Вся моя жизнь – череда мгновений, разбитых на «до» и «после». Может быть, так у всех, но иногда мне просто хочется посмеяться над самим собой и над своей особенностью совершать одни и те же ошибки. Например, дважды влюбляться в одного и того же «не того» человека.
Когда ты позвонил и сказал, что все кончено, я тебе не поверил. В то самое первое мгновение, держа трубку у уха и слушая монотонные гудки – я не верил, что можно вот такое сказать человеку, с которым провел накануне самую лучшую ночь в жизни. Кроме нас двоих никто не знал, что твое «всё кончено» прозвучало буквально через пару часов после твоего же «я тебя люблю». Единственный раз ты позволил себе это сказать, глядя в глаза. Кончики твоих холодных пальцев, казалось, обжигали мне кожу, и тогда я тоже не верил твоим словам. Поверил именно тогда, когда ты безразлично выдохнул, что тебе было со мной хорошо.
Рины нет дома, но я меньше всего думаю об этом в тот момент. В тот момент я вообще не думаю ни о чем, разве что в мозгу назойливо вспыхивает мысль о том, что началось очередное «после». До твоих слов я верил, что все рано или поздно решится, я поговорю с Эриной, извинюсь перед ним, и ты, наконец, скажешь мне что-нибудь вроде «Эй, Хиро. Ты можешь остаться насовсем». Сейчас наступило «после», а я остался в одиночестве, где-то на обочине собственных чувств, так нагло вытолкнувших меня из вагона «любовь и счастье».
От кофе по утрам нас с Ри по утрам уже тошнит, но мы почему-то все равно его пьем. А ты не любишь кофе, ты его даже дома не держишь, предлагая мне всегда словно в шутку холодный зеленый чай с жасмином, говоря, что это полезло для горла. Но в то утро, словно назло тебе, я иду в кухню и сделал себе очень черный, очень крепкий кофе, такой, чтобы голова кружилась только от одного глотка.
А из зеркала в ванной на меня посмотрел какой-то чужой человек. Этого человека с обидой и злобой в глазах я не хотел знать, но он заставил меня включить воду и простоять под душем сорок минут, смывая твои ласки и поцелуи с кожи, а потом до боли тереть тело махровым полотенцем, убивая запах твоих духов. Только это не помогает, и я словно бы вижу, как ты сейчас ложишься спать в ту же постель, в которой был со мной, утыкаешься лицом в подушку, закрываешь глаза, и забываешь. Меня.
…Тихий скрежет ключа в прихожей я ждал и одновременно боялся услышать. Если мой славный мальчик Рина, ночью высказавший столько ненужных слов, сейчас тоже мило улыбнется и пойдет собирать вещи – клянусь богом, Юджи, я наделаю очень больших и трудно поправимых глупостей.
Девять утра, я почти не спал, и мне кажется, что прошло несколько лет с того нашего разговора с гитаристом на кухне, с того момента, как он посмотрел на меня злыми глазами, и сказал, что я – сука.
- Шаура, я возьму кофе?.. – Глухо в дверь, даже ни разу не стукнув в нее согнутым пальцем. Ну, еще бы, мы же все взрослые мальчики, не плачем, а выходим покурить на лестницу, или выпить крепкий кофе.
- Бери.
Камиджо, а интересно, ты думал, что я начну с ума сходить и сразу же кинусь к тебе – обрывать телефон, колотить в дверь твоей квартиры, звонить Хизаки с просьбой поговорить с тобой? Наверное, если бы Ри не приехал сейчас домой, я бы так и поступил. Но, в конце концов, ты же сам меня ему отдал, и не сегодня – ты отдавал меня ему каждый день в течение этих двух месяцев, когда я уходил от тебя к нему. Он все знал и терпел. Ты все знал, и тебя все устраивало. Я здесь – единственный идиот, не сумевший сразу понять разницу между сексом в удовольствие и любовью. Любовью? Сукин ты сын, любить ты не умеешь.
Садануть сейчас кулаком в кафельную стену, да так, чтобы закровили костяшки – не выход. Рина увидит, замолчит, и решит, что я мучаюсь от чувств к тебе, а ему этого знать не надо. Как и объяснений, обещаний, заверений, что отныне я не стану больше ему изменять с тобой – тоже.
