Шинья достал из сумки пачку сигарет, щелкнул зажигалкой и с наслаждением закурил, опускаясь на продавленный диван в своей гримерке. Сил на то, чтобы переодеться и поехать домой, не было. Ломило плечи, и Шинья в который раз за последние несколько часов пожалел, что утром опять поссорился с Дайске. Глупо — он даже не помнил, с чего все началось, но Андо, похоже, не на шутку рассердился. Вообще, чаще всего именно Дайске являлся виновником конфликтов в группе — порой Терачи казалось, что это доставляет ему какое-то извращенное удовольствие, парень любил так называемые «острые ощущения». И все же жаль, что его сейчас нет рядом. Он ведь делает классный массаж, и вообще он классный...друг, разумеется.

В дверь постучали, но Шинья не отозвался. Курил и рассеянно разглядывал свое отражение в большом зеркале. Пепел падал прямо на юбку, серым на черное, но он словно не замечал этого. И только когда услышал удаляющиеся шаги, встрепенулся и едва удержался, чтобы не броситься догонять непрошеного гостя.

Шинья не знал, когда все пошло наперекосяк: вчера или месяц назад. Он даже не знал, правильно ли все это — играть в dir en grey, смеяться над шутками Дайске, спорить с Каору по любому поводу. Он чувствовал бесконечную усталость, и не потому, что они только что отыграли концерт, совсем нет. Просто что-то сломалось в нем. Не было больше того стержня, который заставлял его каждое утро вставать ни свет ни заря и мчаться на другой конец Токио, чтобы репетировать, репетировать, репетировать — до изнеможения. До полусмерти. И это новое чувство совсем не нравилось Шинье,

«Как не вовремя», - подумал Терачи. Они ведь, по всеобщему мнению, были как никогда близки к успеху. Не такому, какой бывает у многих молодых групп, а ог-лу-ши-тельному — Кё, эгоистичная скотина, был в этом уверен; еще бы, он всегда был о себе слишком высокого мнения, и плевать ему было, что популярность — вещь преходящая, а один он никто, ноль без палочки. Они наконец выпустили первый альбом и записывали второй, сам Хаяши-сан обратил на них внимание. У них даже появились свои фанаты. Но сколько бы пьяный Каору, который оказался неожиданно жестким лидером, не орал ему в ухо что-то о всеяпонской популярности и гастролях в Америке — «Мы станем легендой, Шин-кун, вот увидишь» — Шинья ему не верил. Ну ни капельки. У него не было комплекса неполноценности, но как могут такие пустые люди надолго стать любимцами толпы? Это было что-то из области фантастики; Шинья сам не всегда понимал, о чем поет Кё, что уж говорить о других. Терачи как никогда был не уверен в собственных силах, но подыскивать пути к отступлению или бежать, как крыса с тонущего корабля, ему казалось низким. Недостойным, хотя у всех есть дела поважнее, нежели анализировать его, Шиньи, поведение. Разве что Дайске пошутит...горькая получится шутка, терпкая. Ноющая боль в сердце и пульсация крови в висках. Шинье было все равно, что их не поймут, не примут — к этому он привык — но при мысли, что ему придется выворачивать себя наизнанку, что его самое сокровенное, его мысли и чувства, будет выставлено напоказ, ему становилось до одури страшно.

Все не так. Он хотел другого — другого, слышите?!

Группа трещала по швам, если быть откровенным. И самым ужасным было то, что Шинья ничего не мог с этим поделать. Он мог только наблюдать за этим — так смотрят новости по телевизору. Атмосфера была накалена до предела, и даже ледяное спокойствие Терачи не могло спасти ситуацию, разве что отсрочить неминуемый конец, когда один из них навсегда уйдет — как однажды ушел Кисаки.

Резинки чулок сильно натерли чувствительную кожу бедер, и Шинье внезапно захотелось как-нибудь выплеснуть скопившееся напряжение. Разбить зеркало, например. Подраться с кем-нибудь — он мужчина, а не мраморная статуя. Но вместо этого он коротко ругнулся и тяжело вздохнул. Такому замкнутому и холодному человеку, как он, сложно было переступить через себя. Вот Тошия мог бы все здесь разнести, и никто бы не удивился. Ему бы молча предоставили счет, а он бы мило улыбнулся и извинился, и инцидент был бы исчерпан. Иногда быть самим собой сложнее, чем кажется, особенно когда ты сам толком не знаешь, кто ты.

