От автора: Писался сей бред ночью, под аккомпанемент жуткого воя ветра и стука ливня в окно. При прочтении очень советую воспроизвести данную обстановку, чтобы эффект был соответствующим. ^^
Вино обжигало и ласкало меня своим ароматом - запахом винограда, пряностей, темных южных ночей, запахом распада. В темноте, один - я мог вдруг почувствовать неуловимый привкус ладана на кончиках пальцев. В темноте, один - я видел темные и страшные, смешные сны. Я смешивал полынь с кровью - мое терпкое, вяжущее, сладкое воображение. Я так долго был один. Я на самом деле хотел быть один, я стремился к этому. Я просто хотел, чтобы меня оставили в покое… Я долго лепил из себя то, чем сейчас являюсь, я потратил уйму сил и времени, чтобы люди поверили моей милой выдумке и стали относиться ко мне соответствующе. Я создал себя, прекрасного, хрупкого и величественного, на потеху публике, на радость обезумевшей, обожающей меня толпе. Да это и не составило особого труда, публика оказалась до неприличия доверчивой. Труднее было заставить людей вокруг меня относится ко мне так, как я хотел. Как к уважаемой и недоступной королеве. Сначала это было забавной игрой, потом я понял все выгоды такой роли. И мне и это удалось. В конце концов, мне всегда удается то, чего я хочу. Я хотел лидерства и уединения. И теперь я добился права на это. Лидерство и уединение - наверное, странноватое сочетание. Но я так устроен, мне это нужно, я по-другому не могу, не умею. Ненавижу, когда кто-то перечит мне в работе, мешая в полной мере воплотить мой замысел. Или, не дай Бог, лезет в мои чувства. Просто... Я люблю свой внутренний мир. Там тишина, подчеркиваемая чуть слышными шелестами и шепотами, там темно и пахнет тленом. Только в музыке мне иногда удается выразить это… Такое темное и волшебное. С какой стати люди вечно стремятся залезть туда и взбаламутить все к чертовой матери?.. Кто дал им право трогать это руками? И вот, теперь я именно то, чем так хотел выглядеть. Красивая фарфоровая статуэтка. Кукла. Все меня слушаются, куча народу меня тихо обожает, никто меня не трогает. Я спокоен. Счастье?.. Только это, как оказалось, нисколько не приближает к небесам. Это просто банальная работа, банальное одиночество, банальная удовлетворенность жизнью. И я, так мечтавший быть непревзойденным высшим существом, все тот же, что и раньше, только теперь это приходится скрывать. Все предельно скучно. Я представлял себе это иначе… Странно… Пресыщенность - вот что это. Вот, как будто, и осуществились все мечты, у меня есть и моя музыка, и слава, и деньги - к чему еще стремиться? Только мои сказки так и не приблизились к реальности. И я все так же мечтаю о запредельном, лежа ночами на черных простынях в танцующих отсветах свеч. Они ласкают мою кожу, как руки любовника, они блестят в моих волосах. Никто не сможет сделать это лучше, никто не сможет понять и почувствовать меня, ни одному человеческому существу не быть здесь, в обители тьмы и пресыщенности. Пресыщенность - сладкое слово с привкусом востока. Чарующее, порочное слово… Почему же этому человеку удается вытряхивать меня из моей обыденной присохшей оболочки, как котенка из мешка? Он был такой гордый, самодостаточный и уверенный поначалу, сама элегантность, эдакий герой западных романов 18-го века. Изящный и стройный, он умел двигаться совершенно бесшумно. Благородный, добрый, милый. Он был красив. И я хотел его, хотел в свою коллекцию, я хотел подчинить его себе. Я поначалу совершенно спонтанно использовал против него все свое очарование и искусность. Внезапно заметив, что это действует, меня захватило и понесло. Я начал осознанно его соблазнять. Бедняжка, глупо было даже пытаться сопротивляться. Конечно, прошло совсем немного времени, и он уже целиком принадлежал мне. Было так увлекательно наблюдать за ним!.. В чем Бог мне не отказал, так это в проницательности, и