Вытерев лицо полотенцем, и натянув через голову домашнюю майку, я выхожу из ванной, прихожу на кухню и резко дергаю гитариста за руку, заставляя встать. И прижимаю к себе так, как, наверное, обнимал бы тебя, если бы ты хоть раз сказал мне «останься».
Он доверчиво кладет голову мне на плечо, сжимает в кулак майку на моей спине. И мне бы понять в тот момент, что значит этот жест, понять, почему он дрожит всем телом. Но я не понял. Я просто сказал ему то, чего не должен был говорить, что хотел услышать хоть раз от тебя.
Я говорю ему «Я люблю тебя», и обещаю всегда быть с ним рядом.
Глупо, Юджи, правда?.. Я же не хотел давать ему ложных надежд, как ты мне. Мы действительно так похожи с тобой.

Проходит день, два, неделя, месяц. Подходит к исходу второй, а я все не могу избавиться от ощущения, что пустил все на самотек слишком рано. Что еще не сделал последний шаг в точку невозвращения и не использовал все попытки.
Возможно, Ри до сих пор чувствует эту боль, к которой, по его словам в ту ночь, успел привыкнуть. Во всяком случае, каждый раз выходит, когда я зачем-то украдкой пытаюсь дозвониться тебе на домашний. Зачем – не вопрос. Скорее горький смешок, и именно его я ждал, но ответа так и не последовало. Отключить телефон это так в твоем стиле, но мне почему-то кажется, что аппарат не просто так безмолвствует, а очень даже трезвонит на всю твою громадную пустую квартиру с выключенным повсюду светом. Тебя просто нет, и меня разрывает изнутри тревога напополам с ревностью.
- Шаура. Не надо больше.
Обернувшись к Эрине, который стоит, положив руку мне на плечо, я покорно киваю, отбросив телефон. Поразительно, откуда в нем взялась такая кротость, такое всепрощение и великодушие? Особенно после того разговора ночью, когда в него, казалось, сам Дьявол вселился. А теперь он ведет себя так, будто в чем-то виноват.
- Я съезжу в Хизаки, ладно? Ненадолго, только туда и обратно. – Поцеловав Ри в макушку, слегка сжимаю его плечи. И вопроса, верит он мне или нет, сейчас уже больше себе не задаю. Искренность хороша тем, что нет причин оправдываться и лгать, но зачастую она же и убивает мгновенно зарождающимся подозрением.
Гитарист кивает, разумеется, он не станет держать меня силой, но при этом в глаза не смотрит, а я понимаю, что он все понял.
- Я вернусь. Обещаю. Раньше, чем ты ляжешь спать.

До дома Хизаки – тридцать минут на метро и еще пять пешком, и все эти тридцать пять минут я пытаюсь выбросить из головы монотонно долбящие в голову гудки и очерченные резкой темной тенью усталые глаза Эрины. Как одно, так и другое невыносимо и заставляет испытывать чувство вины и боли – два самых неприятных чувства на свете.
- Ты куда на такой скорости?
Кто-то хватает меня за локоть, и прежде чем я успеваю что-то сказать, приходит понимание того, кто передо мной. Действительно, было бы странно, собираясь зайти к Хизаки, не наткнуться на Ю. Иногда мне даже кажется, что между ними что-то есть, и это «что-то» больше простой дружеской симпатии.
- С Хизаки пообщаться.
- Да я понял, что не так просто ты тут… Только его дома, кажется, нет.
Подняв голову и просто по привычке взглянув на верхние темные этажи, я понимаю, что, наверное, это один из тех самых знаков, когда задуманное изначально обречено на провал. Ну, в самом деле, откуда же Хи знать, куда ты поехал? Не нянька же он тебе, в конце концов. Если только ты не уехал с ним.
Мы вдвоем с Юичи идем по направлению к ближайшей станции метро молча, только звук шагов необычайно гулко отдается в ушах. Может, мне просто кажется, но даже щелчок зажигалки басиста сейчас заставляет вздрогнуть.
- Ты какой-то нервный. Случилось что?
- Случилось. Меня бросили.
