Неделю назад ты захотел, чтобы именно в этот день пошел снег. Причем не снежок даже, а самый настоящий снегопад. Осталось лишь дописать это в конце письма Санте, вывесить за окно на скотче, и ждать, что именно в этот день – в самый волшебный день в году – пойдет снег.
Наверное, Санта это прочел…
Сегодня Сочельник, на календаре 24 декабря, а темнеет зимой рано. Снег валит так, что я едва нахожу место для привычной парковки перед домом, а вся земля по самое колено завалена белоснежными шапками. Не припомню, чтобы хоть раз ранее в Токио был такой снег, не иначе, как твои проделки, Хису-тян…
Кстати, должно быть, ты уже дома. Елку мы с тобой позавчера поставили, правда вот наряжать ты решил именно сегодня почему-то. Накупили мандаринов и шампанского, а потом прибрались. За два часа в четыре руки. Сам не понимаю сейчас, зачем разводили такие церемонии, но раз уж ты, опять же, захотел… В конце концов, Рождество бывает один раз в год, и хотя бы раз в год я буду мыть посуду после еды. А не перед ней.
У меня всего была какая-то извечная тяга к жизни в стандартной студенческой общаге, где на скакалках висит белье, протянутое через всю комнату под потолком, на столе баррикады пустых бутылок из-под пива, а ковер усеян скорлупками от фисташек. Ну и, разумеется, прежде чем готовить обед, плавно перетекающий в ужин, необходимо как следует «подстричь и побрить» пирамиду тарелок на подоконнике. А рядом на расстеленной койке будет лежать одногруппник номер раз, вслух читая хайку, а одногруппник номер два обязательно будет зажимать ладонями уши, силясь учить какую-нибудь европейскую философию. А я в это время…
Мечты-мечты. Я даже не учился в университете.
Ты – другое дело. Странно, мы ведь такие разные… Ты привык к домашнему, даже к какому-то женскому уюту, несмотря на то, что уже не первый год живешь отдельно от родителей. Мы оба живем… И все же, именно твоя заслуга в том, что ступая по мягкому ковру я не вытаскиваю из пяток просыпавшийся жаренный арахис. Твоя заслуга в том, что наша квартира похожа на домик школьницы старшей школы, а в холодильнике всегда свежее молоко. Наверное, это у тебя врожденное… Но мне нравится. Так я себя чувствую в большей гармонии, чем, к примеру, в незабвенном доме родителей.
Как хорошо, что у нас с тобой своя жизнь, правда, Хис?

* * *
…Тихонько открываю дверь своим ключом, сперва не понимая, в чем дело, и только потом доходит, что в квартире нет света. Даже в коридоре. Лампочка что ли перегорела? Что ж, даже и лучше. Не придется конспирироваться.
Поставив мой тебе подарок возле вешалки, пытаюсь завесить его собственной курткой, дабы ты случайно не увидел, но в итоге моя мышиная возня заканчивается тем, что с вешалки с оглушительным грохотом падает все, что на ней было прежде.
- Сей? Иди скорее сюда, я уже заждался!
Тихонько чертыхнувшись, накидываю куртку на презент, и иду на твой голос, понимая, почему ты вырубил свет.
На столе и тумбочке стоят большие восковые свечи, целый набор, и кажется, они чем-то пахнут. А комната залита янтарно-коньячным светом, в простенках сгущаются тени, но совсем не страшные. Потому что ты сидишь на полу, по-детски поджав под себя ноги, а вокруг тебя открытые коробки с елочными шариками, колокольчиками, витыми сосульками и еще бог знает, чем. На макушке елки уже красуется звездочка.
- Ну, наконец-то ты пришел… Подарок мне покупал, нэ? – хитро улыбаешься, вертя в пальцах покрытый серебристой пыльцой большой синий шарик.