я видел всю его внутреннюю борьбу с собой, со своими чувствами, с миром - как будто он был стеклянный. Я с любопытством читал его душу, как интересный роман. И я был доволен - у меня, наконец, появилась власть над ним. Он продолжал строить из себя независимость, но на самом деле я запросто мог манипулировать им - он перечил, возражал, но делал все, как я скажу, затравленно поглядывая на меня, когда думал, что я не вижу. Мне было хорошо от этого, даже слишком хорошо. Он - красивый, статный, интересный. Он всегда казался мне в чем-то сильнее меня самого, и это ужасно бесило. И вот теперь - он мой. Прекрасно!.. Разумеется, я не подпускал его близко. Как и никого другого. Мне только не хватало романтических передряг. На расстоянии преклонение прочнее. Я все продумал, никому не давал подойти ко мне близко и разглядеть реальность за ширмой прекрасного идеала, но и не отпускал, подпитывая их чувства изящными подачками. Но я недооценил его. И переоценил себя. Он был слишком хорош - для меня, слишком. Мы работали вместе, как обычно, он страдал, действительно страдал, я это видел - и был доволен. Но… Мне было жаль его, меня тянуло к нему, меня это волновало. Его красота пробуждала нежность… Его голос заставлял звенеть какие-то неведомые струнки глубоко в моем теле. К тому же он стал вести себя странно, хотя, наверное, никто кроме меня этого не замечал. Он иногда вдруг подходил очень близко, стоял и ничего не говорил. Он просто сидел и курил рядом со мной - но его движения стали более резкими, они заставляли меня нервничать. Или я просто нервничал в его присутствии. Я срывался на него, наверное, зря, но я срывался… И чем дальше - тем больше.
Я изначально был раздражен, а он умудрился просто бесить меня одним своим видом, одним фактом своего присутствия. Его взгляды, его жесты, его красота выводили меня из себя. Он, по-видимому, зачастил в депрессию, и сейчас пребывая в сием очаровательном месте, ибо на любые слова кого-либо из участников группы он отвечал исключительно невразумительным бурчанием. Чести нормального разговора и даже печальных улыбок он удостаивал только Ками. Когда он в очередной раз буркнул мне, что поет, как может, я вышвырнул его из студии, велев возвращаться, разжившись мозгами. Кивнув Ками и сказав ему: "Я позвоню", он вылетел на улицу. Продолжать репетицию было бесполезно. Я до боли сжал правой рукой запястье левой. На трагическое лицо ударника даже смотреть не хотелось. Все отправились по домам. Мы столкнулись в коридоре возле моей квартиры, он стоял, прислонившись лбом к холодной стене. Явно ждал меня. Заметив меня, он выступил вперед. - Мне нужно поговорить с тобой. Обстановка меня напрягала, но делать было нечего. Я пригласил его к себе. Снял пальто и стянул с рук черные перчатки. Пройдя по квартире, я оглянулся, осознав, что он не идет за мной. Он остался у двери, прислонившись к косяку. Его стройная гибкая фигура в обтягивающей светлой одежде ярким пятном выделялась на фоне черной обивки, тонкое лицо было спокойно. - Мне кажется, нам лучше разойтись, - произнес он. - То есть? - я не понял его мысли. - Мне кажется, нам лучше работать отдельно, - он поднял на меня глаза. Ясные и прозрачные, как речная вода весной. - Так будет лучше. Я напрягаю тебя, а ты... - он моргнул и опустил взгляд. - А ты не даешь мне сосредоточиться. Я был ошарашен. Я ждал чего угодно - упреков, ссор, признаний - но не этого. Он ведь не серьезно хочет уйти? Ведь у нас все прекрасно получается. Мне нужен его голос. Мне нужен он. - Так значит, я мешаю тебе сосредоточиться? - сухо произнес я. - Значит, тебе не нравится Малис? - Нет, мне очень нравится Малис, - смутился он. - Но мне тяжело работать... так. - Как? - Просто обстановка... - Что с обстановкой? - Я вижу, что раздражаю тебя. - Глупости! Меня раздражаешь не ты, а твое поведение. Лучше моему вокалисту сменить поведение, чем