По брошенному на пол смятому одеялу скользит солнце, белыми пятнами выжигая солнечных зайчиков. В комнате душно и жарко, несмотря на работающий вентилятор, гоняющий горячий, пропитанный сексом воздух.
Приподнявшись на локте, я не могу смотреть на тебя. Слишком неземной. Слишком красивый. Слишком чужой и не мой, но только не сейчас и не в эту минуту. Приоткрыв глаза, ты медленно моргаешь, и у меня тут же болезненно ноет что-то в груди, будто сердце разрослось и тяжело бьется о ребра, как пойманная птица. Это, наверное, глупо, так глупо, ловить солнечные лучи сквозь твои ресницы, но я не могу одернуть себя, прекратить легонько касаться опухших красных губ, будто стараясь запомнить их вкус.
Мы лежим на одеяле, как дикари, рядом с разворошенной постелью, и последние несколько часов не занимаемся ничем, кроме любви. Я почему-то считал, что ты мне не позволишь творить все эти безумства, раз за разом сладко касаться губами сомкнутых век, горящих щек, и снова, снова губ. Леда, сделай что-нибудь, я не могу остановиться.
- Я люблю тебя.
В сто тысячный раз, но ты впервые чуть улыбаешься на такие слова, приоткрываешь глаза и тут же жмуришься, закрываясь от назойливого солнца ладонью. Так здорово лежать на полу. Кажется, будто любовь сбила с ног, и теперь нам никак не подняться.
- Целуй меня... – шепчешь ты, тут же облизывая губы, чуть морщась от легкой боли, и у меня нет ни малейшего желания сопротивляться.
Плечи, шея, впадинка между тонких мальчишеских ключиц, и снова шея, слева, родинка, мягким поцелуем за ухом, и уткнуться в волосы, чувствуя, что они взмокли у корней. Ты, наверное, устал, по крайней мере, мое тело меня уже плохо слушается, но остановиться сейчас хоть на секунду смерти подобно. Может быть, в следующий раз ты позволишь мне вот так к себе прикоснуться уже завтра, а может – никогда. И от понимания того, что, возможно, эти короткие солнечные часы второй половины дня никогда больше не повторятся, каждое мгновение для меня на вес золота.
Дыхание у тебя опять сбивается, едва я, устроившись удобнее, спускаюсь поцелуями тебе на живот. Вздохнув и мотнув головой, ты снова начинаешь кусать и без того пострадавшие губы. Такой жадный до ласк, даже удивительно, как же так вышло, почему ты четыре года меня отталкивал, а теперь вот так позволил сойти с ума на несколько часов. Хотя, наверное, я сошел с ума насовсем, в ту секунду, когда ты, наконец, перестал сопротивляться и позволил мне любить себя.
Я шепчу твое имя сквозь медленные поцелуи. То самое имя, которое ты себе выбрал – роскошное, звучное, и так тебе подходящее. Какая к черту разница, зачем я буду врать, что полюбил Ю-то, а не Леду? Ю-то – это тот, от кого ты хочешь избавиться. Ю-то баловали, но никто не любил так, как любят Леду. Так, как я люблю Леду – самого красивого, самого чувственного, самого нужного на свете.
Золотистая чуть смуглая кожа в ярком потоке света кажется белой, идеально гладкой. Так приятно прикасаться к ней губами, собирать легкую испарину, водить кончиками пальцев по молочно-белой внутренней стороне бедра. Я вижу, что ты хочешь попросить, но не можешь, упрямо молча. Леда не просит, Леда получает всё, едва приподняв тонкие брови. И это мне тоже бесконечно нравится.
Положив ладони тебе на талию, я плавно обнимаю, заставляю тебя приподняться, с удовольствием касаясь напряженной спины. Ты так сильно похудел в последнее время, но до дрожи приятно и сладко целовать выступающие бедренные косточки, на которых ты вечно таскаешь узкие джинсы. Настолько низкие, что нет сил смотреть, как провокационно врезается в кожу широкий блестящий ремень, мне каждый раз хочется подойти и сорвать его с тебя прочь вместе с джинсами.