- Эй, ты же не должен об этом знать? – сажусь рядом с тобой, тут же увлеченно набрасываясь на коробку с игрушками. Ну-ка, что тут у нас есть…
- А я и не знаю, - уголки губ смыкаются наивно и трогательно, чуть приподнимаясь вверх, - Честно, я буду самым удивленным в мире человеком!.. Эту хочу! – не давая мне выбрать игрушку, суешь в руки бренчащие колокольчики, перевязанные алой ленточкой.
Мы наряжаем елку словно дети, радуясь каждой извлеченной из коробки игрушке. Приходится встать, потому что наша ель почти под потолок. Наверное, ты на табуретку залезал, чтобы прицепить на макушку звезду, и точно так же сейчас вновь влезаешь на нее, вешая на славно пахнущие веточки подаваемые мной игрушки. За колокольчиками следуют бусы, золотистый дракон, бессчетное количество шаров и бантов, пока не наступает черед блестящей мишуры и дождика.
- Его надо от макушки вешать, а то некрасиво будет. – встаешь на цыпочки, чуть покачнувшись, держа в вытянутой руке пучок серебристых змеек, пока не теряешь равновесие и не валишься мне в руки, после чего мы оба неловко падаем на ковер, смеясь, как ненормальные.
- Сей, елка… - шепчешь мне в волосы, когда я, отсмеявшись, начинаю ласково целовать тебя в шею.
- Подождет, не убежит.
Мне нравится касаться тебя, просто обнимать. Гладить по позвоночнику снизу вверх и сверху вниз, в одном ритме, а потом тихонько касаться большим и указательным пальцами беззащитной шеи. Ты тут же втягиваешь голову в плечи, ворча, что щекотно, а я все издеваюсь, водя пальцами по ребрам. Хихикаешь, взбрыкивая ногами, и на щеках появляются ямочки. Ради этого я тебя и смешу, ради твоей улыбки с ямочками на щеках, чтобы потом нежно поцеловать одну, затем другую. Столько общих секунд, и каждая – вечность.
- Сей, ну отпусти меня уже. Надо же закончить.
- У-у-у, какой ты нехороший… Может, у меня приступ нежности? – слегка кусаю тебя за мочку уха, дождавшись твоего судорожного вздоха.
- У тебя эти приступы все время, раз по десять на дню! – обвиваешь мою шею руками, мечтательно глядя в потолок, и тут же выворачиваешься из моих рук, как волчок, подскакивая на ноги. – Слушай… Надо вырезать снежинки и за дождик повесить на потолок!
- Господи, Хису… - с неохотой поднимаюсь следом, отлично понимая, что сейчас ты заставишь меня вспомнить уроки поделок в младшей школе, - А может, без них обойдемся? И так же красиво… Смотри, какая у нас елка!
- Я хочу снежинки! – безапелляционно. И мой прекрасный исчезает в дверях смежной комнаты.
Цепляю на елку дождик, стараясь, чтобы он лег ровными дорожками, и отступаю на шаг, любуясь делом рук своих. Все-таки как ты был прав, милый, когда зажег свечи. В их свете наряженная новогодняя елочка кажется еще волшебнее, еще острее чувствуется приближение Рождества. Мне даже слышится в воздухе тихий звон маленьких серебряных колокольчиков…
- Вот! – ты с хитроватой мордочкой бросаешь на пол кипу белой бумаги, щелкая ножницами в руке, - Приступаем!
И еще полтора часа мы, как дети малые, вырезаем ажурные снежинки, кряхтя, привязывая их к нитками дождика. После чего я крепко обнимаю тебя за талию, поднимая к потолку, и ты, угрожающе качаясь, крепишь это все на булавки. Сумасшедший дом, честное слово, одному богу известно, как потом все это безобразие снимать, но знаешь… В эти самые минуты сердце сжимает такая всепоглощающая нежность, и этот вечер не сотрется из моей памяти никогда.

* * *
- Скоро двенадцать. Где мой подарок?
- Вот пробьет двенадцать, и будет. А пока терпи.
Мы сидим на полу, возле елки. Телевизор работает, свечи все еще горят, а перед нами прямо на полу различная вкуснятина, приготовленная тобой. Да-а-а, я-то разве что рождественскую яичницу способен состряпать.
