Глава 5


Mayu

"Бежать отсюда… Линять со всех ног!" – первая и единственно правильная мысль, которая приходит в голову, когда я растеряно рассматриваю лужу на столе и пятно на джинсах, тихо проклиная все на свете. И специально не вслушиваюсь в твое веселое щебетание, отвечаю на автомате, думая лишь о том, чтобы лишний раз не взглянуть на тебя.
Так. К черту все. Сначала в туалет, привести себя в порядок. Потом бегом домой. А лучше – на такси. И быстро запереться от всего окружающего мира, а также от своих сбрендивших желаний.
Но как же, так ты мне и дашь исполнить задуманное. Я не совсем понимаю, зачем ты ломанулся в чертов сортир вперед меня, почему не оставишь меня в покое, и только сердце ноет от неприятного предчувствия.
…Прислушиваясь к шуму воды, бегущей из крана, медленно прихожу в себя и ругаю последними словами. Ну что за паника? Что за психи? Ничего страшного ведь не случилось. Да, это извращение – почувствовать влечение к тебе, к занозе в моей заднице, к придурку, портящему настроение уже столько лет. Но, твою мать, Юджи, ты же вылитая девка! Прицепи тебе фату, и хоть завтра под венец. Неудивительно, что гормоны свихнулись.
Хлопнувшая за спиной дверца кабинки заставляет напрячься и с особенным усердием приняться за оттирание пятна. Нет тебя здесь, Юджи, не вижу я тебя и не слышу. Принципиально реагировать на тебя не стану.
Но стоит холодным пальцам вцепиться в мою руку, я физически ощущаю, как пол уходит из-под ног.
- Поцелуй меня…
Мне кажется на секунду, что это галлюцинация. Я сильно перебрал или просто рехнулся, мои собственные желания подсовывают такую обманку. И прихожу в себя, только когда чувствую прикосновение твоих губ.
Это больно и сладко. Одновременно невыносимо и безумно желанно. Происходящее даже поцелуем назвать сложно, потому что захлестывающая эйфория покруче самого сильного оргазма. И в момент, когда ты буквально виснешь на моей шее, а я, вместо того, чтобы оттолкнуть, прижимаю тебя к себе и отвечаю, становится ясно одно – остатки разума меня покинули.
Секундное просветление все же наступает. Схватив тебя за волосы на затылке, что есть силы, дергаю назад, в прямом смысле слова отрываю от себя.
- Ты пожалеешь об этом, гаденыш…
Сейчас мой голос больше похож на шипение сквозь сжатые зубы. Но ты не реагируешь. Придерживаю тебя за пояс, некрепко прижимая к себе, и кажется, стоит отпустить, ты бессильно опустишься на пол. Я по-прежнему держу тебя за загривок, и ты смотришь из-под полуопущенных ресниц. Зрачки расширены, глаза кажутся непроницаемо черными, пугающими, и на секунду в сердце закрадывается панический страх, что ты все-все обо мне знаешь, о моих чувствах к тебе и о желаниях тоже.
Рвануть на себя, прижать и целовать, снова и снова, скользя руками по спине, сжимая до боли. Не сразу приходит понимание, что это сиюминутное желание находит воплощение раньше, чем я сам успеваю его осознать. А ты как с катушек срываешься. Отвечаешь неистово, царапаешь и кусаешь, прижимаешься крепко, и я чувствую, как сильно ты возбужден. Впрочем, кто бы говорил. И если не остановиться, я не знаю, что сейчас с тобой сделаю.
- Прекрати… Хватит, Юджи, хватит, я сказал…
Сам не понимаю, откуда взялись силы, чтобы отстраниться, протянуть руки вперед и удерживать расстояние между нами. У тебя странные затуманенные глаза, как будто ты пьян. Но ведь не так это. В какую игру ты играешь, Юджи? Что ты задумал? Зачем начал это, зачем полез ко мне?
- Слушай меня, - медленно и по возможности спокойно начинаю втолковывать тебе, слегка встряхнув за плечи. – Сейчас ты выкинешь этот эпизод из своей и без того пустой башки, и никогда! Слышишь меня?! Никогда не будешь вспоминать! Понял?
Молчишь, а твое лицо до того непроницаемо, что я отказываюсь понимать, о чем ты думаешь.
- Будем считать, что понял. Теперь марш за мной. Довезу тебя до дома, так и быть, а то сильно невменяемый ты сегодня.
В этот момент я забываю обо всем. И о мокрых джинсах, и том, почему мы в принципе оказались в этом кафе. Я мечтаю об одном – оказаться как можно дальше отсюда и от тебя. И как можно скорей.
Направляюсь на выход и, открыв дверь, делаю приглашающий жест.
- Прошу, ваше величество. Не заставляйте вас ждать.
- Не пойду. Проваливай, Маю.
Ты отворачиваешься и зачем-то цепляешься рукой за край раковины, а меня в эту же секунду переполняет ярость. В два шага оказываюсь рядом и хватаю за локоть.
- Я сказал, идем со мной. Быстро!
Широкими шагами пересекаю зал, буквально волоча тебя за собой. Немногочисленные посетители и персонал косятся на нас, но я не обращаю внимания, а ты словно в прострации какой-то, как будто мыслями не здесь.
Швырнув на столик деньги, даже не пересчитав, хватаю за горлышки оставшиеся бутылки. Как кстати, сегодня они мне пригодятся. Конечно, по такому поводу не мешало бы купить что покрепче, но шариться по магазинам я сейчас точно не в настроении, потому будем довольствоваться тем, что есть.
…Такси приезжает достаточно быстро, пара минут, не больше, но мне они кажутся очень долгими. Ты отвернулся и изучаешь окружающий ландшафт, а я и рад, что никак не комментируешь сцену в туалете, да и вообще не трогаешь меня.
Когда подъезжает автомобиль, отбрасываю прямо на тротуар недокуренную сигарету и, схватив тебя за руку, тяну к машине. Выслушивать твои "не пойду" и "не хочу" я больше не намерен, потому насильно толкаю тебя на заднее сидение, отправив следом пару драгоценных бутылок. Поспешно усевшись на пассажирское место, называю адрес, не забыв добавить "и побыстрее". Ведь мне есть куда спешить – избавиться от тебя и рвать когти домой, чтобы все обдумать и осмыслить. Ну или попросту нажраться.
- Приехали.
Голос таксиста выводит из размышлений, и я поворачиваюсь к тебе.
- Твоя остановка, Юджи. Выгружайся.
Старательно на меня не смотришь, крепко сцепив ладони на коленях и плотно сжав губы. Внимательно присматриваюсь, и вижу, как слегка подрагивают твои ресницы, да и сам ты, кажется, немного дрожишь. Так. В чем дело, принцесса? У тебя что, истерика?
Подавив тяжелый вздох и рассчитавшись с водителем, который определенно посчитал нас двумя психами, я обхожу машину и открываю дверь. Юджи, Юджи… Большая сцена в твоем лице много потеряла. Надо было в актеры идти, а не в музыканты. Потому что выглядишь ты сейчас так, словно тебя весь мир в моем лице обидел. И надругался заодно.
Медленно идешь к своему подъезду, и я плетусь следом вместе со своими злополучными бутылками. Интересно, зачем, собственно, мне это нужно – провожать тебя? Ты ведь истеричка по жизни, и вроде еще ни разу не потерялся. Глядишь, добрел бы до своей квартиры и без меня. Но я упорно иду за тобой, логично рассудив, что если уж начал что-то, надо и закончить. По крайней мере, мне очень хочется думать, что это единственная причина, по которой я не бросил тебя посреди улицы еще возле кафе.


Kamijo

Горят губы, у меня чувство глубокой, сильной жажды, а мысли работают как-то поразительно четко, но не в нужном направлении.
Ты мне ответил. Ты, черт побери, ответил на мой поцелуй. И плевать, что оттолкнул потом, главное, что после этого сам же схватил и впился в губы так, что у меня сердце заколотилось в груди и дернуло внизу живота сладкой волной возбуждения. Я никогда такого не испытывал, никогда мне не хотелось кого-то так, как тебя в эти короткие секунды, пока я кусал твои губы, а ты все сильнее, все безумнее прижимал меня к себе. У тебя дрожали руки, ты хотел в тот момент сделать со мной кое-что посерьезнее, чем один неистовый поцелуй. И, видимо, сам это понял… Иначе с чего бы тебе было трясти меня, вбивать в сознание, что ничего не было, и приказывая мне выкинуть все из головы. Увы, Маю, я ведь не бесчувственная кукла, хотя ты, возможно, считаешь иначе.
А потом уже, после, сжимая край раковины и стараясь успокоить колотящееся в груди сердце, я почувствовал, как горько щиплет в глазах, понял, что еще секунда – и я разрыдаюсь, как девчонка, как истеричка, за которую ты меня и держишь. Доставить тебе такое удовольствие, как лицезреть мое унижение и слезы, я не могу. Не могу просто и все. И гоню тебя от себя совершенно искренне. А ты опять все понимаешь неправильно, ты снова видишь вокруг себя дешевые комедии, не потрудившись взглянуть глубже того, что лежит на поверхности.
Господи, как больно. И боль эта вовсе не от твоих пальцев, словно тисками сжавших мой локоть, не от искусанных губ. Это боль где-то гораздо глубже, и приходит она в тот миг, когда я понимаю – ты ничего не хочешь. Не хочешь меня, не хочешь любви, не хочешь элементарного тепла, какое только один человек может дать другому. Твои губы сладкие, горячие, и в какой-то момент я чувствовал тебя настоящего. А потом словно резко сбитое пламя, потушенный костер, залитый водой огонек, и вот уже ты и твоя сверхпрочная скорлупа снова на прежнем месте, и я могу биться об нее до скончания века, но не пробьюсь.
Одного только не понимаю, почему ты поехал со мной, зачем ждал такси, стоя в шаге от меня. Зачем это все, если ты, может, и чувствуешь, но никогда, НИКОГДА не отпустишь себя на свободу?
В такси я немного прихожу в себя, но меня начинает колотить неуемная дрожь, и я сжимаю пальцы на коленях, очень надеясь, что ничего не заметно. Почему-то сейчас я вдруг ярко вспоминаю тот вечер, когда мою сестру чуть было не изнасиловал один пьяный кретин, она еле отбилась, и потом ее трясло точно так, как меня сейчас. Мы не могли до нее добиться, хотя она все понимала, все слышала, но не могла успокоиться, дрожа, как осенний лист. Ты, конечно, ничего такого из ряда вон выходящего не сделал, но я все равно чувствую себя так, будто случилось что-то грязное и страшное, и от этого теперь не отмыться никогда.
Даже не заметил, как машина остановилась у моего дома, даже не услышал твоего голоса. И только когда ты грубо вытащил меня из салона, почти так же, как и запихнул туда, я немного очнулся и понял, что я на улице, уже ночь, а рядом человек, которого я люблю, но который никогда не будет моим.
"Люблю".
Странно, но сомнений по поводу такого скоротечного решения у меня даже не возникло. Да, я люблю. Из всевозможных объектов и вариантов я, как обычно, выбираю самый что ни на есть неподходящий ни по одному параметру. Ты говорил что-то о том, что точек соприкосновения и общих интересов у нас нет, что я люблю только себя, а ты меня не любишь. Что ж, может, теперь, когда я буду любить тебя, а ты – себя, у нас что-то получится лучше?
Неожиданно по позвоночному столбу с силой продирает холод, несмотря на летнюю ночь. Я обнимаю себя за плечи, еле передвигая ноги, на полном автомате идя в сторону моего, да, кажется, моего, подъезда. Остаться сейчас наедине с собой смерти подобно, но еще больше я боюсь оставаться с тобой. А ты почему-то не уходишь, я слышу за спиной твои шаги, и мне хочется бежать со всех ног, но нет сил даже ускорить шаг.
- Чего тебе, Маю? – Не оборачиваясь, на ощупь достаю сигареты, прикуривая и останавливаясь в шаге от подъездной двери. – Вали отсюда, нечего меня контролировать.
Это говорит злость. Злость, обида, боль, и еще черт знает что. Мне плохо, так пускай будет плохо и тебе, хотя бы так же обидно. Впрочем, я не уверен, что ты вообще можешь испытывать хоть какие-то чувства, если их катализатором являюсь я.
- Уйду, когда увижу, что ты дома и не собираешься ехать куда-то и надираться с горя.
Я медленно оборачиваюсь, опустив руку с тлеющей сигаретой и глядя тебе в глаза. А ты не смотришь, избегаешь, делая вид, что тебе противно смотреть на меня. Но я-то вижу, что тебе не противно – ты уже безмерно пожалел обо всем.
- А с чего мне надираться? – Изобразив на лице дежурную свою улыбку, встряхиваю рукой, почувствовав, что сигарета начала жечь пальцы. – С какого такого горя? Ничего же не случилось. Мы славно посидели, отметили годовщину знакомства, только я теперь не понимаю, почему ты стоишь у моего дома и смотришь на меня так, будто впервые видишь?
Расхохотавшись почти истерично, я прижимаюсь спиной к холодному щебню рядом с подъездной дверью, и сползаю вниз, садясь на корточки, закрыв лицо руками. Сухой и безрадостный смех рвется из моих легких, я не могу его остановить, и мне даже хочется, чтобы сейчас ты надавал мне пощечин, наорал и ушел. Прошу тебя, сделай уже что угодно – обзови снова шлюхой, заяви, что сваливаешь, только не стой так и не молчи. Это же убивает, неужели ты сволочь настолько, что не понимаешь этого?
- Знаешь, ты просто улетно целуешься. И это был самый жаркий поцелуй в моей жизни. Ясно?
Подняв голову, неловко дернув рукой, в которую ты тогда вцепился и, ощутив саднящую боль, я слегка морщусь, с торжеством видя, как тебя передергивает от такого моего заявления. Но торжество это недолгое и горькое, словно вино, которое приятно, только пока его пьешь, а после непременно остается едкий металлический привкус.
Закрыв глаза, я слегка стукаюсь затылком о стену. И наверное, готов просидеть так всю ночь, только бы не идти сейчас домой, в те же стены, которые окружали меня привычно, когда я еще не знал, каким ты можешь быть на самом деле, и не чувствовал ни разу прикосновения твоих губ.


* * *
Сам не знаю, как мы докатились до жизни такой – ты в припадке истеричного смеха в прямом смысле слова валяешься у меня под ногами, а я возвышаюсь над тобой с дежурным набором алкогольного допинга в руках. Картина получается, хоть маслом пиши. Интересно, что сказали бы наши согруппники, если бы сейчас увидели это? Наверное, Мачи надавал бы мне по морде за то, что довел тебя… "Хотя, причем тут я?" - хочется возмутиться непредъявленным обвинениям.
Но когда ты произносишь дурацкую фразочку о самом жарком поцелуе, неожиданно фрагменты головоломки складываются воедино. Сейчас ты хочешь задеть меня, но ведь в каждой шутке только доля шутки, верно?
Твое неадекватное провокационное поведение все последнее время, взгляды исподтишка. Потом идиотская выходка на сцене и совершенно необъяснимое поведение после того, как я тебя ударил. Вместо того, чтобы не разговаривать со мной неделю, ты остался в моем номере и обнимал во сне. И теперь этот поцелуй, когда ты не был пьян, чтобы списать все на твою вышедшую из-под контроля дурость. Юджи, ты что же?.. Ты?..
Даже мысленно я не хочу давать определение пришедшей догадке, и непроизвольно мотаю головой, как будто этим простым действием можно прогнать навязчивые мысли.
Дурак… Какой же ты дурак… Что же ты придумал, Юджи?
- Все, хватит, вставай…
То ли из-за того, что, мне кажется, я наконец нашел объяснение происходящему, и оно, мягко говоря, неутешительное, то ли просто из-за усталости, нет сил больше злиться.
- Не надо, Юджи, пойдем, пожалуйста.
Пытаюсь взять тебя за руку, чтобы помочь подняться, но ты передергиваешь плечами и отмахиваешься.
- Пошел прочь, Маю!
- Обязательно. Только чуть позже. Пойдем же…
Наконец сдаешься, проигнорировав мою протянутую руку, встаешь и быстро направляешься к подъезду. И я уверен, больше всего ты мечтаешь о том, чтобы я развернулся и ушел. Но нет. Нам еще сосуществовать как-то дальше, и если тебе не прочистить мозги, это будет затруднительно.
Стоя на пороге квартиры и провернув ключ, ты, не поворачиваясь ко мне, выдаешь сухим неэмоциональным голосом:
- Я устал и хочу спать. Так что в гости не приглашаю.
- Пойдешь спать на пятнадцать минут позже, - равнодушно пожимаю плечами, хотя затылком ты этот жест точно не увидишь.
- Как быстро ты планируешь справиться! – в твоем голосе вновь слышаться нервные нотки, и я быстро встряхиваю тебя за плечо.
- Прекрати истерику, - стараюсь, чтобы мой голос звучал максимально холодно.
- Как прикажете.
Толкаешь входную дверь и делаешь шаг вперед, а я следую за тобой.
- Свет не хочешь включить?
Сбросив обувь, ты направляешь в сторону кухни, не удостоив меня ни взглядом, ни ответом, а я со вздохом иду следом. Интересно, что за странная закономерность – все серьезные разговоры всегда происходят именно на кухне? Хотя, с другой стороны, не в спальню же тебя тащить.
- Юджи, где у тебя выключатель?
Слепо пошарив рукой по стене, я прихожу к выводу, что в этих поисках будет проще сдаться.
- Нет у меня выключателя, пока ты здесь. Видеть твою физиономию не желаю.
Не без удовольствия отмечаю, что ты злишься. На меня, мою настырность и мое присутствие. Все лучше, чем истерический смех, от которого мороз по коже.
- А теперь послушай меня, - присаживаюсь на ближайший стул и ставлю уже осточертевшие бутылки на стол.
Ты принял новую позицию в поведении – смотришь в окно, скрестив на груди руки, и даже не думаешь поворачиваться ко мне. Что ж, так даже лучше.
- Если думаешь, что я идиот и ничего не понимаю, ты ошибаешься. Я все прекрасно вижу, и хочу внести ясность, пока не поздно.
Невыносимо хочется курить, плевать, что сейчас мы находимся в твоей квартире, и тебе это может не понравиться. Но, пошарив по карманам, понимаю, что сигареты я где-то выронил либо вообще забыл в кафе. Отлично, последнее время мне чертовски везет даже в мелочах.
- Юджи, я хочу по-хорошему попросить тебя перестать ко мне подкатывать.
На свое заявление я ожидал очередной бурной реакции, нервного смеха и едких усмешек, но ты даже не шевелишься, как будто и не слушаешь.
- Ты как ребенок с навязчивой идеей, - продолжаю в ответ на твое молчание. – Взбрело в голову получить что-то, и ты не придумал ничего лучше, чем закатывать истерики. Теперь не получил, и демонстрируешь смертельную обиду… Прекрати этот цирк, я от него устал.
- Какой ты проницательный, Маю, - неожиданно прерываешь игру в молчанку, хотя все равно на меня не смотришь. – А тебе не приходило в голову, что это не цирк?
Хороший вопрос, Юджи. Нет, мне не приходило такое в голову. Потому что ты истеричка самая настоящая, твои желания сиюминутны, а все порывы недолговечны.
- Ты придумал то, чего нет, - игнорирую вопрос, ответ на который тебя заведомо не обрадует. – И для тебя самого будет лучше найти… другой объект для интереса. Посуди сам, мы даже просто находиться рядом друг с другом не может. И кроме того… Мне не нужны такие отношения.
На последних словах голос предательски запнулся, а губы словно обожгло воспоминанием о поцелуе, неожиданном и головокружительном. Но, к счастью, в этот момент ты резко разворачиваешься и впиваешься в меня взглядом.
- А то, как ты вцепился в меня, я тоже придумал? Как у тебя руки дрожали?
- Заткнись!
Раздражение появляется из ниоткуда. Еще минуту назад я спокойно просил тебя оставить меня в покое, но стоит указать на секундное проявление моей слабости, злость прорывается наружу. А ты улыбаешься сейчас самой отвратительной из своих улыбочек, и у меня мороз по коже от понимания – ты все знаешь. Все прекрасно видишь, и все мои мысли и желания как на блюдечке перед тобой.
"Что за бред…" – тряхнув головой, я возвращаю тебе такую же насмешливую улыбку.
- Гормоны, Юджи, ничего более. Телу не прикажешь, оно реагирует даже на шлюх.
Продолжать эту бессмысленную дискуссию нет ни малейшего желания, и я поспешно направляюсь на выход.
- Бухло свое забери! Скрасишь одинокую ночь, когда будешь обо всем сожалеть! – бросаешь мне в спину, но я лишь плечами пожимаю.
- Тебе оно нужней. Нервы успокаивать.


