Руки, усердно высовывая кончик языка, делал прямую дорожку. Аккуратность. Так было приятнее. Рейта отстраненно наблюдал за ловкими пальчиками, выстраивающими ровную, безукоризненно ровную, линию из белого порошка. Вроде сахарной пудры, только не так безобидно. Наконец линия толщиной 5-7 миллиметров была сделана, и тут же стала невидимой для глаз. Закрыта белыми, прожженными краской, волосами. Вокалист шумно вдохнул, жмуря один глаз, выжидающе раскрыв рот с сухими, потрескавшимися давно губами.
(Продолжить)
Вокалист. Вокалист? Когда-то, вроде, был. Вокалист с охрипшим, севшим голосом, потерявшим какую-либо привлекательность, с отросшей челкой - наполовину белой, наполовину темной. Корни были видны, уже давно, очень, очень давно. Синяки под глазами. Иногда багровые, иногда фиолетовые, иногда глубоко серые синяки под теперь вечно метавшимися из стороны в сторону глазами с расширенными, огромными черными зрачками.
- Ты делаешь это слишком часто. - пробормотал Сузуки, подхватывая гитару и направляясь к двери. Сидеть тут, оставаться тут слишком невыносимо, неэстетично-грязным лезвием по поверхности сердца.
- Отвали. - счастливо-раздраженный рык в ответ. Порошок всегда великолепно выполняет свою работу. В отличие от Таканори Матсумото. Мир плывет, расширяется до размеров Галактики, и, черт возьми, от этого ощущения хипповской любви ко всем и вся, от каждую секунду еще больше трескающихся губ, от жадных глотков воздуха уже не избавиться, не отделаться.
- Я тебя люблю. - безнадежно пинает тумбочку у двери Рейта, одним резким движением засовывая гитару в чехол.
- А я тебя нет. - совсем уже счастливый смех. Это неискренно, так не смеются, так - с нотками крови в голосе, устало. После смеха - протяжный полустон.
- Хренов идиот. - Рейта со всей силы захлопывает дверь, но, какая разница, вокалист этого все равно даже не замечает.

---

В первый раз все было невинно.
- Ре-ей, де-е-етка, у меня сюрприз! - Така просунул белокурую головку в гостиную басиста. Тщательно накрашенные карие глазки радостно искрились, на мягких губках застыла хитрая улыбка.
Сузуки, оторвавшись от мирного созерцания симпатичных старшеклассниц на своей любимой огромной плазме, повернулся и удивленно приподнял бровь. Навещал его Руки нечасто, но приходы этого авантюриста всегда ознаменовывались какими-нибудь глупейшими, нет, просто тупейшими идеями вроде отслеживания "понравившейся в прошлый раз Каю" хостесс. Причем Кай об этом не знал, а вокалист своими идеями делился только с басистом. И это была некая тайна,некий секретный код-замок, связывающий их вместе по рукам и ногам. Поэтому какими бы бредовыми не были предложения Матсумото, он не спорил. Не спорил и подчинялся, потому что..
- Что на этот раз? - наигранно-устало спросил он, с каждым мгновеньем становясь все счастливее от присутствия маленького личного солнышка.
Блондин, не отвечая, прошел в комнату и таинственно запустив руки в карманы, с надрывом произнес:
- О, Рейта, ты никогда меня не ценил!..Все, затыкаюсь и раскрываю карты. - засмеялся он, увидев раздраженный взгляд "О, Рейты". - Та-да-да-да-аам! - импровизируя барабанную дробь, Така вытащил прозрачный пакетик с белым порошком.
..Тогда Сузуки его не остановил, хотя сам пробовать не стал.