я буду менять вокалиста. Он постоял несколько секунд в замешательстве, удивленно глядя на меня. - Послушай... - заговорил он снова, уже менее уверенно и более проникновенно. - Ты же видишь, я нервничаю... И наверняка догадываешься, почему. Я даже думаю, ты сам хотел, чтобы так было, и у тебя все получилось. - Я был удивлен - как много он знает обо мне... - Но я не могу так больше. Не хочу. Его взгляд был почти умоляющим. Я и понятия не имел, что его чувства так глубоки. Только теперь я понял - я довел его до отчаяния. Но он хочет меня бросить - вот что теперь важно. Он хочет уйти и забыть обо мне, о моем существовании, уйти, чтобы никогда не возвращаться. Я почувствовал, что в груди образовался неприятный комок, а к глазам подступают слезы. Я сжал дрожащие руки - надо быть решительным. Я потом подумаю обо всем, теперь главное - удержать. - А чего ты хочешь? Ты хочешь бросить нас всех с незаконченными записями и не отыгранными уже запланированными концертами? - Я играл нечестно, давил на чувство долга, не давал времени на размышление. Менял тему - я ни за что не хотел, чтобы он заговорил о любви. Меня била нервная дрожь от одной мысли, что он сейчас заговорит о любви. Я боялся даже подумать, что я стану делать, если это случиться. Но я не мог позволить ему уйти - это невозможно. - Ты хочешь нас всех подвести? Бросить Ками? - Но... Я доделаю все, что обещал... - Глупо. Ты очень долго еще этого не доделаешь, а потом будет еще сложнее, - и это была чистая правда. - Но я все сделаю... - он окончательно сбился. - Я никого не хочу подводить, я отработаю все, что задумано. - Так чего ты сейчас от меня хочешь? - Я отвернулся и рвал на мелкие кусочки листик какого-то мелкого растения. Он не должен был увидеть моего лица. Меня душили слезы. - На самом деле я хотел только попросить тебя отпустить меня... - он сказал это так горько. - Я не отпускаю, - отрезал я.
Ни за что не отпускаю. Никогда! Я запутался, но ругаться с ним перестал. Наоборот, я стал хвалить его за работу и вообще молчать на все остальные темы. Я не сердился, как он думал, я просто не знал, что говорить. Я должен был разобраться с этим, научиться строить свои отношения с ним так, чтобы… Чтобы ничего не случилось. Чтобы все осталось по-прежнему, а он забыл мысли об уходе. Я просто впадал в ужас от мысли, что он может уйти, я до сих пор был в панике и все валилось из рук.
В тот день я очень устал, смертельно устал. Я был нездоров, температура мешала правильно соображать, но отыграть запланированный концерт было необходимо. Ребята волновались, предлагали перенести, но меня это только бесило. Ну на куда перенести? Билеты распроданы, публика собирается, ну нельзя же быть такими тупыми. Я наглотался колес и концерт прошел великолепно, мы, как всегда, выступили на высшем уровне. Еще бы!.. Я приплелся в гримерку с двумя желаниями - снять ко всем родственникам черта до седьмого колена эти @#$%^& туфли и заснуть. Кодзи, страховавший меня зачем-то на всем великом шествии от сцены, понесся разведывать обстановку с машиной. Когда за ним закрылась дверь я, наконец, расслабился, и бесформенной массой плюхнулся в кресло. Я понимал, что это некрасиво, но… На самом деле в тот момент мне было настолько плевать на это… Он вошел, когда я только дошел до середины в мысленном изобретении названий для создателя моих супер-высоких платформ. Приказ мозга подобраться и выпрямиться был нагло проигнорирован телом. Он подошел по своей привычке неслышно, как привидение, и провел по моим волосам, кладя руку на лоб. Он был бледен, волосы уложены в замысловатую прическу. Одет в черное. Какое-то существо из легенд. В его глазах читались нежность и беспокойство. И это, вопреки здравому смыслу, было мне приятно. - Сними с меня эту гадость, я не в состоянии… - проговорил я, с брезгливостью заметив в своем голосе просящие нотки. Мдя… “Мой