Никогда не любил откровенничать, да и с Ю мы не были близкими друзьями настолько, чтобы открывать друг другу душу, но сейчас, раз уж Хизаки нет, мне просто необходимо эгоистично рассказать все, что накопилось внутри, хоть кому-то. И, кажется, Жасмин готов меня слушать ровно столько, сколько понадобиться времени, чтобы дойти до метро.
- Странно, я-то считал, что Эрина твой личный хвост номер один. – Выпуская колечко дыма, басист плотнее кутается в куртку, хотя и по сезону, но короткую.
- А он и есть номер один. И не делся никуда.
- Ах, вот даже как…
И я рассказываю. Рассказываю ему все, избегая только называть тебя по имени, хотя, думается, Юи понял уже и так, о ком речь. И странное дело, за все время, что я говорил, он не вставил ни слова, ни разу не сбавил шаг, не взглянул на меня, кажется, даже выражение лица его не изменилось. Может, я и не так хорошо знаю Юичи, но такое поразительное спокойствие на грани отрешенности странно. Может, он меня не слышит?
- Он же тебя отпустил. Теперь отпусти ты его, не убивай себя несбыточными мечтами. Ты же знаешь, что это будет правильно. И прости, я немного задумался о своем.
Если бы сейчас Жасмин не сказал главного, я бы просто обиделся на него и, развернувшись, пошел к стоящим у остановки такси. Но на этого человека сердиться невозможно, особенно когда он вот такой – в себе и в каких-то облаках.
- Может быть, в бар зайдем, выпьем что-нибудь? Мне домой сейчас невыносимо. – Пнув какой-то камешек у обочины, я смотрю на Ю, который, кажется, впервые за время нашего разговора встрепенулся.
- Джу, ты прости, но не могу. Я утром уезжаю на пару дней, надо еще уложить вещи и выспаться как следует. А ты не мучай себя, слышишь? Все наладится.
Прежде чем я успеваю сказать хоть слово, он прибавляет шаг, подняв воротник куртки, и чуть ли не бегом припускается до метро, оставляя меня стоять в одиночестве посреди мостовой.
Непонятное гнетущее чувство, вроде того, какое возникает, когда понимаешь, что кто-то ловко обвел тебя вокруг пальца, не хочет никуда уходить. Эгоистичное и неприятное ощущение, всего лишь оттого, что у кого-то, возможно, намечаются отношения. Хотя Жасмин и «отношения» - это очень громко сказано, я просто не припомню, чтобы видел его хоть раз в компании женщины или мужчины, к которым он проявлял бы что-то больше дружеской симпатии…
Но все же где, черт побери, Хизаки? Как его не может быть дома? Это его-то – человека, предпочитающего гитару и свою кошку всему остальному на свете, да еще и в идеале в родных четырех стенах собственной квартиры на самом верхнем этаже дома, похожего на башню. Принцесса оправдывает статус, только вот, разве что курит по пачке в день, но на это можно закрыть глаза.

Рина спит, выключив везде, кроме прихожей, свет. Заглянув в спальню через матовое стекло в двери, я скидываю куртку, кроссовки, и только тут натыкаюсь взглядом на лежащий на подзеркальнике телефон и клочок бумаги под ним. Написанная карандашом записка гласит, что Хизаки звонил мне почти сразу после моего ухода и просил с ним связаться через пару дней, поскольку сейчас он в Кансае. Смяв бумажку и глухо стукнувшись затылком о стену, вновь перевожу взгляд на дверь в спальню, думая, сколько времени у нас с Ри уйдет на то, чтобы восстановить былое доверие. Потому что он ни за что не поверит, что я действительно ездил к Хизаки и не застал его, вместо этого прогулявшись с басистом одной из своих прошлых групп. Но еще неприятнее, что завтра мне все равно придется сказать ему это, как и прежде – глядя куда угодно, хоть в пол, хоть в стену, но только не в его глаза.
Может быть, в такой ситуации вернее разойтись, перестать мучить Ри? Глянув на себя в зеркало в коридоре, выключив свет и устроившись на кухне, ожидая пока согреется вода для кофе, я знаю, что этого никогда не будет. Я не смогу быть один, без Эрины, по крайней мере, пока нас еще держит вместе чувство хотя бы с его стороны. Хотя и это неверно до конца – я тоже его люблю. Только любовь это иная, не такая бешеная и отчаянная, как к тебе. Так любить, до ненависти, можно только один раз.
