В общем, началось это все на одной репетиции. У нас вообще все так начинается. Так вот, во время перекура Каору решал какие-то свои вопросы по телефону, и вид у него был недовольный какой-то. Он что-то записал, почему-то посмотрел на меня, закончил разговор и начал набирать другой номер.

***

В тот день я занимался тем, чем занимался всю неделю до этого – искал квартиру. То есть, жить-то мне было где – у меня был дом, но мне хотелось сменить обстановку и переехать в центр города, желательно в Одайбу, пока не надоест. Я никак не мог подобрать подходящий вариант, а перемен хотелось как можно скорее, поэтому я просматривал объявления и звонил в агентства каждую свободную минуту. Еще за день до того я высмотрел один просто идеальный вариант – двухэтажная квартира как раз в Одайбе, и как раз в одном из тех зданий, на которые я давно уже положил глаз. Нет, не на сами небоскребы, конечно, - на квартиру в каком-нибудь из них. Упускать этот вариант мне очень не хотелось, особенно после того, как я съездил и посмотрел на квартиру – мне понравилось в ней буквально все, но агент попросил перезвонить на следующий день, потому что на нее были и другие претенденты. И вот, на репетиции во время перекура я ему позвонил. Не сказать, чтобы он меня обрадовал – оказалось, кто-то предложил цену выше моей, и я рисковал упустить этот вариант, если не предложу больше. Мне показалось бессмысленным торговаться с другим претендентом через агента, поэтому я просто попросил его телефон и имя, чтобы связаться с ним напрямую. Я быстро записал телефон, и когда агент назвал имя, я непроизвольно посмотрел на Тошию, потому что моим конкурентом, как оказалось, был тоже некий Хара-сан. Пока я набирал номер, у меня в голове пролетело какое-то раздраженное «развелось тут Хар», хоть я и прекрасно понимал, что Тошия в моих проблемах совершенно не виноват.

***

Как только Каору набрал номер и приложил трубку к уху, у меня в кармане зазвонил мобильник. Я его достал, увидел на экране имя нашего лидера и уставился на него, как на идиота.
- Каору-кун, я такой маленький и незаметный?
Я имел в виду, почему он мне звонит, когда вот он я, стою в двух метрах от него и не заметить меня, вроде бы, сложно. А Каору от меня только отмахнулся. Видно, был свято убежден, что звонит кому-то другому, а я ему мешаю тут стою. Ну, я пожал плечами и принял звонок.
- Добрый день, это Хара-сан?
Ну я бы еще подумал, что он прикалывается, но у Каору шутки другие, а розыгрыши там всякие - это по части Дая. Поэтому я решил, что у Каору крыша поехала.
- Добрый день, Ниикура-сан. Надо меньше пить и больше спать.
Я думал, у него сейчас будет глупое и смешное выражение лица, но оно почему-то как было сосредоточенное, так сосредоточенное и осталось. Он посмотрел на меня и прервал звонок.
- Тошия-кун, ты собираешься покупать квартиру в Одайбе?
Тут он меня совсем запутал и я уже подумал, что это мне надо меньше пить и больше спать.
- Ну да, а ты откуда знаешь?
- Оттуда, что я тоже хочу купить эту самую квартиру, и ты мой главный и единственный конкурент.
Ну что я могу сказать – сразил наповал. Я решил, что потом подумаю, как это так получилось, что нам с Каору приспичило в одно и то же время купить одну и ту же квартиру, а сейчас нужно было как-то договариваться с Каору. Ситуация, на самом деле, была ужасная – я с когтями вцепился в этот вариант и отпускать совершенно не собирался, но и быть конкурентом Каору тоже совсем не хотел.

***

Я, конечно, понимал, что договориться с моим конкурентом будет непросто, но тот факт, что им оказался Тошия, очень усугублял ситуацию. Не то чтобы с ним невозможно было договориться, просто если он так же сильно хотел именно эту квартиру, как и я, то это попахивало если не конфликтом, то напряженностью в отношениях. Я встал и подошел к нему.
- Тошия, а ты хочешь обязательно эту квартиру? Или это так, запасной вариант?
Тошия как-то мрачно вздохнул.
- Да, именно эту. Это вообще единственный подходящий вариант. А у тебя?
- Та же ситуация.
Мы оба одновременно поджали губы и начали рассматривать кеды друг друга. Хотя, Тошия, может, и свои рассматривал.
- Ну не будем же мы с тобой соревноваться, кто больше за нее предложит?
Тошия спросил это с такой интонацией, что вопрос скорее воспринимался как «Мы ведь друзья или так просто, дядьки чужие?» Я даже отвечать на него не стал. Единственный вариант, который мне пришел в голову – это нам обоим оставить эту квартиру в покое и искать другую, потому что понятно, что тот, кому она достанется, будет чувствовать себя неловко. Это я и озвучил. Тошия подумал немного и ответил:
- Ну а толку? Уж лучше пусть хоть кто-то один останется доволен, чем оба будем недовольные ходить.
Резон в его словах был, но мне все-таки было бы очень неудобно перед ним, если бы я настаивал на том, чтобы квартира досталась мне.
- Ну, тогда ты забирай. Найду и другую, не последняя же она такая.
Тошия как-то поморщился.
- Ай, нет, Каору, лучше ты, мне так как-то не по себе.
- А мне по себе, ты думаешь?
В принципе, можно было и догадаться, что тем все и закончится, что мы начнем спихивать ее друг другу из всяких особо благородных побуждений. В этот момент к нам подошел Дайске:
- Ребята, вы не очень заняты? Давайте, может, продолжим?
Тошия на это вообще не отреагировал, а я снова поджал губы.
- Дай-кун, подожди, у нас тут проблема.
- А что такое? Или лучше не лезть?
- Да ничего секретного, в принципе.
Я вкратце обрисовал Даю ситуацию, и он уточнил:
- Квартира большая?
- Ну, как тебе сказать... Жилых комнаты три, но два этажа.
На что Дайске почему-то улыбнулся во все тридцать два и положил руки нам на плечи.
- И это называется проблема? Покупайте вдвоем – мало того, что в два раза дешевле, так еще и не скучно и не страшно! – и похлопав нас по плечам, с довольным лицом удалился.
Я эту идею воспринял как шутку и даже рассматривать не стал, а вот Тошия, видимо, воспринял вполне серьезно:
- Слушай, а может, и правда так сделать? Или ты не один живешь?
Я как-то не стал обдумывать ответ и сказал ровно так, как подумал:
- Живу-то я один, но Тошия-кун, при всей моей любви, мы и так почти сутками вместе, надо и отдыхать друг от друга иногда.
Я посмотрел на Тошию и тут же очень пожалел, что сказал так прямо – по нему было хорошо видно, что я его сильно задел.

***

Странно, что я еще не разревелся в тот момент – глаза уже были на мокром месте. На самом деле, мы в турне реально сутками вместе были! И я никогда ни от кого из них не уставал. Ну, может, от Шиньи там иногда, ну так от Шиньи я и за минуту могу устать, если он начнет занудствовать. Но чтобы я от Каору когда-нибудь уставал, я не помню. Мне было дико обидно, и я пытался понять, что я такого делаю, что он от меня устает.
- Ну ладно, Тошия, прости, я не подумав сказал.
Толку от того, что он попросил прощения, было мало – раз сказал не подумав, значит, сказал, что чувствовал. Значит, и правда уставал от меня.
- Хорошо, Каору, давай, как ты предложил сначала – оставим эту квартиру в покое и будем искать другую.
Я серьезно еле сдерживался, чтобы не заплакать.
- Да нет, давай все-таки попробуем, не понравится – разъедемся. Ну Тошия, перестань ты, все нормально.
Я прекрасно понимал, что надо бы успокоится и послушать его, но я, как самый обиженный, продолжал изображать трагедию.
- Да, Каору, все нормально, но раз ты от меня так устаешь, пытаться жить вместе нам не стоит.
- Да не говорил я, что я от тебя устаю! Говорю же – давай попробуем!
- Ты только что сказал, что нам нужно друг от друга отдыхать.
- Не придирайся к словам, тем более, сказанным от балды. Ну давай, не дуйся – будешь смотреть, чтобы я меньше пил и больше спал.
Хоть я и обижался, я все-таки не смог сдержаться и улыбнулся.
- Ну хорошо, давай попробуем.

***

Мы очень скоро переехали туда. Я занял первый этаж, Тошия второй. Я вообще никогда ни с кем не уживался – меня всегда раздражает, когда что-то лежит не там, где я оставил, когда кто-то включает музыку, которую я не хочу слушать, когда кто-то пытается заговорить со мной, когда я чем-то занят. Поэтому о перспективе жить в одной квартире с Тошией я думал, на самом деле, с ужасом. Вообще-то, я допускал мысль, что все будет не так уж и страшно, но я совершенно не мог предположить, что мне это понравится. А за месяц нашего, так сказать, совместного проживания, я понял, что с Тошией жить мне нравится даже больше, чем одному. Во-первых, приятно чувствовать, что я в доме не один, и, вместе с тем, Тошия не нарушает моего драгоценного уединения – не приходит ко мне лишний раз, не задает лишних вопросов и не лезет с ненужными разговорами. Во-вторых, когда дома нечего есть, и я иду обедать или ужинать в ресторан, у меня всегда есть компания. В-третьих, так удобнее сочинять музыку, потому что я всегда могу прийти к Тошии и попросить подыграть на басу. Вообще-то, есть еще и «в-четвертых». Наверное, это прозвучит странно, но благодаря Тошии по утрам у меня всегда хорошее настроение. Не столько из-за того, как он мило улыбается и говорит «доброе утро, Каору-кун» (у него даже хватает ума не спрашивать, как спалось), сколько из-за того, что по утрам он ходит в трусах и рубашке, и моему взгляду полностью открываются его ноги. Какие у него ноги – все уже видели, рассказывать, думаю, не нужно. Так вот, настроение у меня от них поднимается исправно. Правда, мне бывает немного неудобно, когда Тошия замечает, что я пялюсь на его ноги, но он по этому поводу только довольно улыбается – ему-то наверняка приятно.