прекрасный благородный принц! Я взываю к тебе в мольбе о спасении!..” Я, видимо, действительно болен. Он изящно опустился передо мной на колени и стал осторожно стаскивать с меня обувь, легонько придерживая мою ногу. Я наблюдал за ним из-под полуприкрытых ресниц. Его сосредоточенное взволнованное лицо с тонким классическим профилем вселяло спокойствие. Откинув мои туфли в сторону, он поднялся, подошел поближе, легонько коснулся моих волос. Я, видимо, выглядел очень жалко, потому что лицо у него было какое-то мученическое. Как будто он разрывается на части. А потом он обнял меня - нежно, нежно... Я уткнулся ему в живот, обвив руками его талию и вдыхая приторный запах его одеколона. Он пах свежестью, весной, свободным ветром. Я обнимал его, и на несколько мгновений он вдруг стал моим другом, моим любовником, частью меня. Потом как будто пришел Кодзи и уволок меня в машину и домой.
Вот тогда я не на шутку растерялся. Я все никак не мог забыть этот... запах ветра. Это мучило меня в бреду во время болезни и это было первым, о чем я подумал, когда появилась возможность думать. Мне хотелось снова вдохнуть этот запах. Снова почувствовать это единение. Но я же не для того столько работал, выворачивался, подстраивался, чтобы вот так все разрушить. Я выстроил свое спокойствие, изобрел вокруг себя свой мир, но он так хрупок. Надо держаться за него, второй раз я такого подвига не совершу. Я встряхивался, отгонял от себя ненужные мысли. Успокаивался. Но придя в студию, увидев его, почувствовав его беспокойный взгляд, услышав его глубокий полный голос, я понял, что мечусь, как безумный. Я вот-вот сдамся. И я сбежал. Просто трусливо сбежал. Я решил устроить себе небольшие каникулы, чтобы никого не убить невзначай. И вот, посреди записи я заявил, что еще слаб и уезжаю в мой домик за городом. Никто не возразил, даже Кодзи. Еще бы, посмел бы он со мной спорить.
Была ночь. Темная, глубокая, волнующая… Передо мной потрескивал камин и трепетало нежное пламя, отбрасывая на стены мистические отсветы, рисуя на них узоры ужасных чудовищ и таинственных угрюмых призраков. За окном голый мрачный лес тянул свои костлявые руки к бледному диску луны, похожему на человеческое лицо, искаженное смертельным ужасом. Беснующийся ветер выл в обнаженных ветвях, по небу тревожно неслись обрывки тяжелых облаков. Мир был населен прекрасными своим ужасом призраками, которых создало мое жестокое воображение. Это был мой мир. Я сидел перед камином, судорожно сжимая свои бледные, нервные руки и наблюдал за отсветами пламени на их белой коже. Я получал странное, болезненное наслаждение от собственного напряжения и волнения. Нервная система, наконец, не выдержала и пульсировала где-то в моем теле, сквозь боль и страх привнося в мою жизнь темную романтику, красоту и необычность. Бушующее воображение, подпитанное вином и обстановкой, возвращало к реальности далекие страшные сказки, которые я выдумывал, лежа в темной комнате в своей ранней юности. Но с тех пор многое изменилось, я сам стал частью этих сказок, я сам превратил себя во что-то темное и волнующее. Мне было жутко и хорошо. Я не слышал, как подъехала его машина. Он вошел в комнату неслышной кошачьей походкой, так что я вздрогнул при виде его. Он выглядел странно - волосы растрепаны, взгляд взволнованный, губы поджаты. Но по-прежнему идеально элегантен. Он замер под моим взглядом, словно ожидая моей реакции. Что я мог сказать? Его приход меня разозлил и обрадовал одновременно. С одной стороны он слишком много себе позволяет, врываясь в мой дом и нарушая мое уединение. Это, в сущности, неслыханная наглость, я, видимо, должен рассердиться и указать ему на его место, а потом прогнать. Особенно учитывая, что уезжал я именно от него. Но с другой… Он был сегодня как-то особенно красив. В его волосах будто застрял ветер, а в глазах таилась недосказанность… Как будто