---

- Твою мать, Акира! Так больше продолжаться не может! - Уруха швырнул гитару на диван. - Делай с этим гребаным придурком что хочешь, но пусть он вернется в группу! - Такашима резко ударил кулаком о стену и вышел из студии.
Рейта молча сжал руки в кулаки, открывая по три маленькие уже засохшие ранки на каждой ладони. Слишком часто ногти впивались в кожу.
Этот безумец, этот сошедший с ума никого не пускал к себе кроме Рейты. Такое доверие было в какой-то степени приятно, но, дерьмо, все - все! - продюссеры, менеджеры, даже группа - взваливали на басиста неподъемный груз отвественности. О Руки нельзя было говорить никому, даже врачам, чтобы не разрушился "имидж" группы, чтобы желтая пресса не узнала. Директор лейбла, попивая дорогой коньяк, медленно-размеренным голосом втолковывал тогда Акире:
- Наркомания - это излечимо..Просто отбери у него все, пусть к него пройдет ломка, и он вернется на сцену..О его проблеме никому не говорите, разберитесь со всем сами..Ты же понимаешь, нельзя, чтобы об этом прознали журналисты?..Я объявил, что The GazettE взяла перерыв, пока все нормально, не беспокойтесь..
Сузуки еле сдерживался, чтобы не прибить его толстую руку к столу шариковой ручкой.
Уруха..Уруха просто злился. Злился на то, что Таканори такой придурок, на то, что он остается в стороне, пока Рей не может ничего сделать. А директор был просто скотом, которого ничего не волновало.

---

- Попробуе-ешь? - Таканори тянет букву "ш", как злая кошка и тянет руку с тем, что действует на него не хуже, чем валерьянка на кошку. Самодостаточности Руки хватало всегда сполна. Получающий от жизни все, что возможно, действительно уважающий себя, этот человек раньше ухитрялся оставаться самим собой где угодно. Раньше.
Раньше он любил петь. Пусть к этому пути он пришел не сам, не своими домыслами и желаниями, а волей судьбы, но Така действительно любил петь. Любил выкладываться по полной на сцене, любил свою группу, любил концерты, любил фотосессии, любил фанатов, любил мандарины, запах которых всегда предвещал что-то хорошее, потому что мандарины ему приносили, когда он болел. Он, как маленький ребенок, любил болеть. Тогда о нем заботились, тогда его лелеяли. Капризный эгоистичный тупица.
- Никогда. - категорично заявляет Рейта, перерезая струны бас-гитары щипцами. Таканори этого не замечает, ему все равно. Ему все равно все, что не белого цвета и не крошится.
- Ну и вали. - верхняя губа приподнимается, обнажая один клык, не такой уж и заметный среди остальных зубов. Теперь он не похож на кошку, даже отдаленно, теперь он - собака, та, о которой пишут "Осторожно". Вокалист совсем перестает замечать гостя, длинным, отросшим, неопрятным ногтем разрывая пакетик посередине, просыпая щепотку на пол и выругиваясь сквозь зубы. Это дорого, но пока ему хватает денег, пока он может покупать столько, сколько захочет. И снова дорожка из порошка на тумбочке, и снова он, сладко улыбаясь, кренится вбок, одновременно чуть поворачивая голову и высовывая кончик языка, в предвкушении эйфории..Но обычные действия прерывает звук трех струн, одновременно разорвавшихся. Они дрожат, продолжая колебать воздух и издавать неприятные звуки, неприятные настолько, что Руки неудовлетворенно закрывает рот, губы расползаются в кривой гримасе, а в следующую же секунду он ударяется головой об пол, внезапно отброшенный назад.
- Никогда. - повторяет Сузуки и властно кладет свою руку на грудь вокалиста, не давая ему встать. Тот, впрочем, и не пытается, начиная нервно и захлебываясь смеяться, потому что понимает, что Акира сдался, Акира - тоже придурок. В доме тишина, этот неуместный смех переламывает все ребра внутрь, втыкая во внутренние органы, разрывая сердце двумя из них, взрывая все костные мозги. Басист грубым движением наклоняется к тумбочке, почти ударившись носом о гладкую поверхность, вдыхает линию - кривую, потому что Таканори уже перестал различать понятия "прямо" и "криво".

Мир дробится на маленькие ромбики, и, странно, в них пять углов, а не три, как обычно. Или, может, это шесть углов, просто Рейта не умеет считать. Все переливается зелеными, красными, сумбурными оттенками, а желтого - мало, и это просто великолепно, так как он ненавидит желтый. Ему не трудно дышать, ему намного свободнее, чем обычно, даже в пропахшей пылью, безумно грязной квартире Руки. В этом мире нет места музыке, это должна быть тишина, прерываемая смехом и стонами. Акира тоже смеется, потому что, черт возьми, это очень весело.