А если Хизаки в Кансае, то это и правда многое объясняет. Должно быть, вы поехали вместе, даже странно, что у вас не было ничего прежде. Ты ловко практически «увел» у меня Хи, он открыто сделал выбрал в твою пользу, предоставив мне свободу действий, а я взял и влюбился в тебя. Юджи, тебе не кажется, что все это похоже на какой-то дешевый фарс?
Набирая лидеру, я даже не думаю о том, что сейчас почти двенадцать, а гитарист спать обычно ложится рано. Пока я варю себе кофе, можно и побеседовать немного со старым другом на актуальные темы.
- Привет, Химе, прости, что поздно. Ри мне передал, что ты звонил.
На том конце слышна какая-то возня, недовольное ворчание и, наконец, сонный сердитый голос Хизаки. И все-таки, несмотря ни на что, я слишком давно не слышал его и успел немного соскучиться.
- И тебе привет… Хироки, радость моя, неужели нельзя было утром? Я весь день на ногах, и как ты сам уже, наверное, понял – только лег…
- Ну-ну, не ворчи. Тебе не идет. Что-то хотел?
- Хотел. Вернусь в Токио, загляну к тебе, пообщаемся. Можешь ребят своих тоже позвать, им интересно будет.
- А ты своих? И кстати, передай привет Юджи, скажи, что я ему весь телефон оборвал.
В трубке слышится отчаянно подавленный зевок, и непонятная затянувшаяся пауза.
- Сам ему и скажи.
- Не имею желания портить вам отдых.
- Джу, ты напился что ли? Или покурил что-то не то? «Отдыхаем», как ты выражаешься, мы с Камиджо пока еще порознь.
- В смысле… он не с тобой?
- Вообще, я думал, он с тобой. До вчерашнего дня думал, пока наш прекрасный вокалист не позвонил мне и не сказал, что едет на неделю отдохнуть, чтобы мы его не теряли. И представь только куда? На Окинаву!
- Один?
- Откуда мне знать? А кстати… а зачем ты звонил мне, если думал, что мы с Юджи…
- Хизаки, дай мне адрес.
- По-моему, ты ошибся, я не сваха.
- Нет, ты не сваха, ты тот, от кого зависит моя судьба, и может быть, судьба Камиджо тоже.
- Господи, какой великодержавный пафос. И ради этого ты меня разбудил?
Химе любит уводить разговор в сторону, издеваться, юлить и насмешничать, но сейчас, ей-богу, пускай делает что хочет, лишь бы дал адрес. Известие, что ты уехал один в такую даль внезапно приводит меня к мысли, что если встретиться с тобой наедине, ты хотя бы скажешь причину своего скоропалительного решения. Вторая мысль – зачем мне это нужно, если я уже решил забыть тебя, смирится, и остаться с Риной – мелькает и тут же пропадает, когда Хи диктует мне адрес.
Он отключается, пожелав мне спокойной ночи, а я выключаю воду, ставлю турку в раковину, и возвращаюсь в прихожую, вытряхивая из карманов куртки и сумок все свои кредитки. Интересно, сколько стоит билет до Окинавы, и как скоро там можно оказаться?..


Крыша маленького одноэтажного дома, кажется, держит небо. А вокруг кипарисы, стройные и молодые, видно, что еще несколько лет назад в этом месте даже фундамент не лежал. Видно, здесь и в самом деле можно найти спасение в одиночестве от другого, городского, одиночества. А, может, и от меня.
Взятую напрокат в салоне машину жестоко трясет на горной дороге, и я оставляю за собой облако белесой пыли, подъезжая к дому, который, если верить адресу Хизаки, принадлежит тебе. Кто бы мог подумать, что ты способен на такое – купить домик в месте, которое можешь посещать от силы раз в год?
Я увидел тебя издалека – четкая фигурка на фоне неба, словно выведенная черной тушью и тонким перышком. Мне приходится сделать несколько глубоких вдохов, задерживая дыхание, чтобы не думать о том, что даже обычные черные джинсы и растянутый свитер идут тебе больше, чем любой концертный костюм.
- Привет.
Ты не поворачиваешь головы, даже не удивившись, не замерев, только улыбнувшись уголками губ. Кипарисовые кроны шумят очень тихо, и оглушающее громко звучат мои шаги по деревянной веранде. Неужели ты знал, что я приеду, Ками?