* * *
Хлопнувшая в прихожей дверь гулко отдается у меня в голове, как будто все нервы превратились в стальные провода, по которым идет ток. И где-то явно произошло короткое замыкание.
Идти в спальню нет совершенно никакого желания. Так что никому не будет хуже, если я еще немного постою у окна, открыв его, вдыхая такой свежий, хоть и городской, ночной воздух. Ночью вообще всегда легче дышится, а ты как-то раз сказал, что лучше всего тебе сочиняется ночью… Ты, ты, и даже тут ты – в таких, вроде бы, отвлеченных мыслях.
Наблюдая, как ты вышел из подъезда и неторопливо пошел к ближайшей станции метро я, что есть сил, сжимаю руки на подоконнике, и на миг даже становится больно. Ты идешь размерено и совершенно как всегда, ни разу не оборачиваешься, не замедляешь шаг. Как какой-то безмолвный призрак.
Закрываю окно, тяжело осев на стул и опустив руки на колени. Из всего, что ты тут мне наговорил, я понял только одно – ты безбожный трус, Маю. Либо так, либо это я идиот. Потому что теперь уже невооруженным глазом вижу, что тебя тянет ко мне, а ты принимаешь это за неприязнь. Тебя так безумно волнует, с кем я сплю, потому что ты сам хочешь быть на месте этих людей, со мной, в моей постели. Ты бесишься и насмехаешься надо мной, потому что никак иначе не можешь выразить свое внимание. Как первоклассник, ей-богу, дергающий понравившуюся девочку за косичку. Только вот я не девочка, далеко даже, и это, по твоим словам, главный аргумент.
"Мне не нужны такие отношения". Вот так вот. Такие – это значит, со мной, значит, когда двое людей одного пола решают, что между ними что-то большее, чем дружба. Только между нами даже дружбы нет, ты не даешь мне с тобой подружиться, и сам не сделал ни разу шага навстречу, потому что изначально чувствовал – дружбы не будет. Будет нечто несравнимо большее.
И ведь все знали, замечали, наверное, уже не первый год. Знал Мачи, знал Эмиру… И каждый по-своему пытался мне это растолковать. Но почему мне, почему ни один из них никогда не делал попытки и тебе что-то втолковать? Просто вот так хлопнуть по плечу и сказать "Эй, Маю. Ты долго еще будешь делать вид, что не запал на нашего вокалиста?"…
А, бред собачий. Смысл сейчас вытряхивать себе душу, травить воспоминаниями и уговаривать, что ты где-то там, в глубине своей чудовищной души, не по-людски меня любишь?
Вставая и на ходу снимая рубашку, зашвыриваю ее в корзину для белья, отправляя туда же джинсы. К чертям все, что успело пропитаться твоим запахом.
А глаза все равно жжет так, будто под веками песок. И когда я остервенело тру мочалкой тело, до боли, до красных следов, я уговариваю себя, что это не слезы. Это просто вода из душа льется дождем, на волосы, на лицо. Дешево, пошло. И главное – так предсказуемо. Действительно, зачем тебе оставаться с истеричкой, которую ты и так вдоль и поперек знаешь? Странно, вроде бы что там, один поцелуй… Но я отмываюсь так, будто ты несколько часов меня насиловал в самой извращенной форме. И все равно чувствую себя шлюхой.
…Вытирая полотенцем волосы и кутаясь в теплый халат, все равно чувствую, что меня знобит. И определенно, с этим надо кончать. С твоими лестными эпитетами в мой адрес. Шлюха? Докажи, милый мой.
Снимая трубку телефона, я уже знаю, кто может меня сейчас успокоить, даже если не приедет. Скорее всего, не приедет, Кансай все-таки так далеко.
- Я соскучился. – Выдыхаю в трубку, ложась на кровать и закрывая глаза.
На том конце провода тихий смешок и характерная пауза, необходимая для того, чтобы выпустить дым от глубокой затяжки.
- Я так и думал. Ты, Юджи, бываешь иногда очень предсказуемым.
- Когда будешь в Токио?
- Не скоро. У меня запись…
- А у меня концерт.
И новая пауза. Необходимая для того, чтобы поразмыслить, реален ли марш-бросок на одну ночь в столицу на экспрессе.
- Говори дату. Только не обольщайся, слышишь? Это я - Я – по тебе соскучился, и поэтому приеду.
- Ну, разумеется.
Улыбнувшись, я называю число и месяц – через три недели – адрес концертного зала, и сообщаю, что билет будет у охранника на входе. А мой собеседник явно морщится, щелчком выкидывая недокуренную сигарету в окно. Я не вижу, но знаю.
- Нельзя без формальностей?
- Мы – друзья. Запомни, Киса, друзья. Были, есть, и будем.
- Друзья, которые спят друг с другом. А что, вполне себе.
- Мне очень хреново…
- А то я не знаю.
Он знает. Он всегда все знает, просто потому что этот человек – мой лучший друг. Нет, даже не так, он мой любимый друг, потому что "лучший" - наш драммер. А с Кисаки совсем другое, с ним я могу говорить как с Эмиру, он же будет отвечать мне как Мачи, но при этом всегда и всюду брать мою сторону. Он не влюблен в меня, но любит. Я тоже отнюдь не влюблен, но искренне к нему привязан. И если нам нравится секс друг с другом, это еще не причина именовать наше общение как-то иначе, чем дружеское.
- Можно вопрос?
- Ты знаешь, что да.
- Ты бы назвал меня шлюхой? – Контрольный вопрос, черт бы тебя подрал, Маю, ты все-таки заставил меня об этом думать.
- Смотря что ты понимаешь под словом "шлюха". Лично для меня это особь, продающая свое тело за деньги и этим зарабатывающая на жизнь.
- А как насчет особи, которая спит с множеством партнеров, и все об этом знают?
- Не пошли бы эти "все" к черту? У каждого есть право на личную жизнь.
Вот оно, бинго. Джек-пот и приз в миллиард японских йен. Лишнее доказательство того, что тебе отнюдь не безразлично, кто со мной и с кем я сам. Только почему-то от осознания этого и такого сладкого "выигрыша" мне на стенку лезть хочется. Ведь по-прежнему не ясно, что мне теперь с тобой делать. А главное – что мне делать с собой.
- Юджи, ложись спать, уже поздно. – Кисаки говорит вкрадчиво, и его хриплый глуховатый голос действует донельзя успокаивающе. – Правда, ложись. Не знаю, что там у тебя стряслось, но завтра будет уже новый день, помнишь?
- Помню. Ложусь. И…
- Ну, что?
- Я действительно очень соскучился.
- Я тоже. Скоро увидимся, подожди еще немного. И не делай глупостей, а то ты это так любишь.
О да. Что-что, а уж это я люблю. И вопреки обещанию, все-таки делаю очередную глупость…
На кухне, на столе, по-прежнему сиротливо стоят оставленные тобой бутылки с ликером и вермутом, и первым порывом моим было тут же вылить это пойло в унитаз, едко посмеявшись над твоей последней фразой. Но ты изучил меня лучше меня самого, потому и оставил их. Даже думать не хочу, что бывает от ночной выпивки наутро, но вот от вермута я еще никогда не отказывался. А ликер пусть ждет лучших времен в шкафчике для спиртного, больше похожем на мини-бар. Ты как-то пошутил, что я уже совсем зажрался, и после бара будет новая дизайнерская квартира… Усмехнувшись и подхватив за горлышко бутылку, а за ножку – бокал, выхожу в гостиную, ставя одну из наших кассет с записью тура.
- Твое здоровье, Маю…
Отсалютовав бокалом, залпом выпиваю, цепко ловя взглядом твое изображение на экране телевизора. Никогда не улыбаешься, вечно хмурое, агрессивное чудовище, и далеко не красавец, к тому же. На черта ты мне сдался вообще. Наглый, нервный, тиран, деспот, псих недоделанный, эгоист, трус… и… и такой замкнутый, хрупкий, какой-то не из этого мира, или наоборот – совершенное его дитя. Мой…
Сидя прямо на полу перед экраном, я слегка касаюсь пальцами твоего изображения, радуясь, что нашел способ, как так прикоснуться к тебе, чтобы ты не орал и не выкручивал мне руки. А полбутылки вермута уже нет, на часах далеко за полночь, и я в полголоса пою все наши песни, неизменно посвящая каждую тебе.

…От головной боли наутро хотелось умереть если не сразу, то, по крайней мере, в ближайшее время. Кое-как сев посреди растрепанных подушек и одеял, я слегка трясу головой, понимая, что это была плохая идея, и судорожно пытаясь сообразить, что же меня разбудило.
Трубка разрядилась, а стационарный телефон на базе надрывается, судя по всему, не первым за сегодня звонком. Сползая с кровати и машинально цепляя на себя халат, мельком успеваю глянуть на часы, и ужаснуться. Половина одиннадцатого, было бы странно, если бы никто не позвонил.
- Да… я слушаю… - Кое-как откашлявшись и рухнув в кресло, стараюсь не открывать глаза.
- Слушаешь?! Ты слушаешь, мразь такая?! Где тебя носит!?
Маааю. Радость моя, как же ты меня забавляешь, когда орешь.
- Я сегодня выходной.
- С какой это стати, ваше величество?
Э, нет. Ты не просто орешь. Ты в бешенстве.
- Мне плохо, и на репетицию я сегодня не приду. Погоняйте там без меня.
- Камиджо, ты охренел? Ты же знаешь, что мы сегодня должны были ехать репетировать в Синдзюку, я что им теперь должен говорить!?
- Скажи, что трахал меня всю ночь, и наутро я был не в силах встать и куда-то идти.
Сам не пойму, как это сорвалось, но неожиданно по жилам заструилось тепло от осознания того, что я вывожу тебя еще больше, а твои психи никогда не проходят даром.
- Рот закрой, шлюха. Сам знаешь, что ничего не было.
Ошеломленно раскрыв глаза, я сажусь в кресле прямо. Маю, ты рехнулся? Или это я действительно вчера так перепил, что кое-что подзабыл, но с какой стати ты вообще говоришь что-то о том, что касается наших, мягко говоря, отвратительно-сложных взаимоотношений? Но на первый план выходит не это. Вместе с изумлением в душе поднимается дикая злоба на тебя, отравляющая душу. Да что угодно, черт возьми, но никогда больше не позволять тебе так со мной разговаривать.
- Я-то знаю все, что было и чего не было, но кое-кому очень хотелось, чтобы было иначе. – Цедя слова в трубку, с силой сжимаю подлокотник так, что ногти царапают дорогую обивку. – А если ты еще хоть раз позволишь себе назвать меня шлюхой, вылетишь из группы вон, Маю. Я не шучу и не запугиваю. Лидер пока что еще я.
С грохотом швырнув трубку, наклоняюсь к телефонной розетке, выдергивая провод. Такая наглость мне будет дорого стоить, но меньше всего хочется думать об этом. Зато очень, просто безмерно хочется увидеть твое лицо, в эту самую секунду.
Маю, Маю… Не будь ты таким кретином, трусливо бегущим от собственных желаний, этим утром мы могли бы проснуться вместе, и я сварил бы тебе кофе. А вместо этого у меня тяжелое похмелье, а ты наверняка пинаешь табуретки по студии, матеря меня последними словами. Хороша любовь.



Глава 6

Mayu

В памяти смазывается, как заканчивается злополучная ночь с выяснением отношений у тебя дома. Единственное, что я запоминаю совершенно точно – бессонницу, выкуренную пачку сигарет, попытки обдумать произошедшее. Но мысли путаются, трезво оценить ситуацию мешают вспышки гнева вперемешку с ноющим чувством в груди, какое бывает, когда предчувствуешь что-то нехорошее. Ближе к рассвету меня штормит от передоза никотина, голова раскалывается, а настроение не поднимается выше отметки "ноль".
Ты же решаешь доконать меня окончательно, срываешь репетицию, и после телефонного разговора с тобой чаша терпения переполняется.
- Маю! Ты совсем охренел?! – Мачи успевает перехватить мой кулак за несколько сантиметров до встречи со стеной, куда я, не особо осознавая, что творю, хотел засадить в приступе злости.
- Идиот. Ты как после такого играть планировал? – даже перманентно флегматичный Эмиру не скрывает своего удивления.
А мне выть хочется из-за своего бессилия, из-за тебя, постоянно целенаправленно треплющего мне нервы, и больше всего из-за того, что я реагирую на эти дешевые выходки, введусь, как дурак, на все твои провокации.
Впрочем, это ведь только я один такой впечатлительный. Уверен, все случившиеся события не коим образом не скажутся на тебе, и на следующий день ты будешь сиять своей обычной сахарной улыбочкой, которой все вокруг так восхищаются. А у меня вновь начнет закрадываться подозрение, что все привиделось. И этот вечер, так называемая годовщина, и поцелуй, и твоя истерика под подъездом. Все покажется нереальным, каким-то странным сном, как будто и не было ничего, но освободиться не даст, будет преследовать днем и ночью.
Да, все привиделось. Все, кроме одного. Только одно я теперь осознаю – ненормальное, извращенное, необъяснимое желание, в котором сам себе неожиданно признался за столиком в кафе Фей. Чтоб оно сгорело.
Никогда не думал, что можно настолько мучительно хотеть кого-то. Никогда не представлял, что такое бывает – закрываешь глаза, и перед мысленным взором встает образ, черт побери, твой ненавистный образ. И я признаюсь себе, что ты занимаешь мои мысли двадцать четыре часа в сутки, каждый день.
Я представляю, постоянно воображаю, как ты улыбаешься, когда думаешь, что никто на тебя не смотрит, мечтательно и искренне. Как кусаешь губы, размышляя о чем-то важном. Как смеешься. Как перебрасываешь волосы через одно плечо. Как умопомрачительно пахнут твои волосы. И еще множество таких "как"…

- Что заказывать будете?
- Что-то самое крепкое.
Бармен в ответ понимающе улыбается дежурной улыбкой и вежливо интересуется:
- Проблемы?
Я лишь пожимаю плечами и достаю сигареты. Многие люди склонны накатить и изливать душу случайным встречным, обслуживающему персоналу и еще бог весть кому, но я еще пока не дошел до такого. Хотя, если в жизни ничего не изменится, неизвестно, до чего я докачусь в самом скором времени.
Вот от алкоголизма точно придется лечиться, я уже признаю, что злоупотребляю, но поделать ничего не могу. Как быть, если это единственный способ немного отвлечься, заглушить мысли и нездоровые желания, которые вызывает самый неподходящий из всего окружения человек? Человек, до недавнего времени провоцировавший исключительно неприязнь и раздражение.
"Не исключительно. Ты же любовался им постоянно. Тебе всегда нравилось смотреть на него", - заявляет голос из подсознания.
К слову, это уже следующая ступень умопомешательства – разговаривать с самим собой, доказывать, что ничего страшного не случилось, собственному голосу разума.
И мне страшно задуматься, что дальше будет, потому что одержимость тобой не отпускает, становится только сильней, и порой мне страшно за тебя, Юджи, потому что я уже не ручаюсь за свое поведение. Если бы ты вздумал целовать меня сейчас, парой синяков дело не ограничилось бы.
- Можно вам составить компанию?
Не сразу понимаю, что вопрос адресован мне. Медленно поворачиваю голову, отмечая, что картинка уже плывет, и прежде чем успеваю сфокусировать взгляд, физически ощущаю, как меня передергивает.
"Ты!" – первая мысль, и сердце подскакивает к самому горлу.
Достаточно секунды, чтобы понять – просто глюк, обман зрения, спровоцированный алкоголем и постоянными мыслями о тебе. Рядом со мной за стойкой на высоком табурете сидит парень. И на миг мне кажется, что он чем-то неуловимо напоминает тебя – светлые волосы и смазливая мордашка, загляденье просто.
- Нельзя, - с небольшим опозданием отвечаю на поставленный вопрос и отворачиваюсь, надеясь, что мой хмурый вид красноречивей любых слов объяснит, почему не стоит меня трогать.
Однако надежды не оправдываются.
- А я все же попробую! – не вижу, но точно знаю, что незнакомец улыбается от уха до уха. – Угостишь меня?
От такой наглости давлюсь дымом сигареты.
- Тебе лет-то сколько? – мрачно смотрю на паренька исподлобья и вижу, что он только рад завязывающемуся разговору и улыбается еще шире.
- Достаточно! Тебя как зовут? Меня Йоширо.
- Очень приятно, Йоширо. Будь любезен, исчезни из поля зрения.
На этих словах я хочу снова отвернуться от навязчивого парня, но он придвигается ближе и с заигрывающими нотками в голосе шепчет о том, что, на самом деле, я ведь не хочу этого, не желаю, чтобы он уходил, и еще что-то, но… Я уже не слушаю.
Не знаю, как называется твой парфюм, не задавался никогда этим вопросом, но сейчас я чувствую, что от этого мальчика пахнет, как от тебя. Не точно так же, нет, но очень похоже. И еще эти светлые локоны…
"А почему бы, собственно, не попробовать?" – проскальзывает с некоторым опозданием мысль, когда рука сама опускается на колено нового знакомого.
- Чем тебя угостить?
- Вот так бы сразу, - торжествующе улыбается парень. – Давай шампанским.
Горько усмехаюсь в ответ. Еще бы, я и не сомневался.

Не успеваю проснуться, как меня прошибает холодный пот от воспоминаний о прошедшей ночи, потому что первая мысль – я был с тобой. Однако стоит открыть глаза, понять, что я нахожусь в совершенно незнакомой чужой квартире, как на меня обрушивается воспоминание о прошедшем вечере, приправленное облегчением и… разочарованием?
Вчера я был в баре, познакомился с каким-то парнем, проснулся в его постели. Всего-навсего. Ничего сверхъестественного, выходящего за рамки. Кроме того, что я в жизни не знакомился в барах с парнями и не трахался с ними через час, после знакомства.
- Ну, наконец-то ты проснулся! – звонкий голос преисполнен ненормальной для утра бодростью.
Поморщившись, поворачиваю голову и вижу… Черт, как там его звать-то?
Вчерашний знакомый, по совместительству мой партнер этой ночью, сидит рядом на кровати, завернувшись в одеяло и по-турецки сложив ноги. В руках он сжимает большую чашку и улыбается лукавой улыбкой. Очень милая картина.
И я вежливо собираюсь пожелать доброго утра, когда словно током бьет от мысли – а как часто ты вот так же сидишь рядом с кем-то поутру, попивая кофе и ласково улыбаясь?
Похмелья у меня нет, не столько я вчера выпил, и опьянение было скорее приятным, освобождающим от некоторых принципов, позволяющее расслабиться, но никак не лишающим способности соображать. Но в этот момент к горлу подкатывает такая тошнота, какой в жизни не бывало даже с самого страшного перепоя.
И на долю секунды перед глазами появляются события вчерашней ночи, как я обнимал и ласкал этого мальчика, даже имени которого теперь не помню. У него потрясающие волосы, удивительные просто. И я помню, как приятно было зарываться в них лицом, вдыхать запах твоих – именно твоих – духов, и представлять, воображать, мечтать…
- Я пойду, - резко принимаю сидячее положение, и парень от неожиданности расплескивает содержимое чашки на белоснежные простыни.
- Уже? А как же кофе, душ и попрощаться? – пытается говорить с заигрывающими нотками, но в голосе удивление и неприкрытое разочарование.
А ты ведь точно такой же, Юджи. Такой же, как он. Маленькая легкомысленная шлюшка, подцепившая кого-то на одну ночь и искренне расстроившаяся, что о ней тут же забыли. Искренне, но минут на пять, не больше. И как же тошно от этого, господи, как противно. Почему, какого хрена я не могу избавиться от мыслей о тебе, выкинуть из головы, как выкину сейчас воспоминания об этом мальчике?
- Если не учитывать того, что в приступе страсти ты мне половину волос повыдирал, было классно.
Отвлекаюсь от шнурования ботинок и поднимаю глаза на хозяина квартиры. Как и следовало ожидать, ни следа огорчения, озорная улыбка на губах и искорки в глазах. Воплощенное очарование.
- Спасибо. Мне тоже понравилось, - киваю и поворачиваюсь к двери, когда неожиданно парень обнимает меня за пояс, уткнувшись носом между лопаток.
- Звони мне, Маю. Буду ждать.
И я ни на секунду не сомневаюсь, что парень с забытым именем сейчас не просто шарит рукой в области моего паха, а оставляет записку с телефоном. Ну и напрасно, звонить я, конечно, не буду.
- Не обещаю.
Размыкаю не особо сопротивляющиеся руки, открываю дверь и выхожу на площадку. Ждать лифт под пристальным взглядом, по сути, чужого человека не хочется, и я направляюсь к лестнице, когда слышу:
- И, кстати, меня зовут Йоширо, а не Юджи.


Kamijo

Естественность всегда и во всем. И в поведении в том числе. В конце концов, кроме нас двоих о том, что было в кафе, больше не знает никто, и не смысла посвящать кого бы то ни было в интимные подробности.
…Утром я одеваюсь особенно тщательно, как будто от этого что-то зависит, но, пожалуй, впервые в твоем вкусе – скромное, черное, и никакой вычурности. Волосы аккуратно собраны в хвост сзади, на лице улыбка, в глазах блеск. И если ты вздумаешь устроить мне выволочку за вчерашний срыв репетиции, клянусь, Маю-кун, тебе это не удастся.
Но, едва переступив порог студии, я сразу же натыкаюсь на твой какой-то слишком растерянный взгляд, который следит за мной без обычного твоего "я-смотрю-не-на-тебя". Такое чувство, что ты в чем-то виноват передо мной.
- Всем доброе утро. И прошу простить меня за вчерашнее самовольство – я себя плохо чувствовал.
Усевшись в уголок любимого диванчика, закидываю ногу на ногу, поочередно разглядывая Мачи и Эмиру. Нет, если что-то и случилось, оно не относится к работе, ребята совершенно спокойны. А вот на тебе лица нет.
- И с кем пьянствовал, лидер-сан? – Мачи плюхается рядом, вертя в своих пальцах палочками очередной супермодный финт. – Или Кисаки приехал?
Наш барабанщик, конечно, милейшее создание, но как на грех, с чрезмерно длинным языком.
- Нет, не приехал. Приедет на наш концерт. А с чего ты взял, что я пил вообще?
- А что, у тебя внезапно просто так болела голова? Маю тут порывался снести все стены, причем вручную. Ну, знаешь, кулаками.
В любой другой ситуации ты бы злобно буркнул сейчас не в меру словоохотливому Мачи что-нибудь вроде "заткнись!", но ты опять молчишь. Молчишь, а взгляд бегает, не в силах остановиться на чем-то, словно ты и правда не в своей тарелке. Ты настолько меня удивляешь сейчас, что я даже не нахожусь, что ответить Мачи, кивком отправив его за установку, намекая, что можно начинать репетицию.

