Человеческая жизнь как мозаика, она состоит из случайностей, которые постепенно становятся закономерностью. Даже самый маленький осколок смальты в левом нижнем углу способен испортить картину, если он не подходит по цвету. В этом мире все взаимосвязано, но иногда нити настолько тонкие, что разглядеть их, как и найти первопричину чего-то, практически невозможно.

Мы в душном гастрольном автобусе. За окном темным-темно. Изредка густой июльский мрак словно ножом прорезают фары встречных автомобилей. Япония отвратительно одинакова и положительно бесконечна.

Тоши, Пата и Хис давно легли, и теперь тишину нарушает только их мерное дыхание да шуршание карт – так мы коротаем время, которое по ночам тянется раза в три медленнее.

-Я выиграл, - Хиде устало щурится, трёт глаза и отбрасывает колоду в сторону. - Надоело, не могу больше.
Я зеваю и пододвигаю к себе тарелку с поздним ужином.
-Ладно.

Начинается дождь. Крупные капли яростно барабанят в стекло, отбивая ритм kurenai. Кажется, я схожу с ума.

-Как ты можешь есть эту гадость? - друг морщится и отворачивается. Я удивленно смотрю на большой аппетитный гамбургер и картошку фри с кетчупом.
-А что? Очень даже вкусно. - произношу я с набитым ртом.
Он вздыхает и легонько щелкает меня по носу.
-Во-первых, ты потолстеешь, а во-вторых, это вредно. Тебе нужно есть больше овощей, в них витамины.

У него серьезное и обеспокоенное лицо, а мне смешно, и я давлюсь кока-колой и кашляю, потому что лекцию о вреде фастфуда мне читает человек, который за последний час выкурил полпачки сигарет.

-Хаяши, эгоист ты чертов, я же о твоем здоровье забочусь, понимаешь? - мне неуютно от его простых и искренних слов, мне хочется задеть его, причинить ему боль.
-Тебе больше нечего делать, кроме как следить за тем, как я питаюсь? Ты ведешь себя, как моя мама.
-Дурак, - Хиде тянется за очередной сигаретой, но я останавливаю его.
-Не надо. Прости меня.

Сердце сжимается от жалости к нему и себе, я не тот, кто ему нужен, но так уж вышло, что на моём месте мог оказаться только я, и никто другой. И он это знает.

Я кладу голову ему на колени и закрываю глаза. Мозолистые пальцы гитариста осторожно отодвигают мои длинные спутанные волосы и массируют затекшую шею. Он единственный, чьи прикосновения успокаивают меня.

Для композитора главное — вдохновение.

-Чучело ты лохматое, - бормочет он, и я чувствую тепло его кожи даже через грубую ткань джинсов.

Этот мир настолько совершенен, что полностью свободным в нем быть невозможно. Ты думаешь, что меняешь мир, а это он меняет тебя.

-Завтра концерт.
-Ты можешь хоть иногда не думать о работе? - он хочет, чтобы я принадлежал только ему, но так не бывает, и ему давно пора это понять.
-Мне приходится думать за пятерых.
Он качает головой.
-Ты влюблен в свою работу, - тихо говорит он, и я слышу в его голосе слезы. - Это убьет тебя. Однажды тебя унесут с концерта на носилках.

Человек как мозаика, он состоит из привычек. Если бы однажды по пути к тебе я не заехал в магазин за пивом, то успел бы раньше, чем ты заперся в ванной с веревкой. Но если бы мы так не напились на моем дне рождения, то не оказались бы в одной постели. Все просто. Судьба почему-то распорядилась так, что пагубное пристрастие к алкоголю сыграло роковую роль в наших жизнях, и уже поздно что-то менять. Я вначале даже не понял, что тебя больше нет — если кому из нас суждено было умереть, то только мне, ведь это я, а не ты, это я все время думал о смерти, писал песни о бесконечной, всепоглощающей боли, пытался заглянуть туда, за грань... Я пытался заглушить свою тоску по тебе, но ничего не помогало, и я позволил ей стать частью меня. Я не жалуюсь. Многие теряют близких людей, и мое горе вовсе не заслуживает какого-то особого сочувствия. Я переехал в Америку. Здесь время идет быстрее, в этой стране вообще все мимолетное и одноразовое, здесь не принято страдать и почти ничего не напоминает о тебе. Почти. Иногда ты мне снишься, и тогда я беру бутылку виски, выхожу на крышу и представляю, что надо мной черное и беззвездное небо Японии, которую мы когда-то завоевали. Я пью и смотрю вдаль. Я везде чувствую себя чужаком.

Но если бы мне предложили видеть тебя каждое утро живым и улыбающимся, но нелюбимым, — я бы отказался.

back