он привез мне сюрприз… Я даже чуть подался вперед и наклонил голову в любопытстве. Это мое движение словно послужило для него сигналом. Он встряхнул головой, решительно подошел ко мне и уселся на ковер у моих ног. Только потом тихо-тихо поздоровался, словно боясь разрушить плотный покров тишины из воя ветра и потрескивания поленьев, расползшийся вокруг: - Здравствуй, Мана-сама… Мне почему-то понравилось, как мое имя прозвучало в его устах сегодня. Искренне и благоговейно. Как обращение к божеству… Вот так бы всегда. Мои губы невольно дрогнули и изогнулись в улыбке. - Здравствуй, Гакуто-сан, - произнес я. Каким-то трагическим шепотом. Просто перенял его тон. Он удивленно взглянул на меня. Потом рассмеялся, тихонько и как-то странно. И опустил глаза. Я понял, что он боится сам начать разговор и ждет, когда я начну его расспрашивать. Я был заинтригован его внезапным появлением здесь, но помогать ему не собирался. Это было бы слишком банально для такой ночи. Я таинственно молчал, наблюдая за его лицом в трепещущем свете камина. Надо отдать ему должное, он был прекрасен… как обычно. Я осознавал, что сижу в изящной соблазнительной позе. Поэтому я терпеливо ждал, пока он тихо пускал слюни. - Ты прости меня за мое поведение в последнее время, - наконец сказал он. - Я злился не на тебя. На себя. Стандарт… А я думал, он скажет что-нибудь интересное. - Я тебя прощаю, - величественно произнес я затертую до дыр фразу, которую я, наверное, говорил уже всем моим согруппникам раз по пятьдесят каждому. - Впредь будь умнее. Он кивнул и нахмурился. Разговор явно не клеился. За окном протяжно выл ветер, стекла дрожали, сочиняя вместе с рамами и хлопнувшей где-то форточкой чарующую мелодию из тихого звона и поскрипываний. И я снова стал прислушиваться к этим звукам, представляя себе холод и мрачность мира за окном. На тысячи километров - только холод и мрак. А мы - здесь, в маленьком тихом уголочке тепла и огня. - Я подумал, тебе здесь одиноко, - вдруг произнес он, нарушая мои мечты. Чересчур завораживающий голос. Чересчур самоуверенная фраза. - Запомни, мне никогда не бывает одиноко, - мягко возразил я. - И даже если бы мне хотелось чьего-то общества, с чего ты взял, что я выбрал бы тебя? - Я никогда и не думал такого, - произнес он, но все же в его голосе послышалась обида. Что ж, тем лучше, пусть не забывает своего места. - Просто я привез тебе подарок, - добавил он. Мои предположения оправдывались. Я был заинтригован и с интересом ждал продолжения. Он потянулся к сумке, которую принес с собой, и через секунду у него в руках копошился белый пушистый комочек, который он с нежностью положил мне на колени. Комочек поднял голову и удивленно заглянул мне в лицо своими зелеными глазищами. Это был котенок, еще совсем маленький и абсолютно белый, просто белоснежный - он ярким пятном выделялся в полумраке на моей черной юбке. Вдоволь налюбовавшись на мое лицо, он фыркнул и, потеряв ко мне всякий интерес, принялся вылизывать свою лапку. Это милое маленькое существо так контрастировало с моим сегодняшним мрачно-возбужденным состоянием души, что я невольно и как-то по-детски обрадовался. Я принялся гладить котенка, разглядывая его очаровательную мордашку. Камуи по-прежнему сидел у моих ног и с улыбкой наблюдал за моими действиями. Он выглядел довольно и умиротворенно, а его прическа по-прежнему была в неописуемом беспорядке. Я опустил руку и погладил его по волосам. Не знаю, просто погладил - и все. Мне так захотелось. И я сделал. Он резко вскинул голову, удивленно уставившись на меня. Я сразу же понял, что совершил оплошность, дав ему понять, что он вызывает во мне какие-то чувства. И я тут же сделал вторую оплошность - спрятал глаза, выдав этим свое смущение. Кожей чувствуя его взгляд, я продолжал неотрывно разглядывать котенка. Он взял мои руки в свои и стал тихонько их целовать. Видит