Гнетущее вышло утро, просто по всем параметрам. Ты не сказал ни слова, не гавкнул ни разу, не хмыкнул, не сделал вид, что у тебя расстройство желудка от нас всех, не вышел ни разу покурить. Я всерьез уже начинаю волноваться, не закинулся ли ты какой легкой дрянью вчера, что сегодня весь как отмороженный.
На прогоне "Fleur" я оказался слишком близко к тебе, или это ты подошел ближе к своему комбику, что-то там регулируя, и затем наклонился, переключая дисторшн. Распущенные волосы мягко сползли вперед, открывая твою шею и довольно широком вырезе майки, и тут я увидел кое-что странное. Просто донельзя странное.
- Маю, это что у тебя?
Отложив микрофон и подойдя к тебе вплотную, придерживаю рукой твои волосы, непонимающе уставившись в багрово-красный след на твоей шее. И тут уж ошибиться невозможно – ты явно провел прошлую ночь в хорошей компании, как ты сам нередко любишь говорить.
- И кто же это такой страстный? – Усмехнувшись, слегка отступаю от тебя, буравя взглядом. Если ты снял шлюху на улице, чтобы успокоить нервы, это еще куда ни шло. Но оказавшись близко к тебе, я разглядел не только засос на твоей коже, но и почувствовал запах собственных духов. Запах моих духов на тебе, а они, все-таки, как бы мужские.
- Отвали, Камиджо. – Фыркаешь своим обычным тоном, а в темно-карих глазах, кажется, полыхает пламя. – Тебя это не касается.
- Конечно, не касается. И вообще, какое мне дело до того, что ты решил подыскать себе потаскушку мужского пола.
Эмиру сдержанно усмехается, прислонив свой бас к усилителю и поочередно глядя то на меня, то на тебя, после чего подмигивает Мачи. Драммер в долгу не остается и оглушительно ударяет по тарелкам.
- Так вот, значит, кто такой Йоширо!
- Мачи, кретин, замолчи!..
Во мне поднимается злость, губы растягиваются в привычной, так тебя выводящей ухмылке.
- Нет, отчего же, пусть говорит.
Мачи выходит из-за своей барабанной установки и сует мне под нос бумажку с номером телефона, слащавым "позвони мне" и именем. Йоширо. Какая прелесть.
- Ты ее выронил из кармана брюк, когда вытаскивал ключи. – Примирительно резюмирует Эмиру, обращаясь к тебе, совсем, кажется, не реагируя на то, что ты готов разорвать нас троих в клочья.
- Как приятно, когда никто не лезет в твою личную жизнь! – Огрызнувшись и безразлично отвернувшись к окну, ты засовываешь руки в карманы, но я-то знаю, что кулаки у тебя крепко сжаты. И ей-богу, Маю, я сейчас и в самом деле уже готов был прекратить этот цирк и попросить ребят перестать подшучивать, если бы в груди не царапало что-то от осознания, что ты провел с кем-то ночь. И этот кто-то – совсем не я, но тоже парень, тоже явно из тех, кого ты называешь "шлюха", и который даже душится таким же, как у меня, парфюмом. Значит, кто угодно, лишь бы не я, да?..
Отобрав у Мачи помятую бумажку с номером, подхожу ближе, положив ее тебе в карман, глядя в упор в спину.
- А мои духи называются Chanel Egoiste Platinum. Но твой Йоширо явно пользовался подделкой.
Не дожидаясь, что ты ответишь, я разворачиваюсь и быстро выхожу вон из репетиционки, почти бегом добежав до конца коридора и сев на подоконник. Спохватившись, что забыл сигареты, приоткрываю окно, впуская немного теплого летнего воздуха в ледяное пространство, окутывающее меня. Так странно сжимается все в душе, а в груди, слева, что-то неприятно колет. Даже если ты и не хотел, чтобы я знал, все равно вышло как нельзя "лучше". Я бы не поверил, если бы мне просто кто-то сказал. Но увидеть своими глазами следы чужой страсти на человеке, которого любишь, и вдобавок, почувствовать, что он весь пропах чужими духами – это даже не больно, это очень горько.


* * *
- Ты сегодня придешь?
- Не могу обещать.
Утренний обмен уже ставшими дежурными фразами, пока я поспешно одеваюсь и собираюсь, сам не понимая, почему хочу поскорей сбежать из этой квартиры.
- Ты такой интересный, Маю, - новый друг, если такие отношения можно назвать подобным словом, перекатывается со спины на живот и, обняв подушку, хитрым взглядом смотрит на меня из-под упавших на лицо прядей. – Никогда не обещаешь, а приходишь почти каждый день.
- Лучше так, чем наоборот, - заявляю в ответ и направляюсь к выходу. – Но сегодня я, действительно, вряд ли приду. У меня концерт.
- О! Я тоже хочу на концерт!
- Нечего тебе там делать, - строго пресекаю подобные порывы и уже почти из коридора добавляю. – Провожать не надо.
Несмотря на ранний час, улица встречает просто невозможной жарой – в разгар лета на солнцепеке невыносимо с самого утра. Для меня такая погода – хуже не придумаешь. Лучше уж гроза, снег и град одновременно, чем этот раскаленный воздух, которым дышать не хочется. Но что такое плохая погода по сравнению с плохим душевным состоянием? Досадная мелочь, не более.
Ведь изначально я и не собирался звонить этому Йоширо, и о записке с телефоном забыл через полминуты после того, как ее получил. Однако после цирка, который устроили дорогие согруппники с тобой во главе, просто из чувства противоречия в тот же вечер я набрал тщательно выведенный на бумаге номер. Просто назло.
Какой же ты у нас чувствительный, Юджи, как же тебе, оказывается, небезразлично, с кем я отдыхаю. Или просто завидно, что не с тобой? Посмотреть бы на твою реакцию, если бы каждый раз я так же к тебе принюхивался и присматривался.
…И с того же дня понеслось. Сколько недель длится эта связь, не определишь теперь. Две? Или даже три? Я не считаю, кроме того, нет желания лишний раз об этом задумываться. Да и зачем, спрашивается? Подцепленный в баре парень – хотя еще вопрос, кто кого цеплял – оказался на редкость удобным партнером. Не лезет, не просит, не спрашивает, и я ловлю себя на мысли, как же приятно, черт возьми, отдохнуть рядом с ним после выматывающего все нервы дня в обществе тебя любимого и твоих истерик.
Вот только… Вот только все чаще приходит на ум вечная истина: лечь в постель можно с кем угодно, а просыпаться хочется рядом с единицами.
"Наверное, надо взять за правило уходить ночевать домой", - решаю сам для себя и направляюсь в сторону метро, стараясь держаться в тени и не высовываться лишний раз под обжигающее солнце.

Распахнув дверь гримерки, захожу бодрым шагом, одарив тебя улыбкой. Мне кажется, Юджи, или ты злишься?
- Какого черта, Маю? Час до начала! – голос пока не повышаешь, но дается тебе это с трудом.
Сегодня мы с тобой поменялись ролями – я опаздываю, а ты психуешь. Можно было бы назвать это маленькой местью, если бы не одно но – опоздал я не специально. Все-таки сегодня последний концерт нашего летнего тура, и захотелось небольших перемен. А чтобы изменить некоторые детали костюма, потребовалось время, вот и все.
- Остынь, Юджи. А то дым из ушей пойдет.
- Все уже готовы, - цедишь сквозь зубы. – И только ты один…
- Я успею. Успокойся.
И невольно я отмечаю, как ты красив в гневе. Одни сверкающие глаза чего стоят – настоящая фурия. Почему-то упорно не удается давать тебе какие-то мужественные определения, да ну и черт с ними, я давно признал, что ты на девку похож. Точно так же, как смирился с тем, что ничего не могу поделать, любуясь тобой.
- Да не ругайся ты на него, - не дает вырваться волне твоего возмущения Мачи. – Помог бы лучше…
- Нет уж! – отрицательно мотаю головой. – Когда наш вокалист в последний раз помогал перед концертом, потом вел себя неадекватно.
На этих словах демонстративно отворачиваюсь и с излишней тщательностью рассматриваю себя в зеркале, не без злорадства чувствуя – да-да, именно ощущая, а не видя – как ты весь напрягся от с трудом сдерживаемого гнева.
- Послушай меня, ты…
- Да хватит вам! Давайте хотя бы перед концертом не будем скандалить.
Теперь уже не выдерживает Эмиру. Должно быть, пока меня не было, ты успел вымотать нервы обоим нашим согруппникам, раз нас начинают разнимать еще до начала драки.
- Действительно, зачем скандалить-то? – холодным тоном заявляешь мне в спину, и я буквально чувствую буравящий между лопатками взгляд. – Маю у нас последнее время романтиком стал. В мечтах витает, на собственные концерты опаздывает… Плохо высыпается, наверное.
Оп-па… А вот это неожиданность. Что я слышу, Юджи. Ты ревнуешь, что ли? Хотя… Откуда тебе знать, что происходит в моей личной жизни?
Не посчитав нужным отвечать на подкол, лишь пожимаю плечами, а ты, потоптавшись еще немного на месте, сердито сообщаешь, что выйдешь покурить.
- Вы сегодня как местами поменялись, - вздыхает Мачи, как только за тобой закрывается дверь. – Зачем ты его провоцируешь? Еще и перед концертом.
- Нашу истеричку не надо провоцировать, он сам себя накручивает, - равнодушно заявляю в ответ и решаю приступать к макияжу.


* * *
Тяжелый будет концерт, я уже заранее знаю. И не только потому что это финальный лайв и за время турне мы все порядком устали. Но и потому что за последний месяц наши с тобой взаимоотношения претерпели кучу странных изменений, и я даже не знаю теперь, как вообще назвать то, что сейчас между нами. Знаю только, что ты лжешь себе, я уверен, что влюблен в тебя, ты спишь с каким-то парнем, а я каждую ночь мучаюсь бессонницей, приходя на репетиции с синяками под глазами и в темных очках. Мачи только что сказал, что мы будто поменялись ролями, и я понимаю, что он прав – это действительно так. Мне даже интересно, как ты отреагируешь, Маю, если я начну мимолетно и уничижительно звать тебя "шлюхой"? Надо будет непременно проверить.
До концерта полчаса, а я стою и курю в окно, словно сам себе что-то доказывая. Мне будет тяжело петь сегодня, и после шоу ты наорешь на меня. Как обычно.
- Юджи. Прекрати курить, ну, пожалуйста.
Обернувшись, вижу Эмиру, и не могу удержать улыбки. Он уже полностью готов, и напоминает мне добрую феечку с волшебной палочкой, которая просит меня бросить сигарету.
- Да все, не курю я, не курю… Этот там собрался? – Как можно больше безразличия в голосе, но, по-моему, басист все равно все понял.
- Почти готов, переодевается. Юджи, скажи, что случилось? У вас же что-то было тогда… в отеле, на гастролях, помнишь?
Еще бы я забыл. По спине пробегают мурашки, и меня бросает в холодный пот, когда мне кажется, что Эмиру знает. Но он все-таки не знает, смотрит на меня как-то недоверчиво и встревожено.
- Да не было ничего, так, глупости. Было потом, уже в Токио.
- Что было?
Сущие пустяки, мы всего лишь целовались как бешеные в туалете.
- Поскандалили. И он чуть не ушел.
- Опять?
Пускай лучше ложь, чем правда. Я не вынесу от друзей еще и сочувствующих взглядов. Быстро убрав с глаз вьющиеся пряди волос, как ни в чем не бывало, улыбаюсь вышедшему только что из гримерной Мачи, чувствуя необходимость все-таки держать лицо. Нельзя быть таким эгоистом и думать только о собственных эмоциях. Мы пока еще все – одна группа.
- Ты же знаешь, что я спрашивал не о том… - Тихо шипит Эмиру.
- Давай не сейчас. Мне надо сосредоточиться, понимаешь?
Мачи подходит, заявив, что ты придумал нечто неслыханное. Эмиру замолкает в ту же минуту, будто и вообще ни слова не говорил, и мы стоит, как три идиота, ждем тебя. Это мне уже совершенно перестает нравиться, давно пора устроить тебе показательную истерику, чтобы никто не мог сказать, что теперь главная взбалмошная звезда у нас тут ты.
И вместе с тем на душе такая тоска от безысходности, что я понимаю – никакой истерики не будет. Я, наверное, морально истощен, Маю, всеми прошлыми событиями, и от непонимания того, что происходит, желания быть с тобой, но осознания, что я тебе не нужен – родилась апатия, и уселась, как ворон, на моем плече. В глазах щиплет, я упрямо передергиваю плечами, понимая, что портить грим не время, и вообще слезы – удел слабаков. Не доставлю тебе такой радости.
- Вы, в общем, ждите его, а я пойду уже на сцену пораньше, ладно? – Поправив для галочки полы костюма, перекидываю волосы на плечо, улыбнувшись.
- Иди. И кстати, Кисаки уже в зале. – Мачи мне подмигивает, а когда он в концертном макияже, выглядит это донельзя пошло, так, что мне становиться слегка жарко. Особенно в области щек. Мачи в курсе нашей с Кисой "дружбы" и, в общем-то, ничего не имеет против. "Тебе нужен фаворит и по совместительству советник. Как в европейских государствах в средние века" - сказал он как-то раз, и больше мы этой темы не затрагивали.
Не знаю, знает ли что-то Эмиру или тоже догадывается. Радует, что совершенно ни о чем не подозреваешь ты, и то только потому что никогда не утруждал себя узнать, с кем я сплю или дружу. Или утруждал?.. Сейчас я уже вообще ни в чем не уверен.

Концерт начался глубокой неожиданностью для меня. Надо, надо было остаться тогда и дождаться тебя, может, я бы не замер так идиотски посреди сцены, едва направившись в твою сторону. Ты изменил одну существенную деталь в своем костюме, и она повергла меня в шок. Я не думал, что мое легкомысленное пожелания как-нибудь посоветовать тебе открыть ноги, ментально, не иначе, передастся тебе, причем, так скоро.
И как ни старался, но не пялиться то и дело на тебя просто не мог. Да черт бы тебя подрал, Маю, ну как можно иметь такую фигуру и упрямо сутулиться и закрываться кусками одежды, а потом неожиданно на сцену выскочить в чулках с умопомрачительно широкой резинкой и в шортах короче всякого терпения?! Или это твой любовник на тебя так повлиял, в том числе на твою самооценку? Но сказать, что тебе не идет, я не могу. Не могу даже подумать такого… И внезапно мелькает мысль, что открытые длинные ноги в черном капроне – это именно то, чего так не хватало твоему костюму, то, о чем я подумал, едва увидел эскиз, но не стал тебе говорить, ожидая очередного скандала.
Горло нещадно саднит и дерет, я задыхаюсь, чувствуя, что оно пересыхает слишком быстро и матеря себя за сигарету прямо перед выходом. Поминутно меня бросает в жар, когда я смотрю на тебя, не решаясь, так или иначе, даже шаг в твою сторону сделать, и вместо этого сжимая неистово микрофонную стойку, машинально обрывая искусственные розы. Ты бы сказал, что я веду себя развратно, каждый человек в зале так бы сказал, но наплевать. Наверное, точно так же я бы льнул к твоему телу, как сейчас к этому куску метала, здорово смахивающему на шест для стриптиза. От этой мысли мне становится смешно, и я улыбаюсь – в зал, в камеры, нашим согруппникам и Кисаки, который сидит в третьем ряду. Он улыбается мне, и я знаю, что он придет в гримерку после концерта. О каких гадких вещах я думаю, когда пою о нежности и цветах, кто бы знал… Это все – такой фарс, да, Маю? Но, так или иначе, это мой мир, длящийся ровно до того момента, пока не погаснут софиты, не уйдет наш последний поклонник, и не опустится занавес.

…Дикая, неуемная жажда. Минеральная вода, которую я пью прямо из бутылки, забив на горло и риск застудить связки. Цветы, просто море цветов – голубые и красные розы, маргаритки, сиреневые лилии. Это ведь неплохой ход был, верно? И радость успеха, радость от того, что тур "Fleur" был донельзя удачным и концерт прошел с аншлагом. Мы уже почти на вершине, почти, осталось совсем немного, я это чувствую всем своим существом. На миг весь этот вихрь даже отодвинул на дальний план терзания, связанные с моими чувствами, и заставил забыть о том, что я задумал. Но вспомнил я об этом тут же, едва двери гримерки распахнулись, и зашел Кисаки. Без цветов, разумеется, все-таки у него тоже есть свои амбиции, и я уверен, что позже, когда он исполнит свою мечту и станет большим человеком, он позволит себе заваливать цветами каждого встречного. Но сейчас еще рано. А вот для моего плана – вполне.
- Ну, как тебе? Поверь, еще год-два, и Lareine будет у всех на слуху. Видел, что было с залом? – Обернувшись к другу от зеркала, я стойко и абсолютно игнорирую тебя, сияя улыбкой Мачи и Эмиру.
- Еще бы я не видел. Я же там был. Ты звезда, Юджи Камиджо, ты это хотел услышать?
- Да, и не только…
Резко встав и быстрым шагом пересекая комнату, обхватываю Кисаки за шею, потянув к себе и сладко, жадно впившись в его губы с тихим довольным стоном, чувствуя, как он слегка склоняется ко мне и обхватывает за талию, отвечая на поцелуй. У меня кружится голова, как от шампанского, и бешено колотится в груди сердце, а когда я слышу за спиной свист Мачи, и следом, сразу – звук падающих лаков и другой косметики, будто ее смахнули со столика. Обнимаю Кисаки еще крепче, никак не в силах оторваться от его губ и улыбаясь в этот возмутительный поцелуй. Отмщение за все эти недели, что я жил с мыслью о тебе и того, в чьей постели ты проводишь ночи, продирает меня до кончиков пальцев, до дрожи. Есть справедливость в том, что раз мне было больно – пускай сейчас, хоть на какой-то краткий миг больно будет и тебе.





Глава 7


Mayu

Тварь. Гад. Сволочь. Как же я тебя ненавижу.
Я знал, что ты это сделаешь. Знал, когда твой приятель только переступил порог. А я уже почувствовал, что вот сейчас ты возьмешь и отмочишь какую-нибудь подлость. И специально отвернулся, да только разве это поможет? Чувствую себя ребенком, который закрывает глаза и пребывает в уверенности, что ничто страшное его теперь не коснется.
Почему-то я думал, что с ним ты не спишь. Хотя теперь закрадываются сомнения, а есть ли вообще у тебя знакомые мужского пола, в постели которых ты еще не побывал? Скоро я начну коситься на Мачи, честное слово.
Наверное, это какая-то защитная реакция организма – сосредотачиваться в такой момент на мелких деталях. Например, на том, что края зеркала немного залапаны, а пепельница на краю столика неправильной формы. Но из рук все валится, и словно сквозь пелену до меня доносится твой смех, и голос Мачи, и что-то еще.
Теперь надо быстро избавиться от костюма, макияжа и сбежать отсюда подальше. Опустившись на стул, запоздало удивляюсь, как все это время меня держали ноги, ведь все силы словно выпили до дна. Не глядя в зеркало, дергаю заколки, а перед глазами тошнотворная сцена, которую я не видел, специально не смотрел, но представить могу запросто до мельчайших подробностей.
Даже если раньше ты с ним не спал, никогда не поздно начать, правда ведь? Я же видел, как ты извивался на сцене. Теперь понятно, для кого старался. И я припоминаю, ты еще давно говорил, что он приедет на последний концерт, только я не придал значения и забыл.
- Прекрати. Все волосы себе вырвешь.
Чьи-то теплые ладони отстраняют мои руки от собственной прически, и я наконец отвлекаюсь от размышлений. Подняв взгляд в зеркало, с удивлением обнаруживаю, что гримерка пуста, наши согруппники отправились покурить или еще куда-то, и только переодевшийся, но еще не умывшийся Эмиру великодушно решил помочь мне.
- Спасибо.
- Пожалуйста.
Ловко и быстро он избавляет волосы от всех аксессуаров, и сейчас я испытываю необыкновенную благодарность, как будто Эмиру сделал мне дорогой подарок.
- Ну, зачем ты так? Знаешь ведь, он назло это делает.
Вот теперь я действительно удивлен. Какой проницательный у нас басист, с ума сойти. Только с чего это вдруг он решил записаться в группу поддержки меня любимого.
- Я знаю, что меня это не касается, - должно быть, мой взгляд, мягко говоря, недружелюбный, и Эмиру даже отступает на шаг. – Но не хочется, чтобы группа развалилась из-за вашего упрямства.
- Теперь это называется упрямством…
- Упрямством, конечно. Маю, ты знаешь историю о двух баранах?
- Каких еще баранах? – смеюсь в ответ, но не столько от души, сколько показательно, и это, вероятно, заметно.
- Есть такая притча о двух баранах, которые встретились на узкой горной тропе, и так как ни один не хотел уступать дорогу, оба полетели в пропасть. Вот и у вас с Юджи то же самое. Пока хотя бы один из вас не сделает полшага в сторону…
- Достаточно, Эмиру, я понял, спасибо. Передай нашему барану, что по случаю окончания тура я беру отпуск на неделю.
- Маю, ты куда? – Эмиру растеряно спрашивает уже в спину. – Мы же собирались отметить… Конец тура, все же…
- У меня другие планы.
- Но…
- Ничего страшного, отметите без меня, - уже на пороге поворачиваюсь и киваю на прощание.
- Не напивайся, ладно? – словно сдаваясь, вздыхает он.
- Что ты. У меня есть дела поинтересней.

После первого звонка в дверь Йоширо никогда не открывает, надо обязательно позвонить дважды. Странный мальчик, и тараканы в голове у него странные, но какая мне разница.
- Привет, - уже привычная немного растерянная улыбка, уже привычный приглашающий жест. – А говорил, что у тебя концерт…
- Концерт закончился, - быстро захожу и быстро разуваюсь.
- А-а-а… Тогда, если хочешь, можем…
Но я не слушаю. Схватив за запястье, тащу его в спальню. Квартира очень маленькая, достаточно пары шагов, чтобы оказаться там, и еще столько же, чтобы добраться до постели.
- Между прочим, мне больно.
В голосе, как и во взгляде, обида, а пальцами левой руки он растирает запястье, но я уже не слушаю.
Толкнув на постель, тяну за пояс, заставляя встать на четвереньки. Домашнюю одежду снимать легко, а в настоящий момент даже нет необходимости раздеваться полностью.
- Не так же быстро…
Йоширо пытается вырваться из моих рук, подобное обращение не может нравиться, но я уже не контролирую себя.
Я. Не. На. Ви. Жу. Те. Бя. Я ненавижу тебя, Юджи. За все, что ты сделал. За все, что ты не сделаешь. За то, что мы никогда не сможем быть вместе, и осознание этого медленно, но верно убивает меня. За то, что мы никогда не расстанемся. За то, что с тех пор, как ты появился в моей жизни, свобода стала иллюзией, потому что свободным мне уже не быть. Но больше всего я ненавижу тебя за то, что в тебе можно полюбить…
Только когда меня накрывает волной оргазма, и я медленно прихожу в себя, доходит, что одной рукой я до синяков сжимаю бедро Йоширо, а второй что есть силы тяну за волосы. Он болезненно стонет и даже не сопротивляется. Впрочем, возможно, в своем умопомешательстве я даже не заметил попыток воспротивиться.
- Убирайся! Выметайся отсюда!
Он буквально вырывается из моих рук и поспешно одевается, а в глазах столько пылающей ненависти, что меня передергивает.
- Пошел к черту, Маю! Чтобы я тебя больше не видел здесь! Если приблизишься ко мне, я полицию вызову, клянусь! Трахай своего придурка, который тебе не дает! А мне не надо, чтобы ты меня покалечил! Понял? Понял меня?!
Его поведение – самая обыкновенная истерика, и мне стыдно за то, что я втянул абсолютно ни в чем не виноватого человека в нашу с тобой эпопею. Ведь если бы ты не вывел меня сегодня, я не пошел бы вымещать злость на нем.
- Прости…
- Прости? Прости, твою мать?! Да тебя не прощать, тебя убить мало! Ты псих отмороженный! Я не удивлен, что ты ему на хер не нужен…
Конец фразы я уже не услышал, захлопнув дверь и поспешив к лестнице.

