Мне страшно любить, но я не могу не делать этого. Когда ты рядом, я на время становлюсь другим человеком, возможно, таким, каким мог бы быть, если бы не то, что случилось много лет назад. Теперь уже я и правда могу считать, что это – «много».
Мне страшно верить, но я не могу не верить тебе. Потому что лгать может тело, слова, душа, сердце, губы, пальцы, но только не глаза. В твоих глазах я каждый раз вижу себя – таким, каким я, может, даже хотел бы быть.
Мне больно оттого, что я никогда таким не буду. А ты, едва поймешь, с каким чудовищем на самом деле связался, тут же развернешься и уйдешь, оставив в прихожей на подзеркальнике короткое «прости» и магнитный ключ.
- Закрой глаза.
Медленно тянусь к тебе, все еще зачем-то судорожно удерживая у груди простынь, будто боюсь, что ты увидишь на моем теле что-то отталкивающее. Ты покорно закрываешь глаза, слегка улыбаясь, медленно облизнув пересохшие губы. Я не верю, не понимаю, как можно так доверять, как можно быть рядом с человеком, который даже во сне – убивает.
Мутно-синее небо за окном розовеет, плывут низкие сливово-серые, размазанные по горизонту облака. Если смотреть на это в ускоренной съемке, то кажется, будто пронзительно-розовая лазурь сбрасывает с себя ошемтки ночной темноты, расчищает небо, ожидая прихода нового дня. И в этом едва занимающемся утре над Токио мне кажется, что в краткое время чудес – в сумерках и на рассвете - я могу без страха показать, как люблю тебя. Психи ведь и любят не так, как обычные люди, психи люто ненавидят и бешено обожают. Я и люблю и ненавижу тебя.
Осторожно прикоснувшись губами к твоим губам, я задерживаю дыхание, не в силах расправить легкие. Сколько мы уже вместе, Джури? Месяц? Два, три?.. Четыре года? Сколько было между нами сумасшедших ночей и яростных ласк, сладких поцелуев и наполненных болезненной нежностью будней? Мне не сосчитать. Но каждый поцелуй почему-то снова как первый, точнее, не поцелуй даже, а какое-то неуверенное касание, как тогда, давно. Когда я ударил тебя, а ты, вместо того чтобы дать сдачи – прошептал в мои губы, что никогда не тронешь. Ты, конечно, соврал, но какая разница… Господи, какая разница, если в тот миг вся моя жизнь пролетела перед глазами, а у губ дрожало твое дыхание. И казалось, будто мы дышим одними легкими на двоих.
- Ну же… Не дразни меня. – Ты приоткрываешь глаза, мой единственный любимый человек, и я вижу, как сужаются твои зрачки, когда ты скользишь взглядом за окно. И глаза у тебя становятся янтарными, хотя обычно они очень темные. В них хочется тонуть.
От напряжения у меня сводит плечо, дрожит локоть, но все это не имеет значения в том вихре чувств и мыслей, которые меня охватывают. Первая – немедленно поцеловать тебя, снова припасть к живительному источнику моих сил, напиться тобой, как напивается ледяной водой усталый путник. Вторая – броситься прочь от тебя, куда угодно, в ванну, в другую комнату, на улицу, в другую страну, к черту в Ад. Только потому, что я чувствую, что мне от тебя уже не оторваться, и если когда-нибудь ты предашь меня я, наверное, умру. Но ты умрешь первым.
- Я не хочу, чтобы ты думал, будто я могу причинить тебе вред… - Это звучит так жалко, так дешево, что мне хочется самому себе дать пощечину. Но я же обещал быть с тобой искренним. Пообещал сразу, едва ты вернулся домой, через пятнадцать минут после меня. После того поцелуя на людной улице посреди октября.
Медленно подняв руки, ты убираешь мои волосы с глаз, заводишь за уши, гладишь, а я почему-то чувствую себя снова маленьким мальчиком, которого так сильно любили, так сильно баловали, забыв сказать, что не всё всегда бывает так, как мы того хотим. Кем бы я стал, если бы меня грубо не сломали, а потом кое-как починили, залатали, заретушировали и одели в новую красивую одежду? Никем. Серостью. Я никогда не стал бы музыкантом, никогда не бросил бы школу, и никогда не уехал бы в Токио. Никогда не встретил бы тебя.
- Я и не думаю. Я знаю, что ты…
- Не надо.
Легко прижав кончики пальцев к твоим губам, я закрываю глаза, чувствуя, как сердце тяжело долбится в груди, отдавая в уши и затылок. Наверное, у меня повышается давление, наверное, это опасно. Но тебе со мной еще опаснее, и меня доводит до белого каления идиотский факт того, что единственный человек, от которого тебя надо бы оберегать – любит тебя ненасытной, сумасшедшей любовью.
Скользнув губами по твоей скуле, я все-таки опускаюсь с напряженного локтя, ложась удобнее и вопреки себе все-таки прижавшись к тебе, положив ладонь на грудь и ласково погладив. У тебя очень чувствительная шея, и мои губы сейчас идут на сближение с пальцами – кончики рисуют узоры в центре груди чуть слева, там, где сердце, а дыхание дрожит в миллиметре от уха.
- Леда…
Никто вот так не называет меня. Так, таким голосом, с такой гаммой чувств, с миллионом оттенков в одном коротком выдохе. Как ты так умеешь? Почему так не могу я? Почему тебе снятся кошмары, и почему ты никогда не просыпаешься от ярких, пошлых, откровенных снов со мной? Джури, ну почему?..
- Что «почему»? – Подрагивая, спрашиваешь ты, машинально чуть сильнее сжав мои локти, скользнув ладонями на предплечья.
- Ничего. Ничего… Не думай, слышишь? – Я схожу с ума от твоего запаха, вдыхая его, как хищник, пьянея и тупея до состояния обморока. Это не духи, это просто твой запах, единственно-возможный из всех, что я хочу ощущать на себе.
- Не думаю…
Дотронувшись губами до твоей шеи, я впиваюсь в кожу поцелуем, как голодный зверь, в то же время вне себя от страха сделать больно. И меня трясет так, будто окунули в ледяную воду и тут же вынули, трясет от едва слышно произнесенного на выдохе моего имени. Откинув голову назад, ты позволяешь мне всё, что угодно, наверное, даже позволил бы совершить то зверство, так напугавшее тебя в нелепом, глупом сне. А я не могу сказать, что даже обнять тебя иной раз боюсь, боюсь разрушить хрупкую скорлупку, под которой стучит любящее меня сердце.
Мягко разомкнув губы и еще раз невесомо коснувшись темно-бордового следа на твоей шее, я приподнимаюсь на локтях сильнее и ближе, без лишних слов целуя тебя в губы. Это не покорность и не слабость, это – моя любовь к тебе. Она так ненасытна, что иногда пугает меня самого, особенно когда я боюсь закрывать глаза, если ты на меня смотришь.
Из синего горизонта в розово-оранжевые облака медленно всплывает огненный диск. Но пока еще у нас есть право минуты три-четыре дышать одними легкими на двоих.

back