Бог, если бы это была не такая ночь, не такой дом, не такая осень и не такой камин - я бы ни за что не позволил ему такой вольности по отношению к себе. Но все было именно такое, и это был именно он. И из-за сочетания всех этих пространственно-временных факторов я сделал третью, совсем уж непозволительную оплошность - позволил ему распоряжаться моими руками по своему усмотрению. Он тихонько произнес мое имя. Принялся шепотом говорить какие-то признания, но я не слышал, не слушал. Я сосредоточился на котенке и ничего не слушал. Зачем? Разве я не слышал всего этого миллионы раз? Это ничего не значит. Я немного поиграю и отпущу его. Он поднял руку и погладил меня по щеке. Вот это было уже слишком, он перегнул палку. Я больше не мог делать вид, что ничего не происходит, это слишком откровенно и однозначно. Я резко вскочил, оттолкнул его и отошел от кресла, прижимая котенка к груди. Вся сказочность происходящего исчезла и я, наконец, взял себя в руки. - Да что ты себе позволяешь?! - сказал я резко. - Ты что, забыл, кто я? - Нет, я прекрасно это помню, - сказал он, нервно сжимая руки. - Тогда прекрати, - сказал я уже мягче, против воли проникаясь сочувствием к его страдающему взгляду. И добавил, вновь надевая привычную маску. - Ты же знаешь, это невозможно для меня. Я не создан для человеческой любви. Внезапно его лицо потемнело, губы сжались и в глазах заплескалась ярость. Не знаю, что так вывело его из себя, но я даже отступил на шаг, так устрашающе он выглядел. Честно говоря, я никогда не ожидал от него подобного, считая его очень спокойным и мягким. Он вскочил и, подойдя ко мне, грубо встряхнул. - Это ты прекрати. Прекрати нести свою чушь, - прошипел он в миллиметре от моего лица. - Тебе самому-то не надоело это позерство? - он отвернулся на секунду, обдумывая что-то, и наконец яростно прошелестел. - К черту!.. Все это бред, я… Сегодня ты будешь счастлив. Он схватил меня в охапку и принялся исступленно целовать под аккомпанемент раздосадованного писка рухнувшего котенка. Я рванулся, пытаясь вырваться, но это оказалось бесполезно. В тонком и грациозном теле Гакта таилась прямо таки лошадиная сила. Видимо, развивается, занимаясь единоборствами. Я ему позанимаюсь, на репетициях замучу. Будет мне наматывать километры аудиопленки. В конце концов устав дергаться мне пришлось смириться со сложившейся ситуацией. Как только он почувствовал, что я больше не сопротивляюсь, его губы из грубых и требовательных стали нежными, мягкими, просящими. Его язык проник ко мне в рот и я понял, что меня трясет и я теряю контроль над собой. Все уничижающие речи испарились из головы, остались только ощущения. Нежные, влажные, давно забытые. Да совсем новые, ни у кого из моих любовников не было таких сладких, мягких, миндальных губ. От таких губ невозможно было оторваться, поцелуй был нежным, страстным и искренним. Отстранившись от меня он пристально вгляделся мне в лицо в ожидании реакции. Я тяжело дышал. Меня трясло, сердце колотилось, как бешеное. Теперь я понял только одно - я пропал. Далеко и надолго. И если сейчас же не прекратить это, я могу потерять все, что я с таким упорством и трудолюбием сооружал столько лет. Насовсем, окончательно. Чему-то внутри меня уж слишком хотелось отныне и навсегда стать его девочкой и больше ничем. Я знал, что мое лучшее оружие - холодность, и попытался сказать как можно спокойнее и безразличнее: - Кота бы пожалел. Гакуто-сан, прошу тебя, подумай, что ты делаешь. Это глупо… Но вместо растерянности и смущения, положенные здесь по всем правилам моего личного опыта, его это только снова взбесило. - Нет, я все-таки доберусь сегодня до чего-нибудь живого там, внутри, - сказал он резко, пренебрежительно оглядывая меня с ног до головы. Схватив меня за запястья и резко притянув меня к себе, он снова поцеловал меня. На этот раз грубо, жестко, вытряхивая из меня душу.