***

На самом деле, мне очень понравилось жить с Каору. Я вообще довольно хорошо уживаюсь с другими, но я как-то думал, что с Каору будут проблемы – характер у него все-таки тяжелый. И несмотря на это, ужились мы здорово – не ругаемся (пока, во всяком случае), часто играем вместе, по вечерам часто подолгу разговариваем за выпивкой (что-то я не очень смотрю за тем, чтобы он меньше пил – за мной бы кто посмотрел). Я знаю, что он не любит, когда его дергают, поэтому, когда он уходит к себе, я его не трогаю, даже если мне очень скучно. Поэтому живем очень даже мирно. И дома не страшно – знаешь, что не один.
А еще, если честно, мне очень нравится, как Каору смотрит по утрам на мои ноги. Я тогда хотя бы чувствую, что не зря парюсь со всеми этими эпиляциями и массажами – хоть кто-то, кроме меня, ценит. Один раз я поленился подниматься к себе, чтобы одеться после завтрака и сел на диване рядом с Каору кино посмотреть. Я так краем глаза поглядывал на то, куда смотрит Каору. Естественно, надеялся, что он смотрит на мои ноги. Но он, зараза, упорно смотрел на экран (ну, во всяком случае, тогда, когда я на него поглядывал). Потом до меня дошло, что для того, чтобы он на них смотрел, нужно бы их вытянуть, а то их и не видно почти. Вытянул, положил одну на другую, снова глянул на Каору. На этот раз он все-таки смотрел на мои ноги. Я продолжал на него поглядывать, чтобы проследить, смотрит он на них все время или только иногда. Мы уже минут пять смотрели фильм, и теперь он все время косился куда надо. Вот не знаю зачем, но мне захотелось его на этом подловить.
- Каору-кун, а что было? Я задумался, пропустил.
Каору смешно так почесал голову и усмехнулся.
- Бл*, я тоже, если честно.
Тут я вообще обнаглел, положил ноги ему на колени и как бы в шутку спросил:
- И о чем это?

***

Я, мягко говоря, удивился, когда Тошия закинул ноги мне на колени. Не могу сказать, что мне это не понравилось – ровно наоборот, но было как-то неудобно. Потому что в том, что я все время любовался его ногами, не было никакого сексуального подтекста, а тут, пусть и не всерьез, но был. А может, я просто подумал так в меру своей распущенности. В любом случае, я решил особо не подыгрывать, чтобы это не дошло до чего-нибудь такого, за что нам обоим было бы потом стыдно.
- О клипе, который нам скоро предстоит снимать.
Тошия лукаво улыбнулся и продолжил меня смущать.
- Да, Каору-кун, я охотно верю, что глядя на мои ноги, ты думал о съемках, до которых еще месяц как минимум.
- И с чего это ты взял, что я смотрел на твои ноги?
- А я глазастый.
При этом он демонстративно поправил очки. Я уже понял, что отнекиваться дальше бесполезно и снова посмотрел на его ноги, которые в тот момент приятно давили на мои. Я никогда раньше не видел его ног так близко и не знал, насколько у него хорошая кожа. Загорелая, ровная. Мне так захотелось ее потрогать, что я все-таки не удержался и провел рукой по его узкой голени. На самом деле, больше всего мне хотелось погладить его бедра, но я постеснялся. На ощупь его кожа оправдывала все ожидания – гладкая, мягкая, теплая. Еще меня очень заинтересовало, почему у него нет волос на ногах.
- А ты что, депиляцию делаешь?
- Ну, эпиляцию.
- А какая разница?
- Ой, Каору, забей.
Я так понял по его улыбке, что он и сам только догадывается.
- И для кого стараешься?
- Ну, раз кроме нас двоих здесь больше никого нет…
Для полноты картины Тошия приспустил рубашку с плеча, и я почувствовал, что несмотря на то, что это все шутка, поднимется у меня сейчас не только настроение. Нужно было срочно его тормозить.
- Тошия-кун, иди-ка ты лучше штаны одень.
- А то что?..
В Тошии явно умер актер. Порнографического жанра.
- А то замерзнешь!
Я уже боялся, что Тошия сейчас выдаст что-нибудь вроде «ничего, уверен, ты найдешь способ меня согреть», но, к моему счастью, наш басист не был так сообразителен (или наоборот – понял, что пора прекращать) и, якобы разочарованно вздохнув, ушел одеваться.

***

Где-то через неделю я заболел. Конкретно так – температура была жуткая, насморк, глаза слезились, голова болела ужасно, горло тоже. Короче, мало не казалось. А через три дня я уже был здоров, как конь – Каору меня вылечил. Он вообще очень заботливый. Может, по нему и не видно, но когда кому-то плохо, он из кожи вон будет лезть, чтобы помочь. Так вот, пока я болел, он приходил каждые полчаса, приносил горячий травяной чай, лекарства, витамины, температуру мне мерил и из кровати выпускал только в туалет. Даже еду приносил мне в постель на подносе. Мне было как-то неудобно, что я его так гружу (хотя, когда я ему это говорил, он все время отвечал, что ему это совершенно не трудно), а с другой стороны, было очень приятно – обо мне так никогда раньше не заботились. Я себя за эти три дня как-то странно почувствовал – каким-то беззащитным и слабым. Мне кажется, это забота Каору так подействовала – мне казалось, что я как бы… ну… в его власти, что ли. Ну да, это странно звучит, но ощущения были какие-то такие. Вообще-то, рядом с ним я еще с самого начала чувствовал себя ребенком. Потому что он намного умнее меня, мужественнее, у него на все более зрелые взгляды. А я по сравнению с ним какая-то сентиментальная дурочка. Но меня это, на самом деле, устраивает, а быть таким, как он, я никогда не стремился. Мне иногда говорят, что я все делаю по его указке – ну и что? Если он знает лучше, чем я, почему мне его не слушать? Кто-то по жизни идет сам, кого-то ведут. Да даже и это я не сам придумал, это Каору мне сказал. Зато я хорошо играю на басу, при всей своей неуклюжести хорошо танцую и у меня красивая талия и ноги, а Каору плохо играет на басу, не танцует и у него непримечательная фигура. У каждого свои плюсы и минусы. Вообще-то, это тоже Каору мне сказал. Еще сказал (хотя, это я и сам понимал), что то, что в глазах одного человека минус, в глазах другого может быть плюсом и наоборот. Поэтому я спокоен и даже почти доволен собой. А к чему это я все? А, так вот. Я и раньше рядом с Каору чувствовал себя дурочкой – вот почему-то именно дурочкой, а не дураком, - а после этой болезни я вообще почувствовал себя слабой женщиной. И даже моих четырехструнных мозгов хватает, чтобы понять почему – Каору такой рыцарь в сияющих доспехах, что рядом с ним кто хочешь почувствует себя беззащитной девицей, которую он прискакал спасать от свирепого дракона. Мне даже стало интересно, а прокатил ли бы я за женщину, если бы захотел. Подошел к зеркалу, представил – никак. Лицо – еще да, но все остальное… Вот уменьшить меня раза в полтора – и было бы вполне, а так, с моими масштабами я только что на какую-нибудь шведскую культуристку тянул. Короче, я почему-то даже расстроился и пошел топить свое блондинкино горе в стакане. Прихожу, смотрю – Каору тоже там что-то топит. Я к нему присоединился, и в результате вечер, как обычно, удался.

***

Очень скоро я понял, вернее, вспомнил, почему в первые годы нашего знакомства мне так нравилось общаться с Тошией. Потом, года через 3 мы уже так привыкли друг к другу, что постепенно начали общаться все меньше и меньше, а теперь, когда мы съехались, все возобновилось. Я очень тщеславный человек, и мне необходимо, чтобы меня внимательно слушали и восхищались всем, что я говорю. Такое редко встречается хотя бы потому, что для этого нужно, чтобы человек тебя понимал, а это редкость. А Тошия меня понимает, несмотря на то, что умным я бы его не назвал. Да, он много думает, но в его суждениях хватает ошибок. Но за что я его люблю, так это за то, что когда я указываю ему на его ошибки, он все понимает. И что я получаю в результате? Я получаю его восхищенные глаза и возгласы: «Точно, а я бы и не додумался!» Еще я получаю услышанные и подслушанные беседы между ним и другими людьми, в которых он часто упоминает то, что мы с ним когда-то обсуждали, и я понимаю, что все, что я говорю ему, не проходит мимо. Тошия дает мне то признание, которое мало кто другой способен мне дать. Казалось бы, я и так лидер группы и признанный гитарист – что еще мне нужно? Но если бы все было так просто. Нет, конечно, хорошо, что меня признают как музыканта, но это только одна моя сторона, а мне нужно, чтобы люди признавали и другие. А что до лидерства, так в группе у меня власти и нет, есть только куча обязанностей, как и у любого лидера. Власть у Шиньи. Я мог бы и задавить его авторитет своим, но считаю, что не должен – он основал эту группу, он поставил ее на ноги, поэтому эта власть принадлежит ему по праву. Но я лидер, я доминант, мне нужно чувствовать свою власть, иначе свет мне не мил. Именно поэтому Тошия нужен мне почти как наркотик. Он идет за мной, признает мою власть и, что главное, не слепо, а осмысленно.
Вот и сегодня он, как обычно по вечерам, спустился на кухню выпить, и уже через пятнадцать минут я был пьян не от виски, а от восхищения в его глазах. Учитывая, что до этого он не пил целых три дня (о да, для нас три абсолютно трезвых дня – это уже не просто «три дня», а «целых три дня»), прихватило его быстро и всерьез. Поэтому уже через час он опустил руку на мое запястье и встряхнул головой.
- Подожди, Каору, я последнюю мысль не понял. Давай еще раз.
- Давай завтра, тебе сегодня еще раз уже не поможет.
- Тогда идем танцевать!
Я чуть не поперхнулся от смеха. Только Тошия умеет делать такие выводы.
- Мне всегда нравилась логика твоего мышления. Ну, хорошо, иди, если встанешь.
- А чего это я не встану? Встану, еще и тебя подниму.
- Дерзай.
На мое удивление, Тошия без падений дошел до стенда с дисками, что-то долго и упорно искал и, найдя, поставил найденный диск и даже догадался не делать очень громко – все-таки, был уже вечер. Я с первой же песни узнал диск с западными хитами 80-х (хотя, там были и 70-е, и 90-е), который изначально принес наш парикмахер, а мы все попереписывали себе и вспоминали юность. Я усмехнулся, потому что был искренне убежден, что он упадет на диван и заснет крепким алкогольным сном после двух-трех песен. Ох как я ошибался. Как только заиграла музыка, он выключил свет, включил торшер, пританцовывая подошел ко мне и, взяв меня за руки, потащил в середину зала. Почему-то я не стал отказываться и пошел с ним, и даже танцевал вместе с ним, если это можно было назвать танцем. Вообще-то, я бы, наверное, стоял столбом, если бы Тошия смотрел на меня, но он прикрыл глаза. Вместе с тем, он танцевал не сам по себе, а как бы со мной – все время был повернут ко мне, иногда брал меня за руки и выводил ими круги в воздухе, точно так, как, будучи еще подростками, мы делали на дискотеках, когда танцевали под эту музыку. Под конец четвертой песни я вспомнил, что пятая там баллада и все думал, как это будет происходить – мы будем так и танцевать как бы вместе, но отдельно, или будем, как полагается, танцевать медленный танец в паре, или вообще присядем передохнуть? Когда я услышал первые ноты Total Eclipse of the Heart, все вопросы отпали сами по себе. Я обнял Тошию за талию, он обнял меня за плечи. Это тот случай, когда каким бы лидером ты там ни был, музыка оказывается сильнее тебя и остается только подчиниться. Я бы не назвал эту песню медленной, но танцевали мы под нее очень медленно, почти не двигаясь. Практически, мы просто обнимались, впитывая каждый звук. И каждый звук вызывал такую сильную горько-сладкую ностальгию, что хотелось плакать и ныло сердце. Пожалуй, я даже не преувеличу, если скажу, что испытал тогда эмоциональное потрясение. Да, я этот диск пятьдесят раз уже слушал, но это всегда было в обычной обстановке – я был один, сидел себе где-нибудь спокойно, чем-нибудь занимался. А сейчас мы с Тошией танцевали в зале при тусклом свете торшера, и эта атмосфера действовала на меня невероятно сильно – я даже вспомнил запах маминых любимых духов, хотя до этого много раз пытался, но память на запахи у меня неважная. Я подумал, что если даже мне хочется плакать, то Тошия там уже, наверное, плачет вовсю, но посмотреть я не мог – мы стояли слишком близко. Хотя к концу песни мне и смотреть было не нужно – плечо холодило в том месте, где рубашка слегка намокла от его слез. Когда песня закончилась, мы вместе сели на диван и молча просидели всю следующую песню, пытаясь прийти в себя. Мне очень хотелось снова обнять его, но я этого не сделал, потому что атмосфера была уже не та. Предыдущая песня оправдала бы любой эмоциональный порыв, как она с успехом оправдала наши крепкие объятья и слезы Тошии, а вот играющая теперь I’ll Meet You at Midnight может радовать, а оправдывать – такой силы у нее нет. В начале седьмого трека Тошия бодренько шмыгнул носом и поднялся, снова вытягивая меня на середину зала, и я снова не сопротивлялся – не танцевать под I Saw You Dancing было бы просто нелогично. Хотя, у меня под нее танцевать получалось плоховато – темп недостаточно быстрый, чтобы просто дергаться, поэтому я как-то иногда не знал, что делать, а вот Тошия очаровательно двигал плечами и бедрами и еще чаще, чем раньше, брал меня за руки, пытаясь вовлечь в танец. И, нужно сказать, у него получилось. Было так легко и приятно, что я готов был так хоть всю жизнь протанцевать. Где-то под конец I've Been Thinking About You я сообразил, что это уже предпоследняя на диске песня и, главное, что последняя будет Lily Was Here. Как только я это понял, я чуть ли не бегом направился в свою спальню, принес красный ночник и включил его вместо торшера. Успел даже раньше, чем нужно – еще доигрывала предпоследняя песня. Я присел на подлокотник дивана и посмотрел на Тошию. Он вопросительно посмотрел на меня, и я улыбнулся ему, надеясь, что он поймет, чего я от него хочу. Мы и так хорошо друг друга понимаем, а за последний час, видимо, окончательно настроились на одну волну, и когда заиграли первые ноты Lily Was Here, он завязал футболку узлом на талии и начал плавно двигаться под звуки саксофона и гитары, и, кажется, у меня случилось второе эмоциональное потрясение за вечер. В какой-то момент я понял, что давно уже протрезвел и что чувствую себя невероятно пьяным именно из-за музыки. Еще когда мы только начинали танцевать около часа назад, я думал, что никогда бы не согласился, если бы был трезвым. А теперь я сидел и понимал, что поставь тогда Тошия вместо этого диска обычную современную попсу, пусть даже качественную, я бы не пошел с ним танцевать, каким бы пьяным ни был. Мы бы не танцевали, держась за руки, Тошия не прикрывал бы глаза, мы бы не прижимались друг другу, танцуя под балладу, Тошия бы не плакал, я бы не смотрел сейчас, как чувственно двигается его красивое тело в красном свете ночника – ничего бы этого не было. Музыка буквально свела нас с ума, заставила вести себя так, как мы никогда бы не повели себя, играй сейчас что-нибудь, безразличное для нас. Все это пронеслось в моей голове всего за несколько секунд, я мысленно отметил, что нужно будет при случае рассказать об этом Тошии и снова направил все свое внимание на него и на эту музыку, из-за которой я снова отчетливо вспомнил аромат маминых духов.

