***

Нахлынул дождь.
Медленно и покорно город уходил под воду, погружался в полумрак того цвета, что бывает у моря лишь на большой глубине.
Дождь размыл ресницы Шиньи, и красный рот, и смыл даже нарисованный на щеках румянец.
Дайске смотрел, как Терачи прыгает через лужи. Поднимались и опадали гроздья брызг. Всплескивались отражения фонарей и осыпались мокрыми искрами. А Шинья не обращал на них внимания. Он шел… почти бежал к нему. Угольно-черные от воды волосы обвивали шею ударника; а в ямочке между ключицами сверкала дождевая вода. И Дай отвел взгляд, чтобы не видеть, как он прыгает над лужами в брызгах огоньков.
Терачи оказался перед ним – с размытыми ресницам, и розовым ртом, угольно-черными змеями на шее. Дайске протянул над ним зонт. Ударник тут же взметнул руки, чтобы ухватиться за ручку зонта. За шиворот Даю полилась холодная дождевая вода с рукавов его куртки. Он вздрогнул.
А после приветствия Шинья заговорил о чем-то.
- Выходил из дома – ясная погода. Даже в голову не пришло взять зонтик, представляешь. Промок до нитки. Посмотри, я мокрый весь насквозь.
Дайскэ смотрел. И видел перед собой ямку под ключицей, наполненную водой. Вода скатывалась с волос Шинье под майку, а майка так плотно прилипла к телу, что Дай мог видеть твердые соски под намокшей тканью.
- Никогда не доверяй прогнозам погоды, - болтал Шинья, выжимая волосы. – Это просто ужас какой-то, нет, теперь я точно простужусь, и что тогда делать…
- Пойдем ко мне, - Дайске взял его за руку. – Греться будем.
- А как же фильм? – разочарованно протянул Шинья. – Так хотел сегодня сходить.
- Да в любой другой день сходим, - он настойчиво тянул ударника за собой. – Ну же, Шинья-кун, еще точно простудишься.
Дождь.
Дождь.
Дождь. И весь мир был только дождь и струился вместе с ним по крышам домов, по земле, размытой в грязь, по серому-серому асфальту.
Они шли по тонущему кораблю вечернего дождливого города. И Шинья прыгал над лужами, взметая тучи брызг. Дай уже не пытался удерживать над ним зонтик. Пускай мокнет, если ему так хочется.
Ритм-гитарист представил, как освободит от мокрой одежды это хрупкое тело, как будет слизывать капельки дождя с кожи и покусывать влажные плечи.
- Шинья, - сказал он. – Я не могу без тебя.
Проехала машина – плеск поднятой из лужи волны брызг заглушил его слова.
Терачи даже не оглянулся. Он ничего не услышал.
Дай сжал губы.
Потом он долго не мог попасть ключом с замочную скважину – мокрые пальцы скользили. Шинья смеялся.
Он продолжал смеяться, когда Дайске втолкнул его в прихожую, прижал к стене и принялся стягивать мокрую одежду.
- Дай-кун такой гостеприимный. Сам снимает одежду со своих гостей. Эй, Андо, спасибо, но я сам в состояние раздеться.
- Шинья, - выдохнул Дай. От куртки барабанщика он уже избавил. Теперь прикидывал, как бы так стянуть это мокрую майку. – Помолчи, пожалуйста. Ты мешаешь мне сосредоточиться.
- Ну и ну, - драммер захихикал. – Какое обслуживание. По высшему разряду.
- Помолчи Шинья, пожалуйста, и подними руки, - Дай принялся стягивать с него майку. Она не поддавалась, липла к телу. Дай злился.
Шинья умолк и серьезно посмотрел на ритм-гитариста. Потом оттолкнул его от себя.
- Мне кажется, ты немного переборщил с гостеприимством, - тихо сказал он.
- Что?