Иногда Шинья думает, что все не так уж плохо. Плевать, что Каору самодур, не желающий прислушиваться к чужому мнению, если оно не совпадает с его собственным. Плевать, что Тошия боится вида крови, а Кё терпеть не может басиста и издевается над ним как хочет — ему все сходит с рук, он у нас «творческая личность». Бледный как смерть Тошимаса, вцепившийся в свой бас, и Кё, расцарапывающий себе грудь — эта картинка намертво засела у него в мозгах. Каору спит с Тошией, но на репетициях басисту достается больше всех; как будто никто не замечает, какими глазами смотрит Тотчи на лидера! Любовь зла. Если, конечно, пьяный секс в гримерке — это любовь, в чем Терачи сильно сомневается. Шинью тошнит от всех них, от ругани и интриг, скандалов и подколов. Каждая чертова репетиция превращается в фарс. Он не знает, как долго он выдержит, и молчит на всех интервью. Он вообще старается побольше молчать, но Андо, он и мертвого может вывести из себя.

В дверь снова постучали, на этот раз сильнее и решительнее.

-Входите, не заперто! - крикнул Шинья и встал. Волосы, сухие и безжизненные — не надо было их красить — неприятно щекотали шею. Он так и не переоделся, и верно, выглядел глупо в своем концертном костюме.

-Привет. Можно войти?

Андо остановился на пороге и выжидательно посмотрел на друга.

-Да, конечно.

Была поздняя осень, и с утра моросил дождь, колючий, холодный и противный. Барабанщик где-то читал, что в такую погоду люди лучше улавливают мелкие подробности. Теперь он точно знал, что ученые не ошибаются — Шинья подмечал каждую мелочь. Например, какие у Дайске пронзительные глаза и выражение лица — упрямое и немного детское. Он гораздо умнее, чем хочет выглядеть. Злой немного, но Шинья не любит хороших и добрых людей — вечно ждет какого-то подвоха. Вроде все так знакомо, но он никогда не придавал этому значения. Андо и Андо, подумаешь. Ритм-гитарист, любитель пошутить и выпить. Если бы Терачи спросили о нем, он бы не нашел, что сказать, кроме пустых шаблонных фраз, вроде: «Он делает классный массаж.»

-Ты в этом домой поедешь? - интересуется Дайске. Он стоит, прислонившись к стене, и разглядывает свои кроссовки.

-Нет. А что?

-Я мог бы тебя подвезти. Каору с Тошией едут в бар, а я... - Андо медлит, и Шинья пользуется этим, чтобы закончить за него.

-Не хочешь им мешать. Все ясно.

-Тебе это так неприятно? Они взрослые люди и вольны сами выбирать, с кем им спать.

-Каору не любит его. Это так...гадко.

Дайске усмехается.

-И это ты говоришь мне про любовь? Брось, Шинья...тебе это не к лицу.

-Да пошел ты.

Андо опять строит из себя крутого парня, и это бесит Шинью, потому что делать вид, что проблем в принципе не существует, всегда легче, чем пытаться их решить. Это бесит его так сильно, потому что Терачи сам не без греха — слишком часто он попросту сбегал, оставляя одногруппников самих разбираться. Он ненавидел бурные выяснения отношений и предпочитал закрывать на все глаза, а теперь, кажется, уже слишком поздно. Шинью не оставляет мерзкое ощущение, что он потерял нечто очень важное, и все тускнеет по сравнению с осознанием своей потери.

-Слушай, ты устал после концерта. Давай поедем ко мне и закажем пиццу. Ты плохо выглядишь, тебе надо расслабиться. Завтра выходной, ты сможешь выспаться, - Андо обеспокоенно смотрит на друга, и это настолько каноничная доброта, что Шинья ему не верит — он знает, каким тот бывает ублюдком. Дайске на первый взгляд кажется простым, обычным человеком, которого легко и приятно разгадывать, но чтобы понять его, вряд ли хватит человеческой жизни.

-Как ты можешь быть так слеп? - пол холодный, и капроновые чулки нисколько не греют ноги — напротив, без них было бы лучше. Шинье вначале нравился имидж хрупкой девушки, но теперь он его раздражает.

-А что случилось?

Целовать Андо — странно и волнующе, губы у него теплые и мягкие, язык проворный и требовательный, но вместо глаз — две льдинки. Иногда Шинья думает, что Дайске — оборотень, и он мог бы с легкостью проверить это, но Терачи никогда не остается ночевать у своего друга и никогда не делит с ним номер, и Андо беззвучно смеется над ним, потому что не умеет плакать. У Шиньи стальные нервы и сердце побитой собаки, но переменчивость ритм-гитариста сводит его с ума, и Терачи нет покоя даже во сне.

-Что случилось?! Кё окончательно свихнулся, и лидер-сан от него не отстает, а Тошия даже возразить ему не может, потому что Каору с ним трахается, только пялится на него, как идиот. Разве с этими людьми я хотел делать музыку? Мы ведь были друзьями, а теперь...кто мы друг для друга?

