Ватару прищурил один глаз, чувствуя с каким противным липким и тянущим ощущением ему это далось. Капля пота лениво стекала по ноге, от коленки, прочерчивая змееобразный путь до щиколотки.
Жара.
К этому слову даже не нужно эпитетов или каких-либо других лингвистических украшений, оно было самодостаточным.
Жара.
Казалось бы, это слово как нельзя лучше сейчас сублимировало то, что было в голову у Ватару. Мысли текли, пожалуй, слишком вяло, и вентилятор, чуть жужжащий в комнате, пытался безуспешно их расшевелить. Мияваки знал, что от ментолового дыма, который сейчас перегоняли лёгкие, всё внутри только ещё больше обугливается. И это тоже отнюдь не было эпитетом. Но Ватару вдыхал всё же чуть холодящий дым с каким-то садистским наслаждением и мысленно отсчитывал, сколько Тоору нужно ещё проделать шагов, чтобы преодолеть примерно шестьсот метров до подъезда.

Каваучи пыхтел, мотая головой на манер собаки, пытаясь стряхнуть раздражающие струйки пота, которые щекотали виски, путаясь в отросших и выбившихся из хвоста волосах. И мысленно ругался на собственный героизм, выражающийся в предложении сходить до магазина. «Производители воды должны определённо сделать целое состояние на жажде людей при такой погоде»: проворчал себе под нос Тоору и поднял голову, щурясь и разглядывая знакомый балкон. Ватару курил, свесив руку из окна и изредка чуть шевелил пальцами, он наверняка видел приближающегося Тоору, но даже и не думал подавать каких-либо знаков приветствия. Каваучи потратил последние запасы энергии на то, чтоб несколько секунд помахать рукой и двинулся к входной двери.
На первом этаже располагался ресепшн, и девушка на посту как всегда приветливо улыбнулась, поклонившись. Наверняка она уже запомнила Каваучи в лицо, потому никаких вопросов задавать не стала.
Кондиционер у лифта обдал тело приятной прохладой, и Тоору, глубоко вдохнув, казалось бы, раскалённый воздух, шагнул в открывшуюся дверь.
- Я уже начал думать, что ты пошёл за продуктами в соседнюю префектуру, - Каваучи поморщился от хриплого голоса, раздающегося со стороны балкона и осторожно поставил сумку на пол, отодвигая ногой целую свалку из обуви, образовавшуюся в прихожей.
- Мог бы и сам сходить, а не отправлять сообщения, что тебе нужно «то и то», и этого «то» нет ни в одном ближайшем магазине, - Торру зашёл на кухню, смерив сидящего в дверном проёме Мияваки долгим взглядом, и начал разбирать продукты.

Ватару чуть дёрнулся, когда пепел от сигареты упал на пальцы, но даже не подумал его стряхнуть. Казалось, что от любого движения кожа раскалялась ещё сильнее. Мияваки не понимал, как Тоору при такой жаре умудрялся довольно быстро перемещаться по кухне, да ещё и готовить какую-то еду. Это почти раздражало. Хотя, слово «почти» можно было и убрать.
Каваучи заправил за ухо прядь волос и продолжил нарезать очередной ингредиент для какого-то особо модного в этом сезоне салата. Нож сверкал в лучах солнца, и это зрелище завораживало, ровно как и мерное постукивание.
Будто часы с маятником, которые Ватару хорошо помнил ещё с детства. Они висели над кроватью, и Мияваки считал по ночам удары металлического стержня о дерево, когда не мог заснуть.
- Зачем ты приходишь сюда каждый день? - дыхание обжигало губы, и Ватару казалось, что его собственный голос принадлежит кому-то другому.
Нож замер на пару секунд.
- У тебя тут прохладнее, и мой Xbox сломался, а я всё никак не доберусь до магазина, чтобы купить новый.
Металл продолжил ровное отстукивание.
- Сказал бы что ли правду, ну так, для приличия.
Ритм не сбился ни на секунду.
- Ты страдаешь манией величия, - Тоору поставил тарелку с фруктами, посыпанными ледяной крошкой, рядом с Мияваки.
- Значит ты прекрасно понял, что я имел ввиду, - Ватару почти брезгливо подцепил дольку апельсина одними пальцами и прикоснулся кончиком языка к стремительно тающему льду.
Почему-то эти слова обожгли сильнее пепла, а ещё было почти физически больно от того, что мерное постукивание прекратилось, будто что-то сломалось, и механизм со скрипом застрял.
- Может быть и так, - Тоору опустился на колени и дотронулся пальцем до виска Ватару, отмечая, как сильно пульсировала на нём вена. - Бол...
- Не трогай, - Мияваки дёрнулся, и долька апельсина выпала из пальцев, покатилась по поверхности балкона, собирая на себя пыль с песком и оставляя мокрый след.
Ярко оранжевое на сером резко бросалось в глаза, и несколько секунд Ватару, не моргая, смотрел на это цветовое пятно, а потом вновь перевёл взгляд на Тоору. Он тяжело дышал, чуть кривил губы, майка прилипла к груди.
- Ты некрасивый, - и это будто поставило жирную точку, и аргументов против просто не существует.
Тоору тоже посмотрел на этот клочок оранжевого у ног Ватару, а потом молча поднял его, распрямился и пошёл к мусорному ведру.
Молчание будто протягивается через всю кухню длинной красной нитью, разрезая воздух и тихо звеня.