***

Я думал, я сойду с ума на последней композиции. Мне совершенно рвало крышу от того, насколько мне было хорошо. От этой нереально красивой музыки, с которой были связаны какие-то хорошие детские ассоциации, от чувства полной свободы, от осознания того, что Каору сейчас смотрит на меня, и ему наверняка не хуже, чем мне. Вообще-то, я не видел, куда он смотрел, пока я танцевал – я же практически не открывал глаза, - но я чувствовал, что на меня. Да и как я понял, он хотел, чтобы я станцевал перед ним. И я сделал это без всяких раздумий – в тот момент я был как будто не в себе и мог сделать все, что угодно. Когда композиция закончилась, у меня в голове была какая-то счастливая пустота. Я бы тогда, наверное, не сказал даже, как меня зовут, если бы кто-нибудь спросил. Я еле дошел до дивана – нет, мне было не тяжело, мне наоборот, было так легко, что я думал, что сейчас взлечу. Я положил голову Каору на колени, и мы так провели не знаю точно, сколько времени, но вроде бы много. В конце концов, он у меня тихо спросил, не хочу ли я пойти спать. Это были первые слова с тех пор, как я вытащил его танцевать. Спать-то мне хотелось, но еще больше хотелось все повторить. Только, наверное, это все было неповторимо. Но все-таки я не мог пойти тогда спать и предложил Каору сходить на балкон попить кофе. Он так легко согласился, как будто ему тоже сейчас было совсем не до сна. Мы сварили кофе, завернулись в пледы и пошли на балкон. Только присели, расслабились и начали наслаждаться ночным воздухом, как Каору мне выдал:
- Я только что придумал сюжет для нового клипа.
Вот так вот – только что придумал сюжет для нового клипа. Наверное, у творческих натур только так и бывает. Хотя, если честно, не такая уж Каору и творческая натура. Он мне как-то сказал, что в его музыке много математики. Но я, собственно, не об этом.
- Рассказывай.
- Рассказываю. В главной роли будешь ты.
Значит, я вдохновил Каору. Мне от этого стало жарко и сильно застучало сердце. Наверное, со стороны сложно представить, что это для меня значило – я вдохновил человека, который был для меня самым признанным авторитетом, на которого я всегда ориентировался и которым я всегда восхищался. Не знаю, понял ли он сам, как я себя почувствовал, но он не дал мне времени очухаться и продолжил:
- Ты будешь играть женщину.
Тут я уже обалдел окончательно и решил далее по тексту ничему не удивляться.
- Вернее, девушку – милую, невинную. Оденем тебя в беленькое платьице, нацепим светлый паричок…
- Да зачем, я и так блондинка.
- Да я про цвет волос. Ну ладно, оставим черный, тебе светлые не так идут. Так вот, ты будешь милой невинной девушкой, которая будет завлекать нас по очереди в свое поместье и там есть.
- В смысле как?
- В смысле пить нашу кровь. До дна, так сказать. Мы еще под конец покажем на стене твой портрет, датированный тысяча четыреста-каким-нибудь годом. А в перерывах будем показывать, как группа играет, там все будут выглядеть нормально, никто никаких женщин играть не будет, но в конце крупным планом покажем каждого – у тебя будут красные глаза, у остальных – бледная кожа и посиневшие губы.
- Каору-кун, ты гений!
Мне на самом деле жутко понравилась идея, я теперь вообще не знал, как этой ночью заснуть. Я хотел еще пообсуждать клип, и когда мы допили кофе, Каору позвал меня для этого к себе в спальню. Мы завалились поверх одеяла на его кровать и еще около часа говорили про всякие детали, какое мне лучше сшить платье, чтобы не бросалось в глаза, что я, мягко говоря, не девушка, как я буду всех завлекать, как буду пить кровь, какую прическу сделать для клипа и еще море всего. Мы решили, что сразу, как проснемся, позвоним режиссеру и поедем к нему обсуждать это с ним. Я уже собрался уходить к себе, но, видя, что я чуть ли не сплю на ходу, Каору предложил остаться. Я, собственно, надеялся, что он предложит – я к тому времени уже жутко устал. Мы легли под его большое одеяло, и я сразу заснул.
Той ночью мне снилось, как он берет меня на столе.

***

Я проснулся рано утром от тихого стона. Я довольно быстро вспомнил, что Тошия остался спать со мной и повернул голову в его сторону. Он лежал на боку, отвернувшись от меня. Я подумал, не снится ли ему кошмар, раз он стонет во сне и, подвинувшись к нему, положил руку ему на плечо и погладил, чтобы он проснулся. Погладил, а не потряс, потому что по себе знаю, как раздражает, когда так будят. Я заглянул ему через плечо, чтобы посмотреть на его лицо – проснулся или нет. Он открыл глаза и часто дышал.
- Тошия, тебе что-то плохое снилось?
Тошия чуть подтянул ноги к животу и вздохнул.
- Нет, все хорошо.
- Не похоже.
- Каору-кун, мне не снились никакие кошмары, просто неприличный сон, забудь.
Я очень смутился и сглотнул.
- Эм… Ну, прости, что разбудил.
Тошия нервно рассмеялся.
- Да нет уж – хорошо, что вовремя разбудил.
Что значит вовремя? Мне хотелось спросить «А то что бы было?», но я решил этого не делать, чтобы не смущать нас обоих еще больше. Зато вот спросить, что ему снилось, мне не показалось слишком неприличным. Но Тошия все-таки засмущался.
- Не скажу. Спи.
Естественно, я не настаивал. Утром было прохладно, поэтому я не стал особо отодвигаться от него.