Снежинки слегка оборачиваются вокруг своей оси, свисая с потолка, а на моей голове красуется венок из мишуры, надетый тобой. Как я не упрямился, жалуясь, что эта штука колет уши и вообще голова чешется, ты только приложил палец к моим губам, заставляя замолчать. А когда ты так делаешь, да еще и склонив голову на бок и улыбаясь лисьей ухмылкой, перечить я тебе не смею. И вот, в итоге сижу в колючем венке из мишуры, с бокалом шампанского в одной руке и пока не зажженной бенгальской палочкой в другой. И безмерно счастлив.
- Хис, знаешь, я тебя…
И в это время часы бьют двенадцать, а я щелкаю зажигалкой, поднося к огоньку твою и мою палочки. И тут же они вспыхивают золотистыми брызгами, совсем чуточку покалывая кожу рук. Смеюсь, помотав палочкой в воздухе, и замечаю, что она оставляет после себя еле уловимые следы, и можно ею «писать». И поэтому вместо того, чтобы закончить свою фразу, просто вывожу перед твоими глазами «люблю».
- И я тебя, мой хороший… - проводишь тыльной стороной руки по моей щеке. Этого достаточно.
Наклоняюсь, целуя тебя в губы, стараясь, чтоб бенгальская палочка не коснулась ворса ковра. Ты отвечаешь так трепетно и нежно, обняв меня одной рукой за шею, что дыхание перехватывает, а сердце, стукнув пару раз, выбивается из привычного ритма.
- С Рождеством… - протягиваю к тебе свой фужер, глядя на тебя сквозь него, сквозь искристое шампанское.
- С Рождеством, Сей… - твои слова тонут в хрустальном звоне бокалов.
А потом, когда погасли бенгальские огни, я как-то сам уже не понимаю, как это выходит, но пробовать шампанское с твоих губ нравится мне куда больше.

* * *
- Се-е-ей! Косей, ну-ка проснись! – ласковая рука щекочет меня за ухом, но я лишь глубже зарываюсь носом в подушку, мыча что-то нечленораздельное.
Как у нас получилось забраться в постель, честно не помню. И в душе как-то стыдно немного перед самим собой, что почти всю Рождественскую ночь мы с тобой бессовестно продрыхли. Вернее, не только дрыхли, конечно… Но вот уже два часа, или около того, как ты тихо-мирно сопел мне в шею, а тут вдруг проснулся и принялся теребить. Боже… Это кара, я знаю, за грехи…
- Сей! – уже требовательно.
- Ну? – высовываю взлохмаченную голову из-под подушки.
- По-да-рок! Где?
Ох ты, черт, я же забыл… Забыл совсем про этого громадного медведя, увиденного мной вчера в магазине игрушек. Вообще-то я хотел купить тебе фарфоровую куклу для коллекции, но когда заметил это гигантское мягкое недоразумение с надписью «Hisu love» на животе, проблема выбора отпала тут же. Если честно, понятия не имею, что значит эта надпись, вернее, возможно ли такое совпадение, или это какой-то брэнд, а я не в курсе – но не купить тебе медведя я просто не смог.
- Там… это… в коридоре возьми… - нарочно делаю вид сонного, мне просто интересна будет твоя реакция на подарок, - А я еще посплю…
- Бака! – куснув меня за ухо, спрыгиваешь с кровати, шлепая босыми ногами по полу в коридор.
Оу, я же не ликвидировал там последствия падения вещей с вешалки… Сейчас мне будет.
- Косей, ты что тут за бардак устроил?! Ужас какой, это как называется, ты…- короткая пауза, кажется, ты заметил. – Ой! Это мне мишка???
- Тебе, тебе, кому ж еще...
Лежу щекой на мягкой подушке, улыбаясь, кутаясь в одеяло, и жду, что вот-вот ты появишься в комнате, в обнимку со своим огромным подарком. И знаешь, я даже не удивлюсь, если на ближайшее время ты затащишь его «спать» в нашу постель. Какой же ты еще ребенок, счастье мое…

back