- Ты все такой же упрямый.
- А ты все такой же сукин сын, не пожелавший ничего объяснить.
Облокотившись на руки в шаге от тебя, я избегаю прямого взгляда, но вижу все и сразу – и твои глаза, такие знакомые и родные, очень темные, в которые лучше не смотреть долго, потому что затянут. И руки, пальцы, нервно сплетенные в обманчиво расслабленный жест. И губы, сжатые непривычно в тонкую линию, словно предостерегая от возможных вопросов и неправильных ответов.
- Хиро, я тебя в гости не приглашал.
- Я тебя тоже не приглашал в свою жизнь обратно. Но ты и войти вошел, и мебель там расставил.
- Занятная метафора. Заметь, я уже съехал…
Никогда не умел сдерживаться. Не сумел и теперь, лишь каким-то краем сознания понимая, что делаю сейчас большую ошибку, грубо разворачивая тебя к себе за плечи, сжимая их, нисколько не стесняя силы, впервые замечая, насколько ты слабее и ниже меня.
- Пусти. Давай не будем играть в роковые страсти. Хватит уже, всё.
- Что «всё»? Ты меня совсем за идиота держишь, Юджи? Скажи уже, что тебе просто хреново без меня, что ты не можешь так, что хочешь все вернуть и не валять дурака с этим «мне было хорошо с тобой»!
- Да, мне хреново. Я не могу так. Я хочу всё вернуть. Но не тебя! Я хочу вернуть все туда, откуда мы начали делать глупости. Пойми это уже, наконец.
Дернув плечом, ты высвобождаешься из моих рук, отступая на пару шагов назад, поворачиваясь ко мне спиной. А вокруг меня словно все умирает, я все звуки, запахи, все, кроме тебя. И понимания того, что ты продолжаешь лгать, и нужно просто что-то сделать.
…Несколько длинных, бесконечных недель я не прикасался к тебе, и сейчас, обнимая со спины за талию, уткнувшись лбом в твой затылок, я чувствую головокружение такой силы, что с трудом стою на ногах. А затем вздрагиваю, когда ты крепко сжимаешь мои ладони своими, чуть откинув голову назад, на мое плечо. Ты – глина в моих руках, Юджи Камиджо, ты можешь бороться с целым миром, но только не со мной. Потому что сейчас я чувствую, как бьется твое сердце, как оно резко ускорило ритм, как ты не можешь себя заставить меня оттолкнуть.
- Я тебя убью за все это, слышишь? - Закрыть глаза, провести носом по твоей шее к уху, вдыхая резкий, сладкий запах духов. – Как ты мог меня обманывать?
- Я не обманывал. Я просто хотел, чтобы ты был счастлив.
Сильнее сжимая мои запястья, ты приоткрываешь губы, которые так близко от моих, что удержаться я не смог бы даже при всем своем желании. Но желание пульсирует только одно – немедленно, до головокружения напиться этим вкусом и запахом, сладостью и горечью самых любимых на свете губ. Они уже больше не сжаты в непримиримую линию, не отталкивают молчаливо. Приоткрывшись мне навстречу, они просят только одного, и я делаю это. Я целую тебя так, как не целовал еще никогда, обнимая все крепче, чувствуя как, твои волосы щекочут мне шею, как сбивается дыхание. Ты же тоже любишь меня, но тогда почему?
- Ты ведь меня любишь, Юджи, почему…
- Хватит. Отпусти меня.
Ты говоришь это, сам все еще держа меня за руки, но тут же, словно поймав себя на этой мысли, опускаешь их, сделав несколько шагов вперед и тяжело опершись о деревянные перила. Я понимаю, что бежать за тобой снова, снова силой удерживать так же бессмысленно, как спрашивать, какого черта в окнах только что мелькнул чей-то силуэт.
Если бы сейчас грянул гром, хлынул дождь, или сошла лавина – это было бы очень кстати. А разряженный свежий воздух сейчас похож на кислоту, и я вдыхаю его, сделав над собой усилие не закашляться.
- Ты не один?
- Да.
- Ты вообще не один сейчас?
- А тебя это удивляет?