- Дай, мы друзья, мы коллеги, мы… мы фильм собирались посмотреть, помнишь? Я не твоя девушка, чтобы ты меня на пороге раздевал и тащил в койку!
- Не девушка, - согласился ритм-гитарист рассеяно. Его внимание сосредоточилось на мелких капельках воды, которые падали с волос Шиньи, скатывались к ямке между ключицами.
- Ну, тогда… не трогай мою майку. Андо, черт, ты вообще меня слышишь? Отпусти мою майку. И дай мне сухую одежду, наконец, а то я точно простужусь.
- Конечно, Шинья.
Ритм-гитарист не отпустил его майку, не тронулся с места, продолжая разглядывать Шинью в упор.
Ударник сглотнул – от немигающего, страстного взгляда его друга ему стало не по себе.
- Дай, ну хватит уже… Отпусти меня!
Вместо ответа гитарист поцеловал Шинью в мокрый рот. Торопливо и неловко. Упиваясь вкусом дождевой воды, размытой губной помады и перечной мяты. Он не замечал, что сильно прижимает Шинью к стене, делает ему больно, и парень пытается вывернуться из его объятий. Он могу чувствовать только этот вкус Шиньи, и это чувство доводило его до исступления.
Когда он отпрянул от ударника, пытаясь отдышаться, тот ударил его. Двинул в живот. Но Дайске едва почувствовал боль.
- Отпусти меня! – крикнул Шинья ему в лицо. – Дай, ты сошел с ума.
- Конечно, - согласился тот. – Ты прав.
И саданул Терачи со всей силы под ребра. Тот согнулся пополам, задохнувшись от боли, и упал на колени. Дайске помог ему встать. И, поддерживая, повел за собой в глубь квартиры.
- Дайске, - выдохнул Шинья. – Ты что задумал?
- Тебе надо согреться. Иначе ты простудишься, заболеешь… Мне бы этого очень не хотелось, мой Шинья.
- Ты помешался, Андо! Отпусти меня, и я сделаю вид, что ничего не было, что все прекрасно.
- Ты прав. Все прекрасно.
В спальне ритм-гитарист наконец стянул с Шиньи майку. Провел руками по вздрагивающей, влажной спине ниже, крепко сжал ладонями ягодицы. Притянул Шинью к себе и принялся яростно целовать его сжатые губы, шею, ключицы, слизывая дождевую воду.
Шинья пытался вырваться. Но в своем исступлении Дайске даже не обращал на это внимания. Он подтолкнул ударника, увлекая того за собой на пол, наваливаясь на него всем телом, удовлетворяя свое желание обладать и властвовать. Он удерживал запястья Терачи вместе одной рукой, второй лаская извивающееся под ним тело.
- Дай, пожалуйста, - умоляюще простонал Шинья. – Зачем ты это делаешь?
Его слова доходили до ритм-гитариста словно через пелену. Дайске попытался сосредоточиться, подобрать слова для ответа.
- Мне нужно, - ответил он прерывающимся шепотом. – Я хочу, сейчас… тебя. Всегда хотел, Шинья, одинокая принцесса, шелковые волосы, хрупкое тело - все моё.
- Дай, пожалуйста, приди в себя! Ты делаешь мне больно. Это же насилие… я не хочу так, не хочу!
Андо взглянул на него горячечными глазами.
- А я хочу. Разве не для этого все затевалось?
- Ты будешь ненавидеть себе за это завтра.
- Конечно, - в который раз согласился с ним Дайске. - Ты прав.
И он наклонил голову, оставляя цепочку поцелуев на коже Шиньи, двигаясь ниже. Он захватил губами темный сосок, посасывая его, исполняя задуманное. И на вкус тело Шиньи было как дождевая вода, и сладкий пот, собиравшийся у него подмышками, вызывал у Дайске острое, лихорадочное возбуждение. Низ живота свело от сладкого желания. Ему казалось, он сойдет с ума, если сейчас же не окажется внутри этого хрупкого тела. Он принялся стягивать с Терачи джинсы.