Проведя кончиком языка под пупком, нарочно дразня не то тебя, не то себя, я улыбаюсь, поднимая голову, и проклинаю свою близорукость, но ты опять себя выдаешь. Мелкая дрожь и судорожно сжатые пальцы – это сигналы Морзе, которые и расшифровывать нет нужды, они ясны и понятны, как, наверное, еще ничто до этого мне не было так ясно и понятно в тебе. Медленно обведя сережку, слегка прихватываю блестящий шарик губами, потянув и тут же отпустив, а потом целую, вылизывая пупок внутри, уткнувшись в подрагивающий живот. Интересно, что ты чувствуешь… Уже потому интересно, что от таких ласк тебя бьет током желания, а с покусанных губ слетает тяжелый стон. Тихий и сорвавшийся. Так стонут, когда наслаждение слишком интимное.
Еще раз и еще: неотрывно мучить пирсинг, легко покусывать кожу вокруг, зацеловывать сбоку под ребрами, обнимая за бедро. Ты держишь меня за запястье, машинально царапая, впиваясь ногтями и оставляя розовые полосы с едва-едва выступающими капельками крови. Это не царапины даже, но почему-то я думаю о той сладко-нервирующей боли, какая бывает, если брызнуть каким-нибудь парфюмом. Или провести языком.
Двумя пальцами прочертив дорожку вверх от пупка к груди, мягко очерчиваю по очереди ключицы, а потом провожу указательным пальцем по твоим губам. И ты моментально понимаешь, с готовностью скользнув языком ниже, начав зализывать расцарапанные ранки. Щиплет. Щиплет и разливается немеющим теплом по телу. Яд.
Я отравлен раз и навсегда, мне с этим не справиться, даже если сейчас ты вздумаешь оттолкнуть меня. Но, кажется, ты о таком не думаешь и вообще не можешь, закрываясь от бьющего в окна солнца, а потом сдавшись и раскинув руки. Никогда еще я не видел тебя таким слабым и таким прекрасным. Это та самая прелесть, разглядеть которую могут только двое, только вместе.
Вентилятор гонит по комнате воздух без кислорода, сушит капельки пота на твоей шее, поглаживает и ласкает не хуже солнечных лучей. Но, наверное, когда наступит вечер, всё останется так же, потому что я слышу и чувствую твои мысли, и они вновь – обо мне. В твоем теле снова распускается развратный цветок похоти, такой немыслимо чистой, искренней, что кажется, будто так не бывает на самом деле. Но так бывает. Я знаю, что бывает, едва приподнимаюсь над тобой на локтях, поведя плечами и чувствуя, как твои руки опускаются по моей спине ниже, царапают ногтями и тут же заглаживают вспухающие разводы. Ладони нетерпеливо ложатся на ягодицы, сжимая и заставляя вжаться между твоих разведенных ног сильнее, и я не могу не подчиниться.
Прикоснувшись губами к твоим растрепанным волосам, я тоже зажмуриваюсь от нестерпимо лезущего в глаза солнца, но почему-то не хочется, чтобы оно исчезало. Чтобы хоть одно облачко появилось на горизонте. Потому что в эту минуту между нами – своё солнце, которое топит сердца изнутри.
- Не останавливайся, Джури... Никогда.
Это так здорово - знать, что ты не просто разрешаешь, а сам хочешь. Ты всю жизнь делаешь то, что хочешь, но, может быть, сейчас я впервые делаю только то, что хочется тебе. Сжимаю твои плечи, шепчу любовную чепуху на ухо, цепляю губами прядки волос, и пристально слежу за карим, опасно мерцающим сквозь пушистые ресницы взглядом. Всё это тебе хочется. Ты не отпускаешь меня ни телом, ни духом, глядя в душу.
Я никогда не остановлюсь, Леда, если дело касается тебя. У меня – только ты, у тебя – только я.

back