Каваучи слишком долго держит ногу на рычаге, медлит, сжимая в ладони апельсиновую дольку, и сок сбегает по пальцам, капая на пол, время растягивается и с глухим щелчком от крышки мусорного ведра устремляется вперёд.
- Но это можно исправить, - неожиданно Ватару прижимает к себе Тоору за плечи, и тот оступается, едва не падая.
- Отправить меня к пластическому хирургу? - усмехается Каваучи и пытается отстраниться.
- Всё намного проще, - пальцы на плечах сжимаются сильнее, - И в тоже время сложнее.
Рывок. Приглушённый удар.
Тоору оказывается лежащим на противно тёплом и каком-то даже липком полу.
И хочется было возразить.
- Тшшш, представь, что ты мёртв, - Ватару нависает сверху.
- Что? - слабая попытка вырваться приводит к неудаче.
- Просто не двигайся.
Каваучи прекрасно понимает, что это какая-то новая бредовая мысль Мияваки, которую тот собрался воплощать в реальность, а почти спортивный интерес заставляет напряжённо ждать финала. И Тоору замирает и даже старается не дышать, но это плохо выходит, потому что сердце бешеными рывками пытается выпрыгнуть из горла через рот. Наружу.
И тут что-то трёт и обжигает запястья, но Тоору не дергается и не открывает глаз, ведь он «мёртв».

Ватару достаёт из кармана моток красных ниток, непонятно откуда там оказавшихся, возможно, с тех самых времён, как Мияваки помешался на этой нити судьбы, и резким движением начинает наматывать их на запястья Тоору.
Когда с этим покончено, Ватару откровенно любуется проделанной работой, а потом чуть отклоняется и завороженно смотрит на Тоору.
Грудь почти неподвижна/ лицо спокойно/ уголки губ опущены/ нить от запястьевй тянется к красному переплетению на пальцах Ватару.

Каваучи чувствует, что сердце и правда как будто не бьётся, а дыхание мерным потоком выходит из груди подобно кальянному дыму.
- Ты прекрасен, - доносится словно через толщу воды шепот.
Каваучи хочется улыбнуться, уголки губ предательски дергаются, и шёпот становится громче.
- Подожди, у меня осталось ещё две с половиной минуты абсолютной красоты, - палец прижимается к губам, и Тоору продолжает послушно играть свою роль.

Then.
Тоору не понимал, почему глаза Ватару горели таким бешеным огнём, когда тот рассказывал о каком-то кафе «не отсюда».
Не понимал до тех пор, пока они не оказались внутри. Маленькое помещение на окраине города с завешанными коричневыми занавесками окнами. Стены в комнате были сплошь обклеены обрывками газетных статей, фотографиями, какими-то записками на пожелтевшей бумаге. Почти полное отсутствие (если не считать двух-трёх довольно странно одетых людей, будто затаившихся по углам за столиками) посетителей и бармен, читавший какую-то гайдзинскую газету.
Один из столов почти скрывала чуть покосившаяся ширма, именно туда и потащил немного опешившего Тоору Мияваки.
Заказанный кофе оказался на удивление вкусным и будто с каким-то привкусом этого места.
Ватару молчал и смотрел на абсолютно неподвижную кофейную поверхность в своей кружке, и Каваучи тоже решил ничего не говорить.
Где-то капала вода. И всё это напоминало картину из какого-то короткометражного сюрреалистического фильма.
Внезапно через открытые окна влетел резкий порыв ветра, и все без исключения газетные вырезки на стенах взметнулись вверх, некоторые оторвались, кружась почти под самым потолком.
И снова тишина и неподвижность, в воздухе застыли пылинки, а листы начали медленно опускаться.
Одни из них упал точно в руки Ватару, и тот, прищурившись, начал его читать. По мере чтения выражение лица Мияваки изменилось, а глаза как-то лихорадочно загорелись.
- Что там? - почему-то шёпотом спросил Тоору.
- Статья о человеке, который искал свою идеальную красоту, - Мияваки так и не поднял взгляда от листа, - И нашёл её.
И вновь повисло молчание.
- Он убивал девушек, отрезал им руки по запястье и в естественной позе сажал где-нибудь в совершенно особенных местах.
- Да он просто был маньяком! - Каваучи поморщился.
- Он всего лишь хотел поделиться красотой с людьми, - Мияваки наконец поднял голову и пристально посмотрел на Тоору, от этого взгляда стало как-то не по себе, - Идеальной красотой, которую он нашёл.

back