-Ты драматизируешь, - Андо делает шаг вперед, потом еще один, и Шинья с ужасом понимает, что сейчас будет, но пятиться назад — глупо, как и отрицать факты.

-Тебе не приходило в голову, что Тошия просто хочет поддержать любимого человека? - Шинья чувствует горячее дыхание на своей щеке, и взгляд Дайске парализует его, по телу проходит дрожь.

Это мерзко и грязно, отвратительно — два его друга спят вместе, и каждый день он вынужден наблюдать очередное действие этой странной драмы.

-Каору плевать на него. Он даже Кё приструнить не хочет. Для него важна только группа и коммерческий успех, а не люди, - от таких слов во рту горько и вязко и хочется сплюнуть.

-У всех нас сейчас сложный период, - Дайске говорит медленно и тягуче, медово. - Каору один занимается организационными вопросами, и ему приходится нелегко. Он очень много работает. Я не знаю, какие чувства он испытывает к Тотчи — здесь ты, возможно, прав — но мы не можем судить его.

-Он сильно изменился, - замечает Терачи. - Раньше он был совсем не таким.

-Он всегда был таким, - возражает гитарист. - Просто ты раньше не замечал, а он сдерживал себя.

-А Кё, что с ним? - драммер говорит о ком угодно, старательно избегая только одной темы — их собственных отношений. Шинья помнит, какие у Андо сильные руки и как приятно было выгибаться и стонать под ним, как все его тело, не ведая о душевных терзаниях хозяина, жаждало грубоватых ласк Дайсуке; стыдно и унизительно быть чьей-то самкой, чьей-то девочкой, но об этом забываешь, когда он в тебе, между ног влажно и горячо, и мир взрывается миллионами сверкающих осколков. Шинья клеймит себя шлюхой; каждое утро он видит счастливого Тошию, старающегося держаться поближе к Каору, и его мучительно выворачивает в туалете. Его тошнит от них — в буквальном смысле этого слова.

Шинья уже не знает, где добро, а где зло. Неужели мужчины и вправду могут любить друг друга — вот так? Он растоптан, у него нет цели, и он думает, возможно ли упасть еще ниже?

-Кё — псих, - признается Дайске. - Но зато он честный. И он наш. Ему нужно время, чтобы принять Тотчи. Ты не волнуйся за них.

Терачи помнит каждую минуту, каждую секунду той ночи. Помнит, что шептал ему Дайске в перерывах между поцелуями, и как он укрыл его одеялом и лег рядом, когда Шинья уснул, обессиленный. Дайске повторял ему это утром, когда Шинья лихорадочно искал свои вещи, разбросанные по всей квартире — он попросту сбежал, отказавшись от завтрака, не приняв душ и даже не причесавшись. Кто-то весь день звонил ему, но он не брал трубку, находясь в какой-то прострации, пытаясь осмыслить случившееся. Все это было дней десять назад, а ощущение такое, что прошел по меньшей мере месяц.

-Ты не можешь бегать от меня вечно, - говорит Дайске, и Шинья хочет ответить ему, но тут Дай обнимает его, и Шинью словно пронзает током. Терачи не понимает, отказывается понимать, почему прикосновения друга — друга ли? — так действуют на него. Шинья хочет не верить Андо — он циничный, подлый ублюдок, ему ничего не стоит сыграть с ним злую шутку или воспользоваться слабостью Шиньи, а затем бросить его. Терачи ничуть не удивился бы, если бы он поступил именно так; проблема в том, что он кожей чувствует отчаяние Дайске, а не верить себе он не может, и ему больно и противно от того, что Дай выбрал именно его, и еще у него странное чувство, словно его предали. Те, кому мы признаемся в любви, приобретают над нами власть, но в их случае все наоборот.

-Я люблю тебя, Шин-чан, - говорит Дайске куда-то в сторону. - Люблю. Ты будешь со мной?

И будет всё: поцелуи в ключицу и скользкие пальцы в нём, тяжесть чужого тела на бедрах и жаркие объятия; у него будет веселый Дай, заботливый Дай, страстный Дай — будет всё, кроме настоящего себя, потерявшегося в лабиринтах темной страсти Андо. Любовь его — тяжкая ноша, достанет ли Шинье терпения?

-Нет, Дайске, - Терачи мягко отстраняется и чуть отступает назад. - Нет. Я не могу. - Шинья мягко улыбается, и темно-карие вишни его глаз матово блестят в полумраке гримерки. В таких случаях обычно говорят «прости», но Шинья ни в чем не виноват перед Даем и не станет просить у него прощения из вежливости.