Нет, от чего же. Это в принципе не должно удивлять, еще бы. Смешно думать, что ты долго будешь одинок, или станешь так уж сильно страдать по мне.
Только сейчас, уже зная, что в этот загородный дом ты приехал с очередной любовницей, или, учитывая твои предпочтения, скорее с очередным любовником, я замечаю чужую теплую куртку на плетеном кресле, слышу приглушенные звуки из дома – ранний завтрак? Или кто-то сейчас делает тебе твой любимый зеленый чай, ожидая пока ты разберешься и поговоришь со своим бывшим?
Но почему же тогда твое сердце так сильно колотилось, когда я обнял тебя, вот что не дает мне покоя…
Ты закуриваешь, тут же выдыхая струйку дыма в воздух, и избегаешь смотреть на меня, а я друг замечаю, что куришь ты не свой Салем. И кажется, я даже знаю, чья это пачка и кто курит такие крепкие.
- Камиджо, может быть, ты поделишься по старой дружбе…
- Мне звонил твой гитарист.
А вот и обещанная лавина. И даже сбивает она с ног с тем же эффектом - я медленно сажусь в кресло, скрестив ноги, продолжая смотреть на тебя. Стряхнув пепел, ты продолжаешь так же спокойно, только пальцы твои слегка дрожат.
- Я рассказал ему о нас все. Как все начиналось. Как мы расстались, и потом встретились вновь. И знаешь… - Ты вдруг поворачиваешь голову ко мне, слабо улыбаясь, - Этот мальчик убедил меня, что я сделаю тебя очень несчастным. В то время как он, Эрина, вполне может сделать тебя счастливым. Я поверил ему, дал вам обоим шанс…
- Как мило, что вы все за меня решили.
Солнце поднимается выше, слепя глаза, а мне хочется просто вскочить и немедленно вернутся в Токио, в нашу с Ри квартиру, собрать вещи и съехать куда угодно, хоть в гостиничный номер. Это то самое старое чувство, от которого я избавлялся годами – чувства, что из меня делают послушную марионетку, заставляя плясать под заранее выбранную мелодию. Огромный кусок головоломки немедленно встает на место, все складывается с математической точностью, и предстает во всей красе – и твое внезапное решение разорвать отношения, и удивительная мягкость Рины все последние дни, и его приход тогда рано утром, когда я решил, что мы оба и в самом деле будем строить свои отношения уже без тебя… Это все было лишь тщательно сыгранным спектаклем, в котором главным актером был я. Не актером даже, а шутом, игрушкой. И для Эрины, и для тебя.
Бросив сигарету, ты подходишь ко мне, я вздрагиваю от прикосновения твоих пальцев к своим волосам.
- Я сказал тебе правду. Нам действительно надо было расстаться, Джу. Но мне было очень, очень с тобой хорошо, слышишь?
Присев рядом со мной на корточки, ты берешь мои руки в свои, а я не могу дернуться и не позволять тебе делать этого. Меня будто парализовало, только едкая горькая усмешка еще кривит губы, а в небе, словно назло, заливается жаворонок, так издевательски и не вовремя.
- Прости меня… - Ты отрешенно смотришь в сторону, слегка вздрагивая от звука битого стекла где-то в доме. А еще говорят, это к счастью.
Молча встав и направляясь к деревянным ступенькам, я сосредотачиваюсь только на том, чтобы не обернуться, даже когда слышу твой голос, слышу, как ты зовешь меня по имени. И чувствую себя совсем как идиот Орфей, считавший, что упорством можно изменить судьбу.
Если бы ты только знал, Юджи, как я сейчас хочу бросить все, развернуться, зайти в дом и увидеть своими глазами, что ошибся, во всем ошибся. Но страх того, что это может быть правдой, сковывает, заставляет выдержать взгляд в спину. Лучше мне совсем не знать, на кого ты променял меня, кто меня для тебя заменил.
…По дороге домой, получившейся такой долгой и изматывающей, за время сидения в аэропорту, потом в самолете, затем в такси до собственной квартиры, я только и делаю, что думаю. Думаю на тему всего – тебя, Ри, себя… И того, с кем ты теперь будешь строить свое будущее.