Небо из темно-синего становится светло-серым, и я прихожу к выводу, что ложиться спать нет смысла – скоро в любом случае вставать. А с другой стороны, куда мне, собственно, спешить? Может, улечься и проспать до обеда?
Но я отметаю эти мысли, и так ведь понятно, что не усну. Не смогу просто. И что удивительно, меня даже не мучают домыслы о том, как ты провел эту ночь. И так ведь понятно, Кисаки тебе не дал скучать.
Не дает покоя другое.
Две пачки выкуренных сигарет и балкон собственной квартиры. Почему-то немного сыро, несмотря на разгар лета. Но, быть может, мне это кажется из-за собственного внутреннего состояния? И мысли, мысли, мысли…
Так нельзя дальше, Юджи. Я не выдержу, не смогу. И совершенно точно знаю, что с тобой мне будет намного хуже, чем без тебя. Но без тебя меня просто не станет.
Как ты сказал тогда насчет духов, когда нашел записку этого Йоширо? Что-то о том, что он пользуется подделкой. От обиды или злости, наверное, ведь нельзя же по слабому шлейфу определить подделка это или нет. Наверное, нельзя. Но речь не об этом.
Действительно, Юджи, это подделка. Только не духи, а он сам. Он – твоя подделка, которой я безрезультатно пытался заменить подлинник.
Покрепче вцепившись в перила, я запрокидываю голову и вглядываюсь в небо. Если стоять так достаточно долго, может закружиться голова, и ненадолго возникнет иллюзия полета. Или свободного падения.
От сигарет и долгого отсутствия сна немного мутит, а в голове крутится только одна мысль: "мой, мой, мой…"
Я знаю, что это не так. Понимаю, что это не правда. Но слово настолько сладкое, настолько волшебное, стоит лишь на секунду закрыть глаза и представить, как шепчешь его, повторяешь раз за разом.
Да, пусть это ложь, но я совершенно точно знаю, что придется вывернуться наизнанку, поменять местами землю и небо, но ты будешь моим. Не знаю как, не знаю когда, не знаю каким образом после всего, что у нас было, но обязательно будешь. Я не оставлю тебе выбора.


Kamijo

За вечер то и дело к горлу подкатывал какой-то странный комок, когда в самый разгар веселья или после очередного громкого тоста Мачи, я вспоминал, что тебя с нами нет. Зато есть Кисаки, который от меня не отходит, то ли специально, то ли нет сидя очень близко, едва ли не кладя руку мне на колено. И нет, я вовсе не против, но разрываюсь на две части – одна часть меня вовсю ликует, празднуя символичную победу над тобой, продемонстрировав, что я вовсе по тебе не убиваюсь. А вторая тоскует и поминутно напоминает, что я не выиграл, а проиграл. Послать любовь к черту изначально гораздо проще, чем завоевать ее.
Эмиру сказал только, что у тебя на вечер другие планы, а я криво усмехнулся, ничего не сказав. Знаем мы эти "планы" - все оторваться не можешь от своей белобрысой потаскушки. Если репетиция утром, на твоей одежде почти всегда можно заметить светлый, явно крашеный, волосок, и пахнет от тебя этим парнем так, что я стараюсь вообще к тебе не подходить. Для остальных это конечно не заметно, потому что запах подделки под Egoiste быстро выветривается, и никто, так как я, не всматривается в тебя украдкой, ища подтверждение тому, что ночи ты проводишь у этого Йоширо.
Тряхнув головой, я подаюсь к Кисаки и, забив на все, обнимаю его за шею, уткнувшись губами в ухо. Мачи смеется, попивая виски со льдом, а я отстраненно думаю, что даже завтра утром он встанет рано и побежит мотать километраж вокруг дома. Непостижимо. А вот Эмиру задумчив, кажется, больше обычного, разве что только улыбается. Но улыбка такая, как будто он настойчиво размышляет о чем-то.
- Может, ты скажешь, что со мной не так, что ты на меня смотреть не хочешь? – Придвинувшись ближе к нему, машинально чокаюсь своим коктейлем с его, пользуясь тем, что Мачи и Кисаки увлеклись какой-то общей темой.
- Тебе кажется, Юджи. Все же хорошо, сегодня чудесный день…
- Маю что-то тебе сказал там, в гримерке?
Эмиру легче легкого загнать в угол, особенно мне. Почему так, я не знаю, но молчать он в таких случаях совершенно не умеет.
- Ты знаешь, что я человек широких взглядов. И не мне читать вам мораль. Но отношения в группе – это плохо, Юджи… Это неизбежно поставит вас перед выбором: либо работа, либо любовь.
- Погоди, ты это о ком сейчас вообще говоришь?
- Да брось. Это же видно невооруженным глазом. Маю влюблен в тебя, как сумасшедший, да и ты...
Нервно дернув рукой, я задеваю собственный бокал с выпивкой, который падает на бетонный пол бара и разбивается на мелкие осколки. А мне кажется, что точно так же бьется вдребезги что-то внутри меня, после этих страшных, роковых слов друга. Ведь одно дело признаваться, пусть и со страхом, себе, и совсем другое – когда вот так в лоб об этом говорят посторонние. Значит, все уже знают, и Эмиру, и Мачи… И вряд ли одобряют, судя по тому, каким тоном было сказано это "Маю влюблен в тебя".
- Юджи, что случилось? – Кисаки жестом зовет официанта, прося убрать осколки, и чуть улыбается. - Надеюсь, ты еще не слишком набрался? А то у тебя особенность в пьяном виде переворачивать все стаканы и бутылки.
- Ты так часто видел его пьяным? – Мачи ехидничает как обычно очень в тему.
- Да каким я его только не видел. Во всех видах.
Прежде я бы рассмеялся и начал ненавязчиво заигрывать с дорогим любимым другом прямо при всех, но сейчас молча опускаю взгляд на тонкие осколки высокого бокала, и опять вспоминаю о тебе. Наверное, там, с кем ты, тебе донельзя хорошо, никто не мотает нервы, не язвит, не капризничает, да еще и в постели все позволяет. А меня ты ударил, только потому что я тебя обнял, и довел до истерики, когда я тебя поцеловал.
- Я покурить выйду на воздух… - Встаю из-за столика, прихватив сигареты, и быстро выхожу на улицу, останавливаюсь в двух шагах от входа, прижавшись спиной к стене.
Я еще не начал бороться, а чувство, что партия изначально проиграна, только усиливается. Эмиру, определенно, ошибается, ты в меня не влюблен. Я тебе даже не нравлюсь хотя бы настолько, чтобы спать со мной. Конечно, по большому счету, спать – это еще не все. Главное вместе просыпаться, а вот этого ты точно никогда не захочешь, даже если хоть раз выйдет так, что у нас что-то будет. Что-то наверняка спьяну и на грани болевого шока. Ты же иначе не умеешь.
- Девушка, можно с вами познакомиться?
Резко обернувшись, я расслабленно смеюсь, увидев за спиной Кисаки, который как обычно неслышно подкрался ко мне.
- Нельзя. Я не девушка.
- Это поправимо.
Теперь уже смеемся мы оба, непроизвольно повторив бессмертную сцену нашей первой встречи. Разумеется, тогда он меня за девушку тоже не принял всерьез, но проявил завидное чувство юмора.
- А между тем, ты что-то и правда как девица себя ведешь. Чего это у нас от упоминания этой сволочи ручки дрожат?
- Киса, я не хочу говорить об этом, достал он меня… И вообще, поехали домой? - Бросив сигарету, подхожу к другу чуть ближе. Значит, он не слышал, что именно сказал Эмиру, и это хорошо.
- К тебе домой?
- Ну а куда же еще…
Мы прощаемся с ребятами, которые совершенно точно сегодня напьются в честь удачного завершения тура, Кисаки сажает меня в свой не слишком новый, но кажущийся таким родным "ниссан", и мы едем по ночному, странно притихшему городу. Откинув голову на спинку кресла, я чуть улыбаюсь, глядя на руки своего спутника. Так странно, двойственность наших отношений мне нравится, но с недавних пор стала настораживать. Днем мы всего лишь друзья, а по ночам он страстно хочет меня, лаская так умело, будто мы живем вместе, и он успел изучить меня до мелочей. В действительности же, еще год назад я бы рассмеялся, если бы мне кто-то сказал, что Кисаки будет моим любовником. Если бы не эта его чертова студия в Кансае, сейчас он был бы в Токио, и как знать, может, более частые встречи вытеснили бы из моей головы мысли о тебе, Маю. Мысли и этот странный садомазохизм – делать больно тебе ради того, чтобы ты сделал больно мне. Вот такое единственно возможное проявление чувств.

- Я очень соскучился.
Кисаки обнимает меня со спины за талию, едва я успеваю захлопнуть дверь, и утыкается лицом в макушку, словно ему доставляет удовольствие игра с моими волосами. Накрыв его руки своими, я нежно обвожу кольца на его пальцах, слегка повернув голову в бок.
- Так сразу? Мне нужно принять душ…
- Что на тебя наскочило, почему ты так бросился на меня в гримерке? – Его руки расстегивают ряд пуговиц на моей рубашке, распахивают ее, нежно гладя по груди и животу, заставляя меня кусать губы.
- Скажи еще, что не понравилось.
- Понравилось. Просто я не ожидал, что ты вот так, при всех…
- Я просто тоже соскучился.
Улыбнувшись, мягко разворачиваюсь в его руках, приподнимаясь и обнимая его за шею. Мы медленно идем в комнату, Кисаки ведет меня спиной, и я полностью ему доверяю. А вот тебе, наверное, никогда не смогу доверять, но почему сейчас, глядя в глаза любовнику, я думаю о том, как вы с ним сильно похожи внешне? Глаза, губы, пальцы и кисти рук, волосы… Только одно существенное различие – ему я нужен, а тебе нет. Он испытывает ко мне определенные чувства, а что испытываешь ты, мне даже думать страшно. И взгляд… Глаза похожи, но взгляд у вас такой разный – ты смотришь безразлично, а Кисаки отрешенно. Это совсем разные вещи.
Громко охнув от неожиданности, когда его губы впиваются в мое плечо, целуя и кусая под ключицей, я уже с трудом стою на ногах, запустив ладонь под его майку на спине. Кисаки тихо глухо рычит, жаля меня поцелуями, но недолго – он любит прелюдию после секса, а не до, как бы абсурдно не звучало. Может часами валяться в постели, и совсем не против ленивых поцелуев, ласк, позволяет теребить свои волосы и сам дурачится, но не сейчас. Сейчас в его темных глазах горит страсть, и он с силой, почти грубо толкает меня на кровать, назад спиной, словно отшвыривая. Странно, обычно мне это нравится, это очень сильно заводит, но сейчас, когда он грубо, резко срывает с меня одежду, одной рукой разводя ноги, мне отчего-то становится страшно.
- Кисаки, стой... Не надо, я не хочу!..
Повернув голову по подушке, я закрываю глаза, старательно не думая, что сейчас будет. Он вправе психануть и уйти на кухню или вообще уйти, но проходит минута-другая гнетущего молчания, и я, вздрогнув, чувствую ласковое прикосновение его губ к своему животу, где-то на уровне пупка и выше, к солнечному сплетению. Приоткрыв глаза, замечаю, что Кисаки опустился возле кровати на колени, и как-то на редкость спокойно и размеренно гладит меня ладонями по талии, будто успокаивая. Мне ужасно неловко и стыдно, и я запускаю пальцы ему в волосы.
- Honey, прости… Прости, я не знаю, что на меня нашло, это все, наверное, нервы...
- Он тебя бил?
Похолодев, приподнимаюсь на локтях, столкнувшись взглядом с глазами друга. Он еще дрожит, возбуждение так быстро не проходит, но сдерживает себя и задает такие странные вопросы, вроде бы безличные и непонятные, но я чувствую, что не могу ему лгать. В конце концов, он единственный, кому я действительно никогда не лгал.
- Несколько раз, но… Это не было избиением. И я всегда виноват был сам. Я с ним не спал. – Уточняю, спохватившись и опустившись обратно на подушку, глядя в потолок.
- Даже если спал, это не мое дело. Я тебя держать на привязи не буду, мы же говорили об этом. Мы друзья…
- …которые спят друг с другом. Да. Я помню.
- Но я по стенке размажу любого, кто обижает моего друга. Это ты тоже знаешь.
Кисаки поднимается с колен, снимает с себя всю одежду, аккуратно развесив ее на спинке стула, и ложится рядом со мной, обняв и прислонив мою голову к своему плечу. Обняв его одной рукой, я закрываю глаза, поджав под себя ноги, и чувствую себя полностью защищенным. Но в груди, в сердце что-то ноет, и мне самому стыдно за свои мысли, вот только… Вот только, сколько бы я отдал, чтобы вот так меня хоть раз в жизни обнял ты.
- Что с тобой творится, Юджи? Может, расскажешь? – Пальцы басиста гладят мои волосы, вытягивая длинные пряди.
- Расскажу, только позже, ладно? Я еще не готов.
Подняв голову, целую его в приоткрытые губы, сползая ниже по подушке на матрас, притягивая своего верного друга-любовника сверху.
- Возьми меня, я хочу… Мне это очень нужно сейчас. Киса, пожалуйста…
- Отбиваться не будешь? – Кисаки лукаво улыбается, когда я обнимаю его ногами за бедра. Я смеюсь, резко дернув его за пару прядок волос, потянув.
- Конечно же, буду, а как иначе?
- Ну, тогда придется тебя приструнить…

Еще одна ночь, еще один потрясающий секс, снова комната и слабый сумрак, наполненный страстными стонами и криками. И это хорошо, это прекрасно, но я понимаю, что что-то неуловимо ускользает от меня. Я не могу спать, несмотря на то, что был концерт, выпивка в баре, а Кисаки как обычно довел меня до исступления, и заставил кончить не единожды за ночь.
Теперь он спит, обняв подушку, а до рассвета еще далеко. Я же сбежал из спальни в кухню, и курю, не включая свет, в открытое окно, наблюдая, как ветер шевелит занавески на окнах, а где-то вдалеке загораются неоном рекламные щиты. За окном все такой же город, он так же дышит и не меняется, а я изменился. И впервые задумался о том, что самая большая в мире несправедливость в том, что люди не любят взаимно.
Я не знаю, зачем звоню тебе, но у меня дрожат пальцы, когда я набираю твой номер. Если ты не возьмешь – хорошо. Значит, либо спишь, либо ночуешь не дома, а у своего Йоширо. Интересно, красивый хоть?.. Но вот если ты возьмешь трубку, и я пойму, что ты не один, а с ним, и у себя – это будет уже гораздо хуже.

* * *
Меня всегда преследовал какой-то необъяснимый страх телефонных звонков среди ночи. Что-то есть в них грозное, не предвещающее ничего хорошего. И почему-то всегда кажется, что если тебе звонят в такое время, значит, случилось нечто страшное, непоправимое, событие, с которым нельзя подождать до утра. Зачастую переживания оказываются напрасными – люди ошибаются, набирая номер такси, например, или просто по пьяни жмут не на те кнопки. И, тем не менее, каждый раз в таких ситуациях меня передергивает не на шутку.
Услышав первую трель звонка, мне даже кажется, что это игра воображения – события сегодняшнего вечера разорвали последние нервы, и мне уже мнится невесть что. Но на втором сигнале становится ясно – не кажется. И сразу в дополнение идет знакомое ноющее плохое предчувствие.
Почему-то я сразу подумал о тебе, хотя вот уж от кого звонка стоило ждать меньше всего.
- Что случилось?!
Фраза получается грубой, но поведение мое сейчас спровоцировано неосознанной тревогой. Что, черт возьми, должно было случиться, чтобы ты вместо замечательного отдыха в чудесной компании начал мне наяривать? Будь это не ты, первое, что можно было бы предположить – кто-то сильно пьян. Но на тебя это не похоже, нажраться и звонить.
- В чем дело?
Тишина на том конце нервирует, хотя с того момента, как я снял трубку, прошло не более пары секунд.
- Привет.
Голос тихий и какой-то растерянный, а до меня только теперь доходит – ты не ответил сразу просто потому, что, должно быть, удивился моим воплям.
- Здравствуй, Юджи. Когда я говорил, что мне нравится твое молчание, это не означало, что я хочу слушать его в трубке в четыре утра.
Устало опускаюсь на диван и закрываю глаза.
Итак, блистательный и великолепный Юджи, подмявший под себя все мои мысли и душу заодно, судя по всему, жив и здоров. При этом он решил пообщаться со мной посреди ночи. И откуда, спрашивается, ощущение, что большая неприятность все же случилась? Только не с тобой, а со мной.
- Что ты хотел?
- Хотел сказать, что ты на концерте сегодня… То есть уже вчера был просто на высоте, - после небольшой паузы как-то нерешительно начинаешь ты, и становится ясно, что звонил ты не за этим. – И еще эта новая идея с костюмом… Очень хорошо придумано.
- Спасибо. Это именно то, что я хотел услышать в такое время.
Невольно улыбаюсь – все-таки какой на редкость бредовый разговор. Позвонить среди ночи и с паузами и задержками придумывать, что сказать. Как это на тебя похоже, Юджи.
- Ну… Просто ты ушел так неожиданно, не отметив конец тура – это как-то совсем на тебя не похоже... Эмиру сказал, у тебя какие-то дела?
Последнее предложение звучит полувопросительно и подразумевает, что сейчас я должен объяснить, какие именно причины толкнули меня на столь быстрое бегство.
"У меня не было дел, просто чуть наизнанку не вывернуло от устроенной тобой сцены. И смотреть на это весь вечер я просто физически не смог бы", - представляю, как ты порадовался бы честному ответу.
- Значит, Эмиру должен был еще передать, что я беру заслуженную неделю отпуска.
Специально игнорирую косвенно заданный вопрос, но ты, похоже, и сам о нем забываешь.
- Об отпуске мы не договаривались.
- И тем не менее.
- Что "тем не менее"?
- И, тем не менее, я хочу уехать отдохнуть. Ненадолго.
- Куда?
Твой вопрос звучит мрачно и сердито, а я как будто слышу, что вместо этого "куда?", у тебя чуть не вырвалось "с кем?".
- Пока не решил, - признаюсь честно. – У меня есть время до утра подумать.
Ты молчишь несколько секунд, но тут неожиданно выдаешь:
- Маю, можно я сейчас приеду?
В романах подобные ситуации часто любят описывать "он подскочил от неожиданности" или "он нервно дернулся". В жизни такие бурные реакции редкость, но я просто физически ощущаю, как подпрыгивает мое сердце.
- Нет, нельзя.
- Почему?
- Потому что незачем. Объясни, что ты собрался у меня делать?
Откровенно говоря, я ничего не понимаю. Уверен, что ты провел замечательный вечер, и ни на секунду не сомневаюсь, что домой отправился ни один. Но теперь, когда по законам жанра должен видеть десятый сон, не находишь ничего лучшего, чем засобираться ко мне в гости. Юджи, ты в своем уме?
А память услужливо воспроизводит перед глазами сцену после концерта, этот поцелуй, который ранил словно острой бритвой, и я понимаю, что еще немного, и наш милый разговор подойдет к концу. Раздражение напополам со злостью рвутся наружу вместе с вопросом: "Какого хера ты вздумал играть со мной?"
- Не волнуйся, Маю. Ничего такого, за что можно дать по почкам, я делать не буду.
- Юджи, ложись спать, - с трудом сдерживаю вздох. – Я когда вернусь – позвоню.
- Но…
- Спокойной ночи.
Договорить тебе я не даю, но так будет лучше. Лучше так, чем наговорить лишнего.
И, как ни странно, этот невнятный разговор действует успокаивающе. Теперь даже кажется, что попытки заснуть будут не такими уж безрезультатными.
Итак, план действий – душ, постель, утром на вокзал. Все просто.

