Небольшая комната, почти полностью погруженная во мрак медленно наполнялась разъедающим дымом сигарет. Вязкие клубы, пронзаемые единственным лунным лучом, пробивающимся сквозь неплотно зашторенное окно, подымались вверх, плотным облаком скапливаясь под потолком. Въедались в холодный, как пустая душа, бетон и просачивались через ветвистые трещины старого здания. Молчание, невыносимым грузом давило на обшарпанные стены. Безмолвный крик разбивал хрупкие стеклянные предметы, которые рядами стояли на многоярусных стеллажах. Заполненные какими-то непонятными жидкостями, устрашающими своей мутностью, они яростно сверкали в неярком освещении.
Две неясные причудливые тени расползлись по облупившейся краске стены. Невысокий мужчина прислонился спиной к ней. Откинув голову он отсутствующим взглядом следил за искаженными рисунками рождаемыми белесым дымом, выпуская с потрескавшихся губ все новые струи. Его усталые глаза были полуприкрыты, часть лица скрыта за густой волной выжженных светлых волос, спина сгорблена, а руки засунуты поглубже в просторные джинсы. За последние полчаса он ни разу не сменил позы, даже не шевельнулся, будто статуя, выполненная умелой рукой талантливого скульптора. Казалось, он вообще безразличен к происходящему не только в этой комнате, но и во всем мире в целом. Его поза излучала полнейшее равнодушие. Но это лишь картинка, иллюзия. Долгие годы публичной жизни приучили к такой игре...игре со своими чувствами, со всеми вокруг. Обычная маска. Сколько боли и отчаяния, когтями рвущее себе выход наружу, наполняло сейчас его и без того истерзанную душу. Что такое боль этот человек знал не по наслыш
ке, это была его спутница по жизни, верная подруга, опора и поддержка.Он уживался с ней так, как никто другой. Но сейчас она, огненной волной, накрывала трепещущее сердце, не зная пощады и понимания. Эмоции - это жизнь. Больше всего хотелось отказаться от этой жизни, не терпеть этой безжалостной пытки. Сколько всего сейчас могли сказать его глаза, выплеснуть на кого-то этот неконтролируемый поток боли. Но нет, они были скрыты от всех под тяжестью век. Он сохранит эти чувства в себе, запечатает под кровавой печатью до поры до времени и, лишь спустя мгновения, которые могут быть бесконечны, выплеснет наружу текстом песни и мощью своего голоса. В очередной раз докажет свою гениальность всему миру, оставив в своей душе лишь пепел былого. Потому что нет смысла терпеть и страдать - уже ничего нельзя вернуть. И на интервью он будет молчать, скрывая правду о своем смертельном вдохновении. Лишь один человек будет знать, чем терзается вокалист. Он будет смотреть и тихо плакать под акк
омпанемент любимого голоса, впитывая его боль и приумножая своей собственной.
И сейчас он рядом, в этой холодной комнате. Тонкая фигурка, съехавшая по стене и безвольно сидящая на полу. Он уже давно бросил курить, но, чтобы хоть чем-то занять трясущиеся руки, он судорожно сжимает фильтр толстой сигареты, то и дело поднося к пухлым губам и вдыхая убийственный дым, надеясь отравиться и умереть прямо здесь, у ног любимого человека. Безмолвие гнетет его, он медленно истончается, как этот самый дым, растворяясь в тумане собственной печали. Как стремительная река уносит свои воды в океан, так и его счастье протекает мимо него, омывая его ноги потоками грусти. Ему тяжело слушать это молчание. Медленно его кожу режет на лоскутки острое лезвие безысходности.Хочется кричать, но крик застрял ядовитым комом в груди, с каждой секундой увеличиваясь и разрывая все построенные преграды и призрачные стенки. До безумия хочется услышать любимый голос и, в то же время, страх, что может быть произнесено вслух, ведет противоречивую борьбу где-то в недрах сердца.
Вечность имеет свой конец. И их совместная бездна сужается с каждым мгновением, грозясь раздавить своей тяжестью и равнодушием. Нет смысла молчать, сколько бы не хотелось продлить минуты близости.
- Скажи что-нибудь, - хриплый, непривычно низкий голос и молящий взгляд. Это начало конца. Их конца. Но нет сил терпеть дальше.
Тяжелые веки окончательно сомкнулись на глазах, загоняя эту боль в себя. Время невозможно остановить, а так хотелось бы. Но это выше его сил, что-либо ответить. Самому разрубить этот узел. Но не всегда случается так, как ты хочешь.
- Тоору, пожалуйста, не молчи, - только ему позволено называть его настоящим именем, но даже этот молящий голос, скрывающий слезы, не может заставить его сказать хоть что-то.