***

Потом я проснулся где-то в десять утра и почувствовал, что Каору лежит сзади совсем близко ко мне. Он стянул одеяло, и я замерз. Ну, не то чтобы замерз, но было прохладно. Так что я немного потянул одеяло на себя и придвинулся еще ближе к Каору. Он был теплый, как батарея, и я быстро согрелся и снова заснул.
Проснулся я уже около полудня. Каору уже встал, я лежал один. Мне было страшно лень вставать, но мы сегодня должны были ехать к режиссеру, поэтому пришлось себя заставить. Я пошел на кухню. Каору сидел там, курил и читал газету, как почтенный джентльмен. Я ему, как обычно, сказал «доброе утро», он мне тоже, и я пошел варить кофе и высвечивать ногами заодно. Я на Каору глянул, он уже от газеты оторвался и смотрел куда надо. Короче, мы позавтракали и пошли собираться. Я встал под душ, включил воду, и стало так приятно, я сразу вспомнил вчерашний вечер, и как-то захотелось увидеть Каору, хотя я еще 5 минут назад с ним был. Потом, когда я подумал о нем, вспомнился тот сон… Ух, как там все было… Он меня так грубо завалил на стол и так по-хозяйски схватил за бедра, и так … Ох… Короче, в душе пришлось задержаться.
Правда, когда я вышел из душа, мне было очень не по себе. Во-первых, я не гей. Ну, не то чтобы там уже ярый натурал, но с мужчинами отношений не имел. Во-вторых, я всегда воспринимал Каору как друга, и мне было стыдно и даже как-то противно от того, что я занимался такими вещами, вспоминая, как во сне он трахал меня со всей дури. Хотя, я решил, что если он об этом ничего не узнает, то можно об этом спокойно забыть и считать, что ничего не было.
Я оделся, спустился вниз – Каору меня уже ждал. Короче, мы поехали к режиссеру, все ему рассказали, он нам сразу сказал, что всю группу я за один клип съесть не успею. Решили сделать с кем-то одним, но подробно. «Кем-то одним», естественно, мы назначили Каору, раз уж это была его затея. Короче, режиссеру все это очень понравилось, но съемки-то мы планировали только через месяц, а нам с Каору уж очень чесалось быстрее начать. Поэтому Каору позвонил менеджеру, попросил заняться этим вопросом и договориться на завтра же с портнихой, которая для нас иногда шила, когда мы еще были вижуалами. Потом мы еще звонили нашим, все рассказывали, всем понравилось, только Шинья упирался. Типа, подумают, что мы там к вижуалу возвращаемся, слухи про нас с Каору пойдут и так далее в том же духе. Короче, Каору послушал, как я его убеждаю, не выдержал, забрал у меня телефон и сказал ему, что если лейбл не одобрит, переснимем с какими-нибудь актерами вместо нас с Каору. В общем, вроде, убедили.
На следующий день мы поехали к портнихе. Решили, что ему будем шить мужской костюм типа 19-го века (ну, западный), а мне белое платье и чтобы оно почти все закрывало. Типа, я вся такая из себя невинная. Только когда мы обсуждали детали фасона, Каору настоял, чтобы плечи были открыты. Потом я снял майку, портниха нацепила на меня что-то вроде лифчика и напихала в него чего-то – типа грудь. С моей теперешней комплекцией это так смешно и абсурдно смотрелось – мы там хохотали до боли в животе. Но грудь надо было приделать в любом случае, иначе девушка из меня не получалась. Так хотя бы шведская кальтуристка была. М-да. Короче, она сняла мерки сначала с меня, потом с Каору и сказала через неделю прийти на первую примерку. Правда, мы ее уговорили сделать за пять дней.

***

Мы вернулись от портнихи около четырех и сели обедать. Тошия уже второй день не хотел есть за столом – предпочитал отделяющую кухню от гостиной барную стойку, за которой мы обычно только завтракали и пили. В первый день я его просто спросил, почему он не хочет обедать за столом, и он ответил, мол, надоел ему этот стол. Я решил не вдаваться в подробности, потому что знал, что если Тошия говорит что-нибудь невразумительное, допытываться бесполезно – либо он сам толком не знает ответа, либо не хочет говорить. Сам я тогда остался обедать за столом, и в тот день мне периодически приходили в голову различные теории, почему Тошия не захотел обедать за столом. Первая теория заключалась в том, что я веду себя за столом как-то так, как ему не нравится. Хотя, ничего необычного я за столом не делаю. Вторая заключалась в том, что Тошия стесняется есть при мне из-за скоб, но я не замечал никаких изменений в его поведении за столом с тех пор, как ему их поставили. И я терялся в догадках, пока на второй день Тошия не спросил, не хочу ли я составить ему компанию за стойкой. Я тогда даже обрадовался – значит, дело было не во мне и не в нем, а действительно то ли в столе, то ли в стойке, то ли в фэн-шуе. Естественно, я присоединился к нему, и, пообедав, мы разошлись по своим комнатам.
Вечером Тошия постучался ко мне и предложил сходить поиграть в бильярд. Я не отказался, и уже через полчаса мы вышли. Время провели неплохо, особенно если учесть, что я по большей части выигрывал. С физикой у меня было явно лучше, чем у него. Но то, как он присаживался и почти полностью ложился на стол для некоторых ударов, вполне компенсировало его неважную игру. Я иногда и не знал, на кого мне смотреть – на женщин за другими столами, наклоняющихся и выставляющих то декольте, то попу напоказ или на нашего басиста, полулежащего на столе в не менее соблазнительной позе.
До этого мы уже довольно давно не играли в бильярд, поэтому так вошли во вкус, что долго не могли остановиться. Вернулись домой уже за полночь и разошлись спать. Конечно, спать было еще рано и я сел поиграть на акустике. По ходу дела у меня начала получаться новая мелодия, и я подумал, что неплохо было бы попросить Тошию подыграть, если он не спит. Поэтому я пошел проверить. Я поднялся по лестнице, дверь в его спальню была не полностью закрыта и оттуда была видна полоска тусклого света. Я собрался открыть дверь, но приоткрыв ее на несколько сантиметров, застыл в шоке. С того места, где я стоял, я во всей красе видел, как Тошия трахает себя пальцами и другой рукой дрочит свой напряженный член. У меня мгновенно встало так, что закружилась голова и задрожали колени. Я еле стоял, но не мог оторвать взгляда от его широко раздвинутых ног и того, что происходило между ними. Я посмотрел выше – его голова была немного повернута в мою сторону, глаза закрыты. Он кусал губы и шумно тяжело дышал через нос. У него в ушах были наушники, и рядом валялся плеер. Мастурбировать под музыку? Оригинально. Но мне тогда было не того, что Тошия использует в качестве дополнительной стимуляции, я дико хотел наброситься на него и оттрахать так, чтобы соседи закурили. Но мне мешал, во-первых, здравый смысл, во-вторых, безумно хотелось досмотреть до конца. Я думал, что даже если он откроет глаза, он вряд ли меня заметит – дверь была открыта буквально на два сантиметра, и свет с моей стороны двери не горел, – поэтому я не был намерен уходить, пока он не кончит. Правда, мне казалось, что в этом я могу его опередить. Почему-то я был возбужден настолько, что боялся притронуться к себе, чтобы не кончить в ту же секунду. Тошия постепенно увеличивал темп, все быстрее и быстрее двигал бедрами и уже дышал через рот, к его частому дыханию примешивались еле слышные стоны, которые я слышал как будто через вату в ушах – у меня все немело от перевозбуждения. Пульсация в паху становилась уже откровенно болезненной, и я мысленно умолял Тошию кончить побыстрее. Он начал стонать почти в голос, его бедра двигались уже не плавно, а быстрыми рывками, он резко судорожно вдыхал и мелко выдыхал, и через несколько секунд все его тело резко напряглось, он сдавленно вскрикнул и начал так бурно кончать, что мне казалось, я сейчас сойду с ума, если продолжу на это смотреть. Его сперма брызгала куда-то на подушку или даже дальше, все тело дергалось, как будто в сильных судорогах. Мне дико хотелось постоять и посмотреть еще, но я просто не мог больше терпеть – я уже почти не чувствовал ног и рук, и в глазах начало темнеть. Я спустился вниз, крепко хватаясь за перила. Насколько быстро позволяли мне ватные ноги, дошел до комнаты и, рухнув на колени возле кровати, рванул на себе пояс халата. Я быстро схватился за свой стоящий почти вертикально член и через несколько яростных движений почувствовал, как все тело скручивают судороги такого острого наслаждения, что я уже ничего не соображал и не мог контролировать себя. Мне было совершенно все равно, что моя сперма забрызгивает кровать и ковер, и что я слишком громко рычу, выпуская скопившееся напряжение. Я облокотился о край кровати и пытался отдышаться, но меня еще долго трясло, и я еще нескоро пришел в себя.
Ночью бесконечно снился бильярдный стол и исчезающие в темных лузах шары. А Тошия сидел на краю стола в одной рубашке и подавал мне шары, говоря при этом полушепотом: «ты всегда такой меткий, Каору-сан?..».

***

Тот сон про Каору и стол – это были еще такие цветочки по сравнению с тем, что мне снилось сегодня! Когда я засыпал, я был совершенно уверен, что после такой сногсшибательной дрочки эротические сновидения меня беспокоить уже не будут. Ну как же. Только закрыл глаза – я раком, вокруг штук двадцать пять Каору, один меня сзади, другой спереди и еще двадцать три – ну ладно, еще два, на самом деле – стоят на коленях по бокам и, видно, ждут своей очереди. Я их, правда, не видел, но одним местом чувствовал, что они там. Дурдом, в общем. Мало того, что я представлял, как меня трахает Каору, когда дрочил, так еще и во сне теперь! И в таком количестве! Пришлось себе признаться, что я помешался на этой идее. Я проснулся посреди ночи с шикарным стояком, но делать ничего не стал – был слишком сонный, поэтому снова заснул. На свою голову. На этот раз Каору был один, но от этого было не легче. Короче, мы снова были в том бильярдном зале, и когда я наклонился, чтобы сделать ход, он взял меня за бедра и начал тереться пахом о мою задницу. Я подскочил и развернулся к нему, чтобы сказать, что мы не можем делать так на людях, а он меня схватил за волосы и горячо поцеловал. Мне уже тогда стало плевать на людей, и я сел на стол, обхватил его ногами, начал отвечать на его поцелуй и тереться о его пах своим. Причем, на нас никто вообще не смотрел – типа, так и надо. А потом, мы почему-то оказались в моей кровати, я стоял на коленях лицом к стенке, упирался в нее руками, а Каору держал меня за бедра и медленно глубоко входил в меня. Я его просил быстрее, но он меня не слушал, нежно целовал шею, и мне от этого только сильнее хотелось. Короче, он меня совсем замучил, и я заплакал, и он только тогда начал трахать меня быстрее и ласкать спереди. Тогда я, наконец, кончил во сне. Проснулся весь в поту, в слезах и еще в кое-чем. Еще до утра было далеко, я снова заснул. Хоть на этот раз ничего такого не снилось. А вообще-то, может, и снилось – я просто не помню. Я когда утром спустился, я не то, что на стол – на самого Каору смотреть не мог. А он такой классный по утрам – сидит курит, пьет кофе, газету читает и очки поправляет так интеллигентно. Короче, я как на него посмотрел, на меня напал такой дикий страх – а вдруг я в него влюбляюсь? Вот я сижу, все время восхищаюсь им, любуюсь, вижу с ним мокрые сны – это же не просто так! У меня все внутри заколотилось – только этого мне не хватало! Надо было столько лет в одной группе проиграть, и потом вдруг ни с того ни с сего на него запасть! Ну, понятно, что это не ни с того ни с сего – когда мы познакомились и много общались, меня дико к нему тянуло, но потом как-то все общение в группе сошло на нет, и это влечение к нему поутихло. А сейчас вот стали жить вместе, много общаться, и все вернулось. Но от того, что это можно было объяснить, легче не становилось. Короче, я так себя хреново почувствовал… Ясно же, что от Каору взаимности ждать не приходилось, а влюбиться безответно – этого счастья мне в жизни уже хватило. У меня вообще никогда ни с кем взаимно не было, и я уже боялся любви, как огня. Поэтому я дико испугался и уже собирался расплакаться над чашкой, в которую наливал кофе, как Каору меня отвлек:
- Тошия-кун, доброе утро. Ты чего молчишь?
Я, конечно, пролил немножко мимо чашки.
- Прости, задумался. Доброе утро, Каору-кун.
- О чем, если не секрет?
Надо было срочно придумывать что-то правдоподобное. Ну, я и выдал то, что уже где-то неделю хотел спросить:
- Слушай, Каору, а вот вдруг ты захочешь… ну… устроить личную жизнь – мы же тогда не сможем в одной квартире жить?
Вот спросил и понял, что для меня мысль о том, что у Каору кто-то там может быть – это ножом по сердцу и еще как.
- Да ты что, какая личная жизнь. Куда я ее дену? По турам с собой таскать буду?
- Ну… живут же как-то музыканты с женами и детьми…
- Угу, живут. Но при этом жертвуют некоторой частью своей, скажем так, музыкальной жизни. Тем более, я не могу жить с другим человеком. Пару раз пробовал – не получается никак.
- Но со мной же живешь…
- Ты мне не названиваешь каждые пять минут, не допрашиваешь, где был, что пил, чьими духами от меня пахнет, не дергаешь каждые три минуты – в общем, что мне тебе объяснять разницу между другом и женой.
Так и хотелось сказать «я не против и женой побыть». Короче, с одной стороны, мне стало легче от того, что Каору не собирается обзаводиться семьей, с другой – тяжелее от того, что чем дальше в лес, тем больше мне казалось, что я вляпался. Я только успокаивал себя тем, что мне могло и казаться: у меня такое иногда бывает – кажется, что я просто необратимо влюбляюсь, а потом пойду просплюсь, и все проходит. На то и понадеялся.
Каору у меня не спрашивал, не собираюсь ли я сам личную жизнь устраивать, потому что я ему рассказывал, что у меня она так не складывается, что я уже и забил на это.
- Каору, сделать завтрак?
- Сделай, пожалуйста.