…Однако в очередной раз воплотить задуманное не удается. Едва выйдя из душа, я слышу звонок в дверь и замираю с полотенцем в руках.
Первая паническая мысль, что ты не мог, черт возьми, ты не посмел бы, я же запретил. И следом доходит, что так быстро ты бы и не доехал, даже при всем желании.
- Что за ночь сегодня… - сердито шепчу, натягивая джинсы и направляясь в коридор.
Если бы на пороге стоял ты, я бы, наверное, меньше удивился. Но обнаружить под собственной дверью человека, который пару часов назад орал, что полицию вызовет, если я к нему приближусь, вообще дикость.
- Откуда ты знаешь, где я живу? – вместо приветствия задаю тут же возникший вопрос.
- Наверное, я не глухой и слышу, какой адрес ты называешь таксистам.
Слабая, как будто застенчивая улыбка и опущенные ресницы – сама воплощенная кротость передо мной.
- Йо, что ты здесь делаешь? – прислоняюсь к дверному косяку и складываю руки на груди.
- Может, разрешишь войти?
- Зачем?
- Хотя бы просто из вежливости.
- По-моему, не так давно кто-то требовал не приближаться.
- Вот это я и хотел обсудить.
Хочется возвести глаза к потолку, но не картинно, а потому что сил моих нет от этих бесконечных выяснений отношений. Мало было тебя, теперь еще один добавился.
Скандалить на лестнице на радость соседям не вариант, и потому, посторонившись, пропускаю его в дом.
- Заходи. И проходи. Чай или кофе?
- Ты такой гостеприимный, Маю.
- Сейчас обратно отправишься…
- Молчу, молчу. Мне чай.
Я не вижу, но слышу, как он неторопливо разувается в прихожей, как медленно проходит на кухню. Не спешит, наверняка, разглядывая все с любопытством. Еще бы – у меня он до этого ни разу не бывал, да и, моя бы воля, не побывал бы. Но раз уж обстоятельства сложились так, Йоширо рад полюбоваться жилищем своего любовника.
Слышу, как он заходит в кухню, но не оборачиваюсь, разливая кипяток по чашкам.
- Повторяю свой вопрос. Йо, как ты здесь оказался?
- Хотел поговорить.
- А до утра дотерпеть никак не мог? – уточняю с иронией.
- Не мог. Хотел сейчас, пока ты не надумал себе что-нибудь.
"Дорогой мой Йо, я о тебе вообще не вспоминал, у меня есть проблема намного экзотичней", – заявляю мысленно, но вслух говорю, конечно, не это.
- Поговорить можно и по телефону.
- У тебя было занято, - он пожимает плечами и добавляет. – Я хотел сказать, что погорячился. Извини.
- Ты не погорячился, это я с цепи сорвался, - протягиваю ему чашку и тут же получаю в награду ласковую улыбку, как будто дорогой подарок сделал, а его пальцы на секунду задерживаются на моих руках. – Так что ты был абсолютно прав, и для твоего же блага, лучше нам больше не встречаться.
- А мне казалось, нам хорошо друг с другом.
- Удобно. Но, правда, не стоит…
- Маю, меня не волнует, кого ты воображаешь в постели. И знаешь, я бы тоже хотел видеть на твоем месте кое-кого другого. Но раз уж нам обоим так не повезло, и угораздило полюбить кретинов, которым это на хрен не нужно, почему бы не скрасить свободное время друг друга?
А вот это уже интересное заявление. Похоже, только что мне сообщили, что не только я использую, но и меня самого тоже. Наверное, при прочих равных оказаться в таком положении малоприятно и даже унизительно. Но… Мне абсолютно все равно. Равнодушно пожав плечами, приоткрываю створку окна и достаю сигареты.
- А почему ты думаешь, что моему кретину это не нужно? Он наоборот был бы рад и счастлив.
- Почему же ты тогда не с ним?
Хороший вопрос. Знать бы на него ответ.
- Возможно, потому, что таких, как я, у него толпа, - усаживаюсь на подоконник и выпускаю струйку дыма в приоткрытую форточку.
- Откуда ты знаешь?
- Ты бы его видел… - могу только горько усмехнуться.
- Это не ответ.
- Послушай, я психоаналитика на дом не заказывал, чтобы он среди ночи анализировал мои непростые взаимоотношения с людьми.
- Ладно, извини. Я просто предположил, что, быть может, у кого-то от ревности троится в глазах и видится толпа там, где всего-навсего…
- Заткнись, а?
- Как скажешь.
Боковым зрением вижу, как Йо с преувеличенным интересом рассматривает содержимое чашки, а сам изо всех сил стараюсь не задумываться над произнесенными им словами.
- Мы не можем быть вместе хотя бы потому, что даже находиться рядом друг с другом нереально. Любой контакт заканчивается ссорой.
- Ну… - задумчиво протягивает он. – Можно попытаться держать себя в руках, не злиться из-за мелочей, а впрочем… - тряхнув головой, он одаривает меня очередной очаровательной улыбкой. – Зачем я тебя уговариваю? Сути проблемы это не меняет. Тебе одиноко, мне одиноко, мы можем друг другу с этим помочь.
И так как я молчу, рассматривая кончик тлеющей сигареты, он добавляет.
- В общем, ты подумай. Я, правда, психанул тогда. Но и ты поставь себя на мое место – было вообще-то больно.
- Извини, - произношу на автомате, но, похоже, мои извинения, никому особо не нужны.
- Извиняю, - добродушно отмахивается он и сразу же с хитрющим взглядом спрашивает. – А мне домой катиться? Или разрешишь все же переночевать?
- Ночуй, - отвечаю со вздохом. – Куда тебя девать?
- Вот спасибо! Тогда я в душ.
Иного ответа, судя по всему, никто и не ожидал и никуда сегодня уже не собирался. Поднявшись, он потягивается, но прежде чем уйти, веселым голосом спрашивает:
- А он красивый?
- Красивый. Даже слишком.
- Слишком красивым быть нельзя.
- Ты его просто не видел, - невольно улыбаюсь на этих словах.




Глава 8


Kamijo

Нет, это просто уму непостижимо, Маю, до чего ты все-таки невоспитанная сволочь. Для меня до сих пор это дико, потому что меня с детства окружала атмосфера, в которой даже в самом плохом настроении никто ни на кого не повышал голос, и уж тем более без повода. Ты же, такое чувство, нарочно пытаешься одним своим поведением убедить, что мы с тобой – небо и земля. Не допрыгнешь.
И все же, твои слова об отпуске насторожили меня. А вдруг ты опять уедешь и пропадешь, просто свалишь и не скажешь ничего? Тур закончен, пора приступать к записям новых песен, и я планировал начать уже на той неделе. И вот тут выясняется, что ты уезжать надумал.
Сделав себе зеленый чай, пью его мелкими глотками, чутко прислушиваясь, не проснулся ли Кисаки. А в душе что-то ноет и никак не хочет утихнуть. Это что-то зовется мерзким словом ревность, потому что я ни капли не верю, что ты собрался куда-то ехать в одиночестве. Неужто и правда влюбился по уши в этого своего Йоширо, что света белого не видишь и спешишь смыться из города?.. Анализируя, задевает ли меня этот факт или мучает лишь чувство собственности, допиваю чай, отставляя чашку и честно приказав себе больше не врать.
Ты мне нужен, я с ума по тебе схожу… И если уж вышло так, что ты внезапно решил изменить своему принципу и завести отношения с мужчиной, то почему бы не предложить тебе себя хотя бы раз. Просто сказать: "Попробуй, Маю, и ручаюсь, тебе понравится". Привязать тебя к себе с помощью секса, конечно, дохлый номер – ты не такой человек. Хотя сейчас, вспоминая все события последнего месяца, я уже вообще не уверен, знаю ли тебя хоть немного.
Вернувшись в спальню, застаю Кисаки в той же позе, что и оставил его, и сдержано улыбаюсь. Он всегда очень спокоен во сне, и спать с ним одно удовольствие. Неприятное чувство пробирает меня с головы до ног при мысли, что придется оставить своего друга и любовника по совместительству тут одного, но я должен, я просто обязан поехать к тебе и сделать эту последнюю попытку. Только тогда, испробовав все варианты открытого ведения боя, я могу сказать себе "Пора в разведку, Юджи", и оставить тебя в покое хотя бы внешне.
Бесшумно одеваясь, натягивая брюки и водолазку с высоким воротником, я себя чувствую кем-то вроде назойливой неудачницы, влюбившейся в старшеклассника, который знать ее не хочет. Усмехнувшись, машинально отмечаю время – начало пятого утра, ты просто не имеешь права свалить из дома раньше шести, когда открывается твоя станция метро. Если ты и правда надумал ехать, то поедешь так или иначе сперва на вокзал, а до него дай боже, сколько. Мне до тебя доехать будет намного быстрее.
Оставив на тумбе возле кровати записку Кисаки, чтобы он не уезжал, не попрощавшись со мной, беру ключи, тихо выходя из квартиры и запирая за собой дверь. От бессонной ночи в теле странная усталость, будто напряженные нервы гудят, а виски слабо вибрируют. Вообще, в таком состоянии не стоит вести машину, к слову, какое счастье, что сегодня я оставил ее не на стоянке, а возле дома. Ты, конечно, меня убьешь сначала за такое бесцеремонное вторжение к тебе домой, да еще и в такую рань и после звонка, в ходе которого ты четко и ясно сказал мне "нет". А с другой стороны, ты тоже меня никогда не слушаешь, значит и мне ничто не мешает нарушить твой незыблемый запрет.

Но уже у подъезда твоего дома, где я тормознул добрых пятнадцать минут назад, я не могу заставить себя выйти из машины и проделать этот последний путь до твоей двери. Это подсознательный страх и плохое, гнетущее предчувствие. Вдруг ты все-таки не один… Ведь если бы тебе вдруг приспичило ломануться сегодня ко мне, ты бы тоже застал меня не одного. И положа руку на сердце, ночь-то у меня была превосходная. Но, боже мой, какие это все мелочи и глупости по сравнению с тем, что меня к тебе тянет как магнитом, и я немедленно хочу тебя просто увидеть. Даже если ты будешь орать, злиться, выпихнешь меня взашей, хлопнув дверью перед носом, все равно… Это какое-то пагубное садомазохистское желание быть с тобой, просто быть как можно ближе к тебе.
Конечно же, в гостях у тебя я бывал, если только можно назвать мои к тебе визиты этим словом. Первый раз, кажется, через неделю или две после знакомства, второй – сразу после ухода из группы Акиры. И третий перед началом турне, когда ты забыл в студии диски с рабочими записями, и я отвез их тебе. Ты тогда открыл мне в одних джинсах и с растрепанными волосами, вальяжно зажав в зубах сигарету, а я замер на пороге, неожиданно почувствовав, что краснею. Странно, такого ведь не бывало, когда мы переодевались в гримерке друг перед другом. Наверное, именно тогда и началась эта цепная реакция, зародившаяся в моем мозгу диким желанием узнать, как пахнет твоя кожа у ключиц.
Пнув несильно носком ботинка косяк твоей двери и мысленно выдохнув, нажимаю на звонок, готовясь выслушать отборный утренний мат от любимого гитариста собственной группы. Надо еще, конечно, дождаться, чтобы ты открыл, ведь наверняка спать лег после моего неурочного звонка. Но к моей полной неожиданности дверь ты распахиваешь так, будто стоял под ней и ждал, пока я позвоню.
- Послушай, только не ори сразу, я просто решил, что раз ты уезжаешь, то…
Оборвав себя на полуслове, растеряно смотрю поверх твоего плеча вглубь квартиры на только что вышедшего из ванны высокого стройного блондина в махровом халате, который, несомненно, твой. И каким-то совершенно удушающим кажется запах его духов, плывущий мне навстречу, убивающий откровенностью – мальчишка живет у тебя. Такого удара я все-таки не ожидал, до последнего убеждал себя, что ты просто таскаешься к нему и трахаешь, чтобы снять напряжение.
- Юджи… - Ты явно собирался что-то сказать, прикрывая от моих глаз дверь и босиком выходя на площадку. Но я не даю тебе закончить, растянув губы в фирменной ослепительной улыбке-для-фотокамер, снисходительно глядя в дверной проем.
- Насчет отпуска можешь не волноваться и ехать хоть на две недели. А если хочешь, можешь и вообще не возвращаться. Надеюсь, на свадьбу позовешь?
Меня трясет. Колотит, как при высокой, очень высокой температуре, и я боюсь смотреть тебе в глаза. А еще больше боюсь осесть на колени прямо на грязный бетон, и бессильно разрыдаться у тебя на глазах. Впрочем, а чего я ждал? Сам же кинулся на шею Кисаки там, в гримерке, зная, что ты видишь. Кретин.
А ты почему-то растерян. Растерян и тихо бормочешь, стараясь совсем закрыть дверь.
- Камиджо, ты слов не понимаешь? Я же сказал, что нечего тебе тут, у меня, делать…
- Ну что ты, я отлично все понял. Не смею больше мешать.
Отходя к лифту, нажимаю кнопку, чувствуя, что ты смотришь мне в затылок. Главное, сейчас выдержать и смолчать, просто уехать вниз, сесть в машину и вернуться домой, взять тоже неделю отдыха и поехать вместе с Кисаки в Кансай, отвлечься, забыть. Только бы сейчас выдержать.
Но я не выдерживаю.
Обернувшись к тебе и все еще улыбаясь, тихо презрительно фыркаю, радуясь, что ты не можешь знать, какой у меня сейчас ком в горле и как плывет все перед глазами.
- Ты очень любил повторять это, но сегодня твою любимую фразу скажу я. Ты шлюха, Маю. Лживая шлюха.


Mayu

Вот почему у тебя все не как у людей? Объяснили по-человечески – сиди дома. Нет, надо обязательно приехать, назло и из вредности. Будто не понимаешь, что незваный гость на всякое насмотреться может. Хотя на момент нашего телефонного разговора я и сам не предполагал, чем обернется эта бурная во всех отношениях ночь, и что именно ты увидишь.
По-хорошему, сказать бы сейчас "так тебе и надо", помахать на прощание и еще пинка дать для ускорения. Но вместо этого я стою и лихорадочно думаю, как быть, как теперь выпутываться из этой ситуации. Потому что я уверен на все сто, отпускать тебя сейчас нельзя – твоя надменная улыбочка откровенно фальшивая, и если ты сейчас уйдешь, неизвестно, что наделаешь.
И, как это ни печально, мне не наплевать. Сам же себе признался в своих мыслях и чувствах.
Драгоценное время бежит с неимоверной скоростью, но неожиданно ты сам прерываешь молчание.
- Ты шлюха, Маю. Лживая шлюха.
- Ты что несешь, придурок? – у меня темнеет в глазах от ярости.
Руки сами хватают за ткань водолазки – удивительно, что она не рвется – и прикладывают тебя об стену. Глухой удар твоего затылка о холодный бетон на секунду отрезвляет. Но ненадолго.
От близости, от твоего запаха, от тепла кожи, которое я не могу не чувствовать, кружит голову, и в этот миг мне чудится, что вся окружающая реальность вертится каруселью вокруг нас двоих.
Я специально не смотрю в твои глаза, старательно пялюсь на собственные руки, сжимающие в кулаки тонкую ткань. Ведь стоит лишь взглянуть, и все старательно сдерживаемые темные чувства рванут наружу.
- Давай сразу в зубы, Маю. Сюда ты еще не бил.
Ты хрипло смеешься, а я ловлю себя на мысли, насколько бессилен перед тобой. И что бы ты не вытворял, как бы не злил, мне никогда не хватит сил оттолкнуть.
Крепко сжав твою кисть, тащу в квартиру, но ты упираешься и пытаешься вырваться.
- Я не пойду туда!
- На что поспорим, Юджи?
- Не пойду, я сказал!
Сказать-то сказал, но то ли у меня откуда-то берутся новые силы, то ли, действительно, ты настолько слабее меня. Грубо дергаю за руку, и мы оказываемся внутри. Завтра у тебя на запястье будут красоваться замечательные фиолетовые синяки, но только попробуй предъявить, что это я виноват.
Не дав тебе толком опомниться, заталкиваю в комнату.
- Садишься и ждешь! Я разберусь со своей второй проблемой, а после тебя ждет пренеприятный разговор. Понял меня?!
Встряхиваю тебя за плечи, хотя сам понимаю – ни черта это не подействует. Если захочешь, развернешься сейчас и уйдешь.
Не дожидаясь ответа, быстро выхожу, захлопнув дверь. И мысленно умоляю тебя посидеть спокойно пять минут, больше мне не надо.
Теперь два шага до кухни, где и обнаруживается виновник веселой ночи, уже полностью одетый, восседающий на табурете, закинув ногу на ногу.
- Йо, ты меня очень обяжешь, если…
- Я все понял и уже вызвал такси, - ослепительная улыбка и взмах длинных ресниц.
- А еще, если ты…
- Да-да, я, конечно, могу подождать машину на улице.
Поворот откровенно неожиданный. Кто бы мог подумать, что мне попался такой понимающий мальчик. Я его явно недооценивал. Хотя… Мы же толком и не разговаривали никогда.
- Спасибо, - запоздало благодарю, пока он собирается и завязывает шнурки.
- Пожалуйста, - привычный хитрый взгляд исподлобья. – А, знаешь, не такой уж он и красивый.
- Да ну?
- Ага. Скорее необычный. Но я все равно лучше.
- Безусловно, - согласно киваю и открываю дверь.
Если честно, иногда мне кажется, что кто угодно лучше, чем ты, Юджи. Только вот почему-то лучшие едут домой на такси, а я остаюсь с тобой, и внутри все дрожит от одних предположений, чем сегодняшняя ночь, а точнее, уже утро, может закончиться.
- Удачи, дорогой! Не поубивайте друг друга.
Прежде чем скрыться в лифте, Йо весело подмигивает мне, а я с тоской думаю, что шутка откровенно не смешная.
Закрыв дверь квартиры, даю себе несколько секунд, чтобы собраться, не больше. Не хватало еще жалко топтаться на пороге собственной спальни, как нашкодивший подросток перед кабинетом директора школы.
Итак, теперь распахнуть дверь и решительно шагнуть вперед. Лучшая защита, как известно, нападение. И ни одного жеста, который позволит тебе заподозрить, как мне чертовски страшно. Как меня мутит от банального страха за свою собственную реакцию на тебя.
Ты сидишь в кресле с видом самого независимого человека на свете – складывается впечатление, что это я ворвался среди ночи в твою квартиру, и это ты ждешь объяснений.
- Лицо попроще сделай. Ты как бы в гостях, а не дома.
Упершись рукой в спинку кресла, специально склоняюсь над тобой, надеясь вывести из равновесия таким угрожающим жестом, но, похоже, делаю хуже только себе. Потому что от физической близости меня ощутимо трусит.
- Отодвинься, Маю. От тебя несет этим милым мальчиком, которого ты трахаешь.
- Не больше, чем от тебя – Кисаки, с которым трахаешься ты.
- Я хотя бы не трахаюсь с малолетними, - едкая усмешка, ты чуть откидываешь голову и теперь смотришь на меня в упор.
- Он не малолетний… - тут же вырывается, и я мысленно одергиваю себя – какого хрена я перед тобой оправдываюсь?
- Уверен?
Молниеносно хватаю тебя за подбородок, хотя соблазн вцепиться в горло едва ли преодолим, и рычу буквально тебе в губы:
- Значит так. У меня два вопроса: какого ты сюда приперся, и кто дал тебе право называть меня такими словами. Можешь отвечать в любом порядке.