А отчаяние, тем временем, накрывает все больше, грозясь вылиться истерикой. Даже взрослым мужчинам позволены слезы, когда жизнь заканчивается в одно мгновение. Когда последние проблески счастья тают вместе с надеждой в холодном лунном свете.
- Кои...
- Нет! - грубо, жестко. - Не называя меня так. Для тебя я больше не любимый.
Тихий всхлип отчаяния и боли.
- Для меня ты всегда будешь любимым. Я буду любить тебя вечно. - пафос слов не кажется сейчас лишним, ведь это правда. Но сколько длится эта вечность любви? Их обоюдной уже подошел конец. А сколько будет терпеть одиночество - известно только сердцу.
- Ты больше не мой... - эхо мыслей, случайно оброненные скрипучим голосом.
Резко вскинутая голова и обжигающий кожу взгляд загнанного в угол зверя.
- Я не знал, что так получится...я не хотел, чтобы все так получилось...
Наконец, бездвижное изваяние шевельнуло не только рукой, держащей сигарету. Челка съехала на лицо при повороте головы в сторону собеседника. Сердце предательски задрожало, как листья на ветру. Такие знакомые черты лица, всегда вызывающие улыбку на привычно усталом лице. Только с ним он чувствовал себя молодым и способным на все. Только с ним он был счастлив. Только с ним вновь поверил в радость. Только он разбил хрупкое сердце, которое было подарено только ему.
- Такамаса, тебя никто не заставлял с ней спать, - тихо, еле слышно, гораздо больше сказал взгляд, как плетью по тонкой коже.
- Так получилось, - сколько раз он повторил эту фразу за последние три месяца?
Легкая усмешка на обветренных губах. Сарказм. Он смеялся...над самим собой.
- Поздравляю, ты скоро станешь отцом, - кому больше причинили боль эти слова? Обоим. Он снова шевельнулся, мягко отталкиваясь от стены - лишаясь последней опоры. Медленно, будто нарочно, он выкинул окурок в гущу тьмы. Тлеющий табак яркой полосой сверкнул и потух, ударившись о пол, поглощенный ночью. Как и его собственное сердце.Он прошел мимо сгорбившейся фигурки, светящимися в темноте глазами, наблюдающей за его действиями.
Вот они поравнялись. Последний шаг. Последний вздох. Жизнь кончена?
- Тоору, нет! - отчаянный вопль и руки, обхватившие бедра вокалиста. Он боялся встать с коленей. Боялся оказаться выше своего бога. Зачем? Почему нельзя просто отпустить? Зачем усложнять и без того безвыходную ситуацию?
Тонкие пальцы, запутавшиеся в черных волосах, скользящие в шелковых прядях. Судорожный вздох. Спертым воздухом, с каждой секундой, дышать все сложнее.
- Ми, отпусти, - не приказ, не просьба - мольба.
- Я не хочу так, кои. Я хочу остаться с тобой, - сплошная детская наивность.
- Не все и не всегда происходит так, как мы того хотим. Научись отвечать за свои поступки, - без тени упрека, но с ощутимой ноткой грусти.
- Я не смогу без тебя... Ради кого мне теперь жить? - истерика прорывается, обжигающими слезами выливаясь на белую футболку, к которой прижимается он.
- Ради своего ребенка, Такамаса, - голос чуть выше. Ему тяжело. Последние силы уходят на то, чтобы не дать слабину - он старшее, ответственнее, он должен держаться за них двоих.
Горький всхлип в ответ. Он не хочет этого ребенка.
Тонкие пальцы пробежались по гладкой щеке, задержавшись на подбородке, заставили поднять заплаканное лицо и посмотреть в свои, почти черные, глаза.
- Ты научишься быть счастливым без меня...кои. Никогда не думай о собственном ребенке, как о нежеланном и нелюбимом. Он здесь не причем, - совсем рядом закушенная трясущаяся губа. Попытки сдержать последние остатки самообладания. Отчаянный поцелуй...не надо больше слов - они лишь опошлят болезненную хрупкость момента.
Легкий хлопок двери, не к чему финальный пафос. Все так, как и должно быть, пусть это не то, чего хотелось бы на самом деле. Удаляющаяся фигура по темному коридору. Больше нет смысла сдерживать эмоции и горькие слезы холодными кристаллами скатываются по бледным щекам. Хочется умереть. "Прощай, Мияви. Я буду помнить тебя вечно"
Изящная фигура, окутанная лунным сиянием, как коконом, безвольно лежащая на полу. Кукла, оставшаяся без кукловода. Слезы по вискам, пропадающие в густоте волос. И его последние слова, отчетливо впечатавшиеся в сознание. "Я сделаю так, как ты хочешь. Ребенок станет главным в моей жизни. Прощай. Я буду вечно любить тебя"

back