-Боишься? - спрашивает Андо, и Шинья думает, что сильные чувства меняют людей, но к Даю это не относится — его невозможно изменить, потому что никто не знает, кто такой Дайсуке Андо. Еще Терачи думает, что был не прав — группа никогда не распадется, потому что такие, как они, просто не смогут существовать в этом мире по отдельности, во всяком случае, он, Шинья, точно не сможет без них. Без Дайске. Но самому Андо совсем не обязательно об этом знать, потому что Терачи не хочет давать своему другу ложную надежду на взаимность и лишний раз мучать его.

-А какая тебе разница?

Терачи не понимает, почему людям так важно знать причину, по которой их отвергают. Если бы Шинья любил Дайске, то не отказался бы от его предложения, так не все ли равно? Он мог бы сочинить целую речь или начать нести чушь о том, что он не такой, что они не подходят друг другу, но он не любит Анло, не хочет его любить. И да, он боится.

-Просто поинтересовался. Позвони, если передумаешь.

-Вряд ли это когда-нибудь произойдет, Дайске. Та ночь была случайностью.

-И все же.

Дверь хлопает сильно, но не истерично. Обычно так хлопает, но этот звук еще долго стоит в ушах у Шиньи.

Любовь твоя — тяжкая гиря ведь — висит на мне...

***
-Шин-кун, пойдем с нами в бар? - Тошия пьяно хихикает, повиснув на шее у Каору, который одной рукой обнимает любовника за талию, а другой прижимает к уху мобильный телефон. Терачи недоумевает — когда Тотчи успел так набраться и главное, как Каору ему позволил?

-Нет, я домой. Устал. Меня такси ждёт.

-Ши-инья, нельзя так отделяться от коллектива! - притворно возмущается Тошимаса. - Ты еще хуже Кё. Давай, будет весело. Мы и Дая вместе уговорим, а то он в последнее время пришибленный какой-то.

Из всех знакомых Терачи именно Тошия лучше всего чувствует людей, и непонятно, как это его угораздило влюбиться в лидера. Шинья не может представить более странной пары, чем эти двое. У них совершенно нет будущего, и пусть басист — последний романтик уходящего века, но Ниикура-то должен это понимать!

-Не сегодня, Тотчи. Как-нибудь потом.

Вообще-то, Терачи был бы рад посидеть с друзьями в баре, но не хочет быть третьим лишним. У него вдруг мелькает мысль, что он не помнит, когда они в последний раз ходили куда-нибудь впятером, но догадывается, как все происходило: Тошия лез целоваться к Каору, тот шипел, чтобы басист не смел приставать к нему на людях, Дай методично напивался, а Кё язвил. Шинья не знает, как налаживают отношения со старыми друзьями — и как так получилось, что они вдруг стали чужими друг другу. Он скучает по прежним временам, когда все было легко и понятно и можно было пить наперегонки с Ниикурой, а потом положить голову на колени к Дайске и смеяться над его шутками и тем, как Кё передразнивает Тотчи. Теперь всего это нет, и Шинье кажется, что у него без наркоза вырезали сердце.

Каору заканчивает рахговор и внимательно смотрит на Терачи.

-Тебя Дайске искал, поговорить хотел. Нашёл?

-Нашёл. - Терачи кивает и засовывает руки в карманы своей черной кожаной куртки. Ему почему-то очень холодно.

-Порядок? - привычно спрашивает Ниикура. Его телефон опять звонит, и он нажимает на клавишу приема вызова, не успевая услышать ответ.

-Конечно.

Каору и Тошия уходят, а Шинья еще долго стоит и смотрит в никуда.

Неслышно подошедший Андо выдергивает из его пальцев сигарету.

-Ты много куришь и плохо выглядишь. Тебе бы бросить.

Шинья знает, что любая, даже самая безобидная зависимость порабощает человека — хотя бы тем, что от нее практически невозможно избавиться. Расставаться с привычками так же сложно, как и с дорогими людьми; разница в том, что сигареты можно приобрести в любом супермаркете и есть вещи похуже, чем никотиновая ломка.

-Я уже. Это была последняя в пачке, больше не буду покупать.

-Не сорвешься? - Дай вертит на пальце ключи от машины.

Шинья пожимает плечами. От этого пустого и лишенного всякого смысла разговора ему становится тоскливо. Он хочет поскорее оказаться дома и принять горячую ванну.

-Постараюсь.

-Тебя подвезти?

Шинья думает, что Дайске очень сильный и цельный человек, но все равно это страшно — любить кого-то так безнадежно. Что даже Андо может однажды не выдержать, но Шинья не собирается жертвовать собой ради кого-то.

-Я на такси.

И он уходит прежде, чем Дайске успевает что-нибудь сказать.

back