* * *
Какого черта я вообще делаю здесь? Почему не встаю, пользуясь тем, что ты ведешь милый разговор со своим неожиданно понимающим любовником, почему не сваливаю отсюда как можно скорее – из твоей квартиры, из твоей жизни? Это была моя огромная ошибка, оставить тебя в группе вместо Аки. Я выбрал блеск вместо надежности, а этого делать нельзя. Я никогда, никогда не смогу заменить тебя кем-то, но почему-то сейчас в мозгу резко вспыхивает мысль, что когда-нибудь в моей жизни непременно появится человек, в котором блеск будет сочетаться с внутренней силой и спокойствием. По теории вероятности – да, непременно, я его встречу. Но будет ли между нами такой же накал чувств, такие же разряды электричества, как между нами, между тобой и мной?... Сжимая изо всех сил пальцы на обивке кресла, так, что ткань скрипит под ногтями, я отвечаю себе – нет. Нет, такого, как с тобой, у меня никогда не будет. И именно поэтому я сейчас не подорвался и не ушел, просто отпихнув тебя, просто психанув и послав к черту так, что ты сам вперед дашь мне пинка под зад, ведь в каждом человеке есть гордость, а в таких, как ты, она еще и болезненная.
Хлопнула входная дверь, этот парень, наконец, исчез из твоей квартиры. Мальчишка же совсем, хорошо, если совершеннолетний. Маю-Маю, какой же ты кретин, неужели не понимаешь, что только чудом еще не нарвался… Ты же псих, и мне подумать страшно, что ты делаешь с ним по ночам. Одернув себя, упрямо мотнув головой, заставляю себя не думать, не думать, но мысли упорно возвращаются к тому, что – да, ДА, черт побери, меня душит бессильная ревность, осознание того, что ты даришь ему все, чего лишил меня. Потому что я для тебя – заноза в заднице, я отравляю тебе жизнь, и по какой-то подлой жизненной иронии, именно ко мне ты чувствуешь влечение. Но влечение, это же так много и так мало одновременно… Мне тошно от мысли, что все, чем ограничиваются твои чувства ко мне – это презрение и желание трахнуть. Вот и все. Может быть, если я просто предложу тебе себя сам, добровольно, твое презрение возьмет верх?.. Или ты и в самом деле удовлетворишь себя моим телом, выкинув после, как использованный презерватив, и мы благополучно сможем сосуществовать вместе? Я не знаю, какой из вариантов верный, не знаю, что мне делать, и просто отпускаю все на самотек. Умываю руки. Что будет – то будет.
Ты влетаешь в комнату так, словно за твоей спиной армия самураев. И следом за тобой легко летит резкий запах духов, да такой, что меня тошнит. И что ты в нем нашел вообще? Этот твой Йоширо - наглый, смешливый, и душится так, словно каждый раз, как последний. Духи у него, к слову, и в самом деле подделка, настоящий Egoiste не оставляет такой тяжелый шлейф, я не знаю, куда деваться теперь от этого запаха.
Резкая перебранка, ничего нового. Кроме личностной окраски того, что сейчас нас волнует, кто греет тебе и мне постель.
- Оставь Кисаки в покое. Не твое дело, сплю я с ним, или нет. – Процедив сквозь зубы, вжимаюсь в кресло, ощутимо отодвигаясь от тебя.
- Повторяю вопрос. Или ты настолько трусливый сучонок, что тебя только в углу прижми, и ты тут же запищишь?
Это уже слишком, мне нечем дышать. В груди колкий сухой ком уже от того, что в твоих глазах я вижу лед и ненависть. Ненависть ко мне, и это опасно. Мне так страшно сейчас, Маю, если бы ты только знал. Никогда и ничего я так не боялся, как оставаться один на один с тобой на твоей территории.
Скинув твою руку и выскользнув с кресла, прохожу пару шагов по комнате, очень надеясь, что ты не видишь мою дрожь. Это было бы совсем унизительно.
- Пожалуй, я все же удовлетворю твое любопытство, тем более, что ради меня ты выгнал своего обожаемого мальчика в пять утра на улицу. – Закинув руку назад, расстегиваю заколку, которая кое-как удерживала стянутые на затылке волосы, и слегка встряхиваю головой, позволяя им струиться по плечам. – Ты швырнул трубку и не дал мне возможности спросить, когда и куда ты едешь, а мне, как лидеру, это положено знать. Потом ты не брал, и пришлось ехать к тебе. Мне совсем не сложно, поверь.
Ты садишься на валик кресла, насторожено и с недоверием наблюдая за мной, будто я того и гляди вытащу пистолет или гранату. Это меня смешит, но смех выходит слишком сухим и безрадостным. К вечеру я буду ненавидеть себя за то, что делаю сейчас, если, конечно, ты не прибьешь меня раньше.
Подцепив низ водолазки и одним движением вытащив из застегнутых джинс, стаскиваю ее через голову, бросив на кровать. Твои глаза чуть сужаются, но ты молчишь. Правильно, молчи.
- Теперь второе. Почему я назвал тебя шлюхой.
Под твоим взглядом я себя чувствую так, словно стою в открытом пламени на костре. Секунда – и оранжевые языки начнут лизать мою кожу, причиняя нечеловеческую боль.
- Хватит. – С усилием бросаешь мне, отводя взгляд и делая попытку встать с кресла.
Мне до тебя – три шага. Три самых маленьких и самых огромных в мире шага, и я преодолеваю их на секунду, резко протолкнув колено между твоих ног и упираясь руками в плечи, заставляя сидеть.
- Ну что ты. Я же только начал… Так вот, о чем же мы? О шлюхах. Ты, Маю – шлюха. Потому что пользуешься подделками вместо настоящего, сам, осознанно на это идешь, мараешься о того, кто тебя не любит, берешь его грязное тело, и сам падаешь в эту грязь. Ты шлюха, потому что не способен на нормальные человеческие чувства, измеряя все своей меркой, видя мир сквозь грязное стекло.
Резко сжав пальцами твой подбородок, до боли тяну твое лицо вверх, заставляя смотреть себе в глаза. А свободной рукой резко дергаю пуговицу джинс, с визгом расстегивая молнию, остервенело, ломая ногти.
- Ты считаешь, что я сплю со всеми подряд? Ты ненавидишь меня за это? Ты думаешь, что я ложусь под кого-то ради выгоды? Ты дурак. Я делаю это только с теми, кто мне нравится. А вот ты – с первым встречным. И поэтому шлюха ты, а не я.
- Камиджо, прекрати!
- Сядь и заткнись! Заткнись, ты понял меня!?
С силой толкнув тебя в грудь так, что у тебя сбивает дыхание, отступаю от тебя на шаг, видя, как ты смотришь на меня ошарашено, а в глазах… страх?
Джинсы сползают с моих бедер, открыв живот и край белья, а каждая мышца вот-вот готова взорваться судорогой от дикого перенапряжения. Как бы ты ни старался, скрыть свое возбуждение тебе не удается, никому бы не удалось. И ты пожираешь меня взглядом, до боли вцепившись в обивку кресла, вжимаясь в его спинку, я же дрожу как в приступе лихорадки – от ненависти, обиды, но больше всего от сметающей все на своем пути страсти к тебе. Из-за чувства такой силы можно убить. Вопрос лишь в том, кто кого – я тебя, или это ты сейчас воткнешь нож мне в спину.
- Ну, чего ты оробел? Ты же видел меня раздетым. Почему ты смотришь на меня так, будто все твои силы уходят на контроль?.. Давай, Маю. Покажи, как ты меня ненавидишь – выкинь шлюху за дверь, брось мне два доллара, и вали на вокзал, уезжай на отдых. Каждый видит то, что хочет видеть, ты хочешь видеть меня потаскухой – ты видишь. Доволен?..
Время остановилось, и плевать, что стрелки часов оглушительно тикают в зловещей тишине квартиры. У меня перед глазами красный туман ярости и бессилия. Потому что сейчас я впервые не знаю, что ты будешь делать, но уже не боюсь тебя.




Глава 9


Mayu

Где-то на периферии сознания я слышу твой голос, который с неприкрытой злостью рассказывает мне, как неправильно я себя веду, и почему из этого следует, что я шлюха. И отстраненно проскакивает мысль о том, что надо сперва заехать тебе в челюсть, а после выяснить, какого хрена тебя это волнует, какое тебе вообще дело до моей жизни.
Но я просто пошевелиться не могу. Ладони становятся неприятно влажными, во рту пересыхает, на виски как будто изнутри давит, а я просто глаза не могу отвести от тебя.
Идиот! Что же ты вытворяешь? Неужели сам не понимаешь, как нарываешься? От твоего импровизированного стриптиза у меня дыхание перехватывает, и я специально заставляю себя смотреть в твои глаза и не опускаться взглядом ни на сантиметр ниже.
Но когда ты прикасаешься холодными пальцами к моему лицу, и я слышу звук расстегиваемой молнии на твоих штанах, кажется на миг, что я рехнулся окончательно. Или просто вижу нереальный сон.
И теперь, когда ты стоишь передо мной, полуголый и разъяренный, и несешь какой-то бред о том, что я ненавижу тебя, и еще что-то, мне хочется взвыть от собственного бессилия, потому что понимаю – уже ничего не исправишь и не спасешься. Ты фактически себя предлагаешь, а я больше не могу контролировать ситуацию.
И еще не отключившийся разум диктует правильную линию поведения – схватить тебя за патлы, вышвырнуть на лестницу, отправить следом твои шмотки и хлопнуть дверью. Только я никогда так не поступлю, теперь уже не смогу.
Какой же ты подонок, Юджи. Сейчас, когда ты стоишь передо мной в своих сползающих на бедра штанах, ты как будто оставляешь мне выбор: хочешь – возьми, не хочешь – выбрось. Только вне зависимости от принятого решения я все равно буду последним гадом и садистом, и буду виноват перед тобой. Что бы я не сделал, я буду сожалеть, а это уже не выбор, это его иллюзия.
"Ты хочешь, хочешь…" – шепчет внутренний голос.
И я знаю, надо попробовать один раз, узнать, какой ты, чтобы успокоиться, наконец. Любая, даже самая замечательная правда намного прозаичней загадки, и если я разгадаю тебя, пойму, каково это – быть с тобой, мне полегчает, и перестанет преследовать твой такой ненавистный и при этом такой желанный образ.
- Тварь…
Последнее связное слово, которое удается выдать до того, как окончательно сносит крышу, и я чувствую, что сейчас лопнут все вены, потому что кровь превратилась в расплавленное олово.
Как удалось оторваться от этого кресла, к которому я, казалось, припечатан намертво, сделать шаг вперед, вцепиться в тебя, толкая на постель, стирается из памяти. Или же происходит слишком быстро. И в следующий миг я крепко удерживаю твои руки, прижимая тебя всем своим телом, не давая вырваться. Только ты ни черта не сопротивляешься, и, заглянув на миг в твои глаза, мне кажется, что я вижу в них победный блеск.
Ну и хрен с тобой, ликуй, засранец, раз уж получил подтверждение моей слабости, зависимости от тебя. Ты же этого хотел, да?
Руки лихорадочно шарят по твоему торсу, пытаясь за секунды узнать и изучить, а губы сами впиваются в нежную кожу где-то между шеей и плечом. Только теперь я понимаю, как давно мечтал об этом, как желал. Поцелуй неконтролируемо превращается в укус, и ты стонешь в ответ, но отнюдь не болезненно, и это заводит еще больше. Мазохист хренов…
Твои ногти царапают мою спину, но боль не чувствуется. Сейчас я замираю на мгновение, касаясь губами твоего виска, и вдыхаю потрясающий, ни с чем несравнимый запах. Я не чувствую ни аромата духов, ни шампуня, только твой, ни на что не похожий, такой необыкновенный и дурманящий…
Но долгое промедление невозможно. С силой отрываюсь от тебя, хотя это непросто – ты вцепился так, будто самое дорогое отбирают. Дергаю вниз твои штаны, сразу с бельем, лишь бы быстрей, а ты пытаешься помочь мне, но только мешаешь. Руки путаются в одежде, и я заранее зажмуриваюсь, потому что не могу смотреть на тебя. Не могу, потому что ты слишком красив, слишком желанен, слишком недостижим. Да и вообще во всем происходящем с нами слишком много этих "слишком".
От каждого касания под пальцами слабые разряды тока, и назвать это ласками язык не поворачивается. Наверное, завтра везде, где ты прикасался ко мне, останутся… Нет, даже не синяки, а самые настоящие ожоги, которые еще долго будут заживать.
Дергая молнию на моих джинсах, ты шепчешь что-то, и, прислушиваясь, я понимаю, что это мое имя. Псих… Псих, мазохист, извращенец… Такое впечатление, что чем больней тебя ударишь, тем желанней станешь.
Не знаю, как меня угораздило так вляпаться, и почему никого никогда я не хотел так сильно, как тебя. Но то, что я испытываю в настоящий момент – даже не страсть. Это животный голод, страшный и неконтролируемый. Если бы ты понимал, осознавал хоть малую долю моих чувств, клянусь, Юджи, даже такой ненормальный, как ты, испугался бы.




Kamijo

Я не могу понять, что сейчас чувствую. Сейчас, когда ты прижимаешь меня своим телом к расстеленной постели, а я вдруг понимаю, что вот тут же до меня был другой парень, которому ты точно так же сжимал руки, так же кусал его, так же судорожно стаскивал с него одежду. Видишь ли ты разницу сейчас, видишь ли, что это – я, твоя проблема номер один, а не этот молокосос, только что сваливший из квартиры.
Я должен тебя оттолкнуть, сейчас, когда понял, что для тебя не важно, чье тело под тобой, и ты нарочно делаешь мне так больно, что я вскрикиваю. Но… черт побери, я не могу. Путаясь пальцами в твоих волосах, срываясь на громкий неконтролируемый стон, от которого ты вздрагиваешь точно от удара плети – я не могу. Ты мне нужен больше, чем нужен был кто-либо еще, но я не знаю, как дать тебе это понять, как показать тебе, что я счастлив отдаться тебе даже так. Просто наконец чувствовать тебя, чувствовать твое тело, а в глубине темных глаз видеть истерично мечущуюся душу, и страх, и какое-то злобное удовольствие, и жажду. Все вместе. Меня пронизывает ужас, а ты, словно не замечая ничего, стаскиваешь с меня джинсы вместе с бельем так резко, что я успеваю только ахнуть.
- Маю!..
Ты назвал меня тварью за секунду до того как взвился, схватил и прижал к постели, а меня закружил восторг. Мысли путаются, я не понимаю, почему и за что заслужил это слово, и вдруг судорожно всхлипываю, понимая, что нервы мои на пределе. Черт тебя возьми, ну неужели ты не можешь просто обнять, просто сказать, что я нужен тебе, просто сделать так, чтобы нам было хорошо, чтобы мы перестали цапаться как собаки, потому что… Потому что мы любим друг друга.
Это неожиданное открытие так меня поразило, что я резко дернул на тебе джинсы, кажется, порвав их, или сломав замок, и обхватил за шею одной рукой.
- Маю… Маю….
Совсем тихо, едва слышно. Но ты услышал. Ты посмотрел на меня, хотя до этого боялся смотреть, и я ловлю твои руки, чуть остановив этот дикий поток страсти.
- Прикоснись ко мне… Пожалуйста… не так сразу… Маю, я… я так давно этого ждал…
Голос срывается, я подношу твою руку к губам, и целую пальцы, ладонь, запястье и веду губами к локтю, отчего-то чувствуя себя не просто раздетым, а унизительно раздетым. Меня колотит неуемная дрожь, и я зажмуриваюсь, медленно обняв тебя ногами за бедра.
Все что угодно за один поцелуй. Меня так дурманишь ты, твое присутствие здесь в нескольких миллиметрах от меня, то, что твоя чистая чуть смуглая кожа покрылась испариной – я глажу тебя по плечам, сглотнув ком в горле и с усилием приоткрыв глаза, приподнявшись на локте и глядя на тебя. Мне это дается легко, и я с удовольствием скольжу взглядом по твоим плечам, груди, животу, узким бедрам, выступающим тазовым косточкам…
- Юджи, перестань… не смотри так…
Я даже вздрагиваю от твоего голоса, но обнимаю крепче – руками и ногами – и тяну тебя на себя. А между нами словно невидимая стена, или твой страх. Ты боишься коснуться меня, но в конечном счете сдаешься, и меня обжигает. Обжигает впервые вот так, по-настоящему, что дыхание сбивается, в горле ком, по телу гуляет дрожь и бросает то в жар, то в холод. Мы соприкасаемся самыми потаенными уголками тел, и я прокусываю себе губу, глухо всхлипнув, опустив руку вниз и положив ладонь на твой пах. Сжав пальцы. Мягко и нежно проведя раскрытой ладонью ниже и снова вверх, забыв как дышать от охватившего меня восторга. Твои пальцы до боли сжимают мне запястье, но я умоляюще смотрю тебе в глаза, другой рукой очень ласково проведя по щеке.
- Позволь мне, ну… я прошу тебя…
- Не надо…
- Уже поздно. Я твой…
Это сорвалось само, я не успел себя остановить, заметил только, как расширились твои глаза, и в ту же секунду подался вверх и ближе – впиваясь в твои губы. Вот так. Так ты будешь молчать, потому что силы разорвать поцелуй у тебя не хватит.
Обняв ногами сильнее, я чуть двигаюсь, выгибая спину и чувствуя, как ты подхватил меня под поясницу, а длинные пальцы прикоснулись к моему бедру, немного ниже талии. Я замираю, приоткрыв глаза, но не отпуская твоих губ, в это мгновение преодолев стеснение и осторожно скользнув языком меж твоих губ, углубляя поцелуй, но не делая его назойливым. Лаская тебя ладонью, я чувствую, как сильно ты возбужден, уже практически готов, но мне так не хочется чтобы все закончилось тремя или пятью минутами механического животного секса. Нет, только не так. И раз ты мне уже сдался, то все будет так, как я решу. А я решаю не спешить.
Коснувшись уголков твоих губ, принимаюсь целовать тебя в шею, за ухом, плечи и под ключицей, раненым зверем изгибаясь под тобой и уже не сдерживая тихих стонов.
- Юджи… молчи…. Я не вынесу…
Ты говоришь это так, будто я срываю тебе ногти на живую. И в сердце ощутимо колет, а перед глазами все плывет.
- Прекрати. Ты вынесешь… Потому что я тебя…
И тут ты меня целуешь. Сам. Грубо и властно, запечатывая рот, будто не давая больше сказать ни звука. Но вместе с тем поцелуй такой обжигающий, дикий, опасный, что я тут же отвечаю, непроизвольно проведя ногтями свободной руки по твоей спине, явно оставляя царапины. Ты стонешь, но руку мою отпускаешь, будто позволяя моим пальцам легко сжать ствол твоего члена, а затем скользнуть по подрагивающему животу, и по талии, обнимая и прижимая к себе еще крепче.


* * *
"Нет, нет, нет… Не так… Мы так не договаривались…" – мечутся в голове панические мысли. Мы не договаривались, что ты будешь таким нежным и податливым, будешь смотреть на меня так, что рехнуться недолго. Так нечестно, это все не правда, потому что… Потому что между нами не может быть ничего подобного, не такие у нас с тобой отношения, не те чувства связывают.
И, тем не менее, ты шепчешь, как ненормальный, безумные слова, от которых начинает болеть в сердце, и прикасаешься так трепетно, что мне становится нечем дышать. А ты, похоже, решил окончательно свести меня с ума.
- Я твой…
Поверить не могу в то, что слышу, но глядя на тебя, в твои глаза, такие темные и бездонные, понимаю, что это не ложь, и даже не временное помутнение рассудка из-за страсти. Ты сейчас не только тело свое даришь, а всего себя.
Только ведь все не так, все наоборот. Это видимость, что ты отдаешься, а на самом деле забираешь мою душу, порабощаешь меня. Хотя… Разве этого не случилось раньше? Разве до этой ночи я был свободным?
Нет смысла тебя удерживать, и я сдаюсь. Твоя рука скользит между моих ног, ласково поглаживая, сжимая, и долгий стон срывается с губ. Подумать не мог, что от нежности может быть так невыносимо больно и томительно сладко одновременно. Все на свете можно отдать, лишь бы ты не останавливался.
Какой же ты красивый, идеальный просто. Сколько раз я смотрел на тебя, надеясь – скорей всего, напрасно – что ты не замечаешь, вглядываясь в каждую черточку, запоминая неизвестно зачем. И теперь, когда есть возможность прикоснуться, попробовать, узнать по-настоящему, меня захлестывает от восхищения. Неповторимый, необыкновенный, мой, только мой…
- Твой, конечно, твой…
Запоздало доходит, что последние слова я произношу вслух, и только сбивчивый, перемежаемый стонами, шепот на секунду возвращает в реальность.
Ни черта ты не мой, Юджи, ты чей только, но точно не мой, никогда не был и не будешь. От этой мысли неожиданная тошнота подкатывает горлу. Хватаю тебя за руки, рванув вверх и прижав к постели над твоей головой. Перед глазами пелена злости от осознания, что ты вот так же, как сейчас, быть может всего несколько часов назад с кем-то другим… Хочется сделать тебе больно, ранить посильней, чтобы хотя бы на миг тебе стало так же плохо, как мне в эту минуту.
Ты смотришь на меня совершенно спокойно, резкая перемена в поведении лишь слегка удивила тебя, не более. И меня неожиданно отпускает, так же быстро, как до этого скрутило от ревности. Какая, к черту, разница, что было раньше, если сейчас ты действительно мой? Пускай всего раз и ненадолго.
Отпустив твои руки, я легко прикасаюсь к шее, поглаживая нежную кожу, чувствуя, как под пальцами бьется жилка. А губы скользят по твоему высокому лбу, целуют веки и щеки, и сердце щемит от нежности, от реакции на мои действия. Твои длинные ресницы подрагивают, губы приоткрываются, словно приглашая, но я не останавливаюсь.
Спуститься поцелуями ниже, прихватывая губами бледную, кажущуюся прозрачной кожу, сначала шея, потом – ключицы, и дальше по груди. Ты снова шепчешь мое имя, сжимая плечи, впиваясь ногтями. Кожа под моими поцелуями покрывается мурашками, а сам ты дрожишь, как в лихорадке.
Ты возбужден так, что дальше просто некуда, и когда мои пальцы смыкаются на твоем члене, сжимая крепче, а язык проводит дорожку от солнечного сплетения до пупка, ты стонешь настолько громко, что это больше похоже на крик.
Прогибаешься в моих руках, разводишь ноги шире и подаешься вперед и вверх. Последние рамки сносит новой волной возбуждения, я себя забываю, потому что сейчас существуешь только ты, ты один. Провожу языком по всей длине твоего члена, и кажется, что это этого действия я получаю больше наслаждения, чем ты. Пальцы путаются в моих волосах, ты говоришь что-то, но я уже даже не слышу. Ослепительные эмоции вытесняют все остальные чувства.
Да, все должно было быть не так, а быстро и грубо. И теперь я сомневаюсь, что после такой ночи удастся все забыть и успокоиться, избавиться от мучительной нездоровой зависимости от тебя. Но, в конце концов, имею я право узнать, за что продал душу?


* * *
Ты так близко ко мне, впервые я настолько хорошо тебя чувствую и понимаю, что даже твой резкий и неизвестно чем вызванный приступ ревности, отозвавшийся болью в моих запястьях, кажется таким простым и понятным. Ошеломленно поняв, что мы оба думаем об одном и том же, о всевозможных партнерах друг друга и стольких ночах с кем-то-не-тем, я совершенно спокоен, уверенный, что если я просто потерплю, если не стану сейчас привычно для тебя загораться от одного движения, то все будет хорошо. И ты отпускаешь, а потом словно извиняешься за свою грубость, стараясь сгладить ее робкими ласками. Ты и ласка – это настолько несовместимые вещи, что у меня снова вырывается судорожный вздох, когда ты порывисто целуешь мое лицо, явно наслаждаясь каждым касанием.
- Ты мой… только мой…
Дрожь и жар от этих слов, я не могу сдержаться и улыбаюсь, обнимая тебя. Кричал бы, если бы мог, что да, ДА, я – твой. Я принадлежу только тебе одному, потому что никогда и ни с кем еще я не воевал так отчаянно, так глупо, понимая, что один твой взгляд – и я готов принять вызов, заранее зная, что могу выиграть сражение, но война проиграна заранее. Потому что я люблю тебя. Люблю так, что заходится сердце, выбиваясь из ритма, когда твои губы, к яду которых я привык, дарят мне неописуемое наслаждение, путешествуя по груди и животу. Я кричу и выгибаюсь, потому что это невозможно терпеть, это удовольствие слишком высокой пробы.
- Маю… пожалуйста!..
Стон переходит в крик, мотнув головой по подушке, я внезапно замечаю, что сквозь полоску не плотно задернутых штор в комнате пробивается рассветное солнце. Не знаю, почему, но от осознания этого мне кажется, что солнце поднимается и во мне.
Сжав твои плечи, поглаживая их, и понимая, что ты неумолимо уходишь вниз, покрывая поцелуями мой живот и ниже, я уже в голос постанываю, не боясь никого и ничего. Дрожь гуляет по твоему телу, но это дрожь возбуждения, а у меня скован язык, и я не могу даже под пыткой произнести того, что мне сейчас так хочется, только шире развожу ноги и приподнимаю бедра вверх. На миг твои ласки прекратились, и я почувствовал, как у меня упало сердце. Но в следующую секунду выгнуло дугой на простынях, и я захлебнулся вскриком – потому что ты понял. Понял, сжал мои бедра нежно-жестокими пальцами, и начал ласкать так, словно делал это прежде сотни раз.
- Еще… еще, не останавливайся…
Это уже не капризный шепот, это надрыв, четкое понимание – хоть ты и берешь мое тело, овладеваю тобой я. Но не с целью поработить и согнуть тебя твоей же любовью. Только бы ты понял, что в чувствах нет ничего постыдного, а мне до одури, больше всего на свете хочется, чтобы ты позволил мне любить тебя.
Обволакивающее, влажное тепло губ, твои пальцы, тянущее по нарастающей наслаждение, и такая сладкая нервная дрожь внизу живота… Кажется, каждая жилка в теле вот-вот лопнет, и меня затопит небывалым по силе наслаждением. Я всегда был отзывчивым, но то, что творится сейчас со мной от твоих прикосновений – это не просто отзывчивость. Это какое-то сумасшествие.
Запустив пальцы одной руки тебе в волосы, я сжимаю их, неконтролируемо сильно, на затылке, немного притянув к себе ближе. Разведенные бедра дрожат, и дрожит даже свет в глазах, когда я приподнимаюсь на локте и смотрю на тебя, смотрю, как ты закрываешь глаза и с какой жадностью ласкаешь мой член. Не выдержав, откидываю назад голову, снова застонав так, словно мне больно. Это и в самом деле больно – нервы под кожей так напряжены, что каждое касание отзывается сладостью и болью, будто колет иглами.
Опустив твои волосы и проведя рукой по своему животу, я слегка надавливаю внизу, над самым пахом, и плавно опускаюсь на подушку, часто сорвано дыша, дернув бедрами и кое-как удержав себя на грани оргазма. Если только твои губы и язык способны довести меня до такого состояния, мне страшно, что будет дальше. Но это страх жадный и требующий немедленного исполнения.
- Маю… сделай это… - Голос подводит, и вырывается только хриплый сип. – Сделай, умоляю… возьми меня сейчас…
Всего несколько часов назад я говорил те же слова совершенно другому человеку, но там не было и десятой доли того дикого всплеска чувственности, которое я испытываю сейчас с тобой. И это не его вина, это просто не-Ты.
Раздвинув шире ноги и согнув их в коленях, я совершенно открыт и уязвим перед тобой, ну же, делай со мной, что хочешь. Понимаешь ли ты сейчас, как я отравлен тобой, как у меня все плывет перед глазами, а твое имя неожиданно оказывается самым сладким звуком, которое я вообще мог представить произнесенным в постели.
- Маю… - Еще раз, совсем тихо, и я улыбаюсь самыми уголками губ, сжав твое плечо, впившись в него ногтями и понимая, что пальцы мои дико дрожат, а пах свело судорогой удовольствия. Мне жизненно необходимо ощутить тебя так глубоко, как только возможно, до полного слияния и уверенности, что мы – единое целое.