В глазах Шинья плеснулся ужас – полное осознание того, что сейчас должно произойти. Он принялся отбиваться. Кажется, ему даже удалось лягнуть гитариста коленом.
Раздраженный помехой Дайске навалился на ударника, со всей силой прижимая его к полу. Свободной рукой он отвесил Терачи хлесткую пощечину, потом еще одну. И сдернул наконец джинсы с его узких бедер.
Шинья затих. Он замер неподвижно. И удовлетворенный Дайске раздвинул коленом ноги сдавшегося мужчины, и нащупал узкую дырочку. Он ввел палец, затем второй – влажные от воды, они легко входили в тугой проход, заставляя Шинью вздрагивать и закусывать губу.
Потом Дай наклонился, чтобы провести языком по внутренней стороне бедра, по бархатистой коже. Сейчас он забыл о том, что под ним лежит не девушка, а мужчина, не просто кто-то, а его друг, возможно - нет, конечно - уже бывший. В завладевшем им безумии был только один ориентир – чувство, сжигающее тело, доводящее до исступления.
Комнату наполнял запах мускуса и желания. За окном падал дождь.
Шинья не сопротивлялся, когда Дайске приподнял его за бедра и начал входить в его тело. И только когда его член оказался в нем полностью, Шинья беззвучно заплакал.
Дайске стонал, двигаясь в узком, тугом заднем проходе ударника. Он не мог сдерживать себя, снова и снова погружаясь в эту жаркую тесноту. Потом он заставил Шинью встать на колени, входя в него сзади. Узкая спина вздрагивала с каждым толчком. Дай не мог видеть лица другого мужчины, скрытого за прядями волос, но ему представлялся изогнутый в полустоне рот. Он протянул руку, схватив Шинью за волосы, заставляя того повернуть к нему голову. Плотно сжатые веки ударника отдавали синевой. Бледное лицо с полыхающими то ли от стыда, то ли от бессилия щеками напоминало театральную маску
Опьяняющее чувство власти переполняло Дайске. Это было как сон: лихорадочный, яркий, багряный, винно-красный, как струйка крови, скатившаяся по бедру Шиньи.
Потом было высвобождение - высокая волна, накрывающая с головой. На краткий миг Дайске мог чувствовать вращение земли, и течение времени, и вспышку на солнце.
А затем мир остановился.
Помедлив, Дайске выскользнул из тела Шиньи. Нашарил на полу рубашку ударника, вытер ею свой член и застегнул джинсы. Потом он склонился над телом Терачи, неподвижно лежавшего на полу. Дайске взял в рот вялый член ударника и принялся сосать. Через какое-то время Шинья кончил. Беззвучно. Лишь заплаканное лицо его исказилось на мгновенье - странная смесь боли и удовольствия.
Дайске сел рядом и щелкнул зажигалкой.
- Доволен? – голос Шиньи был едва слышен. – Получил, что хотел?
- Да.
- Ублюдок.
- Ну, давай, - подбодрил его Дайске. – Скажи это. Скажи, что ненавидишь меня. Ненавидишь... Скажи это! - последние слова он почти выкрикнул.
Стараясь не смотреть на него, Шинья поднялся, скривившись от саднящего чувства между ног. Натянул джинсы, скомкал в руках запачканную рубашку и отбросил ее в угол комнаты.
Сказал тихо:
- А чего ты ожидаешь? Что я брошусь тебе на шею, с признаниями, что именно этого мне не хватало в жизни? – Шинья издал хриплый смешок. – Какая же ты сволочь, Дай… я ведь верил тебе. А теперь… да, ты прав, я ненавижу тебя
- А я без тебя не могу.
Но Шинья уже вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь. И Дайске засмеялся.
Дождь закончился.
Была среда.


*Suiyoubi – (яп.) среда. Записывается кандзи «вода» и «день»

back