Эта ночь длилась неописуемо долго. Секунду или вечность - не важно. Помню, как мы лежали вместе, прижавшись друг к другу и кутаясь в какие-то тряпки. За окном ревел ветер и шумел дождь. Почти догоревший камин испускал слабых светлячков, подмигивая угольями. Он целовал пульсирующие жилки на моих запястьях, а я лохматил ему волосы.
Я проснулся, когда бледные лучи осеннего солнца стали бить в лицо. Я разметался среди кучи тряпья, которым тщетно пытался укрыться. Вместо одеяла тело Камуи всю ночь защищало меня от холода. Он еще дремал рядом, прижимая меня к себе. Воспоминания о произошедшем накрыли меня, как лавина. Я осторожно освободился от рук Камуи, сполз с дивана и принялся бегать по комнате, собирая разбросанную одежду в состоянии, близком к панике. Наткнувшись взглядом на кота, спящего на рубашке Гакта, я раздраженно отвернулся. Я вдруг осознал, что больше всего на свете боюсь, что он застанет меня таким - обнаженным, растерянным, беспомощным, в ярком дневном свете. Я не мог вновь увидеть его взгляд, начать разговор без моей брони, защищающей от всех ударов, без моей маски. Собрав свою одежду в кучу, я на цыпочках выбежал из комнаты и поплелся в ванную, чтобы хоть немного привести в порядок спутанные волосы и мысли. Выйдя из ванной, я сел в машину и уехал в город.
Он пришел ко мне на следующий же вечер. Долго звонил в дверь. Звонил по телефону. Опять звонил в дверь. Потом вокруг меня все стихло. Когда я понял, что он ушел, я разрыдался. Меня трясло в истерике, я зажимал руками глаза, вытирал щеки и смотрел на ужасающие красочные потеки от косметики на руках. Через какое-то время я, шатаясь, смог добраться до зеркала. Оттуда на меня смотрел больной и безумный жалкий трагический клоун с лицом в белых и черных потеках и огромными кругами вокруг глаз, напоминающими зияющие дыры. Меня чуть не вырвало от такой картины. Я со злостью принялся драить свое лицо.
Теперь я один, наедине со своими воздушными замками, образами, мечтами. Никого живого рядом. И я не думаю, что будет. Я работаю, как обычно, живу, как обычно. Часто вижу его по телевизору, иногда встречаюсь на вечеринках в клубах. Он всегда не один, всегда - смеется. Иногда мне кажется, что он смотрит на меня, смотрит так, как прежде. Я отвожу взгляд и делаю вид, что не замечаю его. Я доволен тем, что у меня есть. Я добился того, чего хотел, и никто больше не угрожает моей мечте. Он был просто приключением. Просто однажды в моей жизни я был счастлив. Ничего не значащий эпизод…
*Шепотом* Ничто на самом деле не исчезло… И каждую ночь где-то ревет ветер и шумит дождь, а камин подмигивает угольями. Он целует пульсирующие жилки на моих запястьях, а я лохмачу ему волосы. Осторожно так… Сжимаю его длинные пальцы... Мимолетность вечна…
OWARI
Спасибо большое Julianne, фраза “Сегодня ты будешь счастлив”, однажды невзначай оброненная ею в разговоре, и привела к тому, что меня вот так вот проперло. И вообще она замечательнейший человечек и хороший друг. ^^