* * *
Такое впечатление, что все происходящее уже было когда-то, в каком-то необыкновенном сне. Меня упорно не покидает чувство дежа-вю, и неожиданно приходит понимание – просто все случившееся правильно. Так, как должно быть. И как должно было быть всегда.
Я отстраняюсь от тебя, совсем ненадолго, чтобы посмотреть еще раз и убедиться, что мне не кажется и не чудится, что все происходит на самом деле, и это ты, ты – настоящий, со мной сейчас.
В комнате уже совсем светло, и я вижу тебя всего. Смотреть можно бесконечно, взгляд цепляется за каждую твою черточку, каждую клеточку, спотыкаясь о царапины, мною же оставленные. И приходит мысль, что лучше бы не видеть всего этого, не видеть тебя, обнаженного и такого нереально прекрасного. Это как на солнце смотреть – ослепнуть недолго.
Пальцы легко скользят по твоему телу, по торсу, выше, касаясь шеи и зарываясь в волосы. Медленно склонившись над тобой, прижимаюсь всем телом. Какой же ты горячий… Собственная кожа кажется холодной по сравнению с твоей, и от этого контраста, от близости противоположностей меня бьет дрожь.
Непередаваемое наслаждение доставляет каждое движение, каждое прикосновение. Я вновь касаюсь губами твоей шеи, отстраненно отметив, какая же тонкая у тебя кожа. Кажется, что даже нежные ласки могут оставить следы.
Скользнув рукой по твоему животу, ниже и между ног, я слегка придавливаю, и ты замираешь, дышать перестаешь.
Болезненным уколом проскакивает мысль, что все эти нежности определенно лишние, и с твоим-то образом жизни тебе и так не будет больно. От этого понимания физически передергивает, пальцы резко двигаются вперед, и ты вздрагиваешь, крепче вцепившись в мои плечи.
Вдохнуть, выдохнуть, успокоится и не думать об этом. Неуместно и не вовремя. Сто раз подраться и оскорбить друг друга намеками на фривольное поведение мы еще успеем. Но только не сейчас, не теперь, когда ты наконец мой, отдаешься без остатка, а я впервые понимаю, что бредил тобой не один год, ждал и мечтал, но никогда не признавался, насильно загоняя чувства поглубже.
"Мой… Мой… - стучит в голове. – Только мой. Никому не отдам. Шею сверну любому, кто приблизится. Любому, кто посмотрит даже… Кто посмеет тронуть. И тем, кто уже посмел, тоже сверну…"
Мысли похожи на лихорадочный бред. Мучительная ревность, как с цепи сорвавший дикий зверь, сносит все преграды здравого смысла. Я прекрасно понимаю, что скоро все закончится, все станет, как прежде, и я буду дальше молча желать смерти всем твоим многочисленным пассиям, никогда ничего не предпринимая. Твой выбор и твое поведение меня никоим образом не касаются. Но пока ты в моих руках, пока ты со мной, я упиваюсь иллюзией твоей принадлежности мне, зависимости, покорности. И снова целую, как безумный, как в последний раз.
- Давай же… Маю…
Нет, я не ждал, пока ты разрешишь. Но твой голос, как на спусковой рычаг нажимает.
Быстро отстраниться, приподнять за поясницу. Секундный взгляд в твои глаза. И после – одно быстрое плавное движение вперед, как можно глубже и как можно нежнее одновременно.
Ты даже не стонешь, а закусив губу, выгибаешься в моих руках, цепляясь руками за уже сбившееся постельное белье. А я сжимаю зубы и не дышу.
Для того, чтобы описать мои чувства – нет слов, и никогда не будет. Не придумает никто. Не расскажешь о том, как переворачивается реальность. И не обозначишь каким-то термином одновременно случившиеся победу и поражение, абсолютное подчинение и собственную капитуляцию при этом.
- Мой…
Все же срывается хриплым стоном, я сам не понимаю, как в такой момент можно что-то произнести. Но это даже не слова, это идет от души, непроизвольно и неконтролируемо.


* * *
Меня колотит крупная дрожь, когда твои пальцы проникают в меня, словно ты решил сжалиться и не ломиться напролом, но я каждой клеточкой чувствую, понимаю, что тебя мучает мысль о том, что ты у меня – явно не первый партнер. Господи, что угодно бы отдал, только прогнать эти мысли из твоей головы. В надежде, что смогу хоть немного отвлечь тебя от этого, приоткрываю глаза, обхватив обеими руками за шею, и горячо целуя – в щеки, виски, губы и шею, часто, сорвано дыша. Ты делаешь мне больно, и я царапаю тебя, обижено выдохнув. Что бы ты не думал, но мне тоже бывает больно, любовь моя, я ведь такой же человек, как ты – из плоти и крови. Глухо вскрикнув, расслабляюсь, поняв, что с тобой мне всегда будет мучительно сладко.
- Больно…
Воздуха в легких не хватает, но я с трудом бормочу тебе эти слова, проведя языком по шее, массируя твои волосы на затылке одной рукой, и стараясь не показывать, как реагирует мое тело. Всего лишь пальцы, твоя злость и нежность, удивительным образом переплетающиеся в ласках… От всего этого у меня перехватывает дыхание, и с губ срывается крик страсти и наслаждения.
Ты внезапно целуешь, да так, будто меня сейчас у тебя отнимут и никогда больше не покажут. Я растерян, но отвечаю на эти безумные поцелуи, гладя царапины на твоих плечах и чувствуя дикий жар внизу живота, между ног. Это невозможно терпеть, я хочу тебя, даже несмотря на боль. К черту ее, боль быстро проходит, а каждое твое прикосновение ко мне стоит самых страшных мук. Только бы ты вот так целовал меня еще и еще, только бы твои руки не знали покоя, гладя и царапая меня.
Плавное движение, ты так головокружительно близко, толчок… И я закрываю глаза, мне чудится – падаю куда-то вниз, на спину, крепко, отчаянно успев лишь схватиться за простыни. И я теперь уже не я, и ты не ты. Мы – одно целое. Кажется, что твое сердце бьется во мне, а ты смотришь на мир моими глазами. И разделяет нас только кожа и ничего больше, одно на двоих дыхание, один стон, один крик.
"Мой…"
Я не верю тому, что слышу, сжимая ногами твои бедра и подаваясь к тебе, позволяя проникнуть еще глубже, так, что дух захватывает, в животе все скручивает дикой спиралью удовольствия. Никто никогда не брал меня так. Никто никогда не давал мне столько боли и столько восторга одновременно.
- Маю... я люблю тебя… Я тебя люблю…
Шепчу тебе, приподнимаясь на локтях и физически ощущая, как ты вдавливаешь меня в постель, словно вбивая с каждым новым толчком, проникая все сильнее. Откинув назад голову, я захлебываюсь стонами, яростно дергаясь к тебе, с внезапно охватившей меня жадностью и страстью. Ты исцарапал меня, наставил засосов, причинил боль, а я лишь упиваюсь этим, что-то крича о том, чтобы ты не останавливался, чтобы делал все, чего тебе только захочется. Волосы мешают, я раздраженно пытаюсь избавиться от прядок, упавших на лицо, мотнув посильнее головой. А ты внезапно вцепляешься в них так, что я вскрикиваю от неожиданности, и касаешься губами, будто они живые. Опустив руки ниже с твоих плеч на лопатки, затем на поясницу, с силой тяну тебя на себя, будто прося входить еще сильнее, не стесняясь, не боясь, потому что боли уже почти нет. Я не думаю о том, как потом встану, потому что сейчас мне не до того – есть только ты, твои долгожданные объятия, твоя неконтролируемая агрессивная страсть, от которой огонь бежит по венам, ревность, которая меня пугает. Но тебе нет смысла ревновать меня, я же весь твой, ты только бери и не отталкивай меня. Просто сделай меня своим, и прекрати бояться, прекрати думать, что ничего у нас не выйдет.
Я кричу под тобой, быстрее двигая бедрами и понимая, что уже на грани, и нарочно посильнее сжав тебя в себе, стиснув зубы. Ногтями одной руки впиваясь тебе в плечи, другую я опускаю к своему члену, сжав, и быстро лаская ладонью в такт твоим движениям. И это – конец. Меня оглушает оргазмом, самым сильным, наверное, за всю жизнь. Откинув назад голову и упав с локтя назад на подушку, я вскрикиваю, кончая, и только где-то на задворках сознания уплывает мысль, что кричал я твое имя.

* * *
События этой ночи я не запомню, память просто не сможет воспроизвести переплетения чувств и вспышки эмоций, когда отсутствуют трезвые мысли, а нервы напряжены, как натянутые струны. От любого прикосновения бьет током, и мы даже дышим в унисон.
- Маю... я люблю тебя…
Твои слова на секунду возвращают в реальность. Кажется, что я ослышался, но ты, словно подслушав голос сомнения, повторяешь снова, что любишь, и мое имя. Меня в жар бросает, и неконтролируемо прижимаюсь крепче к тебе, целуя яростно и безостановочно.
"Повтори… Скажи еще раз… Давай же, обмани меня снова – чего тебе стоит?..." - мысленно упрашиваю, умоляю, потому что сейчас не существует более сладкого и мучительного признания. И более желанного тоже.
Но ты лишь стонешь и выгибаешься подо мной. Сдерживаться уже нет сил, я балансирую на грани, но откуда-то приходит шальная мысль, что я должен еще потерпеть и увидеть тебя в момент этой разрывающей страсти, когда ты не принадлежишь себе. Увидеть тебя настоящего.
Приподнимаюсь на выпрямленных дрожащих руках, не замедляя движение, и смотрю, упиваясь этим зрелищем. Ты никогда не был таким прекрасным и таким беззащитно-трогательным одновременно. Светлые пряди прилипли к взмокшему лбу, глаза зажмурены, припухшие искусанные губы плотно сжаты, шея и плечи в царапинах, резко выделяющихся на бледной коже. Но я понимаю, что такого тебя мне никогда не забыть, быть может, потому, что сейчас ты действительно мой.
Чувствую, как ты сжимаешься, и закусываю губу, чтобы не закричать в голос. А ты ласкаешь себя, вновь вцепившись в мое плечо ногтями, наверняка оставляя кровавые царапины. Но физическое наслаждение меркнет, когда я слышу, как на пике наслаждения ты кричишь мое – мое! – имя, тут же увлекая меня за собой, лишая последних сил сдерживаться.
Наверное, такое бывает лишь раз в жизни. Не верится, что когда-то повторится подобное. Сердце выпрыгивает из груди, а легкие отказываются дышать. Сам не понимаю, как в последний момент мне удается в прямом смысле слова не упасть на тебя, а опуститься на локти и вцепиться в твои руки, как утопающий в спасательный круг. Во рту чувствуется солоноватый привкус крови – должно быть, я слишком сильно закусил губу в попытке сдержать стон, но он все равно вырывается наружу, больше похожий на рычание. И в последний миг я чувствую, как ты крепче прижимаешься ко мне и шепчешь снова, что любишь. Хотя, быть может, мне это только кажется.

…Я не знаю, сколько проходит времени, даже не берусь определить. Сколько мы лежим вот так, обнявшись, и я вдыхаю аромат твоих волос, касаясь губами плеча, слушая твое неровное дыхание. Тебе, наверное, тяжело под весом моего тела, и надо бы отстраниться, но я не могу, не хочу, отказываюсь. Сейчас ты легко, почти невесомо поглаживаешь меня по спине, и более нежной чувственной ласки я за всю жизнь не помню. Поэтому я не двигаюсь, да и ты, к счастью, не отталкиваешь.
А еще очень страшно поднять голову и заглянуть в твои глаза, в груди сводит от предчувствия, что же я увижу в них. Только неизвестно, какая перспектива пугает больше – рассмотреть надменный блеск, понять, что ничего не изменилось, или же наоборот – разглядеть тени слов, которые ты шептал сегодня?
- Маю, ты… - неожиданно тихо начинаешь, но я не позволяю.
Быстро приподнявшись на локте, зажимаю тебе рот ладонью, зажмурившись и не глядя.
- Заткнись, Юджи… Умоляю… - я сам не узнаю свой осипший голос. – Молчи…
"А то испортишь все… Разрушишь к черту…" - хочется добавить мне, но вместо этого я лишь выдыхаю и смело открываю глаза.


Глава 10

Kamijo

Время замерло, остановилось, загустело вокруг нас. Солнце тонким лучиком перемещается по постели, пересекая ее, падая на твою спину, и я поглаживаю тебя, обводя кончиками пальцев позвонки, прикасаясь к чуть влажной коже. Просто не верится, что это мы – ты и я – лежим сейчас в объятиях друг друга, и молчим, боясь нарушить установившееся после нашего общего стона молчание.
Неожиданно вспоминаю ту ночь в отеле, когда я уснул возле тебя, а утром проснулся, обнимая за талию. Тогда был смутный отголосок того, что я чувствую сейчас, не веря своему счастью – что ты со мной, тебе со мной хорошо, ты меня ревнуешь, и ты… Я все еще не знаю, любишь ли ты меня. Но тебе определенно я нужен, необходим, и я уверен, что после нашей близости сейчас – все должно измениться.
Ты не поднимаешься с меня, и вес твоего тела на моем так приятен. Не хочется отпускать, не хочется отстраняться. Только сейчас понимаю, как же я устал и вымотался не только морально, но и физически, и кажется, сейчас готов заснуть как есть – в твоих руках и твоей постели, смутно чувствуя, что ты не готов еще к такому повороту.
Запускаю пальцы в твои спутанные волосы, мягко гладя, вытягивая длинные каштановые пряди и прижимая их к своим губам. Боль почти не ощущается, ровно до того момента, пока я не повожу слегка бедрами, тут же прикусив губу. Черт с ней… Пройдет. Желание отдаться тебе куда сильнее страха, что потом будет ужасно больно. Ты хоть и старался меня подготовить, но все равно взял грубо и по-звериному, так, что это страшно меня завело, и я забыл обо всем на свете.
Когда я решаю заговорить, ты довольно резко и в своей обычной манере меня пресекаешь, что в любой другой ситуации подействовало бы на меня как холодный отрезвляющий душ. Но не сейчас. Теперь, когда ты стал мне так близок, как никогда еще не был, я понимаю, что твои слова и твой тон – просто желание ни в коем случае не показать слабости передо мной. И я улыбаюсь, тихо кивнув и закрыв глаза, обняв тебя еще крепче. Но ты приподнимаешься, будто с опаской, и смотришь на меня.
- У меня в жизни так никогда еще не было… - Тихо шепчу тебе, глядя в ответ в глаза. – И может… Может, ты теперь, наконец, поймешь, что я не такое чудовище, как ты хочешь думать?
- Юджи. Я же просил молчать…
- Поцелуй меня еще раз.
По твоей коже резко проходит волна дрожи, и я уже знаю, что ты вспомнил тот случай в кафе, когда я точно так же просил меня поцеловать. Но сейчас все по-другому, сейчас я верю, что ты не просто хочешь меня – ты меня ревнуешь. А если ревнуют, значит, человек нужен. Мне хочется быть самым нужным, самым необходимым для тебя.
Приподнявшись на локтях, задержав дыхание, чтобы неосторожный всхлип не отпугнул тебя, прикасаюсь к твоим губам, робко и совершенно не развратно, просто почувствовав их тепло. Целую уголки, щеки, закрытые глаза, слыша, как ты тяжело, будто от боли, вздыхаешь. Я понимаю и прекращаю свои робкие ласки, просто гладя тебя по плечам. Это тяжело – вот так, сразу, перестроиться, особенно после трех лет ожидания друг от друга чего угодно, но никак не чувств. Тем более таких чувств.
Времена, когда сразу после близости я еще чувствовал внезапный стыд и неловкость перед партнером, для меня давно прошли, но сейчас, с тобой, все будто возвращается заново. Ты знаешь и так, что физически ты не первый, с кем я занимался сексом, но мне пока не хватает духу сказать тебе, что эмоционально ты точно – первый. И может быть, единственный, кто вызвал во мне такие чувства. Это и боль, и радость, и какой-то совершенно беспечный восторг, не омраченный ничем, даже пониманием, что если у нас и будет что-то дальше – это будет совсем не просто. С тобой в принципе просто не может быть, но в этом твоя главная прелесть, Маю. Это то, из-за чего я схожу с ума от тебя. Я хочу этих сложностей, потому что все простое и примитивное кажется мне пресным. А ты очень яркий, несмотря на то, что псих тоже тот еще. Ну, что ж … Ты замкнутый скрытый псих, я – истеричка. По теории вероятности мы убьем друг другу пару миллиардов нервных клеток, но… Знаешь, оно стоит того.
Слегка завозившись и приподнимаясь, ты наконец-то покидаешь мое тело, от чего у меня по коже быстро, но ощутимо проходит болезненная волна. Ложишься рядом на смятое одеяло, потянувшись на ощупь к прикроватной тумбочке, беря сигареты. Я закрываю глаза, лежа в той же позе, как поверженный на поле боя, и слышу тихий щелчок зажигалки, чувствую привычный запах сигарет.
- Ну, и чему ты улыбаешься?
Я не ожидал, что ты заговоришь, и в то же время ждал от тебя хоть слова, любого. Приоткрыв глаза, слегка склоняю голову на бок, чувствуя, что и в самом деле улыбаюсь, а легкий утренний ветерок из приоткрытого окна приятно холодит разгоряченную кожу.
- Мне хорошо. И я счастлив… Поэтому улыбаюсь.
Мне хочется прижаться к тебе и поцеловать, положить голову на плечо и смотреть, как дым твоей сигареты крутит петельки, поднимаясь вверх. Но, наверное, прежде чем я все это смогу сделать, пройдет еще немало времени.
- Маю…
- Нет. Не говори ничего.
- Но ты ведь даже не знаешь, о чем речь пойдет. Можно я приму у тебя душ?
Ты молчишь, а я изумляюсь, приподнявшись на локте и сев, глядя на тебя впервые – о ужас – смущенного. И смеюсь, потянув на себя простыню и завернувшись в нее на манер греческой тоги, чтобы окончательно не вгонять тебя в краску.