***

Через две недели у нас уже было все готово к съемкам, и мы назначили первый день на вторник. Причем, снимали мы все у нас дома. У нас изначально была проблема с помещением, потому что найти помещение в западном стиле 18-19-го века в Японии было проблематично. Зато спальня Тошии была как раз примерно в таком духе – бордовые с золотым обои и обивка, тяжелые шторы, резная мебель. Такая же, только светлая, была и его большая ванная комната – в этом стиле был выполнен весь второй этаж. Ему это не особо нравилось, и он планировал делать ремонт и менять всю мебель на что-нибудь более привычное и легкое по ощущениям, но пока было лень этим заниматься. Но вот в этот раз эта неудачная, по его мнению, задумка дизайнера пришлась нам на руку. Съемочная группа приехала в 8 утра и начала расставлять оборудование, пока мы с Тошией спустились завтракать и ждать остальных. Настроение у меня с утра не заладилось. Во-первых, мне не нравился этот шум в квартире – я привык к спокойной обстановке по утрам, с кофе, сигаретами, свежей газетой и тихим голосом Тошии. А во-вторых, Тошия прямо с утра спустился в джинсах – конечно, не будет же он полуголый расхаживать при всей съемочной группе. Но я все равно скучал по его голым ногам. Тошия тоже был хмурый – ему не нравилось, что съемки будут проходить в его комнате. За столько лет известности начинаешь очень ценить то немногое в своей жизни, что еще не стало достоянием общественности. Конечно, мы взяли со всех обещание не распространяться о том, что это комната Тошии, но ему все равно было очень неприятно. За завтраком я успокаивал его тем, что потом мы сразу займемся ремонтом и полностью изменим комнату.
Шинья приехал к девяти, Дайске на десять минут позже. Мы уже около месяца не виделись (разве что Тошия с Дайске частенько куда-нибудь выбирались вместе) и были очень даже рады друг другу. Между Шиньей и Дайске тут же развязалась стрельба глазами, к которой мы за эти годы уже так привыкли, что не обращаем внимания. Хотя, я за все это время так и не понял, почему это происходит. То ли они все время норовят друг друга подколоть и выжидают момент, то ли нравятся друг другу, хотя я не замечал ни за тем, ни за другим, чтобы им нравились парни. Хотя, версия с взаимной симпатией мне казалась более вероятной, потому что кроме визуальных перестрелок, они еще и искали любой повод друг друга потрогать. Но с другой стороны – почему тогда за столько лет они не сделали ни одного шага навстречу? Ведь никто из них стеснительностью не отличался. Я решил позже спросить у Тошии, что он думает – все-таки они очень близкие друзья с Дайске, он может и знать что-нибудь. Через минут пятнадцать к нам присоединился Ке-кун, мы попили кофе, покурили и решили, что пора готовиться.

***

Перед тем, как снимать финальные крупные кадры, нам по очереди начали накладывать «мертвецкий» грим. Мне еще одели красные линзы и я смеялся над Каору, когда он посмотрел на меня, отвернулся и отказался поворачиваться, пока я их не сниму – испугался типа. Зато когда я посмотрел в зеркало, мне резко стало не смешно. Линзы выглядели не как явно искусственные, а как настоящая радужка, причем такого откровенно кровавого цвета. Короче, мне стало очень не по себе. Особенно, когда я потом посмотрел, что в результате получилось. Я так посмотрел в камеру этими красными глазами – Каору лучше не показывать. Хотя, он все равно увидит. Я быстро снял линзы и пошел смывать грим.
Следующий день съемок (где мы будем снимать нашу вампирскую историю) мы назначили прямо на завтра. Да, кстати, я так и не сказал, как разрешилась история с моими переживаниями по поводу того, уж не влюбляюсь ли я в Каору. Так вот, никак пока не разрешилась. Как я и думал, потом все слегка поутихло, и я более-менее успокоился, но каждый раз, когда он смотрел мне в глаза, эта паника накатывала снова. Я так до сих пор и не понял, что я к нему чувствую и что мне с этим делать. Еще я как мог заставлял себя не думать о нем, когда… эмм… занимался самоудовлетворением, но в самом конце все равно сдавался и начинал представлять себе, как мы делаем это в самых разных местах и позах. Любимой темой у меня был бильярдный стол. Только я представлял, что мы там одни. Короче, я старался меньше обо всем этом думать и надеялся, что это все-таки пройдет.
Так вот, о съемках. Когда мы закончили снимать, у нас возник такой вопрос, не оставить ли аппаратуру на ночь у нас, чтобы не таскать с собой. Кроме того, там в мою комнату немного декораций добавили и решили, что тоже можно их до завтра и не убирать. Мне это не очень понравилось, потому что условия там были сейчас нежилые, но я, конечно, согласился – так было явно разумнее. Короче, мы выпроводили всех, кроме группы, и сели вместе обедать. Впятером мы, конечно, за стойкой не помещались, пришлось за стол садиться. Я там еле сидел – постоянно в голову лезли всякие фрагменты снов и фантазий, связанных у меня с этим столом и Каору. Хотя, меня потихоньку от этого отвлекали. Вот, например, когда Каору им начал рассказывать, какие у нас завтра будут костюмы, все сразу потребовали показать мой парик. Каору принес длинный черный парик, и я кое-как его на себя напялил. На самом деле, он от моих собственных волос мало чем отличался, только волосы длиннее были. Мои были чуть ниже плеча, а эти по середины лопаток. А, и еще на парике челка была, ровная такая, густая. Всем, вроде, понравилось, только Шинья сразу сказал, что я похож в нем на злодейку, а не на невинную девушку. Каору по этому поводу нахмурился, поприсматривался ко мне и сказал, «б**дь, и правда». Мы с Даем замахали на него, что, типа, и так прокатит, но Каору с Шиньей уже обсуждали, в чем тут дело и что именно меня делает злодейкой. Поняли, что челка. В следующий момент я Шинью чуть не убил, потому что Каору заявил, что так не пойдет, и мы вот прямо сейчас едем в салон наращивать мне волосы. Нет, не то чтобы было поздно или что – было еще всего пять часов, но я устал, как черт знает что после этих съемок, какой нафиг мог быть салон! Я долго и упорно упирался, но Каору меня уговорил – сказал, что сам довезет, подождет и обратно завезет. С таким раскладом я еще согласился.
Короче, к вечеру у меня были роскошные волосы до конца лопаток и без всяких челок. Каору очень нравилось, он их все время трогал и говорил, что можно так и оставить, не снимать сразу после съемок. Вообще-то, мне тоже нравилось, и я подумал, что, может, и похожу так какой-нибудь месяц. Короче, мы разошлись спать, и я пошел наверх. Пришел, испугался, развернулся и пошел к Каору проситься к нему переночевать.

***

Мне безумно понравилось, как Тошия выглядел с длинными волосами – намного нежнее и женственнее. Конечно, я понимаю, что он, вообще-то, мужчина, и женственно выглядеть не должен, но… У него так много женских черт и повадок, что иногда я отказываюсь об этом помнить. Когда он уходил к себе, я вспомнил, что у него там сейчас творится непонятно что, и хотел было предложить остаться у меня, но постеснялся. Признаться, я очень обрадовался, когда Тошия пришел ко мне сам и пожаловался, что там и наступить негде. Я отодвинулся на одну половину кровати и пригласил его ложиться. Он смущенно улыбнулся, разделся и лег на свою половину, отворачиваясь от меня. Вообще-то, он лег на мою половину – я нарочно уступил ее ему, мне почему-то хотелось, чтобы он лежал на моей подушке. Наверное, я надеялся, что потом она будет пахнуть его волосами. На самом деле, мне было тяжело лежать рядом с ним – с того самого вечера, как мы ходили в бильярд, я начал все чаще ловить себя на том, что он в каком-то смысле привлекает меня – мне часто хотелось его коснуться или сделать ему что-нибудь приятное. Частенько хотелось подарить ему какое-нибудь колечко, которое бы он потом таскал везде и всегда. Только я понимал, что не могу этого сделать – это выглядело бы странно. А вот сейчас мне очень хотелось потрогать его волосы – не там, где они были нарощенные, а повыше, где были его собственные. Причем, хотелось так навязчиво, что я решил дождаться, когда он заснет и осуществить свое желание. Я не выключал свой красный ночник, любовался его плечами и рассыпавшимися по моей подушке волосами. Минут через пять я услышал, что его дыхание стало глубоким и равномерным. Подождав еще пять минут, чтобы он заснул покрепче, я осторожно коснулся его волос. На ощупь они были похожи на мои, только немного мягче. Я убрал волосы от его уха назад, и моему взгляду открылся небольшой участок чистой белой кожи за маленьким аккуратным ухом. Я бы даже сказал, ушком. И тут я почувствовал такое сильное желание поцеловать его там, что мне пришлось прикусить губу и зажмуриться, чтобы отогнать его. Не помогло. Я полежал еще какое-то время, не отводя глаз от гладкой кожи и блестящих волос, и понял, что взорвусь, если ничего не сделаю. Я приподнялся на локте, немного наклонился над ним и очень осторожно, еле касаясь, погладил пальцем это местечко за ухом, которое обычно спрятано за волосами. Наклонившись чуть ниже, я вдохнул запах Тошии, и мне стало как-то неприятно. Неприятно от того, что я почувствовал себя каким-то извращенцем – нюхаю и трогаю спящего Тошию и, что самое страшное, невероятно возбуждаюсь от его запаха, ощущения его горячей гладкой кожи и мягких волос. Я как-то потерял бдительность и снова погладил его за ухом, но уже не так осторожно, и услышал, как его дыхание сбивается с прежнего ритма – проснулся. Я быстро откинулся на подушку и вовремя сообразил, что надо что-то делать, чтобы он подумал, что проснулся от этого шума. Поэтому я начал возиться и вставать с кровати. Мне как раз было куда идти. И я направился в ванную поразмышлять о волосах Тошии, местечке у него за ухом и некоторых других частях его тела.