Странно, так невыносимо странно. Если бы я не был уверен в том, что ты все еще меня любишь – ни за что не уехал бы. Я бы остался, сдавшись на суд собственной глупости, и тебе пришлось бы унизить меня и выставить вон, если бы хватило сил. При всем этом, зная теперь уже, что это мой милый кроткий Эрина подтолкнул тебя на такую огромную жертву, я не чувствую к нему настоящей злости. Но все сильнее, все больнее ненавижу тебя, Юджи, только за то, что ты его послушал и решил все за меня.
Первый порыв – бросить Ри, сказать, что все знаю, и собрать вещи – не имеет ничего общего с тем, что я чувствую сейчас, глядя в окно такси, отчаянно борясь со сном. Так было и в то утро, то последнее утро, когда я ушел от тебя, не подозревая даже, что все будет кончено через несколько часов. Может быть, ты прав, Рина прав, все кругом правы, а я просто не понимаю, где и с кем можно жить вместе, делить жилье, еду и постель, а кого можно любить той самой любовью, которая бывает раз в жизни и вспарывает сердце, выжигая на нем метку.
Ты уже больше не ждешь меня, а он – ждет. И на его сердце метку выжег я, так что придется теперь нести за это ответственность. Стать с ним счастливым, не назло тебе, а просто потому, что это будет правильным и счастливым финалом – разве не достойное решение? Ты говорил, что я никогда не повзрослею, Юджи… Что ж, сейчас самое время сделать свой свободный выбор.

…Эрина открывает дверь после того, как я неудачно почти целую минуту ковыряюсь в замке. Руки дрожат, а недостаток сна буквально сбивает с ног.
Он же стоит и спокойно смотрит на меня, только вот сейчас я уже не могу понять, о чем он думает. Прислонившись спиной к стене, он просто наблюдает, как я снимаю куртку, вешая ее в шкаф, помедлив и вытащив из кармана новый серебряный брелок, купленный в тот самый день, когда ты позвонил мне и сказал, что все кончено.
- Дай руку. – Взяв Ри за запястье, кладу ему на ладонь эту изящную вещь, сжимая его пальцы.
- Это что?
- Брелок. Для ключей.
- От сердца?
- Почти.
Эрина секунду молчит, о чем-то размышляя, и слегка тянет меня к себе за край футболки, почти невесомо обняв.
- Ты знаешь… я лучше повешу его на ключи от твоей квартиры. Так вернее.


Эпилог

Дверь на веранду тихо открывается, Юичи выходит, стараясь не топать по дощатому полу, зябко кутаясь в теплый халат Камиджо, и жмурясь на утреннем солнце. Вообще, сейчас он весьма сильно напоминает довольную жизнью домашнюю кошку.
А вот на Ками лица нет, точнее, такое «лицо» совсем не делает ему чести. Но Жасмин осторожно молчит на эту тему, не делая ни шага вперед, просто стоя на месте и ожидая, когда вокалист сам постепенно выйдет из ступора. Видеть его в таком состоянии не очень-то приятно, но Ю твердо решил не делать большего, чем от него ждут. Хотя бы на первых порах.
Подходя к широким резным перилам, он достает из помятой пачки сигарету, прикуривая ее от зажигалки Юджи, и думает, что быть не может такого, чтобы Камиджо действительно так любил Хироки. Но еще интереснее сам Хиро. Дважды вот так расстаться – это нужно уметь.
- Я там… чашку случайно разбил. Прости. Зато чай готов.
Обернувшись, Камиджо смотрит на басиста, и наконец-то прогоняет с лица это странное выражение, будто только что лицезрел крушение мира. Устало, невыносимо потянувшись и взлохматив волосы, он подходит ближе, обняв Юичи за талию, глядя поверх его плеча куда-то вдаль.
- Обними меня, мальчик мой. Я сделаю все, что бы ты не захотел, слышишь?
- Я знаю. И все будет хорошо.
Нет, Ю пока что не говорит даже самому себе, что, возможно, влюблен, и уж тем более не ждет слов любви от Камиджо. Но в эту самую минуту, обнимая его за плечи, поглаживая по спине и наблюдая, как машина Хироки исчезает в облаке пыли на горизонте, он знает, что рано или поздно им с вокалистом придется разобраться в этом вечном «кто мы друг для друга». И не испытывает по данному поводу ни малейшего сожаления.

back