Матсумото чувствует, что рука Рея ослабла, что теперь ее можно беспрепятственно спихнуть, и, коварно улыбаясь, приподнимается, шаря подрагивающими изредка пальцами в кармане, в поисках следующего пакетика.
Вскоре и он под действием порошка, под кайфом, ловит жадным ротиком прохладный воздух, но ему этого не хватает, нужно больше. Он прижимается к Рейте, который сидит на полу и опирается о стену, нихрена не понимая, потому что у него это первый раз и Таканори знает, каково это. Но Сузуки сильнее его, и морально, и физически, и он сейчас должен выполнять желания вокалиста, а не глупо смеяться. Руки расстегивает его ширинку, опускается вниз, несколько раз боднув живот, проводит языком по члену, и тот, будто по волшебству, поднимается следом за его ртом. Ему это нравится, ведь это тоже очень весело и вызывает смех, он хочет продолжать играться и дальше, но чувствует, как басист хватает его за бедра и подстраивает под себя, в удобное положение.

Рука Рея скользит по ремню брюк, наспех застегнутому, как всегда, и несколько раз дергает его, пытаясь снять. В конце концов, он понимает, что нахрена этот ремень снимать вообще, если брюки и так спадают. Понимает, но продолжает расстегивать, так как понять - одно, а сделать - другое. Успокоившись, парень средним пальцем нашаривает наконец холодный металл и выталкивает его. Видимо, не в ту сторону, потому что ничего все равно не выходит.
Таканори дергано смеется, снова. Ему, уткнувшемуся лицом в край тумбочки, забавно ощущать, как этот брутально-властный, но ничего ровным счетом не соображающий, Акира не может всего-то расстегнуть ремень. Он приоткрывает рот, чтобы сморозить какую-нибудь особенно удачную шутку на тему количества мозгов у басиста, но чувствует, как брюки сползают и тихо затыкается, впрочем, смеяться не переставая.
Снять нижнее белье труда не составляет. Бедра у Матсумото худые, анорексично-худые, и очень неестественно выпирают кости, Сузуки надо бы его пожалеть, но он лишь быстрым движением дергает свои джинсы - у себя ремень расстегивается намного быстрее, все же отработано-автоматически, и снова мучается, потому что мозг затуманен, потому что он, черт возьми, ничего не соображает и координация нарушена.
А Руки - идиот, он нетерпелив, он смеется и ерзает, трется своими острыми, костлявыми, бедрами о пах Рея. Тот не выдерживает, он тоже не железный, и нетерпеливо ударяет-хлопает вокалиста по торчащей лопатке, неуверенным движением толкаясь внутрь. Таке должно быть больно, но он нихрена не чувствует, и это очень странно осознавать. Матсумото, давясь веселым фырканьем, сам насаживается на член Рейты, и вообще он слишком подвижен, так, что басисту опять приходится утихомиривать его хлопком по спине.
И Таканори опять громко смеется, иногда сладко постанывая, и Сузуки сжимает зубы от бессильной злости, и они двигаются в совершенно разных ритмах: Руки - быстрее, он - медленнее, и они, честно говоря, просто чертовы наркоманы, но Акира понимает, что таким счастливым он еще никогда себя не ощущал.
- Аамм..Ре..Рей..- у этого тупицы наконец начинает сбиваться дыхание, однако он все равно ерзает в своем собственном темпе, потому что он еще более эгоист, чем раньше. И лишь сейчас, от совершенного возбуждения, он начинает ласкать сам себя. И, Господи, Рейте даже завидно, Така кончает первым и пытается отползти подальше, но Сузуки не дает ему этого сделать, продолжая толкаться и придерживая за рубашку. А Руки снова лишь фыркает себе под нос.

- Я тебя люблю. - со всей нежностью, которая только может собраться в его голосе, произносит он, прижимая к себе хитро улыбающегося вокалиста.
- А я тебя нет! - весело восклицает тот, и, не обращая внимания на раздраженно выдохнувшего Рея, продолжает. - Но ты мне нужен. Почти как порошок.
И Акира беззвучно смеется, потому что это самое настоящее признание в любви.
- Давай начнем колоться? - Така задумчиво рассматривает обнимающую его руку.
- Давай. И умрем в один и тот же день? - выдыхает Рейта.
- Да. Завтра. - легко соглашается Матсумото.
- Завтра. - кивает Акира. Он согласен, он на все согласен. - После обеда.
- А что будет на обед?
- Я думаю..героин?
- И ты?
Он больше никогда не будет петь.
- И я.
А он больше никогда не возьмет в руки гитару.
И, кажется, у них все будет хорошо.

back