***

Я проснулся и почувствовал, как меня кто-то трогает за ухом. Этот кто-то сразу от меня отстранился, и тут я вспомнил, что сплю в кровати Каору! У меня чуть сердце не выскочило, когда я понял, что это он трогал меня там. Я услышал, как он встает и выходит, и я тут же перевернулся на спину и уставился в потолок. Что это могло значить? Само собой, первая мысль, которая пришла мне в голову – я ему нравлюсь. И, само собой, я тут же понял, что это бред. Я подумал, что он же, в принципе, мог делать, что угодно – пытаться рассмотреть места крепления нарощенных волос, считать дырки у меня в ухе или давить какую-нибудь мелкую букашку. Короче, тут вариантов – только начни придумывать. Вот так вот я сам себя разочаровал и лежал разочарованный. А у Каору в ванной шумела вода. Я, конечно, понятия не имел, что он там делает, но у меня уже воображение нарисовало, что хотело, и я почувствовал, что мне и самому в ванную бы неплохо. Хотя, я это предпочитал делать в кровати, но не здесь же. Вообще-то, в кровати Каору было бы в сто раз круче, но сделать это как-то так, чтобы он потом не узнал, было сложно. И я не знал, когда он вернется. Короче, в ванную, я, само собой, не пошел, а просто повернулся опять на бок и заставил себя заснуть.
Утром я проснулся по его будильнику. Через час должна была приехать съемочная группа. Я повернулся к Каору, улыбнулся ему, сказал «доброе утро», и он так тепленько улыбнулся мне в ответ, что мне захотелось его попровоцировать – я закутался с головой в одеяло и сказал, что не хочу вставать. Я уже зажмурился в предвкушении того, как он сейчас будет пытаться стащить с меня одеяло. Но Каору у нас слишком взрослый и серьезный, чтобы на такие штучки покупаться – этот старый увалень встал и сообщил, что я могу еще минут пятнадцать поваляться. Нашел, когда добрым побыть. Я вздохнул, тоже встал, и пошел наверх душ принять.
За завтраком Каору почему-то вдруг спросил:
- Тошия-кун, а что ты думаешь об отношениях между Дайске и Шиньей?
Вот по прошествии стольких лет этот вопрос все-таки соизволил его заинтересовать.
- А почему ты спрашиваешь?
- Ну, не знаю… Как-то они странно себя ведут друг с другом, тебе не кажется?
- Да они уже сколько лет так себя ведут. С чего ты вдруг заинтересовался?
Он пожал плечами.
- Да всегда было любопытно, но я как-то не догадывался спросить. А вчера подумал, что ты Дайске-куна так хорошо знаешь, что можешь рассказать что-нибудь интересное. И нет, я не старая сплетница, просто интересно.
Он еще и мысли читает!
- Ну, просто им нравится так заигрывать – адреналин и все такое.
- Думаешь? А может, они друг другу нравятся?
Нет, ну к чему эти вопросы! Я уже чувствовал, как у меня щеки горят.
- Ну-у-у… За Шинью не скажу, а Даю Шинья как бы и нравится, но не так, чтобы там что-то серьезное было.
То ли Каору постеснялся дальше расспрашивать, то ли удовлетворился этим ответом, но больше не спрашивал.
Съемочная группа приехала как раз, когда мы закончили завтрак. Нас с Каору прямо в зале переодевали и гримировали. Мне очень понравилось, что когда наша гримерша хотела мне приклеить накладные ресницы, Каору это услышал и запретил ей – сказал, что мои собственные, «такие грустно опущенные» как раз подходят к образу. Мне было дико приятно, что Каору знает, какие у меня ресницы – обращает внимание, значит… Так что она ничего не клеила, только мои как следует накрасила. Я так отвык от косметики, что еле сдерживался, чтобы не тереть глаза.
Короче, когда мы были полностью готовы, нас повезли в лес снимать, как я заманиваю Каору в свое поместье. Поместье решили потом просто дорисовать как-нибудь. Много аппаратуры с собой не брали – только необходимый минимум. Мы начали съемки на поляне. Я в том самом длинном белом платье с открытыми плечами и неглубоким декольте, распущенными волосами и накладной грудью типа как встретил Каору на поляне, когда собирал цветочки. Мы типа увидели друг друга издалека, начали переглядываться, я пошел – пошла? – в сторону леса, оглядываясь на Каору, и он шел за мной. Мы прошли через лес, я иногда игриво прятался от него за деревьями, и, в конце концов, мы снова вышли на поляну, где, по задумке, стоял мой дом. Мы решили не снимать момент, как мы заходим в дом, и что происходит от порога до моей спальни – не было ни соответствующего помещения, ни времени это в клипе показать. Так что мы поехали домой снимать самое главное – «процесс совращения и кровопития», как сказал режиссер. У меня прямо все внутри заколотилось, когда он сказал «совращения». Мы с Каору сидели на заднем сидении, я нервничал просто ужасно. Я еще обратил внимание, что у Каору тоже как-то руки дрожали.

***

Меня всего колотило от понимания того, что нам сейчас придется снимать чуть ли не постельную сцену. Тогда, когда я все это задумывал, у меня еще не было такого нездорового влечения к Тошии, а вот теперь я с трудом представлял себе, как смогу все это выдержать. Тошия тоже заметно нервничал, и я уже готов был струсить и бросить всю эту затею, но продолжал плыть по течению – подставляться под расческу парикмахера и выполнять распоряжения режиссера. Когда нам освежили грим и хорошенько расчесали волосы, мы поднялись на второй этаж, и я уже не знал, что делать, чтобы руки не дрожали. У Тошии, видимо, была такая же проблема – он нервно засмеялся и спросил режиссера:
- А можно я сначала выпью? У меня руки дрожат.
Только я подумал, что это прекрасная идея, как режиссер ответил:
- А если выпьешь, вены вздуются. Не надо.
Он был прав. Придется бороться со своей нервозностью жесткой самодисциплиной. Мы вдвоем с Тошией внимательно и немного испуганно уставились на режиссера в надежде, что он теперь будет нам диктовать каждый шаг. Таким образом мы бы сняли с себя всю ответственность за свои действия – мол, делали все, как нам говорили. Но и тут режиссер нас не пожалел.
- Ну что вы на меня смотрите? Действуйте! Тошия-сан, соблазняй Каору-сана.
На Тошию было жалко смотреть.
- А как?..
- Как тебе нравится. Войди в роль. До этого у тебя получалось просто великолепно. Все, поехали!
Пусть невероятными усилиями, но мы все-таки смогли взять себя в руки и начать. Тошия напустил на себя невинный видочек, приоткрыл губки и забрался на кровать, призывно и вместе с тем невинно глядя на меня. Я подошел, опустился на кровать перед ним, положил руки на его обнаженные плечи и мягко толкнул его, чтобы он лег на спину. Он опустился на подушку и потянул меня за собой. И тогда мы зашли в тупик – единственным логичным действием сейчас было бы поцеловаться, но не будем же мы с Тошией целоваться, тем более, в клипе. Мы замерли, и режиссер вмешался:
- Каору-сан, положи руку на шею Тошии-сана, надо прикрыть кадык. И давайте изображайте поцелуй. Не волнуйтесь, покажем со спины.
Легче не стало. Что значит «изображайте поцелуй»? Каким образом? Я был в замешательстве, Тошия тоже – смотрел на меня испуганными глазами и часто дышал. Но выкручиваться как-то нужно было. Я начал осторожно поглаживать его шею, заодно прикрывая кадык, и опустился к нему почти вплотную. Теперь я чувствовал его горячее влажное дыхание у себя на губах, и если бы мы сейчас не были под объективом камеры, у меня была бы уже приличная эрекция. Я чуть повернул голову вбок, чтобы со спины выглядело, как будто мы целуемся, и сделал это не совсем осторожно – наши губы соприкоснулись. В этот момент мы оба рвано выдохнули, и у меня так бешено заколотилось сердце, что я был уверен, что Тошия чувствует мое сердцебиение даже сквозь заменяющую грудь вату. Его губы были такими теплыми и невероятно мягкими, что я не смог удержаться и снова коснулся их губами, чуть прижимаясь к ним. Тошия чуть вздрогнул и ответил мне. Я даже не подумал о том, чем потом мне оправдывать все это, я просто послал все к чертям и по-настоящему поцеловал его, совершенно теряя голову от того, какие нежные у него губы. Он приоткрыл их, и я тут же начал полизывать его язык и губы, жарко поглаживая рукой его бедро. Он совсем ничего не имел против и горячо отвечал мне, прижимая меня к себе. Мы тогда не думали о том, что нас снимают, что мы не одни и что держать рот на замке никто особо не будет – мы просто целовались, как хотели, слегка терлись друг о друга и гладили волосы и плечи друг друга, пока режиссер не вернул нас к реальности ненавязчивым покашливанием.
- Кхе-кхем… Перевернитесь наоборот – вампирке пора кусать жертву.
Мы разорвали поцелуй и посмотрели друг на друга шальными глазами. У меня в паху сильно пульсировало, и я понял, что мое тело все-таки наплевало на то, что нас снимают, и теперь мне придется как-то прятать наверняка очевидную эрекцию. К счастью, я быстро сообразил, как это сделать. Мы перевернулись, я сел на кровати и, крепко схватив Тошию за бедра, заставил его сесть верхом мне на колени. Нас попросили остаться в таком положении и не двигаться, пока мне к шее клеили две силиконовые трубочки, через которые планировалось лить вишневый сироп. Мы не использовали театральную кровь, потому что хотели, чтобы Тошия мог свободно слизывать ее. Когда все было готово, Тошия наклонился к моей шее и начал легко целовать ее, отчего у меня пошли мурашки по всему телу, и я медленно выдохнул, закрывая глаза. Я полез руками ему под юбку и начал гладить его горячие бедра, всеми силами стараясь не издавать никаких звуков. Когда я совсем потерял стыд и перешел руками на внутреннюю сторону его бедер, он резко вцепился в мою шею зубами и по трубочкам пустили сироп. Я почувствовал, как он течет по шее, и Тошия сначала жадно слизывает его, потом посасывает кожу в месте укуса, как будто пьет кровь, потом запрокидывает голову, начинает медленно двигать бедрами и снова припадает к моей шее. Постепенно его движения становились все развратнее, и он прижался своим пахом к моему. Я все-таки не сдержался и коротко застонал, потому что почувствовал, что он возбужден не меньше, чем я. Но он совсем не жалел меня – терся об меня так, что если бы не мешала камера и люди вокруг, я бы уже точно кончил. По задумке, все время, пока он кусал меня, я должен был слегка морщиться от боли, что я и делал, даже забыв об этой самой задумке – у меня между ног так ныло и пульсировало, что я еле терпел. А Тошия продолжал ерзать на мне, запрокидывать голову от наигранного наслаждения и слизывать вишневый сироп с моей шеи.
- Каору-сан, изобрази, что умираешь.
Эти слова режиссера были просто спасением для нас, и, огромным усилием заставив себя расслабиться, я обмяк в руках Тошии. Стафф зааплодировал нам, но мы даже не смогли улыбнуться. Тошию начало прилично трясти, он слез с меня, сел на край кровати и заплакал.

