Поглаживая глянцевый бок чашки, смотрю перед собой.
Неро, Неро, Неро… Ямочка на подбородке, глаза из синего фаянса, оправа очков едва заметна. А за ним – окно, и поток солнечного света мягко рисует силуэт, и волосы кажутся почти черными.
Я пью чай, и мой кофейный торт отравлен горечью. Хруст серебристой обертки першит в горле. От звона ложки о край тарелки кружится голова.
Кажется, это называют влюбленностью.
Разговаривая с Кенити, Неро сдвигает брови, слегка качает головой. Я прислушиваюсь к их разговору – полная бессмыслица. Но все лучше, чем то неловкое молчание, когда мы остаемся наедине.
Когда-то, когда звенели цикады, рассыпалась в пыль выжженная трава, а вода в заливе ещё хранила тепло ушедшего лета, тогда все начиналось.

…Перекур на крыше. Закатное солнце тлеет угольком за проволочной оградой. Отпечаток красного света на его щеке. Неро протягивает мне сигарету, и я жадно затягиваюсь. Табачный дым поднимается в небо вместе с призрачными иллюзиями. След улыбки тает в уголке рта, когда он смотрит на меня.
И мы оба вздрагиваем, когда налетает порыв холодного осеннего ветра…

Тогда я впервые почувствовал, какую власть Неро может получить надо мной. Это испугало меня. Что может быть более безрассудным, чем отдать себя в это добровольное владение, которое люди называют влюбленностью.
Я начал избегать его.
Или избегать Ю, который так откровенно вешался Неро на шею? Определенно, дело не в просто в большой чистой дружбе.
Мне всегда казалось, что здравомыслящего человека невозможно заставить ревновать. Но рядом с Неро мой здравый смысл оказался такой же бесполезной штукой, как разбитая и склеенная заново стеклянная чашка – она все еще есть, но пить из нее уже нельзя.
Ю ему импонировал, а что насчет дружелюбного Кенити? Как пишут в детективных романах – он определенно что-то скрывал. Возможно, свою приязнь к нему, к моему резкому, меланхоличному Неро.
Но разве я могу называть его своим? Мы никогда не делили тягучих, карамельно-сладких поцелуев, не сцепляли рук, не видели друг друга без одежды. И не было для нас сочащихся золотым светом ночей, когда все любовники в мире сплетаются разгоряченными телами под последней летней луной.

… Неро на простынях. Без очков он кажется беззащитным, безвольным, но это сладкая ложь. Рот кривится в кошачьей улыбке – сейчас он откинется назад, призывно раздвинет ноги. Сводящая с ума обманчивая покорность. И это тоже ложь. Через минуту он уже будет подминать меня под себя, впиваясь жадным поцелуем в губы. А я буду чувствовать чужое тело, разрывающее мое собственное на части, и унижение, и боль, и ослепляющее счастье. Но это только ложь…

Ничего не было. Я всегда боялся коснуться его, боялся, что от одного лишь прикосновения завибрируют все мои кости, а окна домов рассыплются белым кварцевым песком. Все мои желания это только множество теснящихся в моем теле желаний владеть и обладать тобой, зудящих и ноющих, как глухое потрескивание дождя на карнизе.
А Неро… Иногда в его взгляде проскальзывало желание, но тогда он опускал глаза, отворачивался и усмехался. И ничего не было. Только эти быстрые перекуры – одна сигарета на двоих, табачный дым и иллюзии в закатном небе – но этого было достаточно, чтобы заставить мое сердце гореть.
Разлюбить?
Сейчас, вот только чай остынет.
Воспоминания превращаются в сухие листья, летят по ветру. Может быть, завтра будет дождь.
Подношу чашку к губам.
Прекрасный холодный день, что разлюбить кого-нибудь...
Конец осени.

back