Mayu

"Успокойся и соберись с мыслями", - уговариваю сам себя, отмечая при этом, как трясутся руки, и сигарета рискует выпасть из дрожащих пальцев.
Но трезвые мысли разбегаются в стороны, растворяются, уплывают – делают что угодно, кроме того, что от них требуется. Я не могу заставить себя посмотреть на тебя, лишь поглядываю искоса, и сердце предательски замирает от какого-то необъяснимого восторга.
"Хотел же получить его любой ценой, чтобы узнать и успокоиться. Получил? Спокоен теперь?.."
Только какой может быть покой после того, как я увидел тебя с незнакомой ранее стороны, узнал, какие твои поцелуи на вкус, и каким ты можешь быть отзывчивым в моих руках. Разве можно успокоиться, если сердце шепчет, что таких, как ты, больше нет, и никогда подобное не повторится.
А ты сияешь, как ребенок в свой день рождения, и я ловлю себя на том, что мне неловко смотреть на тебя, словно ты узнал самый страшный мой секрет.
- Катись, куда хочешь, Юджи, - беззлобно огрызаюсь на твою просьбу оккупировать мой душ и старательно пялюсь в окно, как будто через шторы можно что-то разглядеть.
Пора бы разозлиться на себя за такую невразумительную реакцию и идиотское поведение – ну, честное слово, не в первый же раз! – однако ничего не могу с собой поделать.
Ты негромко и от души смеешься, наверняка точно разгадывая все мои сумбурные чувства, и сползаешь с постели, тут же неловко покачнувшись. Первый порыв – броситься к тебе и поддержать – после всего случившегося даже представить боюсь, как ты себя чувствуешь. Но следом приходит горькая мысль: "Тебе явно не впервой – переживешь…"
Затягиваюсь сильней, тут же обжигая пальцы, и тихо шепчу ругательства. Черт, когда же наконец меня перестанет грызть ревность? Когда же это прекратится, в конце-то концов? И почему, спрашивается, стоило получить желаемое, боль от предательских мыслей только обострилась?
Раздавив в пепельнице окурок, решительно встаю и натягиваю джинсы. От бесцельного просиживания на кровати и мысленного пересчета всех твоих вероятных партнеров лучше никому не станет. А вот сварить кофе, например, какое-никакое дело, только лично мне его пить не стоит, и так сердце скачет, как невменяемое.
Первая попытка готовки заканчивается провалом – кофе заливает плиту, а все потому, что голова занята только тобой, и вместо того, чтобы следить за убегающим кофе, я чутко прислушиваюсь к шуму воды в душе, гадая, что ты там делаешь так долго.
"Давай уже… Всплывай наконец… " – мысленно уговариваю, нервно расхаживая по кухне из стороны в сторону и снова закуривая. Такими темпами в моей квартире скоро повиснет сизая пелена от сигаретного дыма, но это сейчас волнует меньше всего. Я понятия не имею, что будет дальше, как поступать теперь, и хуже всего то, что представить невозможно, как поведешь себя ты. Но что толку страдать и переживать, если все равно не угадаешь? Надо попытаться успокоиться, а время покажет.
- Кажется, что-то сгорело.
От неожиданности едва ли не подскакиваю, уже второй раз за сегодня обжигая пальцы. Доведешь ты меня, Юджи, до того, что я вообще играть не смогу.
- Сгорел твой кофе. Но я уже сварил тебе другой.
- Почему именно мне? А тебе?
Ты усаживаешься на табурет, облокотившись на стену, потягиваясь при этом и мечтательно улыбаясь, а я решаюсь поднять на тебя глаза.
Да уж… Хотя ты и оделся, и привел себя в порядок, насколько это возможно, выглядишь все равно так, словно на тебя медведь напал. Но при этом настолько довольно улыбаешься, что я невольно отвечаю тебе тем же. Неожиданно понимаю, что у меня самого кожа горит от оставленных тобой царапин, но за все это время я даже не задумался об этом. Как, должно быть, и ты – о своих синяках.
- На фиг мне кофе? Я и так бодрый, - с некоторым опозданием отвечаю на вопрос и ставлю перед тобой чашку, а ты снова счастливо улыбаешься.
- Хватит сиять, - я уже просто не выдерживаю из-за внутреннего напряжения. – Скажи лучше, что теперь делать будем.
- Не знаю, - с готовностью заявляешь в ответ. – Какие у тебя идеи?
Я лишь зубы стискиваю. Такое впечатление, что судьба наших дальнейших отношений заботит меня одного, а тебя и не волнует вовсе, как в глаза теперь смотреть. Или ты действительно не видишь никакой проблемы.
- У меня идей нет, - вздыхаю и опять тянусь за сигаретами, с досадой обнаруживая, что они закончились.
- Зато у меня множество.
- Тогда поделись.
- Чуть позже. Мне сейчас надо уехать, а потом…
- Кто бы сомневался.
Быстро отворачиваюсь к окну, а пальцы сами собой до боли впиваются в подоконник. Не замедлила явиться смутная догадка, куда ты намылился с утра пораньше, но я просто не желаю формировать ее в четкую мысль. Потому что и так тошно.
- Маю, ну чего ты? Это ненадолго, и…
Слышу, как ты встаешь и подходишь, обнимая меня за плечи, но рефлекторно передергиваюсь от этого прикосновения. И озвучивая неожиданное воспоминание, произношу вслух:
- Я же сегодня уезжаю. Кстати.
Да, черт возьми, как удобно все складывается. Уехать, точно. Успокоиться, обдумать все наедине с самим собой и решить, что делать теперь с тобой, с собой, с нами.
"То есть, сбежать трусливо, вместо того, чтобы посмотреть в глаза реальности и ответить за свой порыв", - услужливо подсказывает внутренний голос.
- Кстати, да. Счастливого пути.
Твой голос окатывает холодом, а сам ты быстро отстраняешься. Я оборачиваюсь, но ты стремительно выходишь из кухни, чуть ли не бегом направляясь к выходу. Скорее по инерции, не задумываясь, зачем это вообще нужно, я спешу за тобой.
Ты быстро обуваешься, дергая шнурки так, что и порвать недолго, и в этот момент мне кажется, что я замечаю, как тебя трусит. От злости? От обиды?..
- Юджи… - начинаю, сам не зная, что хочу сказать.
- Хорошей поездки, Маю, не скучай там.
- Юджи.
- И мальчика своего не забудь, такого милого и покладистого.
Резко выпрямляешься и делаешь шаг к двери, а я хватаю тебя за руку.
- Не трогай меня!
Пытаешься вырваться, дергая кистью, но я крепко удерживаю. И прежде чем сам успеваю проанализировать, что хочу сказать, вырываются слова:
- Поехали со мной.


* * *

И в самом деле, как это я мог забыть, что ты собрался свалить куда-то, видимо, отдохнуть от всего, и в первую очередь – от меня. Огромных усилий стоит сдерживать дрожь и не устроить сейчас очередную скандальную разборку с подробным выяснением причин и следствий. Ну, как я мог подумать, что близость между нами что-то решит, и все станет проще? Кажется, теперь еще сложнее – и твоя ревность от одного слова, и моя истеричность, потому что я понимаю, что тебе по-прежнему и дела до меня и моих чувств нет.
Вылетев в коридор и начав судорожно обуваться, я не ожидал, что ты пойдешь за мной. Это в первый раз, когда ты боишься или не хочешь меня вот так отпускать.
- Маю. Больно. – Дернувшись и поморщившись, намекаю на свою руку, все еще сжатую твоими пальцами, как тисками. – Если ты хочешь, чтобы у нас… То есть, чтобы мы хоть немного наладили наши взаимоотношения, прекрати меня хватать!
- Да ты дипломат, "наши взаимоотношения" - мне очень нравится, как звучит.
Ты улыбаешься, но не той усмешкой, которую я так привык видеть на твоем лице. Прислонившись спиной к противоположной стене, тщательно и без эмоций обдумываю то, что ты только что сказал. Потому что если было бы с эмоциями – я бы уже висел на твоей шее, а тебе, мне кажется, это не понравилось бы.
Поехать. Черти куда, черти на сколько. И – с тобой. Это все равно, что купить тур в Ад, а обратный билет брать уже на месте, не зная, сколько переплатишь, да и вообще, будет ли.
- Что, боишься? – Безошибочно раскусив мои мысли, пинаешь носком ноги уголок коврика в прихожей.
- Вот еще. Когда я тебя боялся…
- Да, в общем-то, всегда, Юджи.
Ах ты сволочь, и тут ты прав. Я боялся. Боялся разозлить тебя, получить от тебя, боялся тебя потерять или обидеть, но часто делал последнее, потому что сильнее всего боялся, что ты привыкнешь ко мне слишком сильно, чтобы замечать. А выходит, ты замечал все это время.
- Если скажешь, что любишь меня – конечно, соврешь. – Машинально царапая ногтями обои, посматриваю на тебя, про себя все уже решив. – Но ты можешь попробовать убедить меня, что я тебе нужен.
- Не дождешься. Не в этой жизни.
А кожа горит, помнит твои ласки, твои поцелуи, дикую ревность в твоих глазах, когда ты оставлял на мне синяки и царапины, и тут же до боли целовал, подчинял меня себе. Я никогда не смогу это забыть, и теперь, дальше работая с тобой, мне все равно будет вспоминаться это утро, и то, какой ты настоящий – мой.
Шагнув к тебе и обвив руками за шею, жадно целую в губы, кусая, тут же мягко целуя укус, и сильно потягивая твои волосы на затылке.
- Я вернусь к обеду. Вздумаешь уехать без меня, я тебя найду и изнасилую, ясно?
- Как же. Смертельно боюсь. – Твои руки с силой сжимают ткань моей водолазки, а пальцы дрожат. – Пошел прочь, лидер-сан.
Очень небрежно, грубо, будто одной маленький слабинкой ты боишься показать, что тебе не хочется, чтобы я уходил даже на минуту. Маю… какой же ты…
Выскользнув за дверь и отчего-то спускаясь по лестнице, а не на лифте, я зависаю буквально на каждом пролете, чувствуя, как кружится голова и зудят губы, а когда облизываю их – они кажутся сладкими. Ты неохотно отпустил меня, хотя дверь закрыл сразу же. Но я больше чем уверен, что ты сейчас так и стоишь в коридоре, глядя куда-то в левый угол, и пытаясь осмыслить все, что произошло между нами, и в нас самих.
А мне сейчас хочется кричать, делать тысячу глупостей, позвонить Эмиру или Мачи, и сказать: "Ты знаешь, этому психу все-таки я нужен. Я – нужен! И он меня полюбит так сильно, что не сможет даже дышать без меня, это я тебе точно-точно гарантирую". Зачем мне так нужно становится твоим кислородом – я не знаю… Может быть, потому что ты для меня воздух уже очень давно, и сегодня, сейчас, я впервые сделал вдох полной грудью, но так и не смог тобой надышаться. Хочется вернуться сейчас в твою маленькую квартирку, где меня не бесит, разве что, балкон, обосноваться в ней, притащить в ванную свой шампунь, а в холодильник – нормальной еды, и остаться. Даже несмотря на то, что ты будешь орать и выгонять меня пинками. Все ведь равно не сможешь, один раз не смог – не сможешь и впредь.

Чем ближе я к дому, тем яснее врывается понимание того, что мы не в сказке живем. У всех есть права и обязанности, и раз уж я имею право любить того, кого хочу, то обязан и думать о тех, к кому привязан. И кто привязан ко мне.
Повернув ключ в замке, я от неожиданности замираю на пороге, видя в коридоре Кисаки, который тщательно изучает себя в зеркале. Он полностью одет и выглядит просто потрясающе. А вот у меня неприятное чувство, будто я возвращаюсь от любовника к мужу. Или к жене?... Черт.
- О господи… Юджи, не смотри на меня.
Я даже рта не успеваю открыть, донельзя заинтригованный таким необычным вступлением.
- Почему? – Оторопело закрыв дверь и, просочившись мимо Кисы, прохожу в зал.
- Потому что в зеркало себя не видел. Сияешь, будто в лотерею выиграл, а в глазах тонна идиотского счастья.
Напряжение срывается моим тихим смехом, и я с облегчением сажусь на диван, откинув голову. Кисаки стоит на пороге гостиной, будто не решаясь заходить, но я уже вижу, что он дожидался только меня. Чтобы попрощаться.
Тяжело это – говорить человеку, с которым связывает кое-что посильнее дружбы, что теперь, может быть, все будет по-другому. Но с другой стороны, я ведь никогда ничего ему не обещал, он тоже не клялся мне в любви. Нам вместе очень хорошо и очень удобно, никто ни на кого не претендует, и тем более, у меня смутное чувство, что Кисаки догадывался о тебе. Если можно так сказать.
- Только не говори, что переедешь. Мне будет не хватать вечеров в твоем обществе здесь. – Мой друг мило улыбается, задев кончиками пальцев цепочку бра на стене.
- Ты о чем? – Подобравшись и глядя в упор на него, я зачем-то еще делаю вид. Какой-то вид.
- Ну, хватит. Я тебя таким счастливым не видел никогда. А значит, эта скотина не устояла и все же сумела тебя оценить.
Безропотно проглотив "скотину", я только киваю, в общем-то, даже соглашаясь с формулировкой. Но чувство неловкости никуда не девается, мне очень не хочется говорить вслух, но придется. Недоговоренности я никогда не любил.
- Ты же понимаешь, что это значит?
- Неужто ты будешь хранить ему лебединую верность?
Кисаки всегда верен себе – вечно отвечает вопросом на вопрос, что несказанно раздражает. Досадливо фыркнув и неопределенно пожав плечами, я очень хочу, чтобы этот разговор поскорее закончился. По ряду причин.
Киса подходит ближе, наклоняясь и упираясь ладонями мне в колени, от его взгляда я теряюсь, но он улыбается. Улыбается и неожиданно целует меня в нос, как-то очень по-ребячески.
- Расслабься уже… А то такое лицо, будто не можешь решить, что лучше – шоколадка или мороженное.
- Да ну тебя.
И я наконец-то выдыхаю, чувствуя себя спокойно. Мне не везет на людей, но все же изредка встречаются вот такие по-настоящему "свои", которые останутся, несмотря ни на что, навсегда. И не важно, только ли дружба здесь, или еще примешана постель, какая-то необъяснимая нежность, крепкие узы товарищества, понимание, доверие… И поддержка, во всем.
- Ты считаешь, у нас выйдет с ним что-то?
Басист уже взялся за ручку входной двери, перекинув на плечо свою сумку – идеальный вариант для недолгих поездок, - и обернулся, взглянув не на меня, а куда-то поверх плеча.
- Поскольку я всегда и во всем стараюсь быть с тобой честным, Юджи, я и теперь скажу честно. Чтобы тебе не слишком уж больно было потом… - Помолчав, он словно нагнетает, и это становится невыносимым. - У вас, несомненно, что-то выйдет хорошее. Но он тебя так измучит, а ты его, что, в конце концов, кто-то один не выдержит. И я не знаю, кто это будет.
На какое-то мгновение у меня закрадывается мысль, что он – прав. Во всем. И может, сейчас не делать ошибку, не ломать тебе и себе жизнь? Мы ужасно ладим, Маю, и я сомневаюсь, что если мы будем с тобой спать, это повлияет. Но вспомнив все, что было утром, твою нежность и страсть, то, как ты целовал мои веки, я чувствую по телу жар, а в сердце что-то ноет, но это приятное и согревающее чувство. И черт побери все на свете, но я не собираюсь отказываться от того, что едва попробовал, только из страха.
- Все будет хорошо.
Пересилив себя и улыбнувшись, я закрываю за Кисаки дверь, дав слово по-прежнему звонить каждую неделю, пока он не вернется в Токио.
Щелчок замка, звук закрывшейся двери и полноправная тишина. В ней можно растеряться, если начать думать и анализировать, но я не думаю. Я просто быстро собираю кое-какие вещи в сумку, из тех, что мне могут понадобиться, звоню Мачи, потом Эмиру, сказав каждому из них, что неделю они предоставлены сами себе, и опускаю шторы в квартире, погружая пространство в легкий полумрак.
Все-таки так тяжело это осознать, и не проснуться в холодном поту, с бешено бьющимся сердцем, понимая, что все произошедшее – только сон. Нелепый, яркий, несбывшийся сон. И только тянущие подсохшие царапины и глухая боль от синяков на теле молчаливо свидетельствуют, что сон был явью. Я все-таки мазохист… Ты превратил меня в одну сплошную болевую точку, а я несказанно рад этому.

Нахальный звонок в твою дверь, еще один, и еще. Ох и орать же ты будешь, потому что я еще и ногой прикладываю, внезапно почувствовав не то что крылья за спиной, а целое облако. Ты распахиваешь дверь, одетый и, судя по всему, ожидающий только меня, но вовсе не с романтическим порывом.
- Ты совсем обалдел, сам будешь мне ремонт делать, а я посмеюсь! – Беглый взгляд с меня на собственную входную дверь и обратно.
Небрежно передав тебе небольшую спортивную сумку, я захожу, мягко отстранив тебя от косяка двери, закрыв ее.
- Как же ты орать любишь, Маю… - Тихо-тихо, шепотом, взяв тебя за руку и несильно сжав пальцы, гладя ладонь.
- На тебя – бессмысленно. Это что еще за барахло? Я это тащить на себе должен?.. Что за манера собираться, как баба на курорт, это же всего неделя, только самое нужное надо было брать. Нет, мы не едем никуда, всё.
Улыбнувшись, я иду за тобой следом, поймав за плечи, обняв легонько и прижавшись губами к уху.
- Такси не надо, я на машине. У тебя пять минут, и, надеюсь, билеты ты купить успел.


* * *

- Ну и дурак, что на машине, - автоматически огрызаюсь, чувствуя при этом отнюдь не раздражение, а какую-то необъяснимую неловкость. – Куда ее девать потом?
- Оставим на парковке, - мурлычешь на ухо и отпускать не собираешься. – Парковка, Маю, это такое специальное место, куда ставят машины.
- Спасибо, что объяснил.
Я передергиваю плечами, но снова лишь потому, что все происходящее слишком непривычно, неожиданно, и не покидает странное ощущение, что все это происходит не со мной. А вот тебя, похоже, ничего не смущает – ты крепче прижимаешься ко мне, зарываясь носом в волосы, и от твоего теплого дыхания по телу проходит приятная дрожь.
- Так что с билетами? И куда мы едем?
"Да какие, к черту, билеты!" – хочется застонать в ответ.
Какие билеты, если стоило тебе исчезнуть за порогом, я в прямом смысле слова сполз на пол, проехавшись спиной по входной двери. Со стороны мое поведение могло показаться киношным, если бы не одно но – принимать красивые позы было просто не перед кем.
Какие билеты, если я потом больше часа так и просидел на месте, глядя в одну точку и улыбаясь невесть чему.
Какие билеты, если меня не покидает странное оцепенение и смутная тревога, приправленные каким-то безумным восторгом. А в голове все еще слышны отголоски эха: "Мой… Мой… Мой…"
Да и зачем нужны эти билеты, если можно никуда не ехать? Можно остаться здесь, на целую неделю, главное – тебя не выпускать. Кто вообще придумал тащиться в неизведанные дали, когда и дома хорошо?
Тряхнув головой, пытаюсь остановить эту пляску мыслей и высвобождаюсь, наконец, из твоих объятий.
- Я что, похож на метеор? Когда, по-твоему, я должен был ехать за билетами?
- А чем же ты тогда занимался?
- Мечтал.
- Обо мне?
- О тебе, утратившем способность без конца трындеть.
Ты радостно смеешься, в привычной манере чуть запрокинув голову, демонстрируя при этом россыпь засосов на шее. И я снова, как идиот, улыбаюсь, а в душе по-хозяйски располагается дурацкое чувство "вот-теперь-все-правильно".
Здравый смысл тихо шепчет о том, что ничего не получится, что долго это не продлится. Мы не сможем быть друг с другом просто потому, что слишком разные. Ты доведешь меня своими истериками и импульсивными выходками. Я замучаю тебя, да и себя заодно, ревностью на ровном месте. Мы будем раздражать друг друга и бесить. Так много "против" и ни одного "за", но я загоняю эти мысли поглубже, приказывая заткнуться и не мешать наслаждаться этим невероятным неожиданным перемирием.
О завтрашнем дне будем думать завтра.
- Марш за мной. А то мы сегодня так и не уедем.
Подхватываю свою сумку и твою заодно, направляясь к выходу.
- Маю, ты мерзавец. У тебя же вещей в два раза больше, чем у меня.
- Ну и что?
- А мне говорил меньше брать.
- Тебе – да. А мне можно. Тем более, все волоку на себе я, если ты не заметил.
- Да что ты там набрал вообще?
Хотел бы я знать что, да только все сборы прошли в каком-то тумане, и я даже особо не концентрировал внимание на вещах, которые по инерции бросал в сумку.
- Я знаю одно замечательное место, куда можно поехать, - сообщаешь ты, пока я запираю дверь. – Хотя… Даже не одно знаю. Куда ты больше хочешь, в горы или на море? Если в горы, то…
- Мне все равно.
- Мне тоже все равно, но выбрать же надо. Так вот, если в горы…
Дверь лифта закрывается, ты безостановочно перечисляешь какие-то потрясающие, на твой взгляд, достопримечательности, но я не слушаю.
Если разложить по полочкам чувства, царящие в сердце, получится, что я испытываю безумное ликование, дикий восторг, еще восхищение и радость, и… И еще страх. Переживание, что не получится. Или, того хуже, окажется, что и не было ничего, что померещилось. Что я просто очередное твое кратковременное увлечение.
- Ты не слушаешь, - наконец меня достигает твой недовольный голос.
Только теперь доходит, что лифт уже на первом этаже, двери открыты, а мы, как дураки, стоим и не выходим.
- Маю, если ты меня не будешь слушать, я…
Быстрым рывком прижимаю в стенке, прерывая на полуслове, и твои глаза расширяются от удивления.
- Юджи. Повторяю еще раз – мне без разницы куда ехать. Куда хочешь, туда и направимся. Если ты не знаешь, куда хочешь, давай бросим монетку. А можем вообще здесь остаться.
Наши лица совсем близко, я чувствую на губах твое обжигающее дыхание. Больше всего на свете хочется поцеловать тебя, и ты, похоже, думаешь о том же, облизывая губы.
- Имей ввиду, мне не нравится, когда меня так грубо хватают… - неожиданно вкрадчивым голосом начинаешь ты, но я прерываю.
- А мне не нравится, когда стрекочут на ухо, загружая лишней информацией…
Но теперь договорить не даешь ты, прикасаясь к моим губам неожиданно нежно, как будто этому поцелую предшествовал ласковый разговор, а не привычная перепалка.
Лифт по-прежнему открыт, кто угодно может зайти и увидеть. По-хорошему надо бы прекратить незапланированные ласки и отправиться на вокзал. Но эта трезвая мысль тонет где-то за пределами сознания, а я наслаждаюсь твоей близостью, ни в силах оторваться.
- А еще я терпеть не могу, когда меня прерывают и не дают договорить, - дыхание сбивается, и я крепко прижимаю тебя к себе, меньше всего желая отпускать и, тем более, ехать куда-то.
- Договаривай. Кто тебе мешает?
Твой голос хриплый, от волнения или от возбуждения, и это чертовски заводит, заставляя забыть, где мы находимся и куда собирались.
- Я говорил, что меня раздражает твоя болтовня. Но если ты научишься хотя бы иногда помалкивать, быть может, что-то у нас и получится. Когда-нибудь… Наверное.
Но ты снова закрываешь мне рот поцелуем, теперь таким страстным, что тело словно током бьет.
И где-то на периферии сознания проскальзывает риторический вопрос – а как я раньше без всего этого жил?..

back