***

Когда эта пытка, наконец, закончилась, я уже не выдержал и разревелся. Я даже не знал толком, почему плачу – наверное, через слезы выходило все то зверское нервное напряжение, которое я пережил за эти несчастные пятнадцать минут съемок. Хорошо хоть, никто не полез меня утешать и расспрашивать, что случилось. Съемочная группа и стафф быстро собрали всю аппаратуру, вернули мою комнату в ее прежний вид и ушли. Я слышал, как Каору сказал, что мы сейчас не будем просматривать отснятое и как режиссер сказал Каору, что через несколько дней мы сможем посмотреть предварительный вариант клипа. Каору с ним попрощался и все, кроме Каору, ушли. Я все не мог успокоиться и боялся, что он будет пытаться со мной заговорить, но он не пытался. Посидел, может, минуту, и сам ушел. Я разделся и пошел в душ смывать косметику. Я стоял под водой и никак не мог успокоиться – меня до сих пор трясло, и у меня в голове не укладывалось все, что произошло. Мне показалось, что сейчас самое время попытаться разобраться в своих чувствах к нему, но я тут же понял, что как раз сейчас это вообще бесполезно – у меня такой бардак был внутри, что я даже приблизительно не мог понять, что чувствую. Я вылез из душа, закутался в теплый халат, забрался под одеяло, чтобы согреться и почувствовал, что у меня совершенно нет ни на что сил. Я закрыл глаза и тут же заснул.
Проснулся я где-то под вечер. Точнее, меня разбудил Каору. Я, наверное, не готов был с ним пока общаться и очень хотел, чтобы он ушел. Он, оказывается, пришел мне сказать, что у нас еды нет и надо куда-нибудь идти ужинать. Он так нежно и осторожно говорил, как будто боялся меня обидеть. Мне хоть ради приличия надо было повернуться и посмотреть на него, но я никак не мог – меня как переклинило. Идти с ним куда-то вообще отпадало как вариант.
- Давай лучше домой закажем.
Наверное, я грубовато это сказал. Мне стало не по себе, что он ко мне пришел такой милый, так осторожно разговаривает, а я ему так холодно отвечаю.
- Хорошо, а что ты хочешь?
Он опять сказал это очень тихо и нежно. Меня настораживало, что он такой. Я не мог понять почему: то ли он подумал, что обидел меня – я же тогда разревелся, – то ли решил, что то, что там на съемках было, что-то значило. Ну да, для меня значило, и очень даже много, но я не мог пока понять, что чувствую и как ко всему этому относиться.
- Мне все равно, закажи, что хочешь, ладно?
Он сидел и молчал, и я все ждал, когда ж он уйдет, наконец.
- Тошия, как ты?
- Нормально.
- Точно?
- Да.
- Я позову тебя к ужину.
- Спасибо.
Вот теперь он ушел. Я окончательно проснулся и решил, что теперь уже пора попытаться прислушаться к себе. Прислушался и ничего нового не обнаружил. Как и раньше, меня страшно к нему тянуло, я дико его хотел и не мог представить, как это я раньше спокойно не виделся с ним целыми неделями. Правда, теперь появилась небольшая надежда, что это все может быть не так уж и безответно. Я вспомнил, как он меня целовал – причем, он поцеловал меня первый! – и подумал, что с таким чувством тех, на кого тебе плевать, не целуют. Я, было, обрадовался, а потом представил, что будет, если у нас с ним завяжутся какие-то отношения – во-первых, когда все закончится (а все обязательно закончится, не в сказке живем), таким друзьями, как раньше, мы уже не сможем быть. Во-вторых, нам придется прятаться. В-третьих, в группе-то все равно узнают и будут осуждать – понятно же, к чему ведут отношения внутри группы. Но, вообще-то, минут через пять я снова подумал, что и не пахло тут никакой взаимностью – мало ли, кого он на моем месте представлял, когда мы целовались. Может, я ему какую-нибудь девушку напомнил, которая ему нравится. Короче, я снова запутался и не знал, чего хочу – и так плохо, и так. Хотя, я все-таки хотел быть с ним. Пусть там плохо для группы, пусть там прятаться, но меня слишком сильно к нему тянуло.
Минут через пятнадцать он постучался ко мне и предложил спуститься на ужин. Я расчесался и спустился. Каору так аккуратно все поставил, вина в фужеры налил – еще бы свечи и был бы романтический ужин. Я сел напротив него, и мы молча взялись за еду. Каору, наверное, хотел поговорить, но мы оба молчали, никто не мог первый заговорить. Короче, я теперь ужасно нервничал в его обществе и сколько вина ни пил, чтобы расслабиться, ничего не получалось.
- Тошия, ты обиделся или что?
Все-таки он решился заговорить.
- Нет.
- А почему плакал и не хочешь со мной разговаривать?
- Да я перенервничал просто, пройдет скоро.
- Прости.
Я не стал спрашивать за что – и так было понятно.
- Каору, все нормально, серьезно. Забудь.
Нормально ничего не было, но говорить я об этом все равно не мог. Я отнес тарелки в раковину и хотел помыть, но Каору сказал, что сам помоет. Я так понял по тому, как он за мной ухаживал, что он чувствовал себя виноватым. Мне жутко хотелось, чтобы он знал, что все на самом деле совсем не так, как он думает, что я не обижаюсь, и что я дергаюсь исключительно потому, что он мне слишком сильно нравится, но не мог же я это сказать. Короче, я вернулся в свою комнату. Поставил один из дисков, которые взял недавно у Каору. Я эту группу не знал, но музыка была очень приятная, даже не ожидал, что ему такое нравится. Я когда его в первый раз слушал, мне очень понравился восьмой трек, и я его поставил на повтор. Решил слушать, пока не надоест. Там какая-то женщина пела так грустно и так эмоционально – я, конечно, понятия не имел, о чем (она по-английски пела), но эта песня к моему состоянию сейчас очень подходила. Мне было очень одиноко, тоскливо и очень хотелось ласки. Я переоделся в шелковое домашнее кимоно – от него было такое приятное ощущение, как будто тебя кто-то гладит – и лег на кровать. Стало прохладно, и мне очень хотелось, чтобы Каору меня сейчас обнял и согрел. Мне так страшно хотелось его позвать, что я не выдержал и позвал его, только шепотом, чтобы он не услышал. Я попытался больше о нем не думать и прислушался к песне. Музыки в ней почти и не было слышно, но эта женщина с таким чувством пела, как будто ей было так же паскудно и жалко себя, как мне сейчас.

***

Я весь день не мог найти себе места – мне казалось, я очень обидел Тошию тем, что так полез к нему. С другой стороны, он тоже не скромничал, но у него роль такая была. Да, у меня тоже, но я все-таки поцеловал его по-настоящему, хотя с тем же успехом мог бы этого не делать. Но опять же, он мог и не отвечать на поцелуй, если не хотел, но ответил же. Я не мог понять, как он ко мне относится и почему он так расстроен, но оставлять все, как есть, я тоже не был намерен. Надо было каким-то образом все прояснять.
Я помыл посуду и присел покурить. И очень скоро понял, что мне сейчас необходимо с ним поговорить – вся эта неясность уже серьезно действовала на нервы. Я поднялся к нему, зашел в его комнату, закрыл за собой дверь и посмотрел на его кровать. Он лежал спиной ко мне, может быть, спал. Его волосы темным покрывалом накрывали подушку, на нем было шелковое кимоно. Осторожно, на случай, если он спит, я забрался к нему и прилег сзади него. Я положил руку ему на плечо, он повернулся на спину и посмотрел на меня. Такие грустные глаза.
- Ну что такое опять?
Он улыбнулся.
- Ничего, песня грустная.
Я сначала и не обратил внимания, что у него играет музыка. Да, действительно, песня была грустная.
- И все?
- Еще мне холодно и одиноко, и я жду, когда ты придешь, обнимешь меня и согреешь.
Он это сказал с улыбкой, и я так понял, что пошутил. Впрочем, это не помешало мне его обнять. Он тут же обнял меня в ответ, и мы лежали так какое-то время. Я зарылся носом в его волосы и вдыхал его аромат, крепко прижимая его к себе. Я чувствовал, как он дышит и как бьется его сердце, и от этого я был как будто пьяный. В какой-то момент он немного отстранился от меня и потянулся к своему поясу. Я посмотрел вниз – он завязался узлом и был затянут довольно туго.
- Что такое? Пояс затянулся?
Он начал возиться с поясом.
- Кажется, да…
Я вытянул из-под его спины конец пояса, случайно навалившись на который, Тошия и затянул его на себе. Пока я его вытягивал, Тошия немного прогнулся в спине, хотя ткань была скользкая – я бы вытянул и так. Он уже почти развязал узел, но мне хотелось ему помочь, и я осторожно отодвинул его руки и начал сам возиться с узлом. Мои руки все время касались его покрытого шелком живота, и от этого мне было как-то жарко. Когда я развязал узел, полы кимоно разошлись и соскользнули в стороны. Наверное, я должен был снова закутать его и завязать пояс, но я не смог. Я сжал руками скользкую ткань и посмотрел ему в глаза. У него были чуть покрасневшие щеки, и он как-то неопределенно смотрел на меня из-под прикрытых век. Не стоило ему так приоткрывать губы – кажется, именно из-за них я сорвался и набросился на него, жадно целуя. Я тогда не думал о том, что он может и не хотеть – у меня в голове мелькнула мысль, что если бы он не хотел, он бы меня оттолкнул. Если бы я в том момент хоть чуть-чуть соображал, понял бы, что Тошия не смог бы меня оттолкнуть – он просто не умеет говорить «нет», тем более, мне. Но волноваться о том, что ему могло быть неприятно, мне не пришлось ни тогда, ни потом, потому что он отвечал мне с тем же жаром, с которым я гладил его тело и целовал его потрясающе нежные губы. Я спустился на его шею и начал целовать ее так же легко и нежно, как он сегодня днем целовал мою. Он запустил руки мне в волосы и прижимал мою голову к себе, подставляясь под мои губы. Я опустился на его грудь и начал облизывать торчащие соски, от чего он застонал и сжал руки в моих волосах. Он приобнял меня ногой, и я вспомнил, как давно уже хотел добраться до его ног. Я спустился поцелуями по его животу и перешел на бедра, поглаживая их с внешней стороны и целуя с внутренней. Тошия отпустил мои волосы и сжал простыни. Теперь он просто лежал, тяжело дышал и тихо постанывал. Мне снова захотелось поцеловать его теплые губы, я забрался на него и медленно и мягко поцеловал, а он обнял меня ногами и руками и прижал к себе. Потом он неожиданно рванулся, подмял меня под себя, сел верхом на мои бедра и медленно заерзал на них, опираясь руками на мою грудь. Бордовый шелк соскользнул с его плеч, и сейчас, со слегка запрокинутой головой, порозовевшими щеками и обнаженными плечами он был такой красивый, что я готов был на все что угодно, лишь бы он принадлежал мне. Он тем временем развязал на мне пояс, раскрыл полы моего кимоно и плавно двинул бедрами, задевая мой дико напряженный член. Я не выдержал, резко опрокинул его на спину, раздвинул ему ноги и начал яростно тереться о него, крепко вцепившись в его бедра и прижимая их к себе. Он извивался и стонал подо мной, и я уже не был уверен, что меня хватит на сколько-нибудь долгую прелюдию. Видно, он чувствовал то же самое, потому что через несколько мучительных секунд он потянулся к тумбочке, достал из верхнего ящика тюбик со смазкой и отдал его мне, еще больше краснея при этом. Я сел на колени у него между ног и посмотрел на него. Все его тело было влажным от пота; кимоно, которое мы так и не удосужились стянуть с него, в некоторых местах прилипло к его коже; глаза были совсем закрыты, губы опять маняще приоткрыты. Я спустился взглядом к его промежности и легонько провел рукой по его возбужденному члену. Тошия вздрогнул, приоткрыл глаза и выжидающе посмотрел на меня. Я погладил пальцами сжатую дырочку, и он развел ноги шире, всхлипывая от нетерпения, а может, от страха. Я выдавил смазки на пальцы и осторожно ввел в него один палец, прикусывая губу от того, как его мышцы плотно сжали меня. Он коротко застонал и обхватил рукой мое запястье – видно, он все-таки боялся. Я осторожно водил в его проходе одним пальцем и изо всех сил старался не спешить, но он так сладко постанывал, и внутри у него было так горячо и тесно, что это давалось мне огромным трудом. Когда я добавил второй палец, он полностью доверился мне, убрал руку и, забрав у меня тюбик, выдавил смазки себе на руку и обхватил мою болезненно пульсирующию плоть, от чего я вздрогнул и резко втянул воздух сквозь зубы. Ему явно понравилась моя реакция, и он медленно погладил мой член, размазывая по нему смазку. В это время я неотрывно смотрел, как мои пальцы исчезают в его тугой дырочке и поражался, как мне еще хватает терпения держаться. Когда я почувствовал, что он уже более-менее расслабился, я достал из него пальцы и внимательно посмотрел на него. Сейчас мне нужно было только его согласие – у меня больше не хватало сил терпеть это зверское возбуждение и гулкую пульсацию крови в ушах. Он закусил губу и никак не реагировал, даже не убрал руку. Но я больше не мог ждать – я навис над ним и, отведя его ногу еще дальше, уперся головкой в его все еще слегка сжатый вход. Тогда он дернулся и положил свободную руку мне на бедро, удерживая меня.
- Нет, подожди!
Он так горячо выдохнул эти слова, что я еле сдержал себя, чтобы не вогнать ему на всю длину.
- Что?
- Мне страшно...
- Ты хочешь меня?
- Да…
- Тогда терпи.
Я нежно поцеловал его в губы и чуть двинулся вперед. Он задышал еще чаще и сильнее уперся рукой в мое бедро, по-прежнему не убирая руку от моего члена. Я понимал, что ему страшно, и вместе с тем я прекрасно чувствовал животом, насколько сильно он хочет этого. Поэтому я не стал больше дожидаться, пока он успокоится и толкнулся вперед, медленно погружаясь внутрь. Он отрывисто застонал, убрал, наконец, руки и обнял меня. Когда я вошел полностью, я сам не сдержался и застонал – в нем было просто непередаваемо хорошо, но я не мог сейчас просто начать трахать его так быстро и сильно, как мне хотелось. Я снова посмотрел ему в глаза. Он закусил губу и опустил взгляд.
- Каору… Ты слишком большой…
Я не знал, как я выдержу, если он сейчас попросит остановиться. Но делать ему больно я тоже не мог.
- Ты хочешь прекратить?
Он поцеловал меня.
- Нет… я хочу быть сверху.
Я был, мягко говоря, в шоке.
- Что?.. Как?
Он нерешительно улыбнулся, снова поцеловал меня.
- Вот так…
И перевернул меня на спину, усаживаясь наездником на моих бедрах и начиная медленно двигаться на моем члене. Меня накрыло такое бешеное наслаждение, что я крепко вцепился в его бедра и несдержанно подался вверх, навстречу ему. Его предплечья были все еще облеплены намокшим шелком, и я, наконец, стянул его с него, оставляя его полностью обнаженным. Пот стекал по нему каплями, делая его тело еще более соблазнительным и живым. Он уперся руками в кровать, с частыми отрывистыми стонами ускоряя движения. Его волосы тяжелой волной упали мне на грудь, и я потерял все остатки самоконтроля. Я завалил его на спину, одной рукой прижал его запястья к подушке у него над головой, другой подхватил его под колено и начал долбиться в него с бешеной силой, засаживая ему до упора, и он стонал все громче, почти переходя на крик.
- Каору… еще, быстрее…
Он еле выдохнул эти слова, ему не хватало дыхания – он уже перестал стонать, только хватал ртом воздух. Меня и просить было не нужно, я уже сорвался и трахал его с дикой скоростью, все набирая и набирая темп. Я почувствовал, что кончу уже совсем скоро и, отпустив его ногу, начал ласкать его член в ритм со своими толчками. Он не выдержал и десяти секунд – выгнулся подо мной в оргазме, дергаясь и часто отрывисто выдыхая. Его дырочка сжалась вокруг меня еще сильнее, и этого хватило.
- Б**дь, Тошия…
Я резко вжался в него насколько возможно глубоко и начал изливаться в него, совершенно теряясь в ощущениях.
Когда все закончилось, я почти упал на него, отпустил его руки и мягко погладил его мокрые от пота щеки. Он посмотрел на меня совершенно пьяным, бессодержательным взглядом. Наверное, у меня сейчас был такой же. Мы одновременно потянулись друг к другу, чтобы поцеловаться. Еще полминуты назад я был уверен, что свалюсь без сил, как только кончу, но теперь меня так трясло после всего пережитого, что я понимал, что впереди очередная бессонная ночь. Тошия тоже не казался уставшим, несмотря на стекающие по лицу ручейки пота. Он с тихими стонами отвечал на мой медленный глубокий поцелуй и гладил немного дрожащими руками мою спину и шею. Я все еще был в нем, и мне хотелось оставаться там как можно дольше. Через несколько чудесных минут он отстранился и шепотом спросил:
- Каору, а когда все время хочешь кого-то видеть, разговаривать с ним, трогать, целовать – это как называется?
Я знал, что ему ответить, но ответил не сразу, изображая глубокие раздумья.
- Хм… Увлечение?
Он слегка улыбнулся и прикусил распухшую и покрасневшую нижнюю губку.
- В таком случае, я увлечен тобой, Каору-сан.
Он называл меня так, только когда заигрывал – только раньше это все было в шутку. В принципе, я уже понял, что нравлюсь ему, но когда он сказал это открыто, мое душевное состояние пришло, наконец, в то самое равновесие, которое я потерял в тот вечер, когда мы играли в бильярд.
- Чтобы ты не мучался неизвестностью, это взаимно, Тошия.
За секунду до того, как у него потекли слезы, я подумал, что Тошия будет не Тошия, если не заплачет сейчас. Я вспомнил, что у него никогда раньше не было ничего взаимного, и мне показалось, что он сейчас спросит, уверен ли я, но он не спросил – только обнял меня крепче и снова потянулся целоваться.

***

Я удивился, как не сошел с ума под конец этого дня. Столько потрясений на год бы хватило, а тут все за один день. Когда на мне затянулся пояс (за что ему моя безмерная благодарность), и Каору потом поцеловал меня, я подумал, что вот-вот проснусь, потому что не может же быть, чтобы мне вдруг выпало такое счастье. А потом решил, что даже если мне все это и снится, то я не намерен мучаться вопросом реально это или нет, а просто наслаждаться каждой секундой. Я вообще больше не хотел ни в чем сомневаться – в тот момент, когда Каору сказал, что мои чувства взаимны, я понял, что лучше иногда в чем-то ошибаться, чем всю жизнь сомневаться, реально ли твое счастье.
Пока мы ласкались, я почувствовал, как он снова твердеет во мне – наутро я еле ходил, но ночь мы провели просто волшебно.
Скрываться от любопытных фанатов оказалось не так уж хлопотно – даже наоборот, забавно. Иногда (редко, но все-таки) приходится натурально удирать от назойливых западных фанаток за ближайший угол – после такого всплеска адреналина ночи получаются совершенно незабываемые. В группе никто особо не против. Ну, Шинья, как обычно, понудел, зато Дай теперь разыгрывает безудержную страсть к нему с еще большим вдохновением. Вот менеджеру, хоть он у нас человек добрый и понимающий, это как-то совсем не понравилось. То есть, он так не сказал, но это заметно. А мне все равно – с моим лидером мне море по колено.
Кстати, насчет клипа. Естественно, его не пропустили – пересняли с актерами. Каору мне потом сказал, что с самого начала прекрасно понимал, что в таком виде его не пропустят. А я, можно подумать, не понимал. Я, конечно, наивная дурочка, но не настолько же.
Еще мы поставили в гостиной бильярдный стол. Иногда нам